Константин Щемелинин

Научно-философское
произведение в жанре фантастики

Основная идея книги заключается в том, что в ней описан весь путь становления главного героя от человека до всемогущего существа, равного "богу" – Хозяина Вселенных. В процессе этой эволюции ему приходится пережить две свои смерти, участвовать в Первой Галактической войне, познать абсолютную власть над временем и материей, а также ощутить горечь потерь и радость побед.

Книга называется "Я", и она написана от первого лица, которое на момент написания книги является Властелином Вселенных. Ее можно считать в определенной мере продолжением двух книг – "Мастера и Маргариты" Булгакова и "Войны миров" Уэллса.

У Булгакова Воланд, принадлежащий к темным силам, живет и действует среди обычных москвичей. У меня главный герой является человеком по духу, то есть со всеми достоинствами, недостатками, сомнениями и надеждами и практически "богом" по своим возможностям. И тот и другой живут среди обычных людей, но Воланд ограничен своей принадлежностью ко злу, а мой герой "имеет право на все" и совершает как негативные, так и позитивные поступки. Кроме того, Воланд – это статика: он стабилен в своих возможностях и своем ощущении мира, Воланд всегда равен самому себе, а мой герой – это динамика, это путь от человека к "богу", это постоянный рост возможностей, это постоянное переосмысление себя и своего места в мире. Герой во 2-й главе – робкий, неумелый, опасающийся своих экстраординарных возможностей; к последней, 13-й главе он уже прошел и свою, и чужую смерть; он уже менял историю человечества; он уже дарил жизнь и отнимал ее, – и вот теперь он стоит в начале своего нового пути, ничем не связанного с людьми...

У Уэллса описано военное столкновение разумных видов – в моей книге это происходит дважды: 1) между землянами и марсианами, 2) между людьми и халанами. У Уэллса вооруженная борьба миров фактически прекращается на паузе в боевых действиях, победитель неясен, земляне и марсиане продолжают жить на своих планетах – в моей книге такого рода война описана до конца.

Кроме того, в моей книге описана большая звездная война – Первая Галактическая война, которая имеет ярко выраженные отличия как от обычных внутрипланетных войн, так и от войны между разумными цивилизациями в космосе.

Я хотел бы рассмотреть некоторые упомянутые выше моменты подробнее.

Читателю нужно четко уяснить, что книга написана нечеловеком, что главный герой книги практически с самого начала своего повествования также не является человеком: он не принадлежит к виду «человека разумного», следовательно, находится вне юрисдикции и моральных норм человечества и его нельзя оценивать как человека. В начале книги герой был больше похож на человека, а в конце – совершенно не похож. Поступки героя диктуются его нечеловеческой сущностью, поэтому для его оценки необходимо руководствоваться нечеловеческой логикой.

Главному герою очень тяжело, потому что его постоянно мучает подспудная психологическая боль: она является как бы фоном практически всей его жизни, ее неотъемлемой частью. Герой страдает от непонимания логики своего жизненного пути, от одиночества, от невозможности любить, от своей постоянно растущей силы, что дает ему способность не только видеть боль людей во всей ее полноте, но и причинять. Герой не желает зла, он стремится к добру, но он не знает, что есть добро для таких существ, как он.

Герой не имеет имени и национальности: любой человек любой национальности имеет потенциальную возможность пройти этот путь и стать "богом".

Название моей книги является необычным, но другого названия у нее быть не может, так как Я главного героя включает в себя целое человечество со всей его многотысячелетней историей.

Также необходимо сказать несколько слов о жестокости, которой насыщены некоторые сцены в книге. Жестокость не является целью описания, насилие не является ни целью книги, ни сутью главного героя. То, что с точки зрения человека является жестоким, с его точки зрения таковым не является. Очень важно, что свое первое убийство человека он совершил именно после собственной смерти. Герой не хочет убивать, но он вынужден лишать живых существ жизни, так как часть его сущности – давать и забирать жизнь.

Я полагаю, что герой справедлив по отношению к окружающему миру и людям, а его кажущаяся несправедливость обусловлена его нечеловеческой сущностью. Он добр к миру, но его доброта особенная, нечеловеческая. С ним можно иметь дело, с ним можно договариваться, вступать в деловые и личные отношения, но часто его нечеловеческая сущность непредсказуемым образом меняет всю ситуацию.

Я думаю, что нельзя возлагать вину на главного героя за его военные «подвиги», когда он уничтожил население множества планет. Да, он применял оружие массового уничтожения, но и все остальные воины применяли его. Целью применения оружия массового уничтожения в той звездной войне было не уничтожение мирного населения, а уничтожение военной и гражданской инфрастуктуры противника с последующим захватом планет. Кроме того, герой был исполнителем, а не инициатором, и приказы, которые он выполнял, не были преступными, так как их исполнители и инициаторы не были осуждены, а преступником человека может назвать только суд.

В истории войн постоянно встречаются жестокие приказы, инициаторы и исполнители которых не были осуждены: это приказы о разрушении городов, приказы о разграблении городов ("Даю вам город на три дня"), приказы о создании искусственного голода при осаде городов, приказы об обстрелах и бомбардировках городов с мирными жителями, приказы о принудительной депортации, приказы о принудительном содержании в специальных лагерях и прочие аналогичные приказы (то, что по итогам Второй Мировой войны некоторые военные и политики были осуждены как военные преступники, позволяет надеяться, но не позволяет быть на 100% уверенным в том, что такие жестокие приказы не будут отдаваться и выполняться в будущем.) Именно поэтому, чтобы показать весь ужас тотального милитаризма и подвигнуть людей занять антимилитаристическую позицию, в качестве предупреждения мной был выбран крайне жестокий способ ведения той звездной войны.

Лучше прочитать об ужасах звездных войн в моей книге, чем в учебнике истории!

На мой взгляд, звездные войны – это не красоты фильмов Лукаса, а жуткий кошмар массовой боли и смерти.

Когда герой осознал, что его военные успехи проистекают из его нечеловеческой сущности и нечеловеческих сверхвозможностей, он перестал воевать, хотя война продолжалась и за отказ от участия в военных действиях его могли осудить как дезертира.

В книге присутствуют элементы геноцида: 1) война землян и марсиан; 2) война землян с халанами; 3) уничтожение пленных после Первой Галактической войны. Первые два пункта относятся к борьбе между разумными видами, что хорошо было описано Уэллсом в его «Войне миров», а третий пункт – чистой воды преступление против человечества, причем осознанное. Определенная вероятность наступления аналога каждого из этих трех событий присутствует, так как все они не являются совершенно невероятными.

Что же касается пункта 3, то уничтожение или плохое отношение к пленным очень часто встречается в истории человечества, поэтому, описав эту жуть в своей книге, я надеюсь, что люди будут предупреждены о том, что в звездных войнах уничтожение большого количества людей является не сложным в техническом плане, и поэтому нужно заранее поставить юридические и моральные препоны, чтобы этого не произошло.

В целом вся Первая Галактическая война описывалась мной как предупреждение людям.

Кроме войны, я старался описать мир будущего, мир для людей, в котором им будет жить удобно и приятно, поэтому люди в будущем живут на экологически чистых планетах, полных растений, перемещаются в удобных автомобилях, знают несколько языков и т. д.

В своей книге я старался избегать сложных, "философских" слов, мало понятных большинству читателей, поэтому читать книгу, по моему мнению, будет несложно.

Я старался сделать мое повествование достоверным. Рассмотрим, например, обычную сцену из фильмов и книг: внезапное нападение вооруженного огнестрельным или лучевым оружием человека на безоружного противника. Обычно, если нападающий является отрицательным героем, ему не удается поразить цель: ловкостью и быстротой безоружный положительный герой одолевает своего вооруженного противника. Но, честно говоря, такое развитие событий маловероятно: скорее всего, вооруженный агрессор, пользуясь эффектом неожиданности, быстро и без разговоров поразит свою цель. В моей книге тот, кто нападет с оружием на безоружного, побеждает, и, по моему мнению, это повышает ее реалистичность.

Достоверность описания, например, такого фантастического объекта, как «звездолет», который фигурирует во многих фантастических произведениях, в настоящее время сложно оценить, так как все мы прекрасно знаем, что любой межзвездный корабль в настоящее время является чистой выдумкой. На мой взгляд , наличие нескольких высоковероятных свойств у фантастического объекта или явления повышает степень доверия к нему как к единому целому и ко всему фантастическому миру, поэтому, чтобы придать описанным в книге звездолетам больше реалистичности, я старался операться на логику.

1) Звездолет является сложной машиной, следовательно, для управления им необходимо обучение, поэтому я посвятил несколько абзацев тренировкам пилотов.

2) Результатом обучения должен быть экзамен, поэтому я описал экзаменационный бой военных кораблей.

3) Результатом успешного экзамена должна быть или новая должность, или какие-либо привилегии, поэтому я написал, что выпускники, сдавшие экзамен на командование звездолетом, становились командирами.

3) Звездолеты, скорее всего, будут разных типов, поэтому я описал несколько их разновидностей.

4) Оружие, установленное на боевом космическом корабле, наверняка будет обладать большой разрушительной силой, поэтому я описал сверхразрушительное «основное оружие».

5) Звездолет, вероятно, будет находиться много времени в космосе, поэтому вряд ли общий интерьер его помещений будет мрачным, вероятно, там будут приятные картины теплых и природных цветов.

6) Вероятно, что в боевых кораблях не будет иллюминаторов в броне, а в прогулочных – обязательно будут и при том большого размера, поэтому я так и написал.

7) Скорее всего, звездолетов будет очень много, как автомобилей сейчас, поэтому я написал, что звездные флоты будут исчисляться миллионами и миллиардами кораблей.

8) Как ни прискорбно, но вероятно, что в результате боевого столкновения нескольких миллионов звездолетов общие потери будут так же исчисляться миллионами.

В завершение я хотел бы остановиться на структуре повествования.

Глава 1 – это полностью описательная глава; также много описаний в 3 и 4 главах; сюжет неторопливо разгоняется со 2 главы, причем по-настоящему быстро он начинает развиваться только с 5 главы.

Описания в 1, 3 и 4 главах достаточно объемны, но я полагаю, что они необходимы: в них описана Галактика будущего, методы и принципы ведения межзвездной войны, а также мир Халы – мир озона, столь же богатый, разнообразный и красивый, как и наш мир – мир Земли, но совершенно чуждый ему, и, следовательно, разум из мира Халы изначально враждебен разуму из мира Земли.

У Лукаса в его "Звездных войнах" акцент сделан на зрелищность (это и понятно – кино!), поэтому у него много всевозможных инопланетян и экзотических планет. Я предполагаю, что в далеком будущем люди смогут преобразовывать планеты (1 глава) и поэтому планет с экстремальными условиями жизни, скоре всего, не будет. Всякие «бластеры»-«флаеры», конечно же, добавляют зрелищности повествованию, но их используют многие фантасты, а вот появление в нашей Галактике активного ядра – квазара – еще не описано никем (3 глава). Сейчас самое мощное оружие – ядерное, сто лет назад это были пушки и снаряды, тысячу лет назад – ручное холодное оружие, десятки тысяч лет назад – ручное каменное. А что будет завтра? Чем будут воевать наши потомки через тысячелетия? Бластерами из фантастических книг и фильмов? Конечно же, нет! Бластер (лучевой пистолет) – это аналог современного ручного оружия. Ракетами с ядерными боеголовками, очень быстрыми и мощными? Нет, это тоже недалекое будущее. Антиматерией? Нет, ибо это все-таки аналог ядерного оружия. Что это будет за оружие, я не знаю, но могу предположить, что оно будет очень разрушительным. Звезда Смерти у Лукаса – это попытка ввести в мир (увидеть в действии) такого рода оружие. Даже в единичном экземпляре оно оказывает существенное влияние на логику развития событий; а если у каждого из бесчисленного множества боевых звездолетов будет такое оружие? Я описал это оружие (2-я половина 4 главы) и назвал его «основным». В последующих главах (с 5 по 9) это оружие применяется в войне, и тогда становится вполне естественным один из самых страшных моментов книги – цифровые итоги Галактической войны (конец 9 главы).

В 11 главе главный герой производит эксперименты над человечеством. Пиковая глава – последняя, 13, но, чтобы ее понять, желательно прочитать все предыдущие главы.

В целом книга "Я" является многожанровым произведением: с фантастической сюжетной линией переплетены значительные философские отступления и столь же значительные описания научных и биологических объектов, а также описания всевозможных технологий будущего; таким образом, отдельные части книги сильно отличаются друг от друга как по стилю, так и по языку.

Здравствуй, читатель. Позволь представиться, я – Хозяин Миров. Можешь назвать меня также и Властелином Вселенных – все равно эти понятия будут не совсем точно отражать мою суть.

Хозяин Миров – это не имя и не должность, а просто обобщенная характеристика разумного существа: вот ты, например, человек, а я – Повелитель Вселенных. Я представляю собой определенным образом организованное непрерывное разумное пространство-время, мой разум и мои возможности неразрывно связаны с самой материей, и она, материя, вместе с пространством является частью меня. Сейчас, когда я пишу эти строки, моя масса лишь ненамного меньше массы этой Галактики, а моя протяженность во времени составляет несколько миллионов лет.

Ну так вот, я могу растягиваться во времени, стягиваясь в пространстве, и, наоборот, могу растягиваться в пространстве, одновременно уменьшая свою протяженность во времени; при этом моя масса изменяется, но не очень сильно. Зависимость между моей массой, местоположением в пространстве и протяженностью во времени – нелинейна: к примеру, сейчас я могу занять собой область пространства размером приблизительно в несколько Галактик. Я немаленький, правда?! К тому же я – не сверхъестественное образование: мое существование обусловлено законами этого мира; я – настоящий, реальный и в принципе познаваемый. В целом, по моему мнению, это и все, что для начала тебе следует знать обо мне.

Теперь об этой книге. Я родился человеком, но так получилось, что смог стать Властелином Миров, и эта книга – мое прощание с человечеством, я навсегда ухожу из этой Вселенной, и мне хочется выговориться, облегчить свою душу перед вами, людьми.

Я родился в звездную эпоху, незадолго до Первой Галактической войны. Я участвовал в ней как человек, мои родственники, знакомые и друзья – все мы были ее современниками. Когда она шла, мы, люди, называли ее просто войной, но позже, уже после моей смерти как человека, ее назовут сначала Галактической, а уже потом окончательно Первой Галактической войной, и произойдет это немногим позже завершения Второй Галактической войны. Обе эти войны, как и Марсианская, принадлежат к классу мировых войн. В дальнейшем я расскажу подробнее и об этом тоже.

Основной сюжетной линией книги является путь, который я прошел внутри и вне своей души: человек – нечеловек – сверхчеловек – Хозяин Миров. Мое бытие включало в себя жизнь и смерть множества людей, жизнь животных, рыб и растений, а также существование в виде разумной плазмы. Да, я дважды погибал как халанин и умирал много раз как живое существо, но бытие мое, мое существование не прерывалось ни разу.

Мир Халы также занимает значительное место в этой книге. Земля – это мир кислорода, в то же время Хала – это мир озона. В познавательном плане, для более верного понимания логики устройства живой материи, очень интересно и полезно посмотреть из мира Халы на мир Земли и наоборот.

А еще я расскажу тебе о множестве интересных предметов: война и мир, жизнь и смерть, бог и Хозяин Миров, ум и мудрость, власть над душами людей, власть над миром и право на все!

Ты посмотришь на людей моими глазами, и, уверяю тебя, это очень интересно и полезно...

Ты увидишь морозную сибирскую ночь и жаркий до ярости полдень в мире Халы...

Ты увидишь схватку между звезд, безмолвную и страшную до неправдоподобия...

Ты по-новому осознаешь себя и свое место в этом мире, потому что лучше узнаешь мир, в котором ты живешь.

Ты посмотришь, как время медленно и ласково расставляет все на свои места, и ты поймешь, что главный путь – это путь внутри себя.

А еще ты почувствуешь мою радость и мое торжество, мое отчаяние и мою тоску, мою душевную боль и мое глубокое одиночество; кроме того, я расскажу тебе о своих раздумьях, о своих надеждах, о своих исканиях, а также об удачах и неудачах, которые сопровождали меня на протяжении всего моего долгого пути...

И вместе с тем ты познаешь мою сущность вместе с логикой и материальной основой построения этого мира...

Я долго думал над названием своей книги и решил назвать ее так: "Я". Если человек назовет свое произведение аналогичным образом, это будет хвастовством, – ну а мне это можно, потому что мое Я больше, чем все человечество в целом, и будет еще больше!

...Перед тем как в моем повествовании начнется действие, мне хотелось бы посвятить первую главу рассказу о том, как в далеком от тебя будущем, мой читатель, жили люди звездной эпохи.

Человек всегда остается человеком, и поэтому у нас были те же качества, что и у наших предков, они же остались и у наших потомков. Отличия между нами, конечно же, были, но они касались почти исключительно используемых технологий и только.

...Начнем с самого начала. Я родился человеком в то время, когда люди уже расселились по всей Галактике, но они не только заселили, а и обустроили этот звездный остров. Внутригалактические перемещения были чуть сложнее прогулки пешком к соседнему дому, и на повестке дня остро стоял вопрос об овладении межгалактическими просторами: людей стало слишком много, и нужно было расселяться по другим галактикам. Кстати, до моей смерти эта проблема так и не была решена, люди решили ее гораздо позже.

Межзвездные путешествия можно было осуществлять двумя способами: пространственно-временными туннелями и на корабле. Практически все межзвездные корабли являлись военными, они несли на себе оружие и принадлежали государству; небольшое количество невоенных кораблей объяснялось их высокой стоимостью и недоступностью даже для большинства богатых людей, а вот пространственными туннелями можно было пользоваться быстро, легко и удобно. Обычно их называют или «пространственными», или же просто «туннелями», потому что словосочетание "пространственно-временной" слишком длинное. Продолжаю дальше: если на корабле расстояние от звезды до звезды можно преодолеть (но не пролететь!) в среднем минут за двадцать, то туннелем – за несколько секунд. Польза туннеля заключается вот в чем: если, например, расстояние между двумя точками вне туннеля составляет несколько световых лет, то внутри него это же расстояние составляет всего несколько километров.

Туннели, как и дороги, бывают большие и маленькие, и все они имеют только два конца, поэтому, пользуясь ими, часто приходится делать пересадки из одного туннеля в другой. Небольшие туннели связывают планеты и их спутники друг с другом, большие туннели связывают планетарные системы между собой, ну а гигантские туннели связывают одну область Галактики с другой. Все эти туннели являются постоянными. Временные туннели используются для перемещения грузов и людей на планетах, а также при строительстве новых планетарных систем.

Постоянные туннели стабильны потому, что имеют управляющую аппаратуру и источники энергии на обоих концах, у временных же все оборудование расположено в одном месте, поэтому-то второй конец туннеля и нестабилен. За счет синхронности работы аппаратуры на входах постоянный туннель непрерывно подстраивают под случайные изменения пространства-времени, непрерывно обеспечивая его стабильность, что для временных туннелей принципиально невозможно.

Временные туннели функционируют от минуты до двух суток, после чего запуск туннеля происходит вновь. Время запуска, или, выражаясь более точно, время перехода в рабочий режим, зависит от структуры пространства-времени и мощности техники самого туннеля и может колебаться от нескольких секунд до многих лет. Последнее возможно тогда, когда туннель по расчету создать нельзя и только сочетание особо благоприятных факторов способствует его возникновению. Такие случаи в сегодняшней повседневной жизни Галактики уже не встречаются, но они были очень часты раньше, когда туннели только начинали входить в жизнь человека.

Туннели, корабли и промышленные предприятия постоянно и довольно сильно изменяют структуру окружающего пространства-времени, тем самым взаимно влияя друг на друга, именно поэтому их деятельность осуществляется под строжайшим государственным надзором. Аварийная ситуация в туннелях и в меньшей степени на промышленных предприятиях может стать причиной гибели миллионов людей и обернуться огромными убытками.

Принцип работы всех туннелей заключается в том, что создаются дополнительные четыре измерения: три – пространственные и одно – вспомогательное время, в которых и происходит перемещение предметов. Кроме ускорения перевозок это свойство также дает возможность во многих случаях обходиться без дверей. Существуют специальные транспортные роботы, которые сами для себя создают кратковременный временной туннель и движутся в нем. Груз помещается в приемную камеру робота, он перемещается в нужное место, камера открывается – и все, груз доставлен. Точно так же происходит и с людьми, только для них используются более надежные роботы, приемная камера которых оборудована специально для перевозки людей. На заводах, где очень часто используются временные туннели и транспортные роботы, устанавливаются специальные комплексы оборудования, которые гасят изменения пространства-времени, приводя его в нормальное состояние.

На жилых планетах одним из основных источников "возмущения" окружающего пространства являются домостроительные заводы. Они работают следующим образом: сначала на площадке строительства, вернее, вокруг нее, устанавливается оборудование для управления вторым концом пространственного туннеля. Эта аппаратура не является стационарной и может быть относительно легко перемещена в другое место, на заводе же стоят аналогичные устройства, но значительно более мощные, крупные и, соответственно, стационарные. Перед началом работ образуется временный пространственный туннель, связывающий завод и стройплощадку. Оборудование, расположенное непосредственно возле места строительства, позволяет укрепить временный туннель таким образом, что он будет функционировать как постоянный не более двух – двух с половиной лет. За это время происходит более тысячи запусков временного туннеля, а в промежутках между этими рабочими циклами (когда аппаратура туннеля выключается) производится текущий плановый ремонт оборудования. Такое двухлетнее ограничение по срокам эксплуатации связано с тем, что техника, находящаяся непосредственно возле площадки строительства, изнашивается, а капитальный ремонт без прекращения ее работы – как это возможно и, следовательно, предусмотрено для аппаратуры постоянных туннелей – неосуществим. Двух лет вполне достаточно, чтобы закончить обычное строительство, а если этого срока все же не хватит, то возведение объекта временно прекращают, затем или основательно чинят соответствующие агрегаты на месте, или же отвозят их на ремонтный завод, а вместо них привозят новые (второй случай более распространен, а первый встречается только при изготовлении уникальных объектов); ну а после окончания ремонта строительство продолжается дальше, и этот цикл может повторяться 2-3 и более раз.

Туннель многократно сокращает расстояние, поэтому, из-за того, что домостроительный завод и место предстоящей стройки расположены в пределах одной планеты, площадка строительства оказывается непосредственно на самом заводе. Получается, что участок под строительство находится на своем месте в обычных четырех измерениях и одновременно на заводе в четырех дополнительных измерениях туннеля, в которых и ведут работы. Если же на стройплощадку посмотреть в обычном пространстве, то увидеть ничего нельзя, ведь в обычном пространстве строительство не ведется! По окончании возведения (ремонта) здания туннель выключается, и его четыре измерения совмещаются с обычными, в результате чего можно увидеть, как на пустом месте мгновенно появляется дом, полностью построенный и отделанный на заводе. Строительство непосредственно на специализированном заводе значительно ускоряет процесс работы: таким способом обычный дом на одну семью строится приблизительно недели за две.

Следует сказать несколько слов о гравитации. Выдающееся изобретение прошлого – гравитационные батареи – позволяет все работы с тяжестями вести как будто бы в невесомости. Антигравитационный конденсатор накапливает гравитационную энергию и при разряде образует антигравитационную силу, уменьшающую силу тяжести. Такие конденсаторы легко собираются в батареи. Если эту батарею прикрепить к какому-нибудь предмету, то его вес периодически (при разряде конденсаторов) может быть около нуля или даже отрицательным – в таком случае объект может парить в воздухе или же взлетать. Но у конденсаторов есть два важных недостатка: они достаточно объемны сами по себе, и их зарядка происходит только от гравитационного поля; вместе с тем широкое использование конденсаторов и пространственных туннелей позволяет облегчить и ускорить труд рабочих во всех сферах жизни, а также повысить качество выполняемых ими работ.

Теперь поговорим об устройстве искусственной планетарной системы. Все то, что раньше находилось на одной планете – на Земле: заводы и фабрики, жилые дома и места отдыха, свалки отходов и заповедники, – все это теперь расположено на отдельных планетах. Сегодня обыкновенная обустроенная планетарная система представляет собой группу планет, летящих приблизительно по одной орбите, неподалеку друг от друга. Количество планет колеблется от трехсот до тысячи или даже до двух с половиной тысяч, и все они сделаны руками людей. Движение планет в Космосе можно сравнить с плывущим косяком рыб.

Да, рядовая планетарная система, образовавшаяся естественным путем, является довольно негостеприимным местом: во-первых, планет земного типа мало – их обычно несколько штук и не более того; во-вторых, основная масса планетарной системы расположена в газовых планетах-гигантах (типа Юпитера), которые к тому же расположены слишком далеко от звезды, и поэтому на них очень холодно; в-третьих, расстояния между планетами излишне велики; в-четвертых, в Галактике практически не встречаются планеты земного типа с точно такой же силой тяжести, как на Земле; и в-пятых, у выбранной планеты (обычно одной, реже – двух) совершенно неземные климат и атмосфера (правда, иногда встречаются действительно землеподобные планеты, но они единичны).

Все эти недостатки устраняются искусственным путем с применением современных технологий строительства планет. Я сам некоторое время работал в строительной организации оператором поля, поэтому лично видел, как это делается.

Создание искусственной планетарной системы – занятие интересное, увлекательное и приятное: люди, как боги, сами себе, по своему вкусу делают миры, где они и будут жить!

Процесс прежде всего начинается со всестороннего обследования реально существующей звездной системы. Сначала в ней выделяются планеты и астероиды, которые имеют какие-либо уникальные особенности, и они объявляются заповедниками. "Всегда неприкосновенным объектом" объявляется то небесное тело, на котором находится жизнь или свидетельства ее существования в прошлом, а "временно неприкосновенными" – те объекты, на которых возможно существование жизни в настоящее время или же сегодня есть вероятность найти следы ее существования в прошлом; и после дополнительных поисков жизни, в зависимости от полученных результатов, такие планеты или становятся "навечно неприкосновенными", или же переводятся в разряд обычных небесных тел. Неприкосновенными объектами занимаются ученые, а не строители. Свои претензии на планеты и астероиды могут предъявлять и военные того государства, которому принадлежит данная звездная система, но они обычно этого не делают, предпочитая строить военные базы на искусственных планетах, а не преобразовывать природные, ведь почти всегда планетарная система с рядовыми планетами – такое неприглядное зрелище, что ни ученые, ни военные ею не интересуются.

Само планетарное строительство, естественно, ведется по заранее разработанному и утвержденному плану.

Сначала по временному туннелю на место будущей стройки перебрасываются машины, оборудование и люди, создавая целый строительный городок, расположенный на всей звездной системе, и только после этого начинается само строительство.

Основная идея при изготовлении планет заключается в том, что вещество, уже существующее в виде планет, астероидов и пыли, изменяет свой химический состав в результате управляемых ядерных реакций, после чего из преобразованного вещества и собирают планеты. К примеру, на планетах-гигантах содержится водород и гелий общей массой в сотни масс Земли. В результате ядерных реакций эти элементы "перегорают" в кремний, кислород, железо и прочие вещества, которые нам нужны для создания искусственных планет. Нужно еще раз подчеркнуть, что все ядерные реакции при строительстве являются управляемыми, то есть позволяют создавать именно те элементы и в том соотношении друг к другу, которое необходимо по расчету. Следует отметить, что вещество центрального светила тоже могло бы быть использовано в качестве основы для создания искусственных планет, однако сегодня этого сделать нельзя, ибо излучение обычной звезды настолько велико, что сжигает беспилотные строительные аппараты и пилотируемые рабочие станции, не давая им возможности взять определенную массу Солнца и переместить ее к месту стройки. Эта проблема была решена приблизительно через век после моей смерти путем значительного усовершенствования существующих машин, и это раскрыло перед человечеством новые возможности в еще более плотном и рациональном использовании существующих звездных систем.

Основной машиной для проведения ядерных реакций является «пространственно-временной преобразователь». Он дает возможность, используя время, изменять пространство так, что вещество в выбранном объеме преобразуется в энергию; и что при этом хорошо, так это то, что мы можем получать энергию преимущественно того вида, которая нам нужна: электромагнитная, гравитационная и так далее, а также напрямую влиять на ее количество. Такой преобразователь устанавливается и на военных кораблях, но уже в качестве основного оружия, однако об этом я расскажу позже.

Несколько десятков преобразователей подводятся к планете, синхронизируются, и начинается ее разогрев. Температура планеты постепенно достигает нескольких десятков миллионов градусов, а в некоторых ее областях – и сотен. Необходимо тщательно следить за тем, чтобы вещество планеты не разлеталось слишком далеко, поэтому получившаяся плазма удерживается в заданном объеме преимущественно с помощью электромагнитного поля и, в меньшей степени с помощью гравитационного, причем оба вида энергии получаются из вещества самой планеты с помощью преобразователей. Нагревание специально производят неравномерно, чтобы можно было получить разнообразные химические элементы. В это время планета представляет собой в буквальном смысле ядерный ад: она полыхает, как Солнце, выбрасывая в пространство огромное количество излучения и немного вещества. В течение всего процесса изготовления планет одной из основных задач инженеров и рабочих является недопущение слишком больших (превышающих расчетные) потерь массы.

Все время, пока происходят ядерные реакции, идет постоянный контроль над количеством и качеством получаемых ядер. Как только получается плазма расчетного количества и состава, сразу же прекращается нагревание, а раскаленному облаку дают возможность значительно увеличить свои размеры и тем самым остыть. Техника безопасности при работе с таким искусственным солнцем очень важна, так как риск достаточно велик и возможен неконтролируемый разлет вещества, в результате чего могут погибнуть люди и техника.

Тем временем плазма остывает, электроны захватываются ядрами, и образуются сначала ионы, а потом и нейтральные химические элементы, после чего электромагнитный способ удержания вещества становится неэффективным и облако приходится контролировать более сложным, гравитационным способом. Все построено опять-таки на работе пространственно-временных преобразователей: они преобразуют очень небольшую часть вещества облака в гравитационную энергию, которая и удерживает облако от разлета аналогично примененному ранее удержанию плазмы электромагнитным полем.

Получившееся облако имеет разнородную структуру – и это положительное явление, так гораздо легче подбирать элементы для изготовления планет. У планеты земного типа сначала изготавливается внутренняя часть ядра. Для этого в заданное место за несколько раз доставляется необходимая масса вещества, причем выбранный объем вещества перемещается на место будущей планеты по временному пространственному туннелю, после чего пространственно-временной преобразователь с помощью взрыва создает гравитационный удар. Во избежание несинхронности и несогласованности работы нескольких преобразователей, что реально для такого быстропротекающего процесса, как взрыв, его всегда производит только один преобразователь.

Центр удара (точка взрыва) находится в центре ядра будущей планеты. В точке гравитационного взрыва резко увеличиваются сила и плотность гравитации, как будто там поместили очень большое небесное тело, и под воздействием возникшей колоссальной силы тяжести пылеобразное вещество сжимается в плотное тело. Процесс создания планеты продолжается: вновь из послеядерного облака по туннелям доставляется пыль, уже на строительство наружной части ядра, – но с другим составом и массой. Еще один гравитационный удар – и ядро планеты готово. Затем доставляется вещество для укладывания мантии, потом следует гравитационный удар – и вещество выпадает на поверхность ядра. В последнюю очередь тем же способом создается земная кора. Всего четыре гравитационных удара – и планета готова!

...Так и делаются планеты, одна за другой. Если искусственную планетарную систему сравнивать с косяком рыб, то в начале и середине идут планеты земного типа: жилые планеты, планеты для отдыха, туризма и охоты, причем ближе к концу идут планеты с обслуживающей инфраструктурой.

Все планеты земного типа в обязательном порядке должны вращаться вокруг звезды с периодом, приблизительно равным одному земному году и получать световой энергии от центрального светила примерно столько же, сколько получает Земля; а так как Земля расположена на расстоянии восьми световых минут от Солнца, следовательно, и расстояние от обычной звезды солнечного типа до искусственных планет должно быть таким же, то есть около семи-девяти световых минут. В конце «косяка» планет располагаются планеты-заводы: планеты и мелкие небесные тела, полностью занятые промышленными предприятиями. Некоторые планеты такого типа устраивают неподалеку от Солнца, а некоторые – гораздо дальше, чем основную группу планет, – в открытом Космосе. Такое расположение небесных тел диктуется технологическими особенностями промышленного производства на них, поэтому промышленные, военные, научно-исследовательские и некоторые другие виды планет при необходимости могут вращаться вокруг звезды с периодом, значительно отличающимся от земного года как в большую – до нескольких веков, так и в меньшую сторону – около месяца, хотя обычно таких планет стараются делать немного.

Чтобы упростить производственный процесс, промышленные предприятия кроме домостроительных заводов и некоторых других люди помещают на специальных планетах, астероидах и мелких спутниках: там нет атмосферы, поэтому нет и коррозии, небольшая сила тяжести облегчает процесс производства, а чтобы не подвергать людей и оборудование вредному излучению Солнца, весь производственный процесс перенесен внутрь, под многометровый слой камня.

За промышленными планетами расположена область полезных ископаемых – это преимущественно небольшие безатмосферные астероиды. Они также создаются искусственно, причем уже подготовленными для последующей переработки на заводах, то есть состоят из одного или нескольких видов химических элементов, что существенно облегчает их последующую добычу и очистку от примесей.

Планетами в искусственной звездной системе обычно называют только планеты земного типа. Каждое такое небесное тело имеет несколько сот спутников-астероидов, предназначенных для последующего размещения на них вспомогательного оборудования: например, для контроля над состоянием окружающей среды, управления погодой и автомобильным транспортом, а также для размещения оборудования постоянных туннелей: их устраивают везде, где только возможно, то есть не только там, где это необходимо, но и "про запас", на будущее, с учетом дальнейшего развития инфраструктуры планетарной системы.

Оборудование для работы туннелей монтируется на специальных астероидах, расположенных в Космосе определенным образом, в соответствии с расчетом. Неподалеку от «косяка» планет всегда делают большой туннель – для связи с другими звездными системами; а в тех редких случаях, когда это необходимо, еще дальше от планет и от большого туннеля группируются астероиды, техника на которых должна будет поддерживать в рабочем состоянии один из двух концов гигантского туннеля, связывающего между собой целые области Галактики. Нужно также отметить, что, пока не будет сделана последняя планета или же астероид, никакие другие работы начинаться не должны: это связано с тем, что гравитационные удары, используемые при изготовлении небесных тел, из-за своей огромной силы мешают проведению прочих видов работ.

После изготовления всех планет проверяются их рельеф, продолжительность суток и наклон экватора к орбите. Два последних параметра – самые сложные, при строительстве их учесть очень трудно, а выдержать – необходимо, причем надежных способов задания их или же управления ими при строительстве практически не существует. Если у Земли наклон экватора к орбите составляет 23,4°, то у искусственных планет он может получиться каким угодно. Те планеты, у которых этот угол колеблется от 5° до 45°, остаются, а остальным предстоит доработка. Доработка – это циклический процесс: сначала планета разогревается до температуры, при которой она будет представлять собой облако газопылевой смеси, затем следуют мощный гравитационный удар и последующее сжатие облака. Нужно следить, чтобы слои планеты оставались на своих местах и не перемешивались, поэтому те планеты, которым предстоит доработка, изначально делают без земной коры. Затем проверяется наклон – и если не получилось, то цикл повторяется снова: разогрев – сжатие – разогрев – сжатие... до тех пор, пока угол наклона не окажется в требуемых пределах. Обычно таких циклов может быть до нескольких десятков, и только потом, когда будет достигнут соответствующий угол, можно начинать формировать земную кору.

Дальше необходимо установить земную продолжительность суток. Обычно получается, что планета вращается или быстрее, или медленнее необходимой скорости – выходит, что ее нужно или же разогнать, или же затормозить. Тут в дело снова вступают пространственно-временные преобразователи, создающие мощные гравитационные поля, с помощью которых продолжительность суток на планете приводится к земной. Работа эта долгая, иногда растягивающаяся на несколько лет. Занимаясь одной планетой, нужно не забывать и о других, так как гравитационные поля действует на все небесные тела. Задача, таким образом, должна решаться в комплексе для многих, желательно – для всех планет. Часть планет со слишком длинными или же слишком короткими сутками так и оставляют, не доделывая: они будут служить для других целей. Но для жилья они не годятся – из них получатся прекрасные биологические полигоны, а также места для экзотического отдыха людей.

Следующий этап – создание требуемого рельефа. На жилой планете не должно быть слишком высоких гор, пустынь и прочих неблагоприятных для людей мест, а также сильных ветров и по мере возможности сильных землетрясений. Моря и океаны должны занимать не более четверти всей поверхности планеты (хотя на Земле они и занимают более чем 2/3), но ведь жилая искусственная планета предназначена для обитания людей, поэтому громадные океаны для нее и будут являться излишней роскошью. Для разведения же водных видов пищевых организмов – рыб, китов, кальмаров и прочей живности, съедобных водорослей, а также для занятий водными видами спорта делаются специальные планеты, на которых материки и острова занимают небольшую площадь всей поверхности. На таких планетах водное зеркало занимает до 90% всей площади, вот почему, когда смотришь на них из Космоса, кажется, что они больше похожи на Землю, чем обычные жилые планеты. Планеты же, изготавливаемые для военных целей, также имеют специфические требования к рельефу, ведь военным тоже нужно определенным образом размещать свои колоссальные космодромы и обслуживающее их хозяйство.

Рельеф планеты должен соответствовать требуемому, рассчитанному инженерами, поэтому после ее создания с помощью пространственно-временного преобразователя и пространственных туннелей приходится дорабатывать все: и горы, и равнины, и морские впадины, и русла рек.

Само создание рельефа – не сложная, но трудоемкая работа. Ее всегда делают только одним методом: расплавляется участок поверхности, и по временному туннелю разжиженная горная порода стекает туда, куда нужно, – таким способом можно даже наращивать горы, наплавляя материал с равнин. Хотя из повседневного опыта известно, что "реки в гору не текут", однако пространственный туннель позволяет обойти этот запрет – и реки расплавленной магмы действительно падают на горы сверху. Удивительное зрелище: озеро из жидких горных пород, находящееся на равнине, постепенно уменьшается и мелеет, а из воздуха на гору падает раскаленная красная лава, а затем застывая по склонам, стекает вниз.

После создания рельефа на планету нужно внести воду. Вода образуется из того же самого облака, что и планеты, путем сгорания водорода в кислороде, которые были получены в результате ядерных реакций, проводимых в начальный период строительства. Вода в виде льда с температурой около абсолютного нуля хранится в Космосе – там же, где она и была создана. Температура коры планеты известна, требуемый объем воды подсчитан, необходимая температура атмосферы и поверхности задана изначально и соответствует земной, – из этих данных и вычисляется температура льда, которую он должен иметь при попадании на планету. В обычных случаях из расчетов следует, что лед необходимо немного подогреть. Такой подогретый лед с помощью опять-таки временных туннелей аккуратно раскладывается по планете; а затем в атмосферу добавляется азот и кислород, ускоряющие процессы таяния льда и формирования атмосферы. Когда весь лед, который должен был растаять, растает, планета приобретает уже более "живой" вид, чем тот, какой она имела раньше.

Наконец, когда планета будет готова принять и сохранить жизнь, начинается предпоследний и самый дорогой этап строительства: укладывание почвы и посадка растений. Почва и семена стоят дорого, а их требуется очень много, поэтому материал расходуют очень аккуратно и экономно.

Биологическое обустройство планеты – очень тонкий и важный этап. Идеал жилой планеты – без опасных и неприятных форм жизни и с комфортным климатом – достигается долгим трудом и тщательными многофакторными расчетами.

Сначала на будущей жилой планете раскладывается почва, в которой перемешаны семена быстрорастущих трав. Через несколько лет травы укрепят почву, и на ней будет разложен следующий слой почвы, но уже с семенами деревьев, кустарников и разнообразных трав. В каждом климатическом поясе высаживаются растения, присущие именно ему; в то же время в моря, озера и реки заносятся водоросли – так закладываются основы жизни на искусственной планете.

Лет через десять люди будут высаживать более требовательные виды растений, начнут выпускать насекомых, мелких птиц, рыб и некрупных животных. Ядовитые змеи и насекомые, если они смертельно опасны для человека, не выпускаются вообще, но те, укусы которых хотя и болезненны, но не смертельны, – выпускаются. Это делается для большего качественного разнообразия видов и большей устойчивости биологических систем. Расселять или же не расселять комаров, москитов и прочих похожих на них насекомых на жилых планетах – это как раз тот самый вопрос, который даже в наше время еще однозначно не решен, поэтому на одних планетах их все-таки выпускают, а на других – нет.

Когда леса достигнут хотя бы полувекового возраста, начинают постепенно выпускать уже более крупных животных. Чем оно крупнее, тем больше кормовых ресурсов требует, и больше всего потребности, конечно же, у китов и слонов, а также у крупных хищников. Последние, естественно, тоже постепенно завозятся на планету, так как их задача – регулирование численности травоядных животных в природной среде, без них обойтись нельзя. Растения, животные, птицы и рыбы растут и размножаются – и вот через сотню лет планета готова к приходу людей.

Таким образом, мы в состоянии сделать практически любую планету, а также переделать одну планету в совершенно другую. Только Солнечная система вместе с нашей родиной, Землей, с началом космической эры не претерпела значительных изменений: все планеты и астероиды находятся на своих местах. Межзвездный пространственный туннель там только один, и он находится между Ураном и Нептуном. Завоз любых форм жизни из Космоса на Землю категорически запрещен и железно выполняется: без Земли нет человечества, и поэтому всем нам ее нужно всячески оберегать. На Земле нет пространственных туннелей – ни постоянных, ни временных, также там запрещено использование любых машин, влияющих на гравитационное поле и способных изменить структуру пространства-времени. Сегодня там всевозможным запретам и ограничениям подвергается использование различных химических веществ, ограничено использование электромагнитных волн и полей, шумов и прочих загрязняющих факторов – и это правильно. Земля – биологический, исторический и культурный центр человечества, поэтому, например, видеофон на Земле – гораздо более редкая вещь, чем на любой другой планете, ведь он излучает электромагнитные волны, а значит, хотя и незначительно, но все-таки влияет на окружающую среду.

Земля сегодня (после Первой Галактической войны) представляет собой полностью демилитаризованную зону, хотя и расчерченную государственными границами. Если в Галактике действует принцип: «одна планетарная система – одно государство», – то в Солнечной системе, образно говоря, через каждые два шага находится какая-нибудь государственная граница. Попытки сделать из Солнечной системы демилитаризованную зону предпринимались и раньше, но успеха не имели, и лишь после того, как Венера сгорела дотла во время Первой Галактической войны, люди одумались. После этой войны Венеру восстановили, через некоторое время я умер, и уже после моей смерти вся Солнечная система была объявлена зоной, полностью свободной от войны.

Все жилые планеты похожи: везде зелень и цветы, среди которых прячутся невысокие домики. Большинство из нас строит себе дома не выше трех этажей. Города, парки и целые массивы дикой природы соседствуют друг с другом так, что иногда между ними трудно провести четкую границу. Пешеходные дорожки петляют среди цветов, трав и декоративных кустарников под кронами разнообразных деревьев; дикие птицы могут вить гнезда прямо перед твоими окнами, а оленей и прочую живность часто можно встретить на окраинах городов. Охота на жилых планетах обычно запрещена, она разрешается только в редких случаях: когда численность какого-либо вида достигнет слишком большого значения или же когда среди животных (или птиц) начнется мор.

К планетам земного типа относятся и сельскохозяйственные планеты. На них практически нет морей и тем более океанов; людей там тоже мало. Они делаются так, чтобы вся поверхность суши была занята сельскохозяйственными угодьями: пахотными полями, садами и виноградниками, – вот основное предназначение таких планет. На них значительно более бедный состав дикой флоры и фауны, чем на жилых планетах, – это связано со спецификой сельского хозяйства: во-первых, дикие виды требуют места, а оно уже занято, а во-вторых, ни сорняки, ни вредители, ни прочие «нахлебники» там не нужны.

В одной планетарной системе делается обычно одна или две, реже – три и больше заповедные планеты. Такие планеты – Земля без человека. Там живут все (ну практически все) земные виды, включая и виды, опасные для человека.

Планеты для отдыха, туризма, занятий спортом, прогулок и многие другие – лишь специальная разновидность планет земного типа; каждая из них строится по своему особому плану.

Планеты-заводы, а также астероиды со вспомогательным оборудованием изготавливаются в соответствии с требованиями производства, то есть с учетом требований к монтажу и эксплуатации оборудования. Там обычно делается так, чтобы естественная сила тяжести была как можно меньше: машины и механизмы для работы проще конструировать при небольшой силе тяжести, кроме того, уменьшаются их материалоемкость и ресурсопотребление. В свою очередь людям приходится приспосабливаться и работать в условиях пониженной по сравнению с нормальной силы тяжести; это вредно для здоровья, поэтому везде, где не запрещается технологией производства, устанавливают машины и оборудование для создания искусственной силы тяжести. Вообще, промышленность – сложная отрасль, поэтому строительство астероидов и монтаж на них оборудования выполняются специализированными, а не общестроительными организациями, которые могут производить сложные и высокоточные работы с соответствующим качеством.

Теперь о транспорте. Почти весь планетарный транспорт представлен общественными автомобилями, в них ездят люди, в них можно перевозить и небольшие грузы. В пределах планеты крупные грузы на большие расстояния доставляются по временным туннелям, а затем специальным транспортом (с водителями или же без них) развозятся дальше, но уже на незначительные расстояния. На заводах и предприятиях специального назначения используется свой, внутризаводской транспорт, не имеющий ничего общего с общественным.

С людьми дело обстоит гораздо сложнее. Движение всех автомобилей управляется аппаратурой, установленной на астероидах, вращающихся по околопланетным орбитам. Это решает проблему безопасности движения самым кардинальным образом: в результате создается единая транспортная система, управляющая всем общественным транспортом. Конечно же, можно купить автомобиль и для личного пользования, например, для поездок на природу, но многие этого не делают, ведь даже во время загородной прогулки, когда машиной управляет водитель, транспортная система все равно отслеживает его действия, пресекает нарушения правил, а иногда и принудительно берет управление на себя. Получается, что полной свободы движения у водителя нет, поэтому ему проще воспользоваться общественным транспортом. Частные лица в основном покупают дорогие машины, и из соображений престижа, а не для удобства перемещений, хотя в таких машинах ездить и удобнее.

Для пользователя достаточно лишь набрать маршрут – все остальное за него сделает автоматика. Так проще: транспорта стало настолько много, что управлять им приходится из ближнего Космоса, причем автоматическое регулирование транспортных потоков позволяет достичь равномерности, уменьшить время ожидания, а также практически ликвидировать аварийность на дорогах.

В поездке человек и транспортная система могут вести диалог друг с другом. Это происходит тогда, когда пассажир хочет изменить маршрут либо скорость или же сделать незапланированную остановку. Обычно транспортная система выполняет его пожелания, однако, когда это связано с требованиями безопасности движения, не делает этого вовсе или же делает, но не точно так, как хотелось бы человеку.

Все автомобили оборудованы антигравитационными батареями. Они позволяют машине подниматься на определенную высоту, а также служат для нее двигателем, в результате чего он получается хотя и бесшумный, но все же не очень мощный.

Автомобиль можно заказывать для разового или периодического использования либо на время. В зависимости от маршрута клиенту предоставляются различные типы машин: для поездок по городу используются нескоростные негерметичные машины; для путешествий по планете применяют более быстрый герметичный транспорт: такие автомобили могут как ездить по городу, так и мчаться в тропосфере и стратосфере на высоте от 10 до 30 км; и наконец, существуют машины для межпланетных и межзвездных поездок. Последние столь же быстры, как и внутрипланетные машины, но, кроме этого, приспособлены к условиям открытого Космоса и очень надежны.

При поломке двигателя в автомобиле обычно выходит из строя один или несколько конденсаторов в антигравитационной батарее. В таком случае пассажирам абсолютно ничто не угрожает: машина будет просто двигаться медленнее, только и всего. Если же из строя вышла большая часть батареи и автомобиль двигаться уже не может, то он все равно имеет возможность спокойно и без посторонней помощи опуститься на планету, причем (и это – главное!) пассажиры будут доставлены в целости и сохранности. Они очень надежны и безопасны, эти автомобили с антигравитационными батареями!

По пешеходным улицам все виды автотранспорта перемещаются со скоростью до 30 километров в час на высоте не более полуметра. Движение по улицам с пешеходами строго регламентировано: во время поездки на общественном автомобиле пассажир является водителем и управляет машиной сам, без помощи транспортной системы; он также несет полную ответственность за все, что произойдет с его машиной и людьми на пешеходной дороге. В обычной ситуации человеку гораздо проще потратить несколько минут и подойти к автостоянке пешком, чем маневрировать между прохожими; а уже на автостоянке, как и на крупных городских магистралях, машинами управляет глобальная транспортная система, поэтому они летят с большой скоростью и движутся высоко над землей: их скорость составляет до двухсот километров в час, а высота полета – до нескольких десятков метров. По основным дорогам населенных пунктов автомобили передвигаются в сплошном коридоре из деревьев и защитных экранов (представляющих собой решетку или же стену, покрытую ковром из вьющихся растений), заслоняющих жителей от шума и любопытных глаз пассажиров. При движении по городу, планете и Галактике – во всех случаях, кроме движения по пешеходным дорожкам, – ответственность за пассажиров, груз, машину и возможный ущерб окружающим несет транспортная система.

Специальный транспорт – «скорая помощь», пожарные машины, полиция (милиция), служба охраны и некоторые другие – перемещается в рядовых случаях с помощью транспортной системы, а в экстремальных ситуациях с помощью профессиональных водителей; в последнем случае они могут ездить и с нарушением правил, и это не пресекается глобальной системой управления транспортом.

Самые длительные поездки – это поездки по планете: временными туннелями пользоваться нельзя, ибо они предназначены для транспортировки больших грузов и их мало, а околосветовую скорость на антигравитационной батарее в атмосфере не разовьешь, поэтому приходится часами сидеть и смотреть по сторонам – совсем как раньше при полете в самолете.

В противовес внутрипланетным межпланетные и межзвездные поездки гораздо быстрее и проще: автомобиль сразу же поднимается в Космос, где его и перемещают или по постоянным туннелям к нужной планете в пределах одной Солнечной системы, или же по межзвездным туннелям опять-таки к нужной планете, но уже другой звездной системы. После этого машина опускается на нужную планету приблизительно в том районе, который требуется и был заказан заранее, а уже потом своим ходом добирается до места назначения. Межпланетная поездка длится от 50 до 70 минут, межзвездная – от полутора часов и дольше. Пересечь всю Галактику по ее максимальной длине от своего дома к дому приятеля можно за 14 часов, а чтобы попасть на противоположную сторону планеты нужно 5-6 часов.

Один час занимает поездка по планетарной системе и 5-6 часов – по планете. Столь большая разница связана с тем, что при межпланетных перемещениях по постоянным туннелям к одной и той же планете ведут десятки выходов, а не один-единственный, именно поэтому автомобиль спускается из Космоса не просто на планету, а в точно определенный, заранее заданный район. Размеры таких районов рассчитаны так, чтобы в процессе спуска машина могла достичь его края, в результате чего время на медленные внутрипланетные перемещения почти не тратится.

Системой туннелей в Космосе для внутрипланетных перемещений можно пользоваться только в экстремальных случаях. Это связано с тем, что, хотя туннелей и построено очень много, выдержать весь поток перемещений они не в состоянии. Увеличивать количество туннелей до бесконечности также нельзя: планетарные системы и так заполнены ими до отказа, ведь туннели взаимно влияют друг на друга, причем негативно, и чем их больше, тем такое влияние труднее скомпенсировать, в результате чего туннели становятся все менее устойчивыми, что увеличивает вероятность аварий.

Внутрипланетарные поездки – одна из животрепещущих проблем человечества. Делать постоянные туннели на жилых планетах нельзя, так как при длительном их использовании они отрицательно влияют на окружающую среду и людей. Место туннелям – в Космосе, а на планетах можно использовать только временные туннели – для перемещения больших грузов.

Далее я расскажу о связи. Связь по видеофону с любой точкой Галактики осуществляется практически мгновенно: на небольшие расстояния потоки информации передаются по специальным кабелям, а между планетами и звездными системами – по кабелям, проложенным внутри постоянных туннелей. Свое изображение или же изображение собеседника можно убрать простым нажатием кнопки или специального рычажка, превращая видеофон в обычный телефон (что многие и делают). У нас выпускается много моделей видеофонов как стационарных, так и мобильных, незначительно отличающихся друг от друга.

Языковой проблемы у нас нет. В Галактике распространены два языка, самые богатые по возможностям из всех. Свободное владение обоими языками является обязательным для каждого человека. Около 75-80% всех людей не знают других языков, кроме этих двух, а остальные знают еще один-два языка, которые и считают родными. Дело идет к тому, что все другие языки, кроме двух главнейших, отомрут – и это несмотря на огромное количество стран и народов в Галактике!

На обыкновенной планетарной системе может жить от 5 до 40 триллионов человек, в среднем – 7,5-8. В мое время таким образом было заселено около 57 миллиардов звездных систем, значит, в целом общая численность перед Первой Галактической войной была 437х10²¹ человек.

Несмотря на практически неисчерпаемый генотип человечества, его фенотип при столь колоссальной численности оказывается многократно исчерпанным (количество людей-двойников как по внешнему облику, так и по характеру, а также по тому и другому вместе уже достигло огромного значения), и этот факт стимулирует рост бесчеловечной жестокости в современных звездных войнах по сравнению с войнами дозвездной эпохи: зачем переживать об убитых, если таких, как они, все равно остается великое множество? Также столь большая численность человечества накладывает отпечаток и на обычную мирную жизнь: людей, которые не обладают чем-либо выдающимся, являющихся обычными жителями, в целом ценят невысоко, хотя есть и исключения: некоторые народы, имеющие огромную численность, все равно трепетно относятся к своим.

Теперь несколько слов о самой Галактике. Мы, люди, исследовали ее всю целиком и не нашли в ней ни разума, ни следов его деятельности. Конечно же, нам попадались удивительные находки, но бесспорными свидетельствами существования разума они быть не могли. Во всей Галактике мы нашли лишь несколько десятков планет с жизнью земного типа, и, что примечательно, лишь на половине этих планет жизнь вышла на сушу, а на остальных планетах жизнь в настоящее время представлена только водорослями, рыбами и прочими водными формами жизни. На двух планетах в самом расцвете эра динозавров; правда, на некоторых планетах существа, сходные с земными динозаврами, вообще никогда не существовали, хотя в настоящее время жизнь на них очень похожа на земную. На большинстве планет жизнь представлена некрупными по размерам (не больше быка) пресмыкающимися, земноводными и ракообразными, однако на некоторых планетах к моменту нашего появления уже существовали и млекопитающие, и птицы.

Три четверти всех планет с земной жизнью получают тепла меньше, чем Земля, поэтому жизнь на них представлена относительно более крупными формами: им легче, чем более мелким, переносить пониженную температуру. Остальные планеты получают тепла от своей звезды столько же, сколько и Земля, или даже больше, и жизнь на них прямо-таки "кипит" разнообразием видов. Те две планеты с существами, похожими на земных динозавров, получают тепла больше, чем Земля, но ненамного; климат там теплый и влажный.

Мы, люди, используем найденное богатство: многие интересные виды растений и животных прижились и прекрасно себя чувствуют рядом с земными видами на искусственных планетах. "Космических динозавров" можно увидеть в любом зоопарке, а также поохотиться на них на специальных планетах. Мы выращиваем некоторые виды "космических" животных, а также множество видов "космических" растений, используя их в кулинарии, медицине, в декоративных целях, а также во многих других областях.

Конечно же, нам встречались и болезнетворные микробы, но они были не опаснее привычных для нас земных, поэтому наша медицина нашла успешные способы борьбы с ними, кроме того, жить рядом с ядовитыми "космическими" насекомыми и прочей живностью оказалось вполне возможно.

Галактика преобразилась, изменила свое лицо, стала более "живой" и богатой; и основная заслуга во всем этом принадлежит нам, людям, – и это так хорошо! Только Солнечная система и всегда неприкосновенные планеты остались в почти первозданном виде – все остальные – это труд человека, и это – предмет нашей общечеловеческой гордости.

Примечательно, что уровень содержания кислорода в атмосферах планет с земной жизнью не зависит от величины силы тяжести. Наибольшее содержание кислорода – около 30% , а наименьшее – около 4%; и в этих таких разных условиях жизнь существует и в воде, и на суше. В целом планеты с жизнью земного типа пригодны для обитания человека: на большинстве из них можно жить без скафандра, относительно спокойно дышать местным воздухом и без особой боязни ходить по земле.

В Галактике существует на удивление много планет с неземными формами жизни –более двухсот. Основа земной жизни – углеродные цепи, основной окислитель – кислород, а основной восстановитель – водород. У неземных же форм жизни основой являются цепи из углерода, бора, кремния, фосфора и серы. Основным окислителем у них могут быть кислород, сера, азот и даже бром, а основным восстановителем, кроме водорода, еще и бор, углерод, кремний, фосфор и мышьяк. Поразительное разнообразие! Но самое главное заключается в том, что все эти формы жизни не являются жизнью в полном значении этого слова – это доклеточные образования, которые уже не являются мертвой материей, но и к живой еще не принадлежат. За ними утвердилось обобщенное название «псевдожизнь».

Среди ученых по этому поводу существует две точки зрения. Первая: такая псевдожизнь никогда не станет настоящей жизнью, и вторая, ей противоположная: некоторые формы такой псевдожизни когда-нибудь смогут стать настоящей жизнью. Приверженцы второй точки зрения говорят, что миллиарды лет назад земная жизнь тоже походила на псевдожизнь: тогда она была представлена коацерватами и пробионтами. Обе эти точки зрения достаточно аргументированы, и какая из них является истинной – сказать сегодня не представляется возможным.

Миры с псевдожизнью представляют собой небесные тела размером от астероида до планеты чуть меньше Урана; большинство из них непригодны для обитания человека, а некоторые – и очень опасны из-за наличия сильнодействующих ядов в воде и атмосфере; однако, несмотря на это, люди устанавливают там научно-исследовательские станции и работают, при том по планете им приходится перемещаться в скафандрах. Благодаря исследованиям псевдожизни, были получены великолепные, потрясающей силы лекарства, а также решен ряд как научных, так и практических задач.

Теперь мой рассказ подходит к Хале. Хала – это планета в одноименной звездной системе. Раньше центральное светило этой системы имело лишь номер, заменявший название, но после открытия планеты Халы и звезду стали называть по имени планеты. Сама планета Хала чуть крупнее Земли; естественных спутников у нее нет. Капитан корабля по совету одного из своих инженеров назвал ее красивым словом «хала». Хала – прекрасна, и это становится ясно с первого взгляда. Хала – это «хлебная булка с маком» и одновременно с этим в слове содержится намек на женское имя Алла, тем самым в названии планеты присутствуют два начала: фундаментальное и первоосновное, с которым ассоциируется хлеб, и женское – романтичное, непредсказуемое и иррациональное, – и кажется, что лучшее название для этой уникальной планеты придумать невозможно.

Как объяснить тебе красоту Халы?! Представь, что ты берешь лист бумаги и черным карандашом рисуешь то, что видишь вокруг, – весь полнокрасочный мир; так вот то, что ты нарисовал, – это Земля, а то, с чего ты рисовал, – это Хала.

Жизнь на Хале бьет ключом. Самое большое животное, самая большая рыба, самая быстрая птица, самый большой хищник, самая яркая раскраска и самые фантастические цвета... Перечислять можно до бесконечности – и все это Хала! Все самое-самое – это Хала! Все удивительные создания, которые когда-либо жили или существуют сейчас в мире Земли, представлены похожими формами в мире Халы, причем вместе с ними обитает много неповторимых живых существ. Хала прекрасна, удивительна и неповторима! Она загадочна, как романтическая женщина, и смертельно опасна, как роковая красавица. Относись к Хале, как к женщине, и ты поймешь ее.

На Хале жарко: среднегодовая температура воздуха составляет более +40°С. Атмосфера планеты горячая и химически очень активная, с плотностью немногим большей, чем плотность обычного земного воздуха: она состоит на 87% из озона, на 2% из фтора и на 0,5% из фторида кислорода; еще 5% – это азот, 1% благородных газов – преимущественно неон с примесью аргона и гелия, и 4% углекислого газа, а оставшиеся 0,5% – это смесь таких газов, которые в мире Земли встречаются только в лабораториях. Среди этих 0,5% присутствуют специфические местные газы, которые для человека являются смертельными ядами буквально ошеломляющей силы: трещина в скафандре в атмосфере Халы означает сожженные легкие, изъязвленную кожу и в итоге – мучительную смерть.

Микроорганизмы мира Халы обладают поистине потрясающей мощью, например, бактерии гниения могут разложить до простых веществ любое живое, я подчеркиваю, именно живое существо из мира Земли. Вся планета просто напичкана смертью для жителя Земли – даже сегодня, после стольких лет исследований, там гибнут целыми экспедициями. Хала полна загадок, и разгадка их дает человечеству невиданные возможности. Вот тебе пример пока еще неразгаданной загадки: почему любое хищное животное размером крупнее, чем домашняя кошка, всегда нападает на людей, идущих как небольшими группами, так и большими отрядами? А ведь люди здесь ходят всегда вооруженными и не меньше, чем по трое и тем не менее всякая хищная мелочь успевает разорвать очень прочный скафандр, прежде чем будет убита, притом, что это же самое животное при отсутствии людей преспокойно ловит всякую мелюзгу и ни на кого крупнее себя не бросается. Как объяснить это?! Понятно и естественно, что на людей нападают крупные хищники размером с тигра или динозавра, но чтобы такая мелочь?!

Хала полна тайн. Это любимое место ученых, биологов, химиков и медиков, а также отличное место для съемок фильмов. Человечество не ведет на Хале никаких других работ, кроме научно-исследовательских – вся планета представляет собой один большой заповедник с очень ограниченным доступом.

Охота на Хале – самое рискованное занятие после войны. Чтобы получить лицензию на охоту, необходимо соответствовать строжайшим медицинским требованиям, быть мастером в стрельбе, заплатить большие деньги и очень долго ждать. Хала обросла легендами о бесстрашных охотниках и мужественных исследователях – обычно гибнет каждый четвертый-пятый охотник, и каждый последующий стрелок надеется не попасть в их число. Охота на Хале дарит ощущение полноты жизни, когда ты делаешь все, на что способен, – она дарит тебе то чувство, которое дорогого стоит!

Трофеи с планеты никуда не вывозятся, а остаются на ней (удачливый охотник может только сфотографироваться с трофеем (причем в скафандре) – и не более того!); тела погибших кремируются в Космосе в высокотемпературных печах, и лишь их пепел отвозят на место погребения. Все это делается для того, чтобы избежать проникновения халанских микробов на планеты с людьми, – карантин, везде строжайший карантин. Лет двести назад халанские микроорганизмы оказались-таки на соседнем астероиде (тогда там была обслуживающая станция) – и что же? Там погибло все, действительно все: люди, растения, домашние животные и микроорганизмы; коррозией была повреждена аппаратура, и в итоге атмосфера станции стала содержать больше 30% озона со следами фтора. Никакими биологическими и химическими методами нельзя было уничтожить халанские микробы: только когда астероид нагрели до температуры несколько тысяч градусов и он весь расплавился, а затем остудили, – только тогда они погибли. Именно так и никак иначе: мир Халы сильнее мира Земли.

Получается, что в Галактике существуют два биологических мира: мир Земли, представленный ею и еще несколькими десятками планет, на которых самостоятельно возникла земная жизнь; и мир Халы, представленный одной-единственной планетой – уникальной и неповторимой. Два мира – две судьбы и две похожие, но разные внутренние логики жизни.

Ученые в большинстве своем считают Халу уникальной ветвью развития земной жизни. Хала получает гораздо больше тепла и лучше удерживает его, чем обычная планета с земной жизнью, – не в этом ли таится разгадка происхождения там жизни? Мы еще многого не знаем, при том, что часть ученых считает Халу вообще чем-то необъяснимым в рамках современной науки, и я частично согласен с этим мнением.

Сегодня существует великое множество теорий, пытающихся объяснить халанскую жизнь, но все они далеки от разгадки. Основа жизни на Хале – углеродные цепи, основной окислитель – озон, причем озон горячий, то есть более тяжелая и химически более агрессивная форма кислорода, основной восстановитель на Хале – водород.

Почти все, как на Земле, и все же Хала – отнюдь не Земля. Станет ли Земля когда-нибудь такой, как Хала? Почему на Хале нет разума? Может быть, мир Халы и разум несовместимы? Много вопросов – и я знаю ответы на все из них. О Хале мы с тобой продолжим разговор позднее, когда придет ее время, а пока, я думаю, мне нужно возвращаться к рассказу о себе.

Я был человеком: я родился человеком, и родители мои были людьми, и родители их родителей тоже были людьми. В то время я жил не на Земле и не в Солнечной системе, а просто на одной из обычных планет в Галактике. О своем возрасте говорить конкретно нет смысла, поэтому я скажу неточно: мне было больше двадцати, но меньше тридцати обычных земных лет. Я работал в строительной компании оператором пространственно-временного преобразователя, мы строили планетарные системы. Я недавно женился, и у меня родился сын. В тот день, когда все началось, ему было немногим больше года. Жена пошла погулять с ним, а я остался дома: мне нужно было кое-что сделать по хозяйству.

Итак, я работал. До вечера было еще далеко. Судя по времени, жена должна была скоро прийти. Кто-то позвонил в дверь, я открыл и увидел незнакомого мужчину.

- Я хотел бы поговорить с тобой, у меня к тебе есть серьезный разговор, – сказал он.

Я впустил его в дом. Садиться он отказался, поэтому мы беседовали стоя.

- Прежде чем предложить тебе нечто, я хотел бы сначала описать ситуацию, – сказал он.

Я предполагал, что он сначала представится, а не начнет мне что-либо описывать, но пока я решил временно отдать ему инициативу в разговоре: ведь это он пришел ко мне, а не я к нему, а уже потом действовать по ситуации; однако после первых же его слов,я понял, что разговор у нас будет далеко неординарный.

- Я – Хозяин этой Вселенной, – начал он. – Вселенная, в которой ты живешь, – это я. Я – нечеловек, и основа моей сущности – нечеловеческая, но сейчас я выгляжу как человек, специально, чтобы не пугать тебя. Я – полновластный властелин этого мира, его законы – моя воля! Я – истина этого мира, окончательная, настоящая и несомненная. Я – это весь мир, который окружает тебя, вся Вселенная во всеобъемлющем значении этого слова. Успокойся, не волнуйся и не бойся. Я предлагаю тебе стать таким же, как я, и в этом деле обещаю тебе всемерную помощь.

Я удивился, но несильно, как будто уже давно ждал чего-либо подобного. Мне почему-то казалось, что незваный гость нормален, хотя мысль, стандартная в данной ситуации – о его безумии, – и промелькнула у меня в голове.

- Доказательства, – потребовал я. – Доказательства, ибо я не могу поверить в это.

- Ты получишь их после своего согласия и моего ухода – не раньше.

- Вовсе нет, слушай дальше, – продолжал он. – Есть Вселенная, где живут люди. Та Вселенная является оригинальной, но именно для тебя я создал эту Вселенную, в которой мы беседуем сейчас, Вселенную-копию. Она понадобится для твоего становления Хозяином Миров. Все, что сейчас окружает тебя, – это лишь копия настоящего мира; там, в оригинале, к тебе скоро придет жена, и я никогда не появлюсь с подобным предложением, а в этом же мире, в мире-копии, я стою здесь, перед тобой, а твоя жена задержится, причем ровно на столько, сколько будет продолжаться наш разговор.

- Если правда то, что ты говоришь, – это очень серьезно.

- Это больше, чем просто очень серьезно, – продолжал он. – Я предлагаю тебе попробовать стать таким же, как я, или же – если тебе это удастся – превзойти меня. Относись ко мне, как к своему "отцу". Я желаю помочь тебе, а не причинить какое-либо зло.

- Это один из способов размножения нас, Властелинов Миров, – ответил он, – мы выбираем перспективное разумное существо и даем ему шанс, и так же, как и в твоем случае, ему дается копия его Вселенной. Если у него не получится пройти весь этот путь, то Вселенная уничтожается вместе с ним. Если же ты, например, захочешь прервать процесс своего становления, тебе достаточно будет просто решить это, а затем подумать или же сказать вслух – в таком случае Вселенная вместе с тобой тоже будет уничтожена. Но помни, что тебе и таким, как ты, мы даем копию, поэтому уничтожается тоже копия, а оригинальную Вселенную это никак не затронет: как ты там жил, так и будешь жить дальше, как все люди жили там, так они и будут продолжать жить дальше. Теперь еще одно важное дополнение: когда ты станешь Властелином Миров, Вселенная, в которой это произошло, будет уничтожена, ну а ты, естественно, нет. Таким образом, Мир-копия будет уничтожен в любом случае, поэтому будь свободен в своих поступках.

Если ты примешь мое предложение, то станешь уже кем-то большим, чем просто человек: ты перестанешь быть человеком, а будешь тем, для кого его человеческая сущность является лишь частью всей его сущности – ты станешь нечеловеком, и у тебя будет право на все. Ты сможешь увидеть душу человека, изменить ее, изменить тело человека и, наконец, убить его. Но не разменивайся на мелочи! Если, например, захочешь что-либо сделать с выбранным тобой человеком – сделай это, но делай не просто так, а для достижения более крупной цели. Помни, что такие огромные возможности даны тебе вовсе не для того, чтобы тратить растрачивать их впустую.

Власть над миром, власть над временем и пространством, власть над душами людей и власть над своими воплощениями – все это исключительно для тебя, все это исключительно для тебя одного. Но помни, что Хозяин Вселенных обладает колоссальной властью, и управление такими исключительно большими возможностями будет только у твоего разума, ограниченного твоей совестью. Ты имеешь право на все, а отчет держишь исключительно перед своей совестью. Ты можешь делать все, но нужно ли тебе делать все?! Знай же, что для всех нас – это наилучший вариант из всех возможных, потому что качественная, высококультурная и зрелая совесть является более действенным ограничителем и судьей, чем даже самый совершенный закон, и поэтому путь, согласованный с твоей честью и совестью, является единственным для тебя. А если ты пойдешь по другому пути, то я принудительно прерву его. И помни, что второй попытки у тебя не будет никогда – у тебя есть только один шанс!

Мудрец – лицо мира, а ты мудр, иначе я бы не пришел к тебе. Мой тебе совет: опирайся на мудрость прошедших веков и не ошибешься. Но не замыкайся в своем растущем величии – сохрани себя таким, каким ты пришел к нынешнему дню.

Любопытствуй и интересуйся окружающим миром – не позволяй своему в перспективе колоссальному опыту заглушить любопытство. Помни: пока ты интересуешься новым – ты жив, в противном же случае – ты уже мертв.

Никогда не торопись: не имея ничего, лучше ждать хорошее, нежели обладать плохим, поэтому умей ждать.

Что такое терпение и ожидание – ты уже понимаешь, но понимаешь пока еще не так, как следует понимать оба этих понятия. Терпение и ожидание связаны со временем: учись терпеть, учись выжидать, учись смиряться с неизбежным, учись держать удар – учись жить!

Время – ценнее золота, учись разумно тратить жизнь!

И помни: чтобы в действительности чувствовать себя разумным существом, необходимо всегда иметь достаточное количество времени на размышления или же просто на отдых между действиями (событиями), и только тогда ты будешь чувствовать, что ты владеешь временем, распоряжаешься им, а значит, ты – не автомат, который четко и бездушно выполняет одну операцию за другой.

И знай еще, что путь от человека к Хозяину Миров – это прежде всего путь в себе, в своей душе. Твои дела во внешнем мире – лишь отражения главного пути, пути в тебе самом; ведь в итоге ты будешь создавать Вселенные: ты первичен, а они – вторичны.

Я буду давать тебе ресурсы, но только после того, как ты сможешь управлять ими, и не раньше!

Ну а человечество, со всей его многотысячелетней историей, со всеми ныне живущими людьми, а также со всеми давно умершими и еще не родившимися поколениями, – так вот все человечество с точки зрения Властелинов Миров одно из таких ресурсов, то есть средств (и причем именно средств, а не что-либо еще!) для достижения цели!

Цели, которые мы можем поставить себе и которые мы можем достичь, могут быть больше, чем все человечество, больше, чем все разумные цивилизации Вселенной вместе взятые.

Человек не может в качестве средства для достижения цели использовать все человечество, а мы – можем!

Когда станешь одним из нас, ты удивишься, встретив среди нас многих бывших людей: ты – не первый и – не последний в этом ряду.

Мы выбрали тебя среди многих, и если ты еще не совершил в своей жизни ничего великого, то это временно, пока ты молод. Такие как ты – лицо человечества.

- Я знаю это, – ответил я, – потому что в действительности именно так и оценивал себя, свое мироощущение и свои качества характера, и оценка эта базировалась на долгих раздумьях в одиночестве и моем понимании жизни.

- Мы выбрали тебя и по характеру, и по умению мыслить, и еще по нескольким критериям; конечно, можно предлагать стать Хозяином Вселенных каждому человеку, но большинство из них не пройдет и первые несколько шагов в начале этого пути. Мы предлагаем такое только тем, кто, по нашему мнению, сможет пройти весь путь.

Разговор у нас получился очень любопытный, поэтому я решил как бы согласиться с предложением собеседника, чтобы узнать, что же будет дальше.

- Если, допустим, я соглашусь, то что мне надо будет делать? – спросил я.

- Жить, – ответил он, – но как, ты должен будешь решить сам. Если ты согласен, то, когда я закрою дверь, ты станешь нечеловеком, получив несколько уникальных возможностей, и сможешь сам выбирать свой путь, – я же буду лишь помогать тебе. Помни: ты можешь позвать меня в любое время, и я приду к тебе, а иногда буду сам навещать тебя – ты не будешь одинок.

- Как угодно – словесно или же мысленно, – ответил гость и пожал плечами, – главное –чтобы ты захотел говорить со мной. Как бы я ни выглядел, ты узнаешь меня сразу: мое лицо и одежда могут меняться, но ты все равно узнаешь меня по моей внутренней сущности. Итак, ты согласен?

- Да, – решился я, потому что не решиться на столь заманчивое предложение было бы глупо.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Я видел, как он шел по улице, но видел внутренним зрением. Вскоре пришла жена; она задержалась, встретив приятельницу, и, заболтавшись, забыла о времени.

Моя жизнь текла, как и раньше, она была такой же, как и раньше, но я стал другим: я перестал быть человеком, у меня появились нечеловеческие способности: так, например, я мог видеть предметы и их внутреннюю сущность, не пользуясь глазами, я мог увидеть, сколько сахара и какой сорт чая находится в чашке, которая стоит на столе в закрытой комнате в соседнем доме; также я перестал забывать: я помнил все, что видел, слышал, обонял и ощущал, и что я хотел помнить; а еще тогда, в начале своего становления как Владыки Вселенных я с легкостью производил в уме невероятно сложные математические вычисления, причем время вычислительного процесса было ничтожно мало, я не замечал разницы между простым сложением двух небольших чисел с многошаговыми расчетами из высшей математики, занимающими несколько страниц текста, – и это говорит о том, что уже тогда я находился еще очень далеко от своего вычислительного предела (а сейчас я еще более силен в формальной логике и математике!). Кроме того, я научился читать в людских душах: я мог лишь слегка, поверхностно, коснуться души человека и соскользнуть с нее, а мог заглянуть глубоко, очень глубоко – добраться до самого дна. Мои первые робкие проникновения в глубь человеческих душ приносили мне только страдания от сопереживаний: невысказанные мысли и чувства людей, нерешенные проблемы и метания приносили мне боль, отчего моя психика постоянно находилась в напряжении.

Но прошло время, и я привык к своим новым возможностям, и они стали казаться мне почти естественными. Я набрался опыта, насмотрелся на людей – на их души и их тела изнутри, и мне стало легче: чужая боль души и чужая боль тела стали для меня привычны, и я сопереживал им не столь остро, как в начале. Много раз я пытался проникнуть своим внутренним взором в истинную сущность вещей, и всякий раз, когда мне удавалось сделать это, я, как мне кажется, лучше понимал устройство этого мира.

Я заметил, что в среднем мои способности занимают шар метров пятьдесят-сто в диаметре, однако этот шар мог вытягиваться на несколько километров в длину, значительно уменьшая свое поперечное сечение, как будто он был наполнен воздухом; та кже шар мог уменьшать или же увеличивать свой объем, но он никогда не отрывался от меня. Это был я – человек и вместе с тем еще что-то необъяснимое, невидимое и неощущаемое ничем и никем, но реальное. Внутри этого шара мои возможности были очень велики, однако за его пределами я превращался в обыкновенного человека. Оно, это мое могущество, не уменьшалось от центра к краям, а было постоянно и однородно во всем объеме, в результате чего такое понятие, как "выделенный центр", у моих сверхчеловеческих сил полностью отсутствовало. Если мне нужно было что-либо узнать о том объекте, который находится в пределах достижения моего могущества, я мог воспользоваться им; но если же интересующий меня предмет находился слишком далеко, я вынужден был пользоваться исключительно общечеловеческими средствами. Я не мог растягиваться до сколь угодно большой длины, поэтому не мог разговаривать с человеком, находящимся от меня на значительном расстоянии, и одновременно отслеживать его внутреннюю реакцию во время беседы, хотя в пределах области моих возможностей я легко и с интересом делал это.

А шар моего могущества все рос и рос в размерах: теперь я уже мог охватить часть города.

Ни время, ни объекты не подчинялись мне; хотя я и делал такие попытки, но мог лишь получить всю информацию об интересующем меня предмете, но никоим образом не влиять на сам объект. Правда, я мог посмотреть столь глубоко, что из простых предметов действительно извлекал всю информацию: всю, во всеобъемлющем значении этого слова, однако сложные, многогранные объекты пока что не раскрывали передо мной своих глубинных тайн. Но я никогда не смотрел в глубину ни жены, ни друзей, ни родственников – пусть в моих глазах они останутся обыкновенными, немного загадочными людьми, так будет лучше для всех нас!

С временем я разобрался в хитросплетениях духовной, социальной и биологической жизни человека; понял, как и почему именно так, а не иначе функционируют организмы людей и всех других живых существ. Я научился гипнозу и понял, что его внутренняя сущность (как, впрочем, и сущность всех аналогичных труднообъяснимых явлений природы людей) является лишь малозначительным проявлением той полновесной власти над живой материей, которой я отныне обладал. Я видел, как неразрывно живут душа и тело, видел тайные пружины, управляющие душой, и знал, как можно повлиять на них, однако не делал этого – пока не делал. Но знание того, что я в любой момент могу сделать это, не давало мне покоя. Пока что я не вмешивался ни во что, хотя и имел такие возможности, – пока что я не вмешивался, потому что сам не был морально готов к ответственности перед самим собой за результаты такого вмешательства. Но это только пока, и такое положение дел не могло сохраняться вечно...

А потом ко мне пришел мой "отец". Мы встретились на улице – я узнал его сразу, хотя он и явился ко мне в виде другого человека, а не того, в образе которого пришел в первый раз. Он выглядел, как обычный прохожий, но его внутренняя сущность так разительно отличалась от общего фона толпы людей, что я, не задумываясь, подошел к нему. Мы отошли в сторону и встали между деревьев так, чтобы нам никто не мешал, и "отец" сказал:

- Возьми этот лотерейный билет, он выигрышный.

Я молча взял билет и приготовился слушать дальше, и «отец» продолжал:

- Скоро будет объявлено о проведении серии боев с участием одного из халанских животных. Это будут схватки между хищником из мира Халы и земными представителями, кстати, там, в боях, будут участвовать и люди. Когда ты выиграешь, тебе предложат на выбор или два билета на один бой, или же один билет, но на все схватки. Твоя жена из чистого любопытства тоже захочет пойти с тобой, но ты должен будешь просмотреть все бои, поэтому с женой не советуйся и возьми один билет на все зрелища, а жене скажи, что не взял билет для нее потому, что был уверен в том, что ей не понравится такое кровавое представление. Организаторы лотереи дадут тебе билет на очень хорошее место, поэтому ты просто сиди и смотри.

С первым, организационным вопросом, по-моему, все ясно. Теперь о главном: зачем все это надо? Я хочу, чтобы ты очень внимательно посмотрел на поведение живых представителей двух миров в столь удачной обстановке и попытался привыкнуть к мысли, что миров – много, а не зацикливаться на одном своем мире – мире Земли. Обстановка там будет очень хорошая – ну где еще ты сможешь увидеть халанское животное практически на свободе, да еще и параллельно с земными представителями? В зоопарках халан нет, и они там еще очень долго не появятся: ты сам знаешь, какую в биологическом смысле опасность Хала представляет для Земли. Можно посмотреть фильмы о Хале, но ты уже видел их, можно прочитать познавательные книги, но ты уже читал лучшие из них, и они не произвели на тебя должного впечатления; ты видел земные создания в зоопарках, но всех их вместе – и халан, и землян – во время схватки ты не видел, и люди не увидят еще долго: после этих боев вспыхнет такой грандиозный скандал, что все хотя бы отдаленно напоминающее нечто подобное будет запрещено. Итак, у тебя есть единственный шанс: такого не было раньше и еще очень долго не будет. Помни, что ты придешь смотреть не на животных и не на жестокость их схваток, а на поведение представителей двух различных миров.

- А почему нельзя будет просто пойти и купить билет? – поинтересовался я. – И тогда не нужна будет вся эта сложность с лотереей.

- Билеты будут стоить очень дорого, – пояснил мне "отец", – и в свободной продаже их не будет: они будут распространяться среди очень узкого круга лиц.

Я поднес лотерейный билет поближе и внимательно рассмотрел его: все даты на нем относились к будущему.

- Да, – сказал мой "отец", – они еще не напечатаны.

Мы разошлись. Через некоторое время появилась реклама предстоящих боев: впервые в истории, говорилось в рекламе, хищник с планеты Хала будет сражаться с земными противниками. Дальше рассказывалось о том, что во избежание биологической опасности все схватки будут происходить на специально сделанном для этого астероиде. Естественная сила тяжести на нем мала, поэтому в зоне проведения боев и на трибунах будет создана искусственная сила тяжести, которая в сумме с естественной будет равняться обычному значению силы земного тяготения. Все бои будут происходить в специальном герметичном, замкнутом со всех сторон и наполненном воздухом аквариуме, сделанном из многослойного небьющегося стекла, с площадью немногим больше размеров футбольного поля, а высотой с десятиэтажный дом. Зрители будут находиться на трибунах вокруг аквариума. Если на астероиде создать искусственную атмосферу, то постоянно удерживать ее от разлета с помощью машин для создания искусственной силы тяжести будет очень сложно, поэтому атмосферу и не делали, – вот почему все присутствующие должны быть в скафандрах, которыми их обеспечат устроители зрелища, несущие ответственность за техническую исправность как самих скафандров, так и всех остальных машин, включая и аппараты для создания искусственной силы тяжести. Также организаторы обязуются соблюдать правила техники безопасности при работе с биологически очень опасными формами жизни, для чего после окончания зрелища весь астероид будет нагрет до температуры в несколько тысяч градусов и переплавлен вместе со всеми оставленными на нем животными, вспомогательными помещениями и оборудованием. Организаторы, кроме того, берут на себя обязательства по безопасной перевозке всех гостей из специальных мест сбора прямо на астероид и доставке их обратно, в те же самые места, а также обязуются привезти и развезти персонал астероида.

Прочитав все это, я понял, какой большой опасности подвергнется все человечество, и удивился, как, несмотря на такой риск, было получено разрешение контролирующих органов. Наверное, на астероиде приняты столь же исключительные меры безопасности, которые применяются и во время проведения различных работ на самой планете Хала. Теперь я стал понимать, сколько может стоить один билет туда и среди кого они будут распространяться: там будут те из первых людей Галактики, которые не побоялись рискнуть никогда не вернуться домой, плюс несколько "людей из народа" – таких, как я, выигравших лотерею или же поехавших туда по прямому указанию правительства с благотворительными или же рекламными целями.

А халанского хищника – того самого, который в одиночку будет принимать участие во всех запланированных боях, – нам всем столько раз показывали в эфире и так часто сообщали о его качествах, что, казалось, разбуди среди ночи любого человека, и он с легкостью выдаст все эти сведения. Зверя постоянно показывали на экране: он лежал, сидел, ходил и зевал, а диктор все это время бомбардировал зрителя «животрепещущими» подробностями.

Животное внешним видом и окраской напоминало крупного леопарда, но весило около 140 килограммов, будучи размером с крупную львицу. Морда у него была не вытянутая, как можно было бы ждать от стремительного охотника, а широкая, даже добродушная, как у тигра. Комментатор специально обращал на этот факт внимание, подчеркивая сокрушительную мощь челюстей зверя. На лапах у него имелись, как и у большинства родственных ему халанских хищников, когти двух видов. Первый вид рос прямо из пальцев лап: их пять штук, по числу пальцев; когти тупые и предназначены исключительно для более плотного сцепления с землей при скоростном беге; аналогичные когти имелись, например, у гепарда и у представителей семейства собачьих. Другая группа когтей находилась у хищника между пальцев: их четыре штуки, а не пять, эти когти – уже острые и предназначены для нанесения ран и разрывания добычи; такую же функцию имеют когти тигра, ягуара, барса и прочих представителей семейства кошачьих. В целом животное чрезвычайно быстрое, умное (выдрессировать его было относительно несложно) и обладало колоссальной силой всех своих неземных мышц. Зверь был пойман на Хале уже во взрослым и в процессе дрессировки продемонстрировал множество своих замечательных качеств, вот почему укротитель и дал ему кличку, достойную его выдающихся качеств, – Чемпион.

Логика же предстоящих боев такова. Воздух в аквариуме будет таким же, как и атмосфера на Земле, но, чтобы халанский зверь не задохнулся, по бокам арены будут уложены трубы, по которым в аквариум станет поступать очищенный от органических ядов воздух с планеты Хала. Из трубопровода будут торчать несколько специальных выводов красного цвета. Чемпион уже натренирован: ему надо брать в пасть эти красные трубки, по которым в глотку будет подаваться воздух родного ему мира. Оператор включит подачу воздуха, как только зверь возьмет в пасть трубку, и выключит подачу, как только животное выпустит ее изо рта. Специальные фильтровальные машины будут убирать из атмосферы аквариума остатки фтора, озона и прочих газов, составляющих воздух Халы, добиваясь того, чтобы атмосфера на арене всегда соответствовала земной. Конечно же, какие-то примеси Халы в ней все равно останутся, но они должны быть в таких ничтожных концентрациях, что не должны ощущаться земными животными. Таким образом, проблема с дыханием будет решена: каждый участник боев будет дышать воздухом своего мира.

...Ажиотаж был огромный, и перед самыми схватками вырос до невероятного уровня. Билеты на это зрелище, конечно же, достать было невозможно, но я получил один именной билет на все схватки, как победитель лотереи, выигравший ее главный приз. Жена упрекала меня: "Неужели ты такой кровожадный, что тебе нужно смотреть на все это?" – спрашивала она. "Но я был уверен, что тебе не понравится", – отвечал я, а менять что-либо, к счастью, было уже поздно.

Нас доставили на астероид по временным туннелям; таких, как я, счастливчиков, было немного – около ста тысяч. Первое, что бросилось мне в глаза по прибытии, камеры для съемок: их было множество и они стояли везде – и возле аквариума, и рядом с нами, и над головой, – то, что произойдет здесь, в прямом эфире увидит вся Галактика.

Странное это было зрелище: черное небо со звездами вокруг нас, залитое ярким светом прожекторов зеленое поле со стеклянными стенами и стеклянной крышей, мы, зрители, сидящие рядами на трибунах, как на стадионе. Наши скафандры блестели, от этого все происходящее становилось еще нереальнее, и чувство нереальности усилилось, когда на арене появился Чемпион. Он был без скафандра, и поэтому показался мне голым, но вот появились транспортные роботы, и из их чрева стали выпрыгивать львы.

Диктор объявил, что все звери голодны и злы. Его голос звучал у каждого в скафандре, ведь иначе мы ничего не смогли бы услышать в безвоздушной атмосфере астероида. Следует добавить, что звуки, издаваемые животными на арене, передавались каждому зрителю в приемник скафандра, правда, не в истинном звучании, а в смягченном, отфильтрованном виде, и эти самые звуки, соединенные с отснятыми кадрами, транслировались на всю Галактику.

Львиная стая состояла из густогривого самца и десятка изящных львиц. Я слышал мощное фырканье львов и их тяжелое дыхание; ни молодых животных, ни львят в прайде не было, только пойманные в дикой природе животные – взрослые, опытные и сильные. Чемпион стоял в углу поля, не выпуская из пасти красную трубку и, изогнув шею, наблюдал за подходившими к нему хищниками. Я никак не мог привыкнуть к ситуации и поэтому смотрел на разворачивающуюся передо мной драму как-то спокойно и отрешенно. Львы выглядели уверенными, когда всей большой стаей подошли к Чемпиону, и тут события стали развиваться непредсказуемо и с неправдоподобной быстротой. Одна из львиц попыталась укусить халанина за заднюю часть туловища (видимо, это была первая, пробная атака) – она только попыталась сделать это, отнюдь не собираясь укусить, однако реакция халанского монстра была просто фантастической: зверь выпустил изо рта трубку и, повернувшись к нападавшей львице, метнулся к ней, со страшным хрустом вцепился в лапу хищницы и вмиг оторвал ее!

Львы просто взбесились от страха и ярости: они ревели и метались, но к Чемпиону близко не подходили. Раненая львица выла от боли, подняв к черному небу морду; она отползла в сторону, оставив за собой кровавый след. Я увидел, как у халанского хищника поднялась, а затем осела грудь, и только потом последовал рык: своей чудовищной неземной силой он был поистине страшен: львов не было слышно; казалось, воздух уплотнился настолько, что его можно было бы резать на кирпичи. Рык был везде – он был всеобъемлющ по своей сути, казалось, что от его мощи дрожали кости и дикий ужас вселялся в храбрейшие сердца. Если бы мы, зрители, услышали его без ослабления, во всей природной силе, то наверняка оглохли бы. Поэтому неудивительно, что на львов он произвел впечатление: избавил их от сомнений, и они без оглядки кинулись бежать – это было бесславное и позорное бегство. Звери сгрудились в противоположном углу арены, бились о стеклянную стену мордами, царапали ее, поднимались на задние лапы и с тоской смотрели в пространство, пока не появились транспортные роботы и в них не открылись двери, – и тогда львы, толкаясь и мешая друг другу, полезли внутрь спасительных машин, затем за ними закрылись двери, и роботы стали пропадать один за другим. Арена опустела; на ней остались лишь Чемпион да раненая львица, которая не добралась до роботов: – она упала посередине поля и умирала от потери крови. Львов можно было понять: для них жизнь – дороже всего, поэтому, увидев воочию страшную рану одного из сородичей и услышав такой силы рык, хищники поняли, что вся их стая ничего не сможет поделать с этим небольшим животным, похожим на леопарда, но (теперь это уже стало им понятно!) явно не леопардом, и поэтому обратилась в бегство.

Ни я, ни остальные зрители ничего не успели понять, все произошло слишком быстро, однако ужасный до неправдоподобия результат был налицо: львы сбежали, а львица умирала, и ее оторванная лапа держалась только на остатках сухожилий и мышц. С запозданием у меня сильнее забилось сердце, пересохло в горле и, как пружины, напряглись мышцы. Увиденное было слишком невероятно, чтобы поверить в него сразу, но осознание, что это случилось на самом деле, постепенно овладевало мной. Я специально не использовал свои уникальные возможности и не собирался использовать их в дальнейшем: пусть бои происходят так, как происходят, я же буду просто смотреть на них глазами человека – и ничего больше.

Появился робот-уборщик. Стальными щупальцами он захватил умершую львицу и потащил внутрь появившегося из ниоткуда транспортного робота, уложил ее внутри него, а затем оба исчезли. Потом появился еще один робот, который смыл водой кровь, вытер траву и тоже пропал. Арена опустела, но ненадолго.

Появился очень большой транспортный робот, и из него на поле вышел слон. Робот тут же пропал, но через некоторое время появился вновь, и из его бездонной камеры на поле вышел еще один слон. Стало понятно, что сейчас Чемпион буде противостоять слонам, только неясно было, зачем слонам нападать на халанского хищника. Робот сделал еще несколько ходок, перевозя целое стадо слонов. Они не подходили близко к Чемпиону, а собирались в группу, и каждый новоприбывший первым делом стремился к сородичам, чтобы затем встать рядом и осмотреться по сторонам; все стадо робко осваивалось с незнакомой обстановкой, шевеля ушами и покачивая хоботами, а Чемпион тем временем, немного постояв после удачной атаки на львов, начал задыхаться и лег, взяв в рот красную трубку. Зверь дышал своим родным воздухом и не демонстрировал никакой агрессии по отношению к слонам, как и те к нему. Толстокожие колоссы, видимо, почувствовали запах пролившейся здесь недавно крови, беспокойство проникло в их ряды, они как по команде повернулись к хищнику своими лобастыми головами с белыми бивнями и маленькими глазками и стояли, подергивая коротенькими хвостиками и издавая низкие трубные звуки.

Стадо слонов состояло из нескольких крупных животных весом около пяти-шести тонн и двух молодых весом под три-четыре тонны; длинные прямые бивни были у всех без исключения. Это мирное сосуществование стада слонов в одном углу арены и хищника в другом продолжалось уже довольно долго; мне стало скучно смотреть на одно и то же, но ничего интересного все еще не происходило. Земные гиганты постепенно осваивались с обстановкой и стали вести себя уже более свободно: перестали стоять тесной группой, как в самом начале, а, разойдясь, заняли четверть поля, однако соблюдали безопасную дистанцию и не приближались к хищнику, одиноко лежавшему на другом краю арены. Но все же животные чувствовали себя неуютно: их взоры постоянно возвращались к Чемпиону, и они внимательно осматривали его. Казалось, что это относительно спокойное поведение животных будет продолжаться бесконечно долго, но халанский хищник был очень голоден и по прошествии некоторого времени, оценив ситуацию и сочтя, что она складывается в его пользу, решил напасть.

Один некрупный слон повернулся к Чемпиону боком: было очень далеко, поэтому более чем трехтонный гигант чувствовал себя в безопасности. Однако резко выпустив изо рта трубку и рывком повернувшись мордой к намеченной жертве великолепным прыжком с места метров на семьдесят, агрессор приблизился к слону, затем встал на задние лапы, уперся передними в бок противника, напрягся так, что под его пятнистой шкурой волнами заходили железные мышцы, толкнув слона, опрокинул его на бок и вонзил свои белые клыки ему в живот. Вся эта ужасающая по своей силе и необычности атака была проделана хищником в абсолютном молчании, поэтому первыми громкими звуками, которые я услышал, были рев и шумное всхрапывание окружающего стада. Упавший слон, пытаясь защититься, хотел ударить хоботом по туловищу Чемпиона, но хищник вовремя увидел это движение, поднял свою раскрытую окровавленную пасть навстречу хоботу и вцепился в него.

Вся схватка проходила настолько быстро, что остальные слоны явно не успевали прийти на помощь товарищу, который лежал с окровавленным брюхом и пытался вырвать свой хобот из могучих челюстей врага, но они все равно спешили к нему, хотя, судя по всему, было уже поздно. Чемпион выпустил хобот, и он бессильно обвис в том месте, в котором были перекушены мышцы. Халанин вспрыгнул на упавшего слона, повернулся на нем и тем же самым фантастическим по высоте и дальности прыжком перепрыгнул через ближайших слонов и вновь оказался в своем углу, а затем с жадностью приник к спасительной красной трубке. Стадо подошло к раненому слону, и сородичи помогли ему встать, поддерживая молодое животное своими могучими телами и хоботами. Слон был смертельно ранен, хищник прокусил-таки его толстую кожу на брюхе, внеся инфекцию, – внутренности жертвы скоро воспалятся, и она умрет через несколько суток.

Халанский зверь не преследовал свою жертву: он предполагал, что скоро состояние здоровья раненого животного значительно ухудшится, но стадо не перестанет заботиться о нем, пока не убедится в его гибели, поэтому ему нужно всего лишь дождаться естественной смерти, или же, если он потеряет терпение от голода, можно попытаться отбить жертву у стада. Но сначала должно пройти время, потому что сейчас еще слишком рано: стадо готово к отпору, а иметь дело со сгрудившейся группой возбужденно трубящих гигантов очень опасно: в тесноте не будет простора для быстрых прыжков, и схватка перейдет в свалку, в которой они лишат агрессора подвижности хоботами, а затем запорют бивнями, затопчут ногами и задавят телами. Но сами слоны нападать не будут: они видят бедственное положение собрата и не станут рисковать своей жизнью; однако их не нужно нервировать – надо просто ждать, пока смерть не ляжет между ними и стадо не отойдет от своего товарища.

Прошло еще немного времени. Когда организаторы поняли, что Чемпион нападать не собирается, они выключили свет на площадке и прекратили трансляцию звуков с арены; место зрелища погрузилось в полумрак, животные стали невидимы, и нам объявили перерыв на полчаса.

На этом астероиде делать было совершенно нечего, расходиться нам не разрешили, поэтому для зрителей остались лишь две забавы – фотографироваться и звонить друзьям: встроенный в скафандр видеофон позволял связываться с ближайшей станцией, откуда сигналы "разбегались" по всей Галактике. Фотоаппараты же большинство не захватило, однако некоторые счастливцы увлеченно занимались делом – съемками в безвоздушном пространстве. Основная же масса зрителей за это время успела перекусить – жидкий паек имелся в каждом скафандре, и попить специальной освежающей жидкости, маленький резервуар которой должен быть в каждом костюме, предназначенном для работы и отдыха в открытом космосе.

В назначенное время нас пригласили занять свои места; поле вновь было освещено, кровь уже убрали, убрали и слонов, осталась только чистая зеленая трава. Чемпион все так же лежал в своем углу, а тем временем транспортный робот за два раза перевез пару настоящих монстров. Размерами и внешним видом они походили на ужасных земных динозавров – тарбозавров и тиранозавров. Пятнадцатиметровые животные весили по семь-восемь тонн каждое и обладали кинжалоподобными зубами, которые при свете прожекторов белели в их огромных пастях. Звери передвигались на могучих задних лапах, их хвосты опирались на землю, облегчая этим гигантам передвижение, а также увеличивая их маневренность во время атаки.

Диктор объявил, что эта пара поймана в дикой природе на одной из планет (он назвал ее, но это ничего не скажет тебе, читатель). Эта пара – самец и самка – гораздо более решительны, чем их собратья, рожденные в зоопарках; что примечательно, самец мельче самки, но ненамного. Животные голодны и поэтому очень агрессивно настроены.

С высоты своего почти шестиметрового роста хищники увидели Чемпиона и двинулись к нему. Бой был страшным: ужасный рев, вызывавший дрожь и бивший по нервам, резкие движения огромных зеленоватых, черно-коричневых тел, челюсти, которые могли бы с легкостью разгрызть хребет слона, изрытая могучими когтями лап земля, молниеносные прыжки на десять, двадцать и даже пятьдесят метров ярко окрашенного халанина... и над всем этим – бархатно-черное звездное небо с диском Солнца и узкие серпы туманных голубовато-зеленых планет. Я забыл обо всем на свете: колоссальная сила и мощь воплотились в этих секундах, наполненных ревом и быстротой. Чемпион превосходил своих противников в скорости: он легко уходил от их ударов и через некоторое время стал нападать сам.

Его оборона была исключительно агрессивной: оба колосса уже имели раны на боках, задних лапах и хвосте, но раны не были опасными, потому что во время своих атак халанин успевал только лишь надорвать толстую кожу и не более того. Гигантские хищники были опытными охотниками, поэтому они удачно поддерживали друг друга, не давая Чемпиону возможности вгрызаться поглубже в тело сородича. Могучие челюсти халанина хоть и могли ломать кости, но не успевали сделать это, ибо мелкие кости были прикрыты толстой кожей со слоем жира и мышц (а эту вязкую ткань еще нужно было успеть разорвать!), а крупные он просто не мог (да и не пытался) захватить пастью: слишком велика была разница в размерах.

Халанский хищник стал уставать – теперь он только метался от одной красной трубки к другой за глотком воздуха и больше уже не нападал. Колоссы не смогли поймать такую верткую добычу и поэтому вскоре прекратили свои атаки; они отошли в другой конец поля и там зализывали друг другу раны, ежеминутно оглядываясь на своего опасного непобежденного противника.

Я вспотел и задыхался от такого зрелища, поэтому включил вентиляцию. Пока мое лицо обдувала струя свежего воздуха, ситуация на арене стабилизировалась: звери отдышались и постепенно успокоились. Итак, в этом случае зафиксирована ничья: обе стороны получили повреждения, и хотя Чемпион не был ранен, однако при рывках огромных тел его встряхивало так, что он наверняка получил несколько серьезных ушибов.

Снова, как и раньше, появился транспортный робот и увез в себе сначала одного, а потом и второго монстра, и Чемпион остался один. Я подумал, что, наверное, все увиденные мной животные были хотя бы выдрессированы самостоятельно заходить внутрь робота, потому что не было ни раза какого-либо зверя нужно было силой заталкивать в приемную камеру.

Нам объявили, что сейчас начнется самое интересное и для этого атмосфера в аквариуме будет полностью изменена на халанскую. Чемпион почувствовал это: теперь он все реже дышал через трубки, пока наконец совсем не перестал обращать на них внимание. Он получил небольшой кусок мяса, который ему принес робот, и с жадностью сожрал его.

Шло время. Я подумал, что сложность испытаний, которым подвергается животное, постоянно возрастает: сначала – львы, которые бежали без оглядки, затем – слоны, это было уже опаснее, теперь – похожие на динозавров колоссы, в борьбе с которыми зверь с трудом отстоял свою жизнь. Что ждет его дальше? В рекламе говорилось, что последний бой потрясет всех, но с кем он будет, не сказано. Я терялся в догадках, а хищник все лежал и смотрел по сторонам. Диктор объявил, что атмосфера в аквариуме стала такой же, как на Хале. Чемпиону дали небольшую миску с водой, и он вылакал ее полностью. Видимо, у животного только раздразнили аппетит, лишь слегка накормив и напоив его, – чтобы он был абсолютно готов к следующему бою. Мне казалось, что предстоящая схватка должна была быть, по замыслу устроителей зрелища, последней, и, как выяснилось впоследствии, так оно и вышло. Робот убрал пустую миску, и вслед за этим на арене стали появляться небольшие транспортные роботы, из которых начали выходить люди.

Я должен был вспомнить раньше – ведь "отец" говорил мне о людях! Так вот он какой последний бой, который привлечет к себе внимание всей Галактики! Ну что ж, буду смотреть на бойцов. Все десять человек были в скафандрах, поверх которых на них была одежда и вооружение, как у римских легионеров, правда, панцирь закрывал не только грудь, как у римлян, но и спину. Воины имели шлемы на головах, щиты, короткие тяжелые копья и небольшие мечи мечи. На голове у предводителя был плюмаж из ярко-красных перьев, а у остальных он был из перьев белого цвета. Скафандры были телесного цвета, поэтому в первый момент мне показалось, что люди ничем не защищены от губительного воздействия атмосферы Халы, но потом, увидев шлемы у них на головах, я понял, что все это было сделано для придания схватке большего правдоподобия и драматизма.

Зрители просто сошли с ума от восторга: они кричали, размахивали руками и прыгали, приветствуя бойцов. Диктор объявил, что все эти люди – добровольцы, которые прошли специальную подготовку; они прекрасно знают, что даже малейшее повреждение скафандра означает для них неизбежную смерть. А еще он много говорил о деньгах, которые получат все участники боя, называя огромные суммы. Да, организаторы приберегли самый лакомый кусок к концу зрелища! Я приметил, что ни руки, ни ноги у легионеров не были прикрыты сталью – в этих местах скафандр был особенно уязвим, хотя я полагал, что и сам скафандр сделан из гораздо более прочного материала, чем обычно, да и доспехи у них очень прочные, – но на этом комментатор наше внимание не заострял.

Мы все болели за своих, а они тем временем медленно, строем приближались к зверю. Люди прекрасно осознавали всю опасность, которой они себя подвергали. Разговор друг с другом нам не передавали, но зато мы слышали их шаги, звон оружия и глухое рычание халанского хищника. Зверь стоял и ждал приближения противника, не делая никаких движений, и только кончик хвоста у него подрагивал. Я заметил, что трава на том месте, где лежал Чемпион, сильно пожелтела и вообще вся трава на поле утратила свои сочные ярко-зеленые краски, поблекла. "Это наверняка результат губительного действия халанской атмосферы", – понял я, а в это время люди подошли поближе и один из них метнул копье.

Короткое тяжелое копье римских легионеров – страшное оружие для близких дистанций, оно имеет большую повреждающую способность и наносит тяжелые раны. Как сообщил нам диктор, животное знает действие и копья, и меча, и щита, и кинжала, поэтому дальнейшие действия хищника меня особенно не удивили: Чемпион отпрыгнул вбок, причем так аккуратно и быстро, что копье, не задев его, вонзилось в землю прямо за ним. Зверь все так же стоял мордой к людям, кончик его хвоста резко подергивался – он был взбешен! – но, настороженно замерев, не делал никаких движений. Хищник был, как взведенная пружина – он даже не рычал!

Три копья, брошенные практически одновременно, блеснули золотым светом в сиянии прожекторов, но Чемпион аккуратно и очень быстро отклонился в сторону. Одно копье пролетело слишком высоко, другое вонзилось в землю возле его груди, а третье – по другую сторону от зверя, около задних лап. Поразительно, но оба последних копья прошли буквально в нескольких сантиметрах от туловища. Да, координация движений у халанского животного была просто идеальной!

Когда плотной группой, подняв щиты, выставив вперед копья и обнажив мечи, люди бросились на зверя, Чемпион рванулся назад, все так же удивительно точно держа голову прямо по направлению к людям, и как-то очень ловко проскользнул возле торчащих копий – все его движения были продуманы и закончены. Затем, отбежав за копья, хищник сделал два прыжка назад, тем самым значительно увеличив расстояние между собой и людьми. Эти удивительные прыжки он делал хвостом вперед, что, судя по всему, его мало беспокоило и было вполне привычным делом.

Тем временем легионеры подобрали свои копья. Между ними и Чемпионом было большое расстояние – метров сорок, когда зверь вдруг сделал прыжок в сторону людей и заревел. Два в испуге брошенных копья пролетели далеко от него. Хищник наверняка решил напугать своих противников, поэтому ревел что есть силы, но и я, и остальные зрители, и легионеры слышали этот рев приглушенным, так как аппаратура гасила его до приемлемой силы.

Теперь уже зверь сбросил скованность первых мгновений боя и метался перед людьми, бросался из стороны в сторону, ревел, всячески пугая противника. Хищник постоянно держал их в поле своего зрения, поэтому брошенные в него копья ни разу не попали в цель.

Наконец халанин отступил: напугать людей ему, естественно, не удалось. Воины подобрали копья, передохнули, построились и снова двинулись на зверя. И вот тут-то Чемпион показал свое действительно чемпионское умение, проведя просто великолепную атаку: он бросился на людей, а затем прекрасным шестидесятиметровым прыжком перепрыгнул через них. Летя в воздухе, зверь взмахнул хвостом, сделал пол-оборота и повернулся к противнику мордой. Животное приземлилось позади легионеров задом наперед, подняв высоко вверх хвост, как флаг. В момент приземления хищник, присев на задние лапы, сжался, как перед прыжком, и потом быстро, не теряя ни секунды драгоценного времени, прыгнул на воинов сзади. Люди хотя и успели повернуться лицом к опасности, но атака все равно была слишком внезапной: агрессор опрокинул двух легионеров. Что там происходило дальше – было непонятно из-за тесноты, но затем Чемпион неловко отпрыгнул назад. Один из солдат шагнул вперед и попытался ударить его щитом, а затем нанес прямой колющий удар в голову. Зрители взволнованно замерли: все, не отрываясь, смотрели на разворачивающееся перед ними действие. Хищник получил-таки щитом по морде, а вот от меча увернулся, однако стальное лезвие все же скользнуло по боку животного. Чемпион метнулся вперед – его противник был открыт, – и могучие челюсти сомкнулись на руке воина, но лишь на мгновение, а затем зверь резко изогнулся назад, уворачиваясь от удара мечом соседнего бойца. Чемпион отпрыгнул, а вскоре и вовсе убежал, легионеры же тем временем принялись спешно восстанавливать порядок.

Выяснилось, что у двоих солдат, тех, которые упали, от укусов сломаны ноги, а еще у одного – прокушена рука. Все трое скоро умрут – это было ясно и ребенку. Бойцы поняли, что сражаться дальше бессмысленно: халанский зверь слишком силен для них. Чемпион получил лишь один удар по морде, правда, болезненный, да еще его пару раз двинули рукоятками мечей в свалке, однако при этом он умудрился ранить трех из десяти своих противников. Тот скользящий удар мечом, который так хорошо был виден всем нам, к удивлению зрителей, не разрезал прочнейшей шкуры животного, поэтому повреждением его считать нельзя. Прыжок с поворотом в воздухе и последующей атакой поразил своей точностью, быстротой, а главное – законченностью. Боевой арсенал у хищника оказался просто великолепным: вооруженные тренированные люди потеряли веру в победу и поэтому, взяв с собой раненых, отошли в дальний от противника угол. Мы сочувствовали им, ибо понимали, что дальнейшее продолжение боя означает лишь гибель оставшихся участников и окончательную победу Чемпиона. Мне было очень жаль этих придавленных мощью Халы бойцов. Диктор объявил, что зрелище завершилось, и мы отправились по домам.

Потом еще много раз показывали эти кадры по телевидению. Съемки с разных точек и замедленное воспроизведение, конечно же, продемонстрировали зрителям все неуловимые оттенки схваток, поэтому люди сошлись во мнении, что скорость, точность и сила – вот три главных фактора, определивших победу Чемпиона. Он еще раз подтвердил то, что было известно: сравнимые по массе организмы с Халы гораздо более сильные, чем с Земли.

...После моего возвращения со зрелища я продолжал жить так же, как и раньше. Зависть окружающих по поводу моей удачи – попал на такое зрелище! – постепенно становилась все менее острой, находя радость в моих неудачах в другом; одобрение и поддержка родных и друзей помогали мне легче переносить поражения и вновь стремиться к успеху. Но время шло, покрывая тленом и печали, и радости... И вот однажды, когда жена с ребенком были наверху, а я – внизу, ко мне пришел мой "отец". Я обрадовался его приходу, почувствовав его приближение еще до того, как он прошел сквозь закрытую входную дверь.

- Я рад, что ты узнал меня, – сказал он. – Сначала я хотел бы показать тебе кое-что, а затем предложить небольшую прогулку.

Теперь за моими словами чувствовалось могущество иной, нечеловеческой сути, и это все отчетливее ощущалось в моих словах, тоне, а также в моих поступках: я все больше менялся, становясь другим.

- Выбери мне какого-нибудь человека для эксперимента, – потребовал "отец".

Я включил телевизор и начал переключать каналы один за другим.

На экране был какой-то политик, который что-то говорил корреспондентам, а они его слушали.

- Отлично, – похвалил меня "отец", хотя хвалить-то было не за что, – а теперь смотри.

Он выключил телевизор, и внезапно в комнате появился выбранный мной человек, который с недоумением озирался по сторонам, но пока еще ничего не говорил.

- Смотри на него внимательно, – продолжал "отец", – это – человек, и он – живой. А теперь мы сделаем его копию.

Перед нами столь же быстро появился еще один такой же человек. Они стояли парой и смотрели то на нас, то друг на друга, и непонимание всего происходившего было так ясно написано на их лицах, что мне стало смешно, но я сдержался.

Своим внутренним взором я увидел, что у одного из людей в определенных местах были оборваны нервы, и он упал – умер.

- Итак, загадка, – с таинственным видом обратился ко мне "отец". – У нас был один человек, а теперь кроме него прибавился еще и его же труп. Что это может значить?

Оставшийся человек стоял, в панике смотрел на нас и молчал.

- Ответ неправильный: где копия, а где оригинал? – развел руками "отец". – Оба они, пока жили, были абсолютно одинаковы, кроме положения в пространстве, поэтому с уверенностью сказать, кто из них являлся копией, а кто – оригиналом, невозможно. В действительности же данный опыт затрагивает саму основу бытия, а не рассуждения о том, кто – копия, а кто – нет.

Итак, изначально был один человек, и его жизнь совпадала с его существованием, с его бытием; у него были одна жизнь и одно бытие, неразрывно связанные друг с другом. Это положение верно для любого человека и в широком плане для любого живого существа в этой Вселенной. Затем вмешался я, Господин этого Мира, и сделал копию этого человека: создал из ничего новое живое существо, ничем, кроме положения в пространстве не отличающееся от исходного образца. Таким образом, благодаря моему вмешательству бытие данного человека стало включать в себя две жизни двух разных людей, затем я забрал жизнь у одного из них, и сейчас бытие исходного человека состоит из жизни одного человека и смерти другого. В результате моего вмешательства нарушилась тождественность между жизнью и бытием – знай же и всегда помни об этом факте: для тебя в будущем он будет иметь очень большое значение.

Я понял его рассуждения, поэтому задал следующий вполне естественный вопрос:

- Близнецы очень похожи друг на друга, но они все же разные, поэтому у каждого из них и свое отдельное бытие, и своя отдельная жизнь.

- Для людей – да, – подтвердил мой "отец". – Для всех живых существ бытие и жизнь – одно и то же, но не для нас и таких, как мы с тобой. Думай о своей жизни, думай о своей смерти и думай о своем существовании, но не забывай о своем предназначении. Думай, прежде чем делать, и, делая, тоже думай! И помни, что легче на грабли не наступить, нежели потом синяк лечить.

Мы замолчали; каждый из нас был занят своими мыслями.

- А что будет со мной? – спросил перепуганный человечек.

- Использованным черновикам место в мусорной корзине, – сказал мой "отец".

В тот же миг люди исчезли, оба – и живой, и мертвый.

Я не ответил, внимательно глядя на него. Я видел его волю, и она привлекла мое внимание. Она была порождением его сущности, она была странная, слово "железная" совершенно не подходило к ней: она была изменчивая, тем не менее очень прочная и какая-то другая, чужая, нечеловеческая.

- Оба они – и живой, и мертвый – были копиями оригинала, – заулыбался он. – Оригинал – это тот человек, которого ты выбрал, – остался в неприкосновенности, а копии я убрал. Если есть хотя бы минимальная вероятность нанести повреждения оригиналу, работай с копиями; но я бы тебе советовал работать с копиями во всех случаях, ибо риск непоправимо повредить оригинал существует всегда.

- Видишь ли ты мою душу? – вновь спросил я его о том, что занимало мои мысли последнее время.

- Могу видеть, но не делаю этого: что твое – то твое.

- А как же тогда я могу мысленно позвать тебя, если ты не видишь мои мысли? – закономерно удивился я.

- Одно другому не мешает, я настроен только на две твои мысли: «Прекратить этот эксперимент» и «Хочу увидеть "отца"» – вот и все, остальные твои мысли и чувства я не должен видеть. Кстати, ты тоже обязан четко разделять слова "хочу", "могу" и "должен". Так вот, я не должен подглядывать за тобой и я не делаю этого. Точно так же дело обстоит и с тобой: сейчас ты должен пойти со мной; но не беспокойся, обратно ты вернешься в то же мгновение и туда, откуда ушел, проще говоря, в ту же самую точку пространства-времени, то есть в сейчас, в настоящее.

- На Халу, – ответил "отец", – у нас с тобой будет прогулка по планете Хала.

- Что ж, пошли, – подумав, ответил я, – ведь у меня нет выбора, поэтому к чему сопротивляться или же радоваться неизбежному?

Мы очутились в лесу. Нас стало трое. Мы стояли лицом друг к другу. Каждый из нас был одет в юбку серо-коричневого цвета из шкуры какого-то животного, кроме нее, у нас не было ничего: ни одежды, ни оружия.

- Итак, мы на Хале, – сказал один из них. – Со мной ты уже знаком: я – твой "отец", а вот он... – «отец» показал рукой на соседа, – это один мой приятель, воплощение такого же существа, как и я. Он мой гость в этом мире, как и ты. Посмотри на себя внимательно, – продолжал мой "отец", – ты выглядишь почти как человек каменного века, но теперь ты не человек, а халанин: у тебя на ногах растут когти, твоя рука шестипалая, на ней находятся ударные бугры, к тому же ты можешь легко существовать на Хале без скафандра.

Я посмотрел на себя с интересом: у меня, да и у моих спутников тоже, пальцы ног заканчивались мощными тупыми когтями. "Это наверняка приспособление для более быстрого бега, – понял я, – как у гепарда и собак".

А вот рука моя стала совсем другой: теперь у меня было два больших пальца, расположенных по обе стороны от центральных четырех пальцев: рука получилась более симметричной, чем у человека. Центральные пальцы были приблизительно одинаковы по длине, и форме и практически не отличались размерами друг от друга – не то, что у людей.

- Сожми свою руку в кулак, – сказал мне "отец", – и ты увидишь на центральных пальцах четыре нароста, или бугра, – это ударные бугры, отныне у тебя в руке всегда есть кастет с шипами.

Я сжал свою руку в кулак – он получился очень плотный и жесткий: у человека большой палец в кулаке хорошо придерживает только два-три пальца, давая им дополнительную жесткость, а мизинец всегда остается сам по себе. У меня же, халанина, каждый большой палец прижимает по два центральных, образуя в целом кулак очень большой плотности и жесткости.

Осмотрев кулак, я внимательно изучил ударные бугры. Это были образования темно-коричневого цвета, занимающие по одной фаланге на четырех центральных пальцах. При сжатии руки в кулак эти бугры остаются свободными и направлены вперед, – именно они при ударах приходят в непосредственное соприкосновение с противником. Бугор, располагаясь в основном на кости, частично прикрывает собой и суставы фаланги. Поперечное сечение ударного бугра представляет собой треугольник с заостренной вершиной, а верхний край продольного сечения выглядит, как часть дуги окружности; таким образом, в своей середине бугор выдается вперед, в результате чего вся сокрушительная сила удара наносится не всей поверхностью четырех ударных бугров, а лишь их выступающими кромками. Я потрогал верх одного из бугров, осторожно проведя по нему пальцем: он был острый, как хорошо отточенное лезвие ножа.

- Это и есть твое основное оружие здесь, в мире Халы, – увидев мои действия, продолжал рассказывать "отец". – Пользоваться холодным оружием для борьбы на Хале тебе нет необходимости, ведь у тебя есть наилучшее оружие из всех возможных вариантов – ударные бугры. Они предназначены для того, чтобы наносить противнику тяжелые повреждения: ими можно и нужно ломать врагу кости, также ими можно пробить и череп – или же переднюю его часть, или же весь череп насквозь, – в зависимости от крепости и толщины кости головы противника. Прочность ударных бугров очень велика, она сравнима с прочностью стали, поэтому и позволяет им выдерживать столь колоссальные нагрузки. Сила твоего удара, распределяясь по очень маленькой площади четырех заостренных выступов кромок, производит колоссальное давление, которое и позволяет тебе с легкостью наносить столь чудовищные раны. Таким образом, одним ударом в череп или же в позвоночник ты сможешь решить исход схватки в свою пользу. Ударом по мягким тканям вполне возможно разрезать их, нанеся за одно касание четыре раны, но раны получатся не рваные, а с аккуратно разрезанными краями.

- Помни, что ты можешь ударить с наибольшей силой исключительно прямым ударом – это следствие устройства и развития твоих мышц, заложенное генетически; боковые же удары у тебя получаются гораздо слабее прямого, но тем не менее их сила тоже достаточно велика и пренебрегать ими не следует.

Мощь удара, который могут производить твои мышцы, колоссальна, и поэтому, ломая кости противника, ты одновременно повреждаешь и острый край своих ударных бугров. Сама острая кромка ударных бугров тем более ее выступающая вперед часть, очень быстро стачивается: два-три удара в полную силу – и все. Последующие же удары, штук восемь-десять, менее разрушительны, ибо наносятся уже растрескавшейся и затупившейся кромкой; а вот после пятнадцати ударов в кость считай, что ты бьешь молотком: острая режущая кромка уже полностью отсутствует, а сами удары наносятся исключительно уплощенной основой ударного бугра. Но бугры у тебя живые, и они растут, кромка очень быстро восстанавливается: она вырастает до исходного состояния самое большее за сутки, а плотная основа бугра практически не повреждается от ударов. Но если все же она растрескается и вдавится, тогда для ее полного восстановления потребуются недели, однако ты не беспокойся: чтобы это случилось, нужно за время одного боя ударить в кость более ста раз, а это для обычной жизни в мире Халы слишком много: для рядового поединка тебе хватит одного-двух попаданий в кость противника.

Огнестрельным оружием пользоваться глупо, и мы не будем его применять, ведь кроме тела халанского разумного существа я даю тебе еще и все необходимые боевые и жизненные рефлексы – для нормальной жизни на этой планете. Кстати, они останутся у тебя и после возвращения в мир Земли, хотя тогда твое тело станет опять человеческим.

Навыки борьбы и приемы различных боевых искусств здесь нам не помогут: такого рода единоборства разработаны для ведения боя с человеком, они недейственны в схватке с животным.

Обращай внимание на почву, где будет схватка, избегай неровных, вязких, сыпучих, скользких и прочих неудобных поверхностей: тебе необходимо стоять на земле твердо! В момент решающего удара плотно втыкай в дерн когти своих ног, чтобы передать всю энергию движения ног и тела ударным буграм, – так ты сможешь убивать наповал. Вдумчиво вступай в поединки, будь агрессивным и уверенным в себе, не переживай из-за силы возможных противников – иначе ты слишком быстро потеряешь свою жизнь; помни: Хала любит напор и волю! У тебя в руках – великолепное, можно даже сказать, дивное (или – прелестное, но это слово обычно употребляют для характеристики женщины, а не оружия)... Так вот, у тебя в руках наилучшее оружие для рукопашной схватки: трудно придумать что-либо более совершенное, нежели прямой таранный удар остро отточенными ударными буграми, которые пробивают даже тонкие каменные стены, – поэтому действуй ими спокойно, не нервничай, не обостряй ситуацию без меры и старайся все делать как можно быстрее, твои рефлексы идеальны для твоей новой биологической сущности. Но живые создания мира Халы не уступают тебе ни в чем, поэтому выбирай себе жертву по силам: последний в стаде, вялый, какой-то неловкий – все это твои цели; но горе тебе, если попытаешься напасть на вожака: пусть он будет слабее тебя физически, но при том он будет фантастически быстр и ловок – помни об этом... И он нанесет тебе серьезную рану, а сам останется невредимым – и хорошо еще, если вообще тебя не убьет.

Ты обладаешь более совершенной техникой кулачного боя, нежели наилучший боксер, а также силой и выносливостью, недоступной людям: твой самый сильный удар приблизительно равен четырем-пяти тоннам, на протяжении одной схватки ты также можешь нанести несколько тысяч ударов в полсилы. Отдача от попаданий тысяч ударов в жесткие части тел стаи противников или их панцири сломает тебе кости пальцев, рук и плеч, однако столько попаданий в цель не понадобится.

Но если враг начнет одолевать, нанося рану за раной, и ты не сможешь ему ответить, и смерть заглянет тебе в глаза своим пустым костяным взглядом, – тогда ты сможешь использовать свое последнее оружие – яростную пятисекундную серию из двухсот ударов обеими руками силой в три тонны каждый. Чистая агрессия без обороны с целью убийства любой ценой! Боль, кровь, сила зверя, страх, смерть и жажда жизни – в едином потоке времени!

В подобной атаке человек способен выдать раз в пятьдесят меньше мощи, чем ты, но мы – на Хале, и противники у тебя будут не земные, а халанские, поистине страшные, одно описание боевых качеств которых вызовет животный ужас, – будь осторожен!

Во время такого натиска ты не сможешь дышать, чтобы не замедлять темп атаки, – весь этот вихрь разнообразных ударов будет порожден исключительно твоими внутренними ресурсами, в результате чего тебе потом понадобится время на передышку. Как ты понимаешь, если вырвешь победу из вражеских клыков, то это время у тебя будет, если же нет – то пустота глазниц смерти станет твоим миром. Но не грусти, я оживлю тебя: в твоем случае смерть и окончательность существования – не одно и то же.

Порадуйся своему новому чрезвычайно сильному телу: из стойки на руках, оттолкнувшись ими от земли, ты можешь подпрыгнуть вверх метра на полтора-два; обычным прыжком с места можешь взлететь более чем на пять метров! Средняя скорость твоего бега составляет километров 70 в час, а максимальная достигает 140 или даже 160 километров в час. Не удивляйся этому: здесь многие животные могут развивать скорость в 300–400 км/ч, а скорость бега у некоторых доходит до 500 км/ч, поэтому твои результаты для этого мира – ниже среднего. По сравнению с человеком степень твоей выносливости велика: ты можешь нырять на вдохе на глубину около 100 метров, со своей средней скоростью ты можешь непрерывно бежать на протяжении суток без воды, пищи и сна; если же ты будешь постоянно и без ограничений пить воду, то сможешь бежать с этой же самой скоростью уже в течение трех суток); кстати, приблизительно такими же возможностями обладают и все остальные животные на Хале.

Если ты не выпьешь вволю воды хотя бы раз в пять суток или не поешь раз в восемь суток, ты умрешь, причем не забывай, что сутки здесь чуть длиннее, чем на Земле. Очень высокие энергетические затраты на существование позволяют местным животным и птицам кроме всего прочего пить очень соленую воду океанов не опасаясь за свое здоровье: моря Халы гораздо более соленые, чем на Земле. Это Хала: организмы, живущие здесь, в среднем расходуют очень много энергии, почти на два порядка больше, чем земные, и столь исполинский расход энергии обеспечивает им выживание и в трескучий мороз, и в пекло, и в засуху... Короче говоря, там, где нечего делать миру Земли, там легко может благоденствовать мир Халы!

Энергопотребление на два порядка выше, чем у живой материи Земли, обусловливает колоссальные отличия обоих миров. Халанская живая материя должна постоянно что-либо потреблять для своего существования, в случае с тобой – это вода и пища, животная и растительная, – иначе грозит гибель. Халу можно сравнить с большой полноводной рекой, а Землю в таком случае – с мелким ручейком: Хале надо много, но она при этом много сможет дать, Земле же надо гораздо меньше, поэтому она и сможет дать гораздо меньше.

Из-за огромных потребностей в кислороде живые существа Халы (и ты в том числе) используют технологию дыхания, отличную от технологии дыхания земных организмов. На Земле дышат так: легкие расширяются – вдох, легкие сжимаются – выдох. В спокойном состоянии ты тоже будешь дышать так же, однако во время ходьбы или бега цикл дыхания станет другим: легкие расширяются – это вдох, затем легкие сжимаются, после чего следует пауза, а потом они еще сильнее сжимаются – это выдох. Чем больше легкие сжимаются, тем выше в них давление, а чем дольше в них держится повышенное давление, тем больше озона и кислорода растворится в крови; таким образом, пауза перед выдохом значительно улучшает снабжение организма кислородом, а значит, организм может выдержать еще большие нагрузки, чем без этой паузы. Во время быстрого бега дыхательная пауза проявит себя в наибольшей степени: легкие будут сжиматься так сильно и твое тело будет настолько переполнено избыточным давлением, что тебе покажется, что оно вот-вот взорвется изнутри. При этом даже во время очень быстрого бега дыхание хотя и учащается, но ненамного.

Знай же, что естественная смерть на Хале из-за огромных энергетических затрат на существование наступает значительно быстрее, чем на Земле: только что ты был бодр и весел – и вот ты уже умер от истощения или болезни.

Высокое содержание кислорода в атмосфере способствует увеличению размеров живых существ: тут ты встретишь таких гигантов, которых нет и не было на Земле. На этой планете хищники, как и травоядные животные, являются творениями мира Халы, поэтому они совершенно не уступают тебе ни в скорости пространственного мышления, ни в его качестве, следовательно, ни в продуманности своих действий, ни в быстроте и скоординированности движений, ни в силе, ни в ловкости, а многие здешние существа превосходят тебя по одному или даже нескольким из этих параметров.

Ты должен знать еще вот что: хищники на этой планете обладают очень мощными челюстями, что в сочетании с острой кромкой их зубов, аналогичной кромке на твоих ударных буграх, позволяет им производить колоссальное давление в момент укуса: ткани разрываются, кости ломаются, – короче говоря, все, что попало им в пасть, – разгрызается. Плотоядные животные могут легко наносить удары в наиболее защищенные части тела – в конечности, позвоночник и голову. Да-да, не удивляйся, как в голову, так и в шею. Они раскусывают голову как орех, главное – чтобы голова проходила им в пасть. На Земле – ты знаешь это сам – хищники стремятся перегрызть горло потому, что это наиболее незащищенная часть тела, повреждение которой сразу же дает максимальный результат – гибель жертвы. Ситуация на Хале похожа на ситуацию на Земле: если подставишь свое горло – его перегрызут, а голову и не будут стараться раскусить; но если ты будешь успешно прикрывать шею конечностями (или же, как это делают травоядные, рогами), то атака агрессора будет направлена на эти конечности или же на череп. Поймать добычу на Хале трудно и опасно, так как многие травоядные, видя бесполезность бегства, нападают сами. Если ты опрокинешь какое-либо животное, то знай, что оно первым делом будет стремиться не вскочить, а нанести тебе рану. Многие травоядные используют исключительно агрессивные способы обороны: рога и копыта – страшное оружие в ближнем бою, поэтому старайся первым нанести тяжелую рану, желательно сразу же смертельную. Я говорю тебе все это потому, что многие хищники на Хале погибают от ударов травоядных животных во время охоты на них, а не от стычек друг с другом и болезней.

Продолжу далее: ты, скорее всего, будешь получать раны. Помни, что раны, тяжелые для земных организмов, для тебя являются легкими, ибо твои восстановительные способности очень велики. Ты, как и остальные халане, можешь регенерировать как конечности, так и многие внутренние органы, не говоря уже о коже: она восстанавливается прекрасно – быстро, без шрамов и рубцов и на больших площадях.

Твои зубы на одном и том же месте могут вырастать многократно: два, три, десять раз и более, – это их свойство обусловлено тем, что ты довольно часто (по сравнению с людьми) будешь терять их выбитыми в схватках и изредка сломанными обо что-то твердое. Но не думай о зубах: несколько дней или в случае тяжелых повреждений челюсти неделя – и у тебя вновь будет полный комплект здоровых зубов!

Наверняка ты когда-нибудь сломаешь кость. Не беспокойся понапрасну: перелом – это мелочь. У тебя, как и у большинства халанских животных, все кости пронизаны тонкими спиралевидными волокнами. Их называют «переломными костевыми волокнами»; они соединяют две точки кости, крепясь своими концами к двум, трем, а иногда и к большему количеству крепежных точек. При переломе части кости смещаются относительно друг друга, и эти волокна раскручиваются, растягиваясь. После перелома волокна, используя энергию организма, возвращаются, скручиваясь, в первоначальное состояние, при этом они естественно и просто восстанавливают исходное расстояние между точками прикрепления. Волокна очень тонкие, они обычно состоят из нескольких углеводородных цепей, поэтому в кости их помещается огромное количество; к тому же все они разной длины, а имеют разные точки прикрепления, именно поэтому, когда все они примут первоначальную длину, кость будет выглядеть точно так же, как выглядела до перелома. В дальнейшем кость срастается, причем волокна постоянно поддерживают свою нормальную длину, фиксируя кость до ее полного восстановления. В результате одна и та же кость может ломаться сотни раз без какого-либо ущерба. На Хале даже тяжелые переломы, когда кость дробится на множество осколков, срастаются правильно и заживают очень быстро (обычно за несколько дней).

Наши глаза воспринимают не только видимый свет, но также инфракрасные и ультрафиолетовые волны; наше обоняние просто великолепно, как слух и осязание: наши органы чувств развиты гораздо лучше, чем у человека. Кстати, аналогичные возможности органов чувств есть и у большинства халанских высокоорганизованных существ. Хала исключительно разнообразна, поэтому организмам, населяющим ее, требуется получать как можно больше информации об окружающем их мире, причем с учетом всех тонких, неуловимых оттенков: то, что для мира Земли является не столь уж и важным, для мира Халы – принципиально важно!

В целом ты ощущаешь, воспринимаешь и обрабатываешь в реальном времени на порядок больше информации, нежели человек; однако огромное количество халанских организмов живет в мире с гораздо большими потоками информации: это касается высокоскоростных, мобильных и агрессивных созданий, в первую очередь хищных, а во вторую – травоядных. В целом точно такая же логика построения живого присуща и миру Земли: чем животное более быстрое и верткое, тем больше информации оно успевает обработать по сравнению с менее подвижным существом сравнимой массы. Твоя, да и других халанских животных, способность к восприятию столь плотного потока информации обусловлена огромной скоростью прохождения нервного импульса по клеткам, колоссальным энергопотреблением (в частности, потреблением кислорода, фтора, воды и пищи) и в целом всей высокоскоростной организацией твоего организма, – я говорю о фантастических, никогда недостижимых у земных существ скоростях биохимических реакций. Эволюция на этой планете привела к быстроте и напору в поведении большинства свободно перемещающихся живых существ – таковы правила "игры", таковы правила жизни в этом мире, и это при том, что в мире Земли эволюция привела не к столь впечатляющим результатам. Но что поделаешь: разные планеты, разные начальные условия зарождения жизни, разные пути эволюции живой материи, в итоге – разные разумные цивилизации.

По сравнению с землянами ты соображаешь мгновенно, а действуешь – молниеносно: если мир Земли – это ветер, то мир Халы – это ураган; однако быстро размышлять и принимать обдуманные решения – это два совершенно разных понятия, и во втором аспекте – в интеллектуальной области – ты мало чем отличаешься от людей.

Сейчас ты – халанин, а не человек; в чем-то вы похожи, а в чем-то значительно отличаетесь друг от друга, но не будем спешить: в свое время ты сам поймешь, что к чему. Отныне в тебе два мира – мир Халы и мир Земли, ты сможешь легко сравнивать их, а следовательно, быстрее и глубже, чем остальные люди, понять оба этих мира, и я надеюсь, что ты самостоятельно сделаешь правильные выводы из всего увиденного и осмысленного.

Лекция моего "отца" закончилась, и мы вышли в мир. Он был прекрасен! Как мне нравилось просто смотреть, нюхать и дышать! Какие необыкновенные картины раскрывались передо мной!

Мир Халы – разноцветный мир. Растения сверкают всеми цветами радуги, животные не уступают им в красоте раскраски. Разнообразие фауны просто удивляет, кажется, что здесь собраны все существа, которые жили в далеком прошлом и сейчас живут на Земле. Похожие на динозавров зверюги – громадные и мелкие, с шипами, рогами, панцирями и хвостами; создания, похожие на оленей и антилоп, на кошек и собак, на орлов и соколов и вообще ни на кого не похожие, – они возникали то тут, то там, возвещая о себе следами, запахами и звуками. И все они были такие разные, что в это невозможно было поверить.

Сто- и двухсотонные исполины обгладывали деревья, доставая до тридцатиметровой высоты с помощью своих длинных шей; солнце блестело на их громадных тушах, а более короткие, но массивные хвосты волочились за ними по земле. Я видел просеки в сплошных лесах, сделанные травоядными исполинами, по бокам которых валялись пятидесятиметровые деревья, сваленные и обглоданные прожорливыми чудовищами. Когда этим гигантам угрожала опасность, они резкими взмахами хвостов, как ударами плетей, или просто толчками своих тел валили на землю любого, кто не успел увернуться, – и тогда двуногие хищники высотой три-пять, а то десять и более метров, с головами до трех метров длиной и кинжалоподобными зубами длиной двадцать-тридцать и даже пятьдесят сантиметров – главные охотники на травоядных гигантов, – тогда эти двуногие колоссы падали на разноцветный ковер из трав и цветов, оглашая окрестности жутким ревом.

Я видел леденящие душу схватки многотонных исполинов, одни из которых были хищниками, а другие – травоядными, вооруженными шипами, рогами и панцирями. Кто может устоять при нападении пары двадцатититонных монстров, в чьих более чем трехметровых головах пасти с зубами длиной до сорока сантиметров и чьи головы отнюдь не пусты: в них находится мозг, деятельный, трезвый и хитрый?! Кто может устоять против них? Разве большая стая пяти- или десятитонных животных, помогающих друг другу в схватке рогами, шипами и хвостами, вроде рогатых ящеров, похожих на трицератопса; либо группа прекрасно приспособленных к таким битвам двадцатисорокатонных гигантов, вооруженных бивнями или рогами до двух метров в длину; либо это могут быть столь же тяжелые бронированные исполины, похожие на вымерших анкилозавров, сплошь покрытые панцирем толщиной до десяти сантиметров, состоящим из роговых пластинок и кожи, с выступающими на нем шипами и колючками, с толстыми плечевыми шипами, торчащими по краям панциря, готовые в любой момент ударить агрессора в голень всей силой брошенного во внезапную атаку многотонного тела; либо это могут быть «согнутые» звери: животные, похожие на стегозавров, у которых маленькие передние ноги и массивные задние, тяжелый хвост, в результате чего центр тяжести их тела располагается около задних ног, что позволяет им быстро крутиться вокруг него, пригибая к земле свою уязвимую шею и поджидая благоприятного момента для ответной атаки хвостовой булавой, – эти миролюбивые, питающиеся лишь одной растительностью звери, имеют и сверхоружие (на концах их чрезвычайно гибких и подвижных хвостов есть костное утяжеление, из которого в момент опасности поднимаются толстые метровые или полутораметровые шипы; они фиксируются специальными мышцами так, чтобы в момент удара, когда острие шипа входит в тело хищника, пробивая массивные кости, шип не сложился обратно в свою ложбину на хвостовом утолщении, в которой он обычно находится в тихое, мирное время, когда животное пасется и ни от кого не защищается.

Я видел полеты настоящих властелинов воздуха: это были создания с размахом крыльев более пятнадцати метров и массой до двухсот килограммов. Крылья некоторых из них состояли из перьев, а другие представляли собой кожистую перепонку; роговые клювы или же мощные, усаженные зубами пасти делали этих гигантов исключительно опасными – в основном для рыбы, плавающей на поверхности воды, хотя некоторые виды воздушных хищников специализировались и на наземной добыче. Большинство живых существ Халы ведут парный или же стайный образ жизни – так хищникам легче ловить добычу, а их потенциальным жертвам – спасаться и обороняться от агрессии, поэтому у меня не вызывали удивления группы летающих монстров, вместе загоняющих какое-нибудь похожее на антилопу либо быка животное.

А еще я видел такое явление, которое практически не встречается в мире Земли. Когда при изобилии добычи численность хищников начинает постепенно возрастать, тогда соответственно падает численность представителей их кормовой базы – травоядных, после чего, во-первых, агрессивность хищников по отношению друг к другу возрастает, и поэтому сами же хищники сражаются друг с другом, уменьшая общую численность; а во-вторых, добычи становится все меньше и меньше и поэтому самые слабые и неудачливые охотники сначала ослабевают от недостатка пищи, а затем и гибнут от голода и болезней; и в-третьих, уже существующий избыток хищников для своего пропитания уничтожает практически всех старых и больных животных, а также почти весь молодняк, тем самым еще больше подрывая основу собственного существования. После того как численность хищников уменьшается, их "пресс" на травоядных тоже уменьшается, и начиная с некоторого определенного значения численности, они примутся успешно размножаться, восстанавливая свою первоначальную численность до тех пор, пока их не станет так много, что хищники перестанут справляться со своей регулирующей ролью, и среди травоядных начнутся эпидемии и голод. После этого круг замкнется: хищники вновь начинают усиленно размножаться в столь благоприятных для себя условиях, и вскоре их станет больше, чем могут прокормить травоядные. Такое явление свойственно как миру Земли, так и миру Халы, но у Халы есть одно важное отличие: в степях, саваннах и лесостепях, но не в лесах, то есть там, где возможно образование больших стад травоядных животных, – там в период переизбытка хищников наблюдается уничтожение избытка хищников самими травоядными животными. Хищник по природе своей вооружен хорошо и в поединке с каким-либо животным, на которое он обычно охотится, скорее всего, одолеет его; к тому же из всех возможных вариантов атаки агрессор выберет наиболее безопасный для себя, то есть наислабейшую жертву – раненое, больное, старое либо молодое животное, именно поэтому стадо позволяет охотнику делать это, ибо так хищник выполняет роль санитара. В то же время стадо в целом сильнее одного отдельно взятого хищника, а большие табуны травоядных сильнее даже самых крупных стай плотоядных животных. Но это верно только в случае обоюдного желания вступить в битву или же, что вероятнее, в случае невозможности для хищников избежать столкновения. Животные мира Халы более агрессивны, и у них гораздо легче заживают раны, чем у животных мира Земли, поэтому, когда хищников становится больше, чем обычно, травоядные, объединенные в стада, пользуясь многократным превосходством в численности, сами нападают на стаи хищников и убивают их, при этом получая жестокие раны, которые, впрочем, проходят через одну-две недели. То же самое могли бы делать и земные животные, но из-за того, что раны у них заживают относительно долго и болезненно, они и не испытывают судьбу в битве, а плывут по воле волн жизни туда, куда их вынесет.

Я сам видел, как тысячный табун небольших животных, похожих на земных лошадей, окрашенных во все оттенки черного и коричневого цвета, насмерть затоптал стаю из сотни серо-желтых, похожих на земных волков зверей; причем ни одна из лошадок не погибла, а раны, которые они получили, были незначительными. Несчастные хищники успешно поохотились, поймав трех коней, и принялись пировать, но в стаде уже оставалось, по-моему, всего несколько молодых животных – это на тысячу-то голов после периода размножения!, – и поэтому неудивительно, что весь табун не отбежал подальше, а оставался поблизости, а затем вожак с призывным ржанием бросился в атаку, за ним последовали все. Хищники пытались кто убежать, кто спрятаться в кустах, кто от отчаяния бросился на «коней», но разъяренные до кровавой пелены в глазах животные смяли неорганизованное сопротивление, начав бешеный поиск с последующим уничтожением всех врагов, уцелевших и разбежавшихся после первого натиска. Роли поменялись: травоядные «лошади» втаптывали (и втоптали!) в землю хищников. Спаслись немногие – самые быстроногие, – те, кто вовремя успел добежать до ближайшего небольшого леса и спрятаться там.

Я дважды видел, как бело-голубые кони успешно атаковали хищников: первый раз два десятка лошадей, отстаивая жизнь последнего жеребенка в стаде, убили двух крупных, размером с быка и весом более полутонны зверей, похожих на земных медведей, но с длинным пушистым хвостом; второй раз в битве участвовало тысяч пять, наверное, коней, и они одолели две пары колоссальных монстров, охотившихся в тот день вместе: хищники были весом тонны по четыре-пять каждый и всем своими видом напоминали земных двуногих динозавров вроде аллозавра или тиранозавра. То была жуткая битва: снежно-белые, без единого пятнышка животные набрасывались на исполинов, нанося удары копытами; прыгали прямо им на спины, грудь, голову; не страшась даже пасти, усеянной пятнадцатисантиметровыми клыками, и били копытами в зубы, выбивая их при удаче или же теряя свои ноги в этих страшных пастях. Рев гигантов, топот тысяч лошадей, и ржание, и хрип, и стоны, и пыль в степи, и кровь, и боль, и злоба, и ненависть, и крики птиц над полем сражения, а потом – тишина и затоптанные тела чудовищ с разбитыми и раздробленными костями и головами, и бело-красные кони в степи, и неподвижные тела лошадей, павших уже навсегда, и жажда воды, и солнце Халы над всем этим миром!

Кроме того, несколько раз мне приходилось быть свидетелем, как птицы, похожие на голубя, гоняли в небе хищную птицу... А еще я видел мертвую трехметровую рыбину, лежащую наполовину в воде у берега, всю искусанную и изодранную, – это мелкие речные мирные рыбки, которые и сами-то не больше ладони, напали на крупного хищника, который внезапно приплыл в это озеро по протокам как раз в период их нереста и принялся за обед. Такое возможно на Хале, но не на Земле...

Рассказав об особенностях повадок халанских созданий, хочу описать специфику их строения, в частности, конечностей. Хордовые земные животные имеют четыре пятипалые конечности, в противоположность им у халанских существ, имеющих внутренний скелет (но не рыбы и прочие), – четыре, пять, шесть (как у меня тогда) или семь пальцев на четырех, шести или восьми конечностях. В девонском периоде на Земле переходные формы, сочетая в себе признаки рыб и амфибий, тоже имели до восьми пальцев на каждой из четырех конечностей, но потом эволюция оставила только пятипалые формы. Почему так случилось тогда? Неизвестно, гипотез много, но на Хале не так.

Мир Халы настолько богат разными формами и видами, что одно только их перечисление займет много страниц, а я пока описал лишь некоторые, самые выдающиеся виды.

А растения Халы? Они тоже разнообразны, и среди них есть такие, которые могут привлечь внимание: это цветы, поражающие свои жертвы электрическим током, это и сверхвысокие леса, о которых я расскажу в дальнейшем, и растения-паразиты, набрасывающиеся на своих невольных хозяев с помощью шипов, которые вонзаются в тело растения-жертвы (чаще всего это бывают деревья) и через которые агрессор впрыскивает внутрь добычи смертельный яд. А еще на Хале целые леса и степи, состоящие из сотен находящихся друг с другом в симбиозе видов, поддерживающих друг друга и вместе преодолевающих все невзгоды существования.

Прирост растительной биомассы в единицу времени с единицы площади на Хале в десятки раз выше, чем в самых продуктивных местах Земли – во влажных тропических лесах, и эта огромная биомасса поглощается не меньшим количеством растительноядных животных, птиц и прочих потребителей, в целом составляющих колоссальное количество, которое в свою очередь служит для удовлетворения аппетита хищников – как самых маленьких, так и крупнейших в Галактике наземных десятитонных монстров. Поток световой энергии, достигающий поверхности планеты Хала, ненамного превосходит значение потока световой энергии, достигающего поверхности Земли, однако эффективность фотосинтезирующих реакций растений Халы многократно превышает аналогичный показатель для земных растений, поэтому-то и разница в приросте планетарной биомассы Земли и Халы столь значительна. Современные ученые считают, что большинство биохимических реакций, происходящих в живой материи Халы (включая фотосинтез), похоже на земные аналоги, но отличается от них другими, более действенными катализаторами, которые имеют в своем составе исключительно сложные, не имеющие ничего похожего в земной живой материи органические группы. В связи с этим в научных кругах существует мнение о том, что Хала – это далекое будущее Земли; Хала – это мир, в который мог бы превратиться мир Земли через многие миллионы (а может быть, и миллиарды) лет, если бы на Земле не появился человек и не стал вмешиваться в естественные процессы природы; так что в какой-то мере Хала – это возможное будущее Земли, и красота вместе с силой этого будущего мира наполняют мою душу надеждами и радостью!

А теперь я расскажу о символе Халы. Когда говорят о Космосе, рисуют черное небо с блестками звезд; когда говорят о мире, рисуют голубя, когда же говорят о войне, рисуют меч; но когда говорят о Хале, рисуют не огромных зверей, не цветы и леса, а настоящего огненного феникса. Фениксы – это род летающих хищников, которые образуют многочисленную группу, включающую как небольшие по размеру – с ворону, так и крупные – больше альбатроса – создания. Все фениксы похожи формой тела на земных птиц – соколов и орлов, но отличаются повадками и расцветкой. Горные, снежные и ледяные фениксы в основном серо-белого цвета с различными оттенками; лесные фениксы – коричневые, зеленые, черные и серые; но все они относятся к роду фениксов, исключительно благодаря своему способу охоты, а не окраске. Настоящие же фениксы – это крупные птицы, с размахом крыльев до трех-четырех метров, обитающие в саваннах, лесостепи и разреженных предгорьях; эти великолепные порождения мира Халы окрашены во все цвета огня: красный, оранжевый, желтый и черный, причем с такой яркостью, что глазам больно на них смотреть. Блестящие на солнце полосы и пятна всех этих теплых цветов делают саму птицу похожей на костер, недаром о сидящем фениксе женщины говорят: "Прелестная огненная птичка!".

Но это еще не все: когда феникс расправляет крылья, тогда яркость птичьего огня увеличивается еще больше, грудь и внутренняя сторона крыльев у него окрашена еще ярче, хотя, казалось бы, куда ярче?! Великолепие феникса вызывает в памяти образ огненного демона или же гордого дракона, хотя наиболее близкий – образ жар-птицы из детских сказок.

Но и это еще не все: на голове у феникса находятся перья, образующие плюмаж. Этот плюмаж тоже окрашен в цвета пожара; перья большие и волнистые, как страусиные. Головной убор феникса достаточно тяжел: перья иногда достигают в длину до полуметра, поэтому птица держит его в сложенном состоянии. Обычно перья лежат на шее и спине феникса, но во время охоты, брачного танца или же при сильном возбуждении перья резко поднимаются неповторимым пламенем.

Согласно земной мифологии, феникс сжигает себя в старости и возрождается вновь из пепла молодым; именно эта черта – связь феникса с пламенем – и дала название всей группе фениксов: они огненные птицы не благодаря расцветке (окраска многих достаточно ординарна), а потому, что во время охоты используют огонь. Каждый вид феникса имеет специальные железы, которые выделяют определенную, специфическую для данного вида жидкость: огненную жидкость, которая накапливается в парных мешочках, находящихся в районе грудной клетки. В момент испускания огня жидкость отмеренной в зависимости от желания птицы дозой, путем резкого сокращения мышц выбрасывается в горло через специально открытое для этого отверстие в огненном канале; выброс огненной жидкости происходит синхронно с выдохом воздуха, в результате чего она смешивается с ним и в виде мельчайших капелек вылетает наружу. Огненная жидкость представляет собой смесь определенных органических веществ, воспламеняющихся в момент соприкосновения с атмосферой Халы. Примечательно, что в атмосфере Земли эта жидкость не только не воспламеняется, но даже и не тлеет; опыты такого роды были поставлены учеными уже давно, поэтому сегодня не вызывает сомнений, что основой для воспламенения служат фтор и фторид кислорода, а также в меньшей степени озон. В целом у крупных экземпляров получается факел длиной до пяти и более метров, с температурой от +300°С до +500°С и даже +600°С.

С помощью такого факела фениксы охотятся на наземную добычу, стараясь сначала поразить огнем глаза и легкие жертвы, а уже потом добить ее могучими когтями и клювом. Обычно птицы охотятся стаями, поэтому уйти от них очень трудно, – но можно, несмотря на то что запаса огненной жидкости у каждой птицы хватает на несколько десятков атак и после каждой атаки железы начинают дополнительно вырабатывать огненную жидкость, чтобы оба мешочка были всегда полны. Великолепная окраска настоящего феникса вместе с колышущимся плюмажем позволяет птице замаскировать момент атаки, когда она раскроет свой красно-желтый клюв, чтобы атаковать огнем; эта же яркая окраска помогает отпугивать потенциальных хищников, которые уже по виду могут определить, что перед ними не безобидная жертва, а огненная птица.

Как-то раз я подвергся нападению стаи настоящих фениксов и, несмотря на угрожающую мне опасность, не мог не восхититься ими. Дело было так: я был настигнут на открытом месте, и первый факел огня ударил меня в затылок и спину, опалил кожу и сжег волосы. Я прекратил бежать к деревьям, под которыми надеялся спрятаться, и, повернувшись лицом к опасности, приготовился к обороне. В тот день я оказался без юбки, она сильно порвалась, и я ее выбросил, а новую еще не сделал, поэтому на мне не было ничего, что могло хотя бы немного ослабить силу пламени. Птиц налетело не более десятка, среди них – несколько особей небольшого размера, наверное, молодые, которые и начали охоту на меня. Огненная жидкость, что они вырабатывали, была еще недостаточно "огненной": температура пламени не превышала +300°С. Кроме того, продолжительность действия жара была чрезвычайно мала: это связано с тем, что у самой птицы относительно мало огненной жидкости, поэтому для условий Халы попадание, даже многократное, в огонь является терпимым, даже при многократном попадании в огонь.

Главное, что нужно для того, чтобы уцелеть при атаке фениксов: ни в коем случае не терять голову, не паниковать, быть хладнокровным и разумным; не помешает терпение, чтобы на протяжении продолжительного времени выдерживать жгучую боль от ожогов. Я старался оставаться спокойным, чтобы определить тот момент, когда атакующий феникс решит обдать меня огнем, – надо успеть вовремя закрыть глаза, а также на несколько секунд задержать дыхание. Пока мне это удавалось делать – я был неуязвим: пламя не могло сжечь кожу, а с неповрежденными легкими и глазами я вполне мог убить не одного феникса, вздумай они подлететь ко мне слишком близко. Обычно феникс атакует из горизонтального положения: птица летит параллельно земле, вытягивает вниз шею, поднимает плюмаж, отвлекая внимание от клюва, а потом вертикальный или же направленный назад столб огня обрушивается на жертву. При такой технологии нападения сама птица не попадает в собственное пламя при любом направлении ветра, а вот цели достается по полной.

Раз за разом молодые птицы обжигали меня, а потом в дело вступил взрослый феникс. Он прожарил меня очень сильно, но я уже привык к пламени, поэтому его факел выдержал тоже запаниковал. А запаникуй я, все закончилось бы очень печально: хищники сожгли бы мне глаза и легкие, а потом без особых усилий, когтями и клювами, взяли бы мою жизнь. У меня мелькнула мысль подпрыгнуть и в момент атаки феникса самому попробовать ударить его кулаком – я бы вполне мог достать птицу, медленно летящую на трех-четырехметровой высоте, но побоялся нападать вслепую: вдруг придется открыть глаза и тогда я наверняка потеряю их. Нет, уж лучше все вытерпеть до конца, я им не по зубам или, точнее, не по клювам, птицы скоро поймут это и улетят, оставив меня залечивать ожоги. Так и произошло: они улетели, а я остался, опаленный фениксами, и кожа у меня стала ярко-красного цвета, а волос на мне не было даже на голове – я представлял собой один сплошной ожог.

Трава вокруг меня дымилась, пахло паленым, поникшие цветы свидетельствовали о силе огня фениксов. На Хале основной причиной пожара является не молния или что-либо подобное из неживой материи, а охота фениксов и бело-голубых птиц. О фениксах я сейчас рассказываю, а о бело-голубых птицах разговор пойдет дальше.

Но феникс – тот, которого я описал, – не является символом Халы в понимании людей, и чтобы понять, каков он, этот символ, следует рассказать о брачных танцах огненных птиц. Я сам несколько раз становился свидетелем этого зрелища, поэтому могу с уверенностью сказать, что фильмы о фениксах не полностью передают всю блистательную палитру их окраски, которую во время брачного ухаживания освежают новые оттенки в ультрафиолетовой и инфракрасной областях.

Самцы привлекают самок довольно-таки неприятными резкими криками, и когда хотя бы одна самочка придет к ним на лужайку, тогда и начинается самое интересное. Самцы ходят вокруг нее небольшими шажками, откидывают головы назад, раскачивая плюмажами, расправляют крылья и хлопают ими; птицы стараются привлечь внимание не только внешним видом, но и другими способностями: фениксы издают курлыкающие, щебечущие и свистящие звуки, которые стараются выстроить в виде мелодии. Но это – прелюдия: постепенно самцы разгорячаются, их движения становятся все более резкими, а хлопанье крыльев настолько сильным, что огромные птицы даже подпрыгивают в воздух; звуки песни становятся все более громкими и немелодичными; фениксы начинают так сильно откидывать головы назад, что кажется, они сейчас отвалятся; плюмажи раскачиваются, блистая ярчайшими красками, самцы забывают обо всем на свете и, подстегиваемые деланным равнодушием самочки, каждый завершают свое выступление заключительным аккордом: птица складывает крылья и плюмаж, сжимает хвост и пригибает голову к земле, а затем одновременно внезапно и резко вскидывает вверх крылья, раскрывает хвост, откидывает назад голову, мгновенно расправляя плюмаж и хвост, и факел пламени, вырвавшись вверх из открытого клюва феникса, придает еще больше блеска и огненной ярости этой картине, озаряя "горящую" птицу пламенем пожара. Каждый самец по нескольку раз вскидывает вверх голову и испускает огонь, а потом все птицы постепенно успокаиваются, и самка удаляется с выбранным ею партнером.

Фениксы – парные птицы: большинство мелких видов образуют пары на сезон, а крупные – обычно на всю жизнь.

Стараясь произвести впечатление на самку, во время брачных игр фениксы демонстрируют всю свою силу, великолепие и здоровье, поэтому именно в это время их факелы достигают и наибольшей величины.

Феникс во время брачного танца – это и есть символ Халы, прекрасный, могучий и яркий; когда говорят о Хале, первым делом вспоминают самца настоящего феникса, поднявшего вверх свои горячие крылья, запрокинувшего назад голову с шикарным плюмажем и красным клювом, смотрящего в небо и распустившего веером хвост, – и фонтан огня, как глас дракона из чужого мира, вонзающийся в небесную твердь! Вспоминая эту картину, я всегда слышу сильный хлопок крыльев, потом глубокий выдох, а затем или потрескивающий шелест, или мягкое шипение пламени...

Халанский феникс – это живое воплощение силы огня, ярости неземного мира и блеска далеких звездных миров!

Халанский феникс – это жизнь и смерть, лед и пламя, ночь и день, враждебная пустота Космоса и родная планета!

Халанский феникс – это сын Халы, который никогда не будет жить в мире Земли и который никогда не будет приручен, и перьев его плюмажа никогда не коснется открытая, без скафандра, ладонь человека!

Халанский феникс – это свобода мира Халы от мира Земли, свобода жить и умирать, не зная тяжести и давления разума!

Халанский феникс – это халанский феникс, и этим все сказано...

Хала входила в мою душу быстро и радостно, вместе со светом солнца, запахом трав и поющими звуками. Мне нравилась Хала, потому что нравился я сам в ней как халанин. Мне нравились мои сила и быстрота, мне нравился мой могучий удар и хруст костей под ударными буграми, мне нравилась упругая плотность ветра, когда я гнался за своей жертвой, мне нравились брызги крови и мозгов от удара моим могучим кулаком, мне нравилось ощущать свою силу, мне нравилась Хала и я на ней – разумный и добрый, уверенный в своей могучей силе, великий и непобедимый! А еще мне нравилось ощущение власти над чужими жизнями, пусть даже это жизнь каких-то животных – все равно приятно! Мне нравились моя внутренняя радость жизни, мои свежесть ума и ясность мысли, мои ярость и жестокость в драке – и я нравился себе такой!

Мне нравились ветер, и дождь, и жаркое послеполуденное время... Когда солнце переваливает через зенит, тогда становится жарко и душно, и если не пойдет дождь, то растения до вечерней прохлады будут активно выбрасывать в атмосферу фтор. Резкий запах фтора постепенно пропитывает все тело, и я чувствую, как энергия начинает фонтаном бить из меня. В это время кажется, что в моих жилах течет не кровь, а пламя и ярость, и силы увеличиваются прямо на глазах. Фтор и фторид кислорода – сильнейшие окислители, стимулирующие и ускоряющие обмен веществ халан, увеличивающие энерговыделение у живых существ, отчего и кажется, что кровь кипит в жилах.

Самое время охоты – это жаркие часы после полудня. Хала тогда просто звереет: если обычно травоядные животные убегают от хищников, то сейчас они, наоборот, нападают на них и довольно часто одолевают. Вся Хала приходит в неистовство, почуяв фтор: у растений появляются новые оттенки красок, все живое выходит из своих убежищ и двигается, ибо стоять или лежать просто невозможно. Есть растения, внешним видом похожие на лопухи, но другой расцветки – с плотными глянцевыми листьями и желтыми точками на темно-красном фоне, так вот они выделяют фтора столько, что вблизи них можно отравиться – будет жечь в легких и кружиться голова.

А потом приходит вечер и успокаивает кровь, розовато-серыми красками загорается и гаснет закат; опускается прохладная ночь, полная таинственных шорохов и звуков, а затем наступает рассвет – встает солнце, разогревая подвластный ему мир; пружина жизни разжимается все быстрее и быстрее, и вновь, как и вчера, будет полдень – и жизнь буквально задрожит от энергии, выделяемой ею, – придет время ярости и силы.

Раз в несколько дней (иногда чаще, а иногда реже) идет дождь. Он то льется потоками, то тихо-мирно шелестит по листьям. Вода омолаживает мир, он становится свежим и влажным, а также грязным и скользким – пока солнце не просушит его.

...Я смотрю на свои руки, они удивляют меня своей силой и разрушительной способностью. Они помнят, как нужно ломать кость, и я знаю это через них: сначала кулак движется с огромной скоростью, затем останавливается на мгновение, но скорость в нем еще есть – хруст костей... и кулак на остатках своей скорости движется дальше. Удар у меня сам по себе очень сильный – порядка нескольких тонн плюс уж очень они острые, мои ударные бугры, очень острые, – ими так легко и привычно решать схватку в свою пользу!

Я помню, как-то в дождь на меня напал хищник, похожий на Чемпиона. Мне было грустно, какое-то серое настроение пришло вместе с дождем и лежало на душе, но я увернулся от его броска, а он при приземлении поскользнулся. Тихо шел дождь, когда мой кулак проломил ему ребра и повредил легкое. Ошибаться нельзя, поскользнуться тоже нельзя – это Хала, иногда убить проще, чем убежать. Он упал на траву, а когда поднялся, на боку у него была грязь. Его пятнистая шерсть вымокла насквозь еще раньше, а теперь он рычал на меня, и из его глотки толчками вытекала кровь. Весь вид у него был какой-то мокрый и печальный. Если бы он не расцарапал мне плечо, то я бы оставил ему жизнь, а так... Мне было больно, моя кровь смешивалась с дождем и стекала по руке, и эта боль вынудила меня на совсем не нужный удар. Мне все так же было грустно и печально в то серое дождливое время, когда я бросил вперед свое тело и нанес удар кулаком прямо ему в нос. Удар был страшен – я почувствовал его рукой, спиной и даже ногами. Мой удар пришелся по позвоночнику, превратив затем голову в месиво из мозгов, костей и крови. Да, тогда шел дождь, когда я печально смотрел на лежащего зверя в сером свете Халы, зверя, которого я совсем не хотел убивать.

Я пишу эти строки и вспоминаю, что как-то раз, вечером, чуть было не погиб, меня спасло лишь то, что я хорошо вижу в темноте и слух у меня тоже отменный – гораздо лучше, чем у человека. Тогда я лег спать на краю леса, и это было неправильно. Вечер уже был глубокий, какой вечер,– уже была почти ночь, когда я услышал свист, открыл глаза и среди блеска догоравшего заката увидел ее: это была бело-голубая птица – одно из удивительнейших созданий мира Халы!

Обычно они парят высоко в небе, и такая бело-голубая окраска делает их почти невидимыми с земли – а окрашены они синими, голубыми и белыми неравномерными полосами и пятнами, разбросанными по всему телу, крыльям и хвосту. Эти птицы – хищники размером с ястреба или сокола, охотящиеся исключительно на наземную добычу, как и фениксы. Узор (снега и небо) покрывает всю птицу, давая ей возможность поворачиваться любой своей стороной к земле и тем не менее все равно оставаться невидимой снизу. Именно поэтому хищница может нападать и вертикально, как земные орлы, в этом случае наземные обитатели видят грудь и внутреннюю сторону хвоста и крыльев, а может атаковать и по пологой траектории – таким образом птицы обычно охотятся на добычу, находящуюся на открытых склонах холмов и гор, в этом случае они падают с высоты вертикально вниз – головой вперед к намеченной цели, затем, разогнавшись, выравнивают траекторию полета и мчатся параллельно склону прямо на жертву, атакуя внезапно и точно.

У бело-голубых птиц вырабатывается специальная жидкость: у одних видов – это горячая жидкость, а у других – взрывающаяся жидкость. Если брызнуть горящую жидкость на панцирь черепахи, то жидкость самовозгорается и горит, достигая высокой температуры, в результате чего через некоторое время верх панциря сгорит, а сама черепаха зажарится. Если на панцирь черепахи попадет взрывающаяся жидкость, то она взорвется в момент удара и разорвет панцирь, в результате чего панциря на спине черепахи не будет, а черепаха погибнет от взрыва. У разных видов бело-голубых птиц вырабатывается разный тип жидкости: у той птицы, что приближалась ко мне, жидкость взрывалась, а не горела: я определил это по скорости, с которой она летела ко мне. Жидкость может взрываться при ударе о сравнительно неподвижный предмет, только если скорость птицы перед выбрасыванием жидкости составит 800–1000 км/ч; если же птица летит с меньшей скоростью, значит, или ее атака будет безуспешной: взрывающаяся жидкость не взорвется, а будет долго тлеть, или же она использует горящий тип жидкости. Хищницы всегда стараются атаковать со стороны солнца, чтобы его блеск слепил глаза и сбивал с толку жертву, поэтому неудивительно, что только из-за звука обратил внимание на столь грозную опасность.

Бело-голубые птицы и фениксы – родственники, имеющие одного общего предка, но развившиеся в два самостоятельных семейства. Как и у фениксов, горящая и взрывающаяся жидкости в полной мере проявляет свои свойства исключительно в атмосфере Халы – в атмосфере, насыщенной горячим озоном и фтором. Фениксы гораздо крупнее своих белых собратьев, поэтому они не такие быстрые, как бело-голубые птицы, которые, поднявшись на многокилометровую высоту, падают вниз, постепенно снижаясь, развивая огромную скорость и помогая достичь еще большей ее величины резкими взмахами крыльев.

Эти птицы – самые опасные для людей существа Халы, они являются одной из основных причин гибели научных сотрудников, туристов и охотников на Хале: их взрывающаяся жидкость легко прорывает, а горячая – прожигает скафандры, поражая людей. Часто, по ошибке нападая на роботов и здания, хищники повреждают их или выводят из строя. Металл плавится и течет, стальные поверхности разрываются как при попадании снаряда, пластик сгорает на больших площадях – спасения нет, только толстый слой брони может выдержать попадание просто горящей, а усиленный каркасом – взрывающейся жидкости.

Такие птицы часто охотятся стаями по 20-50 особей, и это очень опасно для всего живого. Птица может произвести два-три выброса в сутки, поэтому жидкость особенно не экономит. Если люди напугают птиц своей деятельностью или же те почувствуют угрозу для своих гнезд, то стая атакует людей и их ближайшую базу с завидной регулярностью, налет за налетом, как бомбардировщики во время войны, – день за днем, причем и днем, и вечером – до тех пор, пока не достигнут цели: или люди уйдут, или же всех «налетчиков» перебьют, или же люди уничтожат колонию птиц целиком.

Обычно в случае одной-единственной атаки птиц на базу (чаще всего это пробная или же ошибочная атака) погибает множество роботов и приборов, погибают люди, повреждается защитный слой зданий, и коррозия берется за дело, довершая разрушения и впуская внутрь помещений воздух Халы, а это означает смерть от заражения микробами – смерть не очень быструю и к тому же неприятную, а возможно, и мучительную – кому как не повезет. Большой ремонт и похороны – вот что такое атака стаи бело-голубых птиц. Нужно спешно ремонтировать здания базы, ибо процесс коррозии в мире Халы протекает гораздо быстрее, чем на Земле, – это и понятно: горячий озон плюс горячий фтор – не подарок! От агрессии птиц можно защититься оружием, но оно малоэффективно в связи с тем, что скорость птиц велика и поэтому очень трудно попасть в какую-либо одну быстро несущуюся хищницу из большой стаи. Конечно, можно уничтожить всех бело-голубых птиц на планете, но это будет варварство, недопустимое в заповеднике, которым является планета Хала.

...Так вот, эта птица приближалась ко мне и уже примеривалась, когда выбросить жидкость, но я в нужный момент откатился в сторону – ни мгновением раньше и ни секундой позже, а именно тогда, когда это и было необходимо, поэтому птица не успела перенацелить струю, и та взорвала землю рядом со мной. Видимо, хищница провела весь день без пищи и поэтому поспешила: она могла и не выбрасывать взрывающуюся жидкость, а просто пролететь мимо, но уж очень хотела есть. От взорванной земли шел пар и какой-то специфический запах. Я положил ладонь в канавку и почувствовал тепло – земля слегка нагрелась от взрыва. Птица улетела, унося с собой свой голод, а я пошел искать более защищенное место. Волосок, на котором висела моя жизнь, не оборвался, – он оказался достаточно крепким.

Однажды мы втроем охотились на животных, похожих на газелей или антилоп, и в тот день я впервые прочувствовал на себе мощь ударов Халы. Те двое, что были со мной, – "отец" и его знакомый – положили на землю лиану; я погнал на них стадо, они резко подняли лиану и сбили с ног нескольких животных. Я подбежал к ближайшему из них; мне нужно было сразу же пускать в ход ударные бугры, но я промедлил – упавшее животное действовало с изумительной быстротой. Зверь извернулся – я не успевал. Он смог вскочить, лягнул меня копытами в пах, а затем, резко повернув голову, пробил мне насквозь живот своими полуметровыми, красиво изогнутыми рогами. Я упал, была только одна мысль: "Вот она, смерть". Но страх мой оказался напрасным: я выздоровел, причем уже через два дня у меня на животе не было никаких следов, даже шрамов впоследствии не осталось. Это Хала, а не Земля!

Вскоре Хала вновь показала свой неукротимый нрав: как-то раз меня хотели съесть два хищника. Они были похожи на плотоядных динозавров, ходили на задних лапах, опираясь на хвост, а ростом были немного выше меня. В тот момент я был один, вот почему звери и решились атаковать.

Итак, была схватка, и в ней я отстоял свою жизнь. Я старался действовать спокойно и продуманно, удерживая агрессоров на расстоянии, не давая им возможности окружить меня и выискивая возможность для решительного удара в голову ударными буграми. Раз за разом мои кулаки летели навстречу оскаленным пастям, и раз за разом, не достигнув цели, возвращались обратно. Я очень напряженно думал на протяжении всей этой схватки: хищники хитрили, делая обманные движения и маскируя направление истинной атаки; они вертелись вокруг, стараясь прыгнуть на меня сзади, поэтому мне приходилось постоянно обдумывать свои действия хотя бы на несколько шагов вперед, – это напоминало мне игру в шахматы, только гораздо более рискованную, напряженную и в режиме острого недостатка времени. Бой был затяжным и упорным: они нанесли мне несколько глубоких, до кости, ран на руках, а одному из них я кулаком разорвал щеку; но самое интересное заключалось не в этом: уже на следующий день на мне не было и следа от вчерашнего, раны, даже глубокие и рваные, зажили без шрамов. Двое моих спутников шутили надо мной, говоря, что голова за ночь не отрастет и нужно быть осторожнее.

«Береги себя сам»[1] – ты находишься именно в свои руках; и даже если в жизни это не совсем так (в мире есть место случайности), то все равно следует надеяться только на себя самого – и так будет правильно!

Несмотря на то что я ни разу за все время схватки не нанес удар в кость, – это не моя вина, а следствие ловкости противников, которые, уходя от моих кулаков, сами стремились поймать мои руки во время движения назад и откусить их, – и вот тут-то в свою очередь я спасал руки и – как следствие себя самого. В целом после боя у меня остался очень неприятный осадок: только после того как хищники оставили меня в покое, пришли страх и полное осознание того, что я смог избежать.

В тот день я впервые прочувствовал, каково это – быть объектом нападения, каково быть не разумным существом, а всего лишь желанным обедом для пары каких-то не особо привлекательных зверюг. В дальнейшем я многократно участвовал в такого рода схватках и как хищник, и как жертва, но первая такая по-настоящему серьезная, типично халанская схватка запомнилась мне надолго. Хала требует не только силы и быстроты, но и умения правильно применять их, умения думать, умения постоянно менять стиль ведения боя, приспосабливаясь к непрерывно подстраивающемуся под твои приемы противнику, умения разнообразно защищаться и не менее разнообразно нападать, никогда не терять головы, быть всегда спокойным и собранным. Это – Хала, и цена всему этому умению – жизнь как продолжение существования в бесконечно прекрасном мире этой планеты. В последующем, уже в мире Земли, мне очень пригодился этот опыт бесчисленных поединков и схваток под пока еще чужим для меня солнцем Халы: я успешно применял его и во время войны, и во время своей спортивной карьеры, но об этом чуть позже, а пока...

А пока мы все гуляли по планете, гуляли по лесам, степям, пустыням и горам. В горах, куда мы забрались, был снег, но мне, к моему удивлению, было совсем не холодно. "Отец" объяснил мне, что теплокровные халанские организмы, такие, как мы, могут жить при температуре -120°С, а выдерживать на короткое время температуру внешней среды до -170°С . Это было поразительно, но тем не менее так оно и было, а ведь комфортная температура для людей примерно равна +20°С , а минимально возможная – приблизительно на уровне -50-70°С, но там мало кто живет в такой мороз! Все дело в очень быстром обмене веществ на Хале по сравнению с Землей, который позволяет выдерживать как жуткий холод, так и испепеляющий зной +200°С и даже +300°С (но на короткое время).

Мы спустились с заоблачных высот и пошли к дымящейся горе. Это был действующий вулкан, он располагался гораздо ниже своих давно потухших собратьев – меньше чем в километре над уровнем моря. Кратер вулкана представлял собой километровую воронку, залитую кипящей лавой; в центре этого огненного озера вздымался фонтан расплавленной магмы: он непрерывно выбрасывал наружу тонны жидкости, клубы газов и пепла. Мы стояли на вершине кругового гребня, а под ногами жило море огня. Воздух был насыщен пылью, едкими газами, слышались свист, шипенье и бульканье; он был очень горяч, температура составляла порядка +400-500°С, мы обливались потом и старались не разговаривать, дыша исключительно носом.

Вулкан жил, он постоянно пополнял озеро остывающей лавы новыми, свежими и горячими порциями подземных масс; они расходились широкими кругами от центра озера, сначала огненно-желто-красного цвета вблизи центра извержения, а уже потом, остывая, покрывались черным панцирем застывающего камня, плавающего на еще горячей магме. Это было исключительно красивое зрелище: круговые волны лавы одна за другой зарождались у фонтана извергающегося вулкана, неторопливо проходили по озеру, всколыхнув его поверхность, и накатывались на наш гребень. И самое красивое в этой картине было то, как застыли волнами уже остывшие и почерневшие плиты камня с прожилками огненно-красной магмы.

Тот горячий гребень, на котором мы стояли, был образован магмой, застывшей во время прошлого извержения. Он постоянно утолщался от прилипающей к нему и застывающей лавы, но приток глубинных масс был постоянным, поэтому объем всего озера так же был стабилен, следовательно, его площадь неуклонно уменьшалась, а уровень – столь же неуклонно повышался. Так будет до тех пор, пока подземный огонь не достигнет края гребня и не перельется вниз, сжигая все на своем пути, нагромождая валы горячего камня, – и опустошение придет на эту землю. А может быть и так, что вулкан истощит свою силу раньше, и то озеро лавы, которое сейчас колышется и дышит у наших ног, постепенно остынет и затвердеет.

Мои спутники обещали показать мне кое-что интересное, поэтому мы попрощались с вулканом, спустились с гор, пересекли полосу лесостепи и вышли к морю. Берег был обрывистый и скалистый, волны накатывались одна за другой и разбивались о камни. Мы устроились на высоком утесе, нависающем над морем. Запах моря – запах выброшенных на берег и гниющих водорослей – пропитал всю округу. Небо в тот день было мрачным, затянутым низкими тучами; солнца не было видно совсем. Серое море плескалось и шумело у наших ног, а чайки кричали жалобно и тоскливо. Надвигался шторм, ветер крепчал, сбивая с верхушек волн белые барашки, а невдалеке в море, то появляясь, то исчезая, виднелись два плавника.

Это была пара огромных рыб: самец ухаживал за самкой, у них была пора размножения. Эти гигантские хищные акулоподобные рыбы принадлежали к виду самых крупных хищников в Галактике. Самих рыб я видеть не мог, но с помощью своих нечеловеческих способностей увидел все. Они были огромны: 42 метра в длину и более 250 тонн весом; самец был поменьше, но 200 тонн – это тоже немало. Самочка – монстр, способный без остатка сожрать двадцатиметрового кита массой тонн 50, и тем не менее сейчас о ней не хотелось говорить как о кровожадном хищнике – пришла пора любви. У этих рыб пары образуются на всю жизнь, и так вместе, бок о бок, они и бороздят бескрайний океан долгие годы своей жизни; так же вместе заходят в устья рек и ищут какое-нибудь крупное животное, которое зашло в воду искупаться, и если найдут, то горе ему! Эти и им подобные рыбы – единственные из хищников Халы, которые способны успешно охотиться на любых взрослых травоядных гигантов, даже на исполинов 100 тонн весом. Но сейчас им ничего не надо – рыбы кружат, всплывают и снова ныряют, касаясь друг друга, а мы сидим наверху скалы и смотрим на эти гигантов. Серое небо, темное море, бледные чайки да два стального цвета плавника над водой – от всего этого становится как-то грустно, но все-таки светло на душе.

Ветер усиливался, волны зашумели сильнее, рыбы ушли на глубину и уплыли в открытое море, а мы все сидели. Волны успокаивали душу, казалось, сердце билось в их ритме, в ритме волн. Печали растворились, а надежда осталась. Покидать берег не хотелось, но, когда начался шторм и свирепый ветер стал бросать в лица соленые брызги, мы ушли.

А через несколько дней меня укусила ядовитая змея, и я умер. Я наступил на нее, спрятавшуюся среди листьев, наступил по глупости и неосторожности. Змея не собиралась нападать на такую крупную добычу, как я, ведь она сама меньше, чем я; но в ее понимании я напал на нее, и боль в хвосте явственно свидетельствовала об этом, поэтому нет ничего удивительного в том, что, "спасая свою жизнь", она укусила меня. Мои товарищи пытались спасти меня, сначала сделав прижигание, а потом попытавшись отсосать отравленную кровь из ранки, но яд был силен, и оцепенение уже начало растекаться по телу приятной истомой. Я не боялся этой смерти, ведь знал, что я – человек, а здесь у меня просто прогулка в другом биологическом воплощении. Я не отождествлял себя с тем халанином, который сейчас умирал, лежа возле сине-белого куста, под деревом с гладкой глянцевой корой, и мутнеющим взором смотрел на зеленый шатер из листьев с редкими огоньками белых и красных цветов. Это он умирал – не я.

Мысли у меня в голове ворочались с трудом, тяжелые и обрывочные. Я умирал постепенно и незаметно для себя, дрожа от озноба; разум мой помутился. Смерть не несла с собой ни боли, ни страданий, ни конца жизни: я был уверен, что буду существовать и дальше, поэтому смерть свою принял очень спокойно.

Так оно и оказалось. Мы сидели втроем вокруг тела, которое раньше было мной и для которого все уже закончилось. Я смотрел на его бледное лицо с заострившимися чертами и думал о том, что он умер. Он умер, а я остался жив! И тем не менее в его смерти была какая-то завершенность, которая касалась всех нас. Я смотрел на свою смерть и думал, что теперь по-другому буду относиться к своей жизни. Мне нужно жить дальше бок о бок со своей смертью: жизнь и смерть сплелись во мне в единое целое, и с этим я отныне навек.

Отныне у меня есть это бесценное знание, и я должен с успехом использовать его, а иначе все в моей смерти теряет смысл.

Мы ушли. Мы покинули это печальное место, а я все думал и думал о своей смерти; я много думал о ней и раньше, но по-настоящему серьезно стал обдумывать ее после того, как увидел свое мертвое тело.

Каждый умирает в одиночку. Да, именно так: ты приходишь в этот мир один и уходишь из него тоже один; и глубокое понимание того, что начало и конец твоей жизни в основном касаются тебя одного, должно научить тебя правильно ощущать жизнь, правильно оценивать чувства, поступки и вещи, а также правильно расходовать свое время.

...Мы ушли. Мой "отец " сказал нам, что хоронить меня не надо, он потом просто уберет тело: переведет массу мертвого тела в энергию, которую возьмет себе, – вот и все. На планете не должны оставаться следы нашего пребывания: вдруг люди наткнутся на обезьяноподобные кости, которым тут не место, что тогда? Для людей нас здесь не было и нет, а когда мы уйдем отсюда, то уйдем без следов своего пребывания на этой планете. Разум на Хале не существовал и не существует, а мы трое – лишь временное порождение воли Хозяев Вселенных.

Люди спорят насчет наличия разума на Хале: почему его нет и будет ли он, а если будет, то когда? Для мира людей это вопросы без ответа. А я знаю точно: Хала слишком молода, чтобы вырастить разум, он появится, но позже, спустя многие миллионы лет, если человечество допустит его возникновение.

Будущий разум Халы уже в момент своего рождения станет находиться под пятой человека и развиваться он будет (если будет!) тоже под контролем человека, и поэтому ему никогда не подняться до тех высот, на которых находятся люди, – он будет всегда догонять, причем догонять очень медленно и до тех пор, пока не достигнет предела, установленного для него людьми. Земляне легко могут добиться своего, периодически уничтожая племена халан или же отдельных их представителей; у землян остается еще целый арсенал средств воздействия, которые они будут применять по мере надобности. Но не надо думать, что земляне такие жестокие и негуманные, если поменять халан и землян местами, то результат будет тот же самый: развитие землян будет происходить под пятой халан. Виноватых нет – таковы правила "игры", которая зовется "отношениями между разумными цивилизациями". Мой читатель, ты поймешь это позже, когда я расскажу тебе об органической ненависти миров друг к другу.

...А тем временем прошло еще несколько дней нашего путешествия, и вот пришла эта ночь, теплая и бархатная. Я сидел без сна под чужими звездами и думал.

Где ты, любовь, где ты?! Ты ушла от меня навсегда, ибо наконец я осознал, что я – нечеловек. Любовь может быть между человеком и человеком, а я кто? Человек не может дышать воздухом Халы и вспоминать свою смерть, не может! Любовь ушла от меня, но, я надеюсь, осталась в том человеке в другой Вселенной, которым раньше был я.

И зачем я только согласился на это? Власть над миром, власть над временем – к чему она? Слезы были у меня в душе – не в глазах. Бархатная ночь смотрела на меня своими звездами, а я смотрел внутрь себя. Теперь я понял, что значит "никогда" и "навсегда": я никогда не буду человеком, никогда не буду одним из них. Я был человеком раньше и навсегда потерял это. Я потерял любовь и потерял навсегда... Потеря жгла меня изнутри, но я понимал, что так и должно быть. Жизнь состоит из потерь и приобретений: я потерял людей, но приобрел право на власть над миром.

Но зачем я согласился? Удивление и любопытство – да, наверное, так оно и было. А может быть, суть в чем-то другом? Может, дело в том, что уже тогда я чувствовал свое великое предначертание? Власть над миром – к чему она? Вот вернусь я с Халы назад, к жене, вернусь другим – более сильным и уверенным в себе, чем был раньше, и абсолютно чужим. Воздух Халы и моя смерть встали между мной и людьми. Что мне делать? Что у меня остается? Надеяться? На кого? На "отца"? Но это моя боль и моя утрата – так должно было быть и так есть. Молиться? Кому? Себе или кому-либо другому? Но не может быть, чтобы совсем не было никакой надежды.

Ночь, моя дорогая ночь, помоги мне! Войди в мою душу и успокой!

Ночь была велика и необъятна, черный бархат неба расстилался до самой бесконечности. Бесконечное пространство и бесконечное время... Он обещал мне власть над временем, но это вне меня, а мое время, которое течет у меня в сердце, поможет мне.

Где ты, любовь, где ты, счастье? Время, помоги! Я надеюсь на тебя, мое время, на мгновения, что уходят одно за другим, над которыми не властна даже смерть. Вечность, да, похоже, это мое время. Время приведет все в порядок, расставит все по местам своим, и тогда, я надеюсь, ясность будет мне наградой, и я, наконец, пойму самого себя.

Время уходило, и ночь вместе с ним. Отчаяние и надежды на лучшее оставили неизгладимый след в моей душе. Скоро появится солнце, мое солнце, и я встречу его восход в моем мире, мире Халы, как встречал его в мире Земли. У меня теперь два мира – я стал другим, но думаю, что это к лучшему. Ночь уходит, и неистовое солнце расстилает свое пламя над горизонтом. Я вспоминаю прошлое, живу в настоящем и надеюсь на будущее. Здравствуй, мир! А любовь? Вернешься ли ты ко мне и в каком виде? Я ничего не знаю, но будущее ждет меня, и я иду к нему!

Переломная ночь кончилась. Светлый мир сгладил ее последствия, но результат все равно остался: я – нечеловек, и между мной и людьми – пропасть. Внутренняя логика моих поступков исходит из симбиоза моей нечеловеческой сущности и человеческого начала, поэтому она в принципе не управляется ни моралью, ни законом людей – я сам по себе, сам себе и поступок, и судья. Переворот в моей душе совершился: я один такой в мире людей, у меня свой путь, а у людей – свой Прошедшая ночь расставила все по своим места, и, как ни больно осознавать это, отныне выбора у меня уже нет: пока я – раб своей сущности, но надеюсь, что в свое время она будет моим рабом.

Итак, эта ночь кончилась, и потекли дни и недели жизни в мире Халы. Однажды ко мне обратился один из моих спутников. Кстати, я уже давно с трудом отличал, кто из них мой "родственник": они оба были очень похожи и внешне, и в психологическом плане, и во внечувственном нечеловеческом восприятии. Он сказал мне: "Пойдем посмотрим на людей", и я согласился.

За людьми мы наблюдали с вершины холма. Открытая степная равнина, на которой мы находились, давала прекрасный обзор: люди были как на ладони. Птицы пели у нас над головами, они свистели и щебетали на всю округу. Пахло жаркой степью, немного влажной и пряной. Четыре различных типа машин, десятка два людей, да снующие туда-сюда роботы: по-видимому, проводили исследования или выполняли какие-то работы. Мы расположились гораздо дальше охранных роботов, поэтому могли свободно рассматривать пришельцев. Меня сразу же поразил один факт: люди двигались очень медленно, а их движения были неуклюжими, плохо скоординированными и неточными – фигуры в скафандрах казались больными.

- Они производят впечатление тяжелобольных.

- Вот именно, больных, а ведь все они здоровы. Теперь ты понимаешь, почему даже самые мелкие халанские хищники осмеливаются нападать на людей.

- Да, теперь эта маленькая тайна Халы для меня раскрыта, – сказал я. – Люди двигаются, как больные халанские животные, и поэтому нападающие имеют все шансы на успех. Посмотри, как они медлительны и неточны, – если бы я был каким-нибудь мелким халанским хищником размером с собаку, то не сомневался бы в том, что смогу одолеть одного из них за несколько мгновений, причем остальные за это время не успеют прийти на помощь моей жертве.

- У нас к тебе есть серьезный разговор, – сказал мой "отец".

Я сначала удивился, а потом испугался; тем временем мы спустились на противоположную от людей сторону холма.

Мы стояли втроем друг перед другом, над нами было небо Халы, шелестела трава, и нам никто не мешал. Я внутренне напрягся, приготовившись к чему-то большому и неожиданному, и не ошибся.

- Выслушай меня внимательно, – начал "отец". – Как ты думаешь, может ли Повелитель Миров распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению?

- Рассуждаем дальше: ты сам когда-нибудь распоряжался, владел ли ты когда-нибудь чужой жизнью?

– В полном смысле этого слова – нет. – Да, я убивал на охоте, но это – несущественно, потому что, как мне кажется, лишение жизни бессловесной твари ради еды не стоит столь сложных рассуждений о Хозяине Миров. Я чувствую, куда вы клоните, но помолчу и подожду, когда вы сами скажете мне о том, чего же вы от меня хотите.

– Итак, ты должен научиться распоряжаться чужими жизнями, – заговорил второй, не "отец", – а главное – жизнями разумных существ.

Мои опасения подтверждались, но я хотел все выяснить до конца.

- Мы предлагаем тебе тренировку твоей психики и воли, – продолжал второй. – Для этого тебе даются люди: ты можешь входить на их базы и забирать жизни у тех, у которых захочешь. Это необходимая тренировка – вдруг тебе слишком понравятся убийства? В таком случае на этом ты и закончишь свой путь к Властелину Вселенных.

- Знай же, – продолжал он, – что совесть твоя останется чистой, несмотря на то, что ты будешь делать с людьми, ибо ты не человек, а халанин. Человек может быть убийцей человека, и он попадает под действие моральных и правовых норм человечества. Но ни зверь, ни змея, ни ты, халанин, не принадлежите человечеству, поэтому и не попадаете под действие общечеловеческих правил: даже если ты и заберешь жизнь у человека, то убийцей не будешь ни в глазах людей, ни, что еще более важно, в своих собственных.

Это было первое, что я хотел сказать, а теперь скажу второе: ты уже знаешь, что такое собственная смерть, и это поможет тебе во время тренировки. Мы надеемся, что бесценное знание своей смерти не позволит тебе свалиться в пучину дикости и бесчеловечной жестокости. Помни, что самое главное, ради чего все это делается, – научить тебя спокойно и ответственно распоряжаться чужими жизнями.

– Я согласен с такой логикой, – подумав, ответил я.

- Система безопасности на халанских базах рассчитана на зверей, а не на разумных существ вроде нас. Ты сможешь легко преодолеть ее: я покажу тебе, как. Ты будешь там все время задыхаться от недостатка кислорода, ибо земные 21% холодного кислорода и наши «родные» 87% горячего озона – две совершенно разные вещи. Ни я, ни твой "отец" не пойдем с тобой: приучайся делать все сам, по-нашему общему мнению, ты уже готов к этому.

Не бойся ни оружия землян, ни их самих: ты слишком быстр и силен для них, противника, стоящего перед тобой в боксерской стойке, ты сможешь одолеть одним ударом, пробив ему насквозь и руки, и голову.

На базах ты встретишь множество людей: крепких мужчин, женщин, а также, возможно, пожилых людей и детей. У кого хочешь, у того и забирай жизнь – это твое право, но помни: когда войдешь внутрь базы, то все ее обитатели будут уже обречены: халанские микроорганизмы, которые ты принесешь с собой, сделают свое черное дело, и те, кого ты пощадишь, умрут в мучениях, просто позже тех, кого ты убьешь.

Старайся отбирать жизнь, глядя прямо в глаза жертве: если ты уверен в необходимости лишения жизни, то ее глаза не будут для тебя помехой; если же ты не уверен в этом, то ее глаза остановят тебя.

Прочувствуй упоительный миг власти над чужой жизнью!

Тебе будет трудно первые несколько раз, но потом станет легче – и ты привыкнешь. Не считай свои жертвы: сколько их будет – столько и будет. Ну, каково твое мнение?

- Логика ясная и четкая. Но хотя я внешне и халанин, в душе все же считаю себя человеком и, отбирая жизнь у других людей, я буду чувствовать себя убийцей. Мне не подходит такая тренировка, – подытожил я.

Перед тем, как я перескажу их ответ на мои слова, нужно сделать для ясности небольшое отступление. С момента первой встречи с Властелином Вселенных я чувствовал себя слабее и менее уверенно, чем он, – и это было естественно. «По умолчанию» я ставил себя ниже его и вел себя соответствующе; он же «по умолчанию» ставил себя выше меня и поэтому обращался со мной хотя и дружелюбно, но все же снисходительно. Итак, "отец" ответил мне, сделав ударение на слове "должен":

Все это было очень серьезно. Они давили на меня, ибо убедить меня с помощью логики у них не получилось.

Мое восклицание было абсолютно несерьезным в данном разговоре и имело две цели –выиграть время и попытаться перехватить инициативу. Я отбросил все условности и логику, поставив на первое место свое Я и собственные чувства. Дальше я продолжал уже более спокойным, но все же напряженным тоном:

- Когда я решу, что кого-нибудь мне надо убить... Именно Я решу и именно НАДО... Так вот, когда я решу, что мне кого-нибудь надо убить, тогда я и убью того, кого решил, – человека или же тебя!

Моим взглядом можно было резать сталь. Я стал равным им по силе воли и месту в мире, и мы отныне были равны друг другу в психологическом плане. Теперь я начал давить на них:

- Моя смерть всегда при мне, пока она со мной, я никому не подвластен! То, что вы предлагаете, мне не подходит. Я слишком уверен в самом себе – мне не нужна такая тренировка, и я этого не хочу.

После таких слов я не спешил с ответом, обдумывал ситуацию, и наконец, взвесив все, решился:

- Если таков мой путь к власти над мирами, то я не желаю такого пути! Средства в данном случае портят саму цель. Кончайте со мной, я не стану одним из вас!

- Станешь, ибо твой путь не закончен. Сейчас ты борешься с нами на равных, и это означает, что твое становление проходит успешно. Если ты, с таким характером, утверждаешь, что тебе не нужна, подобная тренировка нервов, значит, она тебе действительно не нужна и сила твоего духа подтверждает это. Повелитель Вселенных должен уметь принимать самостоятельные решения и нести ответственность за них, что ты нам сейчас и продемонстрировал. Мы согласны с тобой: с таким характером эта тренировка сейчас не нужна.

Но это только сегодня, сейчас, потом все может поменяться, и ты сам потребуешь от нас чего-либо подобного. Ты не первый и не последний, кто идет этим путем; и что должно случиться, то и случится: ты будешь брать жизни людей!

Когда он говорил мне все это, то постоянно делал ударение на словах «такой» и «сегодня». Я понял его, а он понял меня. Напряжение спало. Я вырос как в своих глазах, так и в его, и это было хорошо. Мы ушли от людей через степь к лесам, и в душе моей был мир.

Мы направились к озерам; не спеша направились к базе, на которой люди занимались съемкой фильмов. Незаметно приблизиться к людям не было никакой возможности, так как несколько защитных линий ограждали слишком большую площадь, и с ее края не было видно самой базы, поэтому мы наблюдали за людьми не глазами, а иными, уникальными, нечеловеческими чувствами, с помощью которых и видели человеческие души, со всеми их мыслями и чувствами; видели, как они живут и что делают.

Мое внимание привлекла девочка-подросток. Оба моих спутника, обнаружив это, также обратили внимание на нее. Я объяснил им:

- Она напоминает мне мою первую любовь. От нее веет добрым детством, когда мир был лучше; однако непонятно, что делает она тут, в столь опасном месте?

Мне было приятно встретить здесь напоминание о детстве, было грустно, и я был счастлив.

- Дети не похожи на нас, взрослых, – продолжал я. – Однажды, помню, я куда-то шел по своим делам, и меня обогнали два мальчика. Один из них сказал другому: "Давай побежим", тот ответил: "Зачем?". И тогда я услышал: "Так ведь просто идти – скучно", и они побежали. Энергия била в них ключом, и я по-хорошему завидовал им.

Милое, доброе детство, когда ты уверен в том, что будешь жить вечно и всегда будешь здоров и весел! Там, в далеком детстве, когда растешь, ты с каждым годом становишься все сильнее и умнее, и мир постепенно раскрывается перед тобой во всем своем многообразии, и кажется, что так будет всегда, но потом ты вырастаешь... Ты вырастаешь, становишься взрослым, и оказывается, что ты уже узнал настолько много об этом мире, что, зная начало ситуации, можешь уверенно предсказывать ее развитие и конец. И тебе становится неинтересно жить; ты пытаешься, ты что-то пытаешься, но от твоих попыток мало что меняется. Заря жизни (в широком значении этого слова – в детство и отрочество, а также юность с начало семейной жизни) – прошла, и ты знаешь, что когда-нибудь будешь болеть и умрешь, а самое главное – такого, как в юности, роста уже не будет ни в силах, ни в разуме, ни в интересе – не будет никогда. И где бы ты ни был, чем бы ни занимался, ты все равно знаешь в душе, что лучшее твое время – юность и она прошла безвозвратно. Ты видишь гадости, подлости и несправедливости этого мира, и сам время от времени делаешь что-либо подобное и с ностальгией вспоминаешь о детстве, когда был лучше и мир вокруг тебя был тоже лучше. Ты был мал, и тебя все любили и все прощали, а потом ты вырос... Ты живешь во взрослом мире, который казался тебе большим и необъятным, а оказался достаточно простым и состоящим в основном из денег.

Если не знаешь, в чем причина чего-либо, то скажи, что в деньгах, и, скорее всего, не ошибешься!

Деньги, деньги, всегда только деньги и разговоры о них: "купил", "продал", "дешевле", "дороже", "сколько получаешь?", "а другой зарабатывает больше!", и кажется, что кроме денег вообще нет ничего на свете; но приходит любовь, приходит смерть, приходит война, приходит старость, и ты понимаешь, что кроме денег есть еще кое-что, однако, как это всегда бывает, понимаешь слишком поздно, уже после утраты, и тогда на душе становится больно от собственной глупости, и ты отыгрываешься на тех, кто рядом, – на близких. Но все равно на протяжении всей жизни золотое детство, в котором почти не было денег, светит тебе маяком, и то, как воспитывали тебя тогда, накладывает отпечаток на всю твою по большому счету обычную человеческую жизнь. Таких, как ты, очень много, триллионы триллионов людей куда-то спешат, что-то делают, боясь не успеть, но они уже опоздали, потратив всю свою жизнь на мелочи, и только в старости поймут, что самое ценное в жизни – это время, а один из лучших периодов – это детство; и время уходит безвозвратно с каждым вздохом, с каждой прочитанной строчкой, и поделать с этим ничего нельзя...

- Хочешь сделать ей подарок? – выдержав паузу после моего монолога, внезапно спросил меня "отец".

- При чем тут подарок? – изумился я, уже забыв, о ком идет речь и кому нужно дарить подарок, но потом вспомнил, что мы говорили о девушке, только не мог понять, какой подарок и как мы подарим его ей. Но все оказалось гораздо проще: дело заключалось не в девушке и не в подарке, а во мне, а девушка была лишь поводом.

- Девушки любят все яркое и блестящее, – сказал "отец", улыбнулся и подал мне камень.

Это был обычный камень, гранит или базальт, наверное, величиной с полкулака. "Что же в нем такого яркого и блестящего?" – подумал я, а сам сказал:

- Присмотрись к нему как можно внимательнее – учись постигать суть вещей.

Я присмотрелся внимательнее, но ничего особенного не увидел. Тогда я попытался проникнуть в его внутреннюю структуру, и мне это удалось. Он что-то хранил в себе, этот камень, но что именно, мне было непонятно. Я нашел в нем одно интересное место, похожее на "замок". Если его "открыть", то внутренняя структура камня потеряет, а может быть, и не потеряет свою устойчивость. Что-то там есть внутри, что-то есть – то, что держит «замок».

Открывая замок, я и не думал, что произойдет ТАКОЕ. Камень засверкал, яркость его свечения нарастала с каждым мгновением, а затем он вспыхнул. На какую-то долю секунды я успел увидеть горящие деревья и траву, горящие горы вдалеке и свою горящую руку. Я успел увидеть все это, но не глазами, а своей нечеловеческой частью, ибо глаза мои сгорели мгновением раньше. Я почувствовал крепкую дружескую руку "отца", увлекающего меня прочь с этой планеты, а тем временем тело мое уже догорало на Хале, хотя сам я был жив.

"Отец" уносил меня все дальше и дальше. Огонь, распространяющийся широким фронтом, был воистину великолепен и чудовищно страшен. Он потрясал своей дикой, ничем не ограниченной первозданной мощью: плотность излучения в нем была такова, что оно разрывало вещество. Первой погибла Хала, превращенная в облако атомов этим фантастическим потоком, за ней в ядерную пыль были размолоты остальные планеты, а потом уже и сама звезда. Теперь я перестал воспринимать происходящее, ибо оно не укладывалось в рамки моего восприятия, но мой "отец" показывал мне все, что там происходило.

Огонь был не просто пламенем – это был поток электромагнитных и гравитационных волн вместе с элементарными частицами, электронами и ядрами атомов. За фронтом огня струились и изгибались тонкие струи переуплотненного пространства-времени, между которыми было пространство нашей Галактики, – и эти струи врезались в нормальное пространство как нож в воду, распарывая его.

Мы с "отцом" убегали все дальше от этого огненного безумия. Где был его приятель, я не знал. Постепенно фронт излучения стал не такой плотный и уже лишь обжигал, а не разрывал. Струи сжатого пространства тоже замедляли свой бег, они все больше расширялись, стремясь прийти в обычное состояние, и вскоре уже можно было различить, что внутри этих струй расположены звезды, планеты и межзвездное вещество, а также свободное излучение.

Постепенно процесс становился все более спокойным и безопасным, и разорванное в клочья, покалеченное пространство нашей Галактики стало приходить в норму. Я видел куски звезд и планет и небесные тела, раздробленные в щебень, – это сделали вырвавшиеся на свободу струи уплотненного пространства-времени. Многие звезды оказались не на своих местах: они были смещены теми жуткими струями.

Половина Галактики значительно изменилась, четверть ее была разрушена, но это не главное: дело в том, что наша Галактика стала частью гигантской галактики, на порядок большей массы и значительно большего размера, чем наша; невдалеке появилась галактика-спутник, а в центре нового образования, – там, где раньше была Хала, – полыхал сын юной Вселенной – квазар. Его свечение было в тысячу раз больше свечения всей нашей Галактики, всего Млечного пути в прошлом, хотя сам он был мал – всего несколько световых часов в поперечнике. Да, квазар действительно очень ярок, исключительно ярок, может быть, он является ярчайшим объектом Вселенной, но какая женщина сможет носить кольцо с квазаром?!

Я понял тот камень. В нем содержалась огромная галактика с небольшой галактикой-спутником, а в качестве активного ядра был квазар. Теперь я частично понимаю размер могущества Владыки Вселенных: уплотнить Галактику до размеров кулака, причем не нарушая ни ее структуры, ни ее свойств, ни ее сущности, – это ли не истинная власть над природой!

Если бы ТАКОЕ доказательство своего могущества нам, людям, продемонстрировал бог, то я бы поверил в его существование, а так... Доказательство наличия всемогущей силы должно быть ясно каждому человеку, однозначно и бесспорно, – тогда это действительно доказательство, а не легенда. Люди, которые живут сейчас, получили такое доказательство: у Вселенной есть свой Властелин, реальный и естественный, а потому – не бог; место бога там, где есть вероятность, и его нет там, где есть закономерность!

Мы с "отцом" двинулись обратно, и я, уже не веря сам себе, увидел, как весь процесс пошел в обратную сторону. Вот что значит власть над временем! Струи пространства начали уплотняться, устремляясь назад, забирая с собой звезды и планеты. Передо мной вновь засверкал фронт излучения, собираясь к своему источнику – квазару. Наша Галактика пришла в движение. Я утратил восприятие происходящего, только понял, что все возвращается на свои места. А потом была Хала, и я стоял на ней, и в руке у меня был тот самый камень. Рядом стояли оба моих спутника – все было, как и прежде, и я видел тот "замок" в камне и мог его опять "открыть ", но у меня не было сил ни на что, я ужасно устал и был психически полностью опустошенным, поэтому я лег на траву, надеясь только на спасительное время.

Прошло несколько дней, прежде чем я осмелился попросить у "отца" этот камень, и он дал его мне. Я повзрослел и уже более серьезным и вдумчивым взглядом (нечеловеческим, естественно!) вновь попытался проникнуть в тайны этого творения. Но камень не поддавался, не спешил раскрывать передо мной свои глубины, однако я старался, и постепенно секрет "замка" и его внутренняя логика стали мне частично понятны. Теперь у меня получилось чуть приоткрыть его и увидеть, как камень засиял в моей руке и свет его высветил сложный узор из разноцветных прожилок внутри него. От камня исходило тепло, он был неровный и тяжелый, около двух килограммов.

Я попытался, чуть приоткрыв его, бросить тонкий, управляемый по силе луч света в пространство (а не безумный поток огня, как в прошлый раз!), и мне это удалось: бледный луч вышел из мрачного камня и, пройдя между моих пальцев, ушел за горизонт. Я повернул кисть руки, и луч упал на стоящие поодаль деревья. Луч был очень слаб, поэтому с ними не произошло ничего: они не загорелись, как я втайне ждал, а продолжали стоять, несокрушимые и величественные. Я вытянул левую руку, прикрыв ладонью луч, и от белого кружочка у меня на коже по всей кисти побежало тепло. Я засмеялся: у меня получилось, у меня получилось регулировать силу луча!

"Отец" с приятелем были рядом и с интересом смотрели на мои опыты. Я окинул взглядом горизонт и нашел то, что искал: там, за лесами, там, за степями, подняв к солнцу окрытые льдом вершины, стояли горы. Горная цепь голубела в тумане сотен километров пути; она была очень далеко, вот почему я решился сделать это.

- Мне всегда нравился ядерный «гриб», – сказал я своим спутникам. – Он такой красивый, большой, клубящийся, черно-красно-желтого цвета. Если вы не против, то сейчас я создам его в тех горах, что туманятся там, у горизонта.

И я сделал это! Тонкий, все сжигающий луч ушел к горам, но он был уже не лучом, а конусом, полным энергии и силы, и там, где он упал, где соприкоснулся его поток с плотным веществом, начались неуправляемые ядерные реакции, и шар огня заполыхал среди таинственных гор, разбрызгивая вокруг себя пламя и блеск. Я выключил луч и с восхищением смотрел, как созданный мной шар начинает подниматься вверх, как бурлит в нем пыль, как начинает образовываться клубящаяся ножка гриба, и как блистают вырванные из тумана горы, и как блеск ядерного огня золотит облака. Было очень красиво, а тем временем «гриб» сформировался и уже возвышался над Халой; а потом постепенно шляпка «гриба» поднялась столь высоко, что ножка уже не успевала расти за ней и разорвалась. Кипящая золотом, огнем и чернотой шляпка поднялась к облакам и раздвинула их, а ножка, не поддерживаемая ничем, опускалась на землю, расползаясь, вода. Грохот взрыва до нас не дошел, лишь слабый ветер дул в лицо – «гриб» посылал свой прощальный привет, он умирал, он уже почти умер: ножки не было совсем, а от шляпки осталось лишь только кроваво-черное облако, нависающее над миром Халы. Первый раз за всю свою историю Хала познала мощь ядерного взрыва – первый, но отнюдь не последний раз.

Я еще несколько раз делал ядерные взрывы, причем делал их исключительно из эстетических соображений. Один раз у меня особенно хорошо получилось: небо в тот день было закрыто облаками до самого горизонта, и атомный «гриб», поднимаясь вверх, освещал их снизу – картина вышла очень красивой и величественной! Мне нравилось играть с камнем: луч, вылетающий из него и сносящий горы, казался мне мечом богов. А однажды я сумел сделать вытянутый атомный взрыв: стоя на вершине невысокой горы, направил конус вниз так, чтобы он чиркнул по расстилающейся передо мной равнине, – и там, где основание конуса прошлось по земле, и было многокилометровое, вытянутое, овальное основание ядерного «гриба».

Необходимо добавить еще вот что: всякий раз, когда атомное облако рассеивалось в атмосфере (а это происходило через несколько часов после взрыва), мой "отец", а может быть, и его спутник тоже, очищали мир Халы от всех возможных последствий, – и в процессе очистки, как мне кажется, они использовали время, заставляя его течь вспять. Они замещали зараженный район – всю область пространства, обожженную радиацией и продуктами ядерных реакций – на исходную, чистую, тем самым полностью ликвидируя последствия моих игр; вот почему сейчас, по прошествии многих лет после атомных взрывов на Хале, можно с уверенностью говорить, что Хала все-таки никогда не знала разрушительной силы ядерного взрыва!

Когда же я, "наигравшись" с камнем, решил отдать его, "отец" спросил меня:

- Все ли знание ты взял из этого вместилища энергии и массы?

- Знай же, сын, – продолжил "отец", – что по сути своей – это не камень и не сжатая галактика, а сосредоточение колоссальной энергии, массы и времени, причем упорядоченное сосредоточение, которое допускает возможность целенаправленного использования. Его можно применять в частности как оружие, но основное его предназначение – созидание. Огромная власть Повелителя Вселенных, к которой ты стремишься, нуждается в соответствующих знаниях и средствах. Этот якобы камень – средство, и не расстраивайся оттого, что ты пока еще лишь заглянул внутрь свойств и возможностей этого камня: в свое время ты познаешь все, что нужно. – "Отец" помолчал, подумал и закончил: – Но, познавая мир, не торопись. Не торопись, иначе не почувствуешь глубины. Помни, что, затрачивая время на изучение объекта, ты получаешь глубину его понимания.

Я понимал его, он был прав; но когда прошло много дней с тех пор, я все же с сожалением вспоминал о том, какая фантастическая мощь была у меня в руках...

Наше путешествие продолжалось. Мы не спеша путешествовали по планете, и нашим глазам открывались все новые и новые чудеса. И об одном из них – сверхвысоком лесе – я расскажу сейчас.

В условиях жаркого климата с обязательным наличием частых дождей и полноводных рек нам встречались удивительные леса. Если обычные халанские деревья имеют наибольшую высоту до двухсот метров, с диаметром ствола у основания около десяти метров, то в этих лесах все было по-другому. У многих деревьев на Хале точно такие же, как и на Земле, крона, ствол да корни, но у тех чудесных деревьев, что растут во влажных лесах, имеются две существенные особенности.

Во-первых, все деревья, независимо от вида, к которому они принадлежат, могут вырастать до 800-900 метров в высоту, причем диаметр ствола у основания составляет метров 20-25. Если бы такое дерево росло отдельно от других, то оно переломилось бы от ветра, именно поэтому эти деревья всегда растут большими лесами, поддерживая друг друга.

Лесные великаны поддерживают друг друга следующим образом. В местах, где ветви двух разных растений, соприкасаясь друг с другом, трутся от ветра, в безветренную погоду образуется мощная «соединительная мозоль». Она одновременно принадлежит обоим, сращивая деревья. Клетки мозоли подпитываются от обоих исполинов, но отделяют внутреннюю среду одного растения от другого, благодаря чему болезнетворным микробам очень трудно проникать из зараженного дерева в здоровое.

Ветви, соединенные мозолью, со временем утолщаются, укрепляется и сама мозоль – и в скором времени эта связь уже может выдерживать огромные нагрузки. Воспринимая усилия ветра, одно дерево передает его соседнему, а оно в свою очередь – еще дальше; таким образом, весь лес этих сверхвысоких деревьев представляет собой мощную пространственную конструкцию, которая гораздо прочнее, нежели группа отдельно стоящих деревьев. Каждое дерево имеет сотни мозолей, связывающих его с соседями; получается, что, поддерживая друг друга, деревья живут в своеобразном симбиозе: у родственных видов мозоль является проницаемой для определенных веществ, поэтому отдельные экземпляры как бы срастаются в одно сверхдерево. В особо благоприятных условиях оно может возноситься вершинами почти всех своих колоссов на высоту до 1200 метров, и это является пределом высоты для дерева в Галактике. Такие невероятно высокие леса обычно встречаются в защищенных от ветра межгорных долинах, площадь которых они покрывают полностью.

В недостаточно прочных местах – мозолях, ветвях или же в самом стволе – древесина трескается или ломается, но со временем это место зарастет и будет усилено дополнительными слоями древесных волокон. Точно так же зарастают трещины и у деревьев на Земле; тот же принцип залечивания ран действует и во всех живых существах, отличаясь лишь способом осуществления.

Вторая особенность таких лесов связана с расположением листьев на исполинских растениях. Листья нижнего яруса, находящиеся на высоте 10–20 метров, образуют сплошное разноцветное пространство – они повернуты плоскостью к падающим лучам солнца (как на Земле). Часть света они улавливают и преобразуют, но большую часть лучей отражают. Эти листья имеют слабые черенки, поэтому постоянно дрожат, даже при самом слабом ветерке, поэтому свет отражается ими в разных направлениях.

Все же остальные листья дерева расположены ребром к падающим лучам солнца. Листья крепятся к веткам довольно-таки жесткими черенками и при обычном по силе ветре не дрожат, поэтому хорошо пропускают свет до самого нижнего яруса, а дальше лучи света отражаются от горизонтальных, "дрожащих" листьев и в разных направлениях устремляются вверх. Лучи не уходят обратно в Космос, а многократно отражаются от листьев на более высоких уровнях и также многократно используются. Практически весь световой поток улавливается этим лесом и потребляется самими растениями, поэтому сверху, на фоне ярких окружающих лесов и степей, деревья кажутся темными. Земные, как и остальные халанские растения, используют очень незначительную часть попадающего на них света, поэтому никогда не достигают таких исключительных размеров.

Гигантские халанские леса живут за счет того, что для синтеза органического вещества используют гораздо больший процент падающей на планету электромагнитной энергии Солнца, чем все остальные растения, поэтому с той же самой площади поверхности Земли они получают в десятки раз больше энергии, которая и позволяет им расти ввысь, удаляя из своего сообщества обычные низкорослые деревья, – сверхвысокие леса на Хале являются самым продуктивным районом во всей Галактике по приросту биомассы в единицу времени на единицу площади.

Подлесок в таких лесах темный и сумрачный; там пахнет влагой и чем-то гниющим, но если подняться выше нижнего яруса листьев, то окружающее пространство кажется наполненным рассеянным светом, идущим из ниоткуда в никуда. Вообще-то растительность Халы разноцветная; зеленый не является преобладающим цветом листьев, как на Земле, и поэтому среди деревьев-великанов царит просто потрясающее буйство красок. Цвет листьев соответствует той преимущественной длине волны света, при которой в листьях данной расцветки процессы фотосинтеза идут наиболее успешно. Листья могут поглощать инфракрасные, видимые и ультрафиолетовые волны, в то время как земные растения с зелеными листьями поглощают в основном излучение красного и фиолетового цвета. Вот почему окраска листьев у этих халанских деревьев просто фантастическая, особенно для меня, ведь я могу видеть весь этот спектр!

Лиан, всяких наростов и растений-паразитов в таких лесах очень мало: исполинские деревья имеют свои, биологические средства борьбы с нежелательными иждивенцами, а огромные ресурсы, имеющиеся в распоряжении каждого растения, позволяют им довольно успешно сдерживать пришельцев; к тому же гиганты не могут позволить себе такую роскошь, как дополнительное утяжеление из-за нахлебников, увеличивающее их и так почти предельную для таких размеров массу. Вот почему в "игру" вступают ядовитые выросты и специальные насекомые, всячески поддерживаемые и стимулируемые деревом. Симбиотические связи в таком лесу очень разнообразны: колоссальное количество органического вещества и энергии, имеющееся у каждого дерева в отдельности, и тем более у всех вместе, позволяет превосходно себя чувствовать тем насекомым и прочим мелким обитателям такого леса вроде грибов, земноводных и растений, которые выполняют полезные для дерева функции, например, борьба с паразитами или участие в размножении. А учитывая, что в лесу растут деревья разных видов, то за счет этого разнообразия к каждому новому паразиту легко находится нужная "отмычка", и деревья тех видов, которые ее имеют, получают от всего леса дополнительное питание в виде древесного сока, которое позволяет им настолько увеличить производство необходимого "средства" (будь то яд для наростов, подкорковый яд, ядовитые газы, а также питание для "своих" защитных насекомых или же для древесных паразитов), что в скором времени весь лес очищается от нежелательного гостя. Сверхвысокие леса на Хале очень чистые и здоровые места: они редко поражаются каким-нибудь заболеванием или паразитами.

Несколько раз мы видели такой лес, раскинувшийся от горизонта до горизонта, – разноцветное море, бескрайнее, как жизнь. Гора под нами казалась невысоким холмом; бесчисленные реки и огромное количество живых существ были невидимы нам, лишь только птицы парили над этим живым океаном. И я вспомнил слова, которые давным-давно на Земле говорили местные жители о бассейне реки Амазонки: "Бог велик, а лес еще больше".

А потом со мной произошел один достаточно неприятный, но тем не менее очень любопытный и поучительный случай, после которого я еще лучше стал понимать Халу. Как-то раз мы охотились в горах и поймали животное. Солнце припекало. Все было, как обычно: и лес, и погода. Поев, мы легли спать, но вскоре я проснулся оттого, что мне вдруг очень сильно захотелось пить, и пошел на поиски ручья. Местность была мне незнакома, рек так мало, поэтому я шел час за часом, а вода все не попадалась. Я решил спуститься ниже, надеясь найти хоть какой-нибудь ручей у подножия горы и предполагая еще засветло вернуться к своим. Мне повезло довольно скоро – я нашел воду. То был не ручей, а целая река, я услышал ее плеск задолго до того, как вышел к ней. Берега густо покрывала растительность, поэтому я решил воспользоваться звериной тропой к водопою. Воду я нашел довольно далеко от места привала, но, по моим расчетам, я должен был вернуться к «родственникам» еще до того, как начнет смеркаться.

Подойдя к водопою, я насторожился: мало ли что может случиться – а вдруг какой-нибудь хищник как раз здесь и подкарауливает свою добычу? Но все было тихо и спокойно. Звериная тропа у воды расширялась в небольшой пляжик, вытоптанный бесчисленными копытами и лапами. Он был весь влажный и скользкий, без травы и камней. Я встал на колени и принялся пить воду, зачерпывая ее ладонями. Вода была очень грязная и такая мутная, что глубина почти не просматривалась. Вскоре во рту у меня появился привкус ила и какие-то твердые частички захрустели на зубах. В целом вода была, конечно, плохая, но напиться можно. Я утолил жажду и думал возвращаться, как вдруг на меня кто-то напал.

Прямо перед моим лицом вода с шумом и брызгами расступилась, и на меня что-то бросилось. Я успел разглядеть только зубы да очертания морды, ибо на дальнейшее времени уже не было, – я резко откинулся назад, спасая голову. Тварь, толкнув меня в грудь, повалила на бок. Я видел, как приплюснутая квадратная голова опустилась на берег рядом со мной и быстро соскользнула в воду.

Я упал очень неудачно, придавив правую ногу; левая же нога оказалась в воде. Как только серо-зеленая голова скрылась в воде, я сразу же попытался встать, но не успел, так как хищник, схватив меня за ногу, резко дернул ее на себя. Я почувствовал, как зубы вонзаются в мою плоть, почувствовал боль и понял, что зверь хочет утопить меня на глубине.

Кстати, я совершенно не испугался: на это просто не было времени, все произошло слишком быстро, мне нужно было спасать свою жизнь, а не бояться. Когда он рванул меня в воду, я наискось заскользил в реку, и моя правая нога высвободилась. Я вцепился обеими руками в землю, но ни травы, ни камней поблизости не было, поэтому следующим же его рывком я был по пояс втянут в реку. Мои руки были полны бесполезной грязи. Я попытался встать на свободную ногу, как вдруг почувствовал, что хищник перехватил мою ногу выше – теперь он держался за мое бедро.

Я вновь почувствовал рывок, утаскивающий меня вглубь, но уже уперся правой ногой в грунт. Я расставил пальцы как можно шире, чувствуя, как все шесть моих тупых загнутых когтей входят в вязкий грунт. Хищник рванул еще раз, но теперь смог лишь только чуть выше пояса затащить меня в воду, ибо я уже мог сопротивляться, надежно упершись правой ногой.

Дальнейшее было ужасно. Я решил вытащить зверюгу на берег, чтобы там можно было использовать свои кулаки. Я был уверен, что убить нападавшего мне не удастся, а вот отогнать – вполне по силам. Агрессор тоже понимал это, и поэтому, когда я мощно распрямил ногу, потянув его на берег, он откусил мне другую: я почувствовал одновременно и усилие в правой ноге и полыхающую боль в левой. Хруст был ужасен – ведь это хрустели мои кости! Внезапно тяжесть на левой ноге исчезла, и я выпрыгнул на берег.

Решение животного было мне понятно: лучше без проблем получить небольшой завтрак, чем рисковать получить травму из-за большого обеда; время идет – кто-нибудь да попадется, не сейчас, так позже!

А тем временем я, цепляясь руками и единственной ногой, откатился к зарослям и только потом решился обернуться назад. На предательски грязной воде растекалось большое пятно крови, и широкая красная полоса тянулась от воды к тому месту, где раньше у меня была нога. Кровь выходила широкой струей – это был конец. Боль терзала меня, самочувствие было отвратительным. Агрессор ушел в воду, унося с собой мою ногу, а я до сих пор не знаю, кто это был: рыба, крокодил или же еще какое-нибудь животное, хотя, впрочем, какая мне теперь разница?! Я был уверен, что умру от потери крови, а может быть, и от ее заражения. Второй вариант дольше и мучительнее – лучше первый.

Оторванная нога болела: я чувствовал эту боль даже в тех местах, у щиколотки, которые уже не принадлежали мне. Но какая разница, теперь уже все равно. Я потерял очень много крови – больше трети; красная лужа, в которой я лежал, уже почти не увеличивалась. Те два метра до воды, казалось, отделяли меня от самого большого страха в жизни. Вот теперь-то наконец я стал бояться, хотя и было уже поздно. Я ждал, что сознание у меня сначала затуманится, а потом и вовсе пропадет, но этого не происходило: я по-прежнему мыслил четко и ясно. Странно. Кровь уже не шла, наверное, вся уже вытекла. Дышать мне стало совсем тяжело – я задыхался.

Кровь, которую я потерял, стала темнеть. Я старался не смотреть на ужасную рваную рану, которая была у меня теперь вместо ноги. Тяжелый запах крови распространился по окрестным зарослям, привлекая тучи насекомых. Удивительно, по моим расчетам я уже должен был давно умереть, однако я все еще жил. Интересно, а куда подевалась моя юбка? Ее нигде не было, наверное, ее утащило в пучину это страшное существо. Странно, почему на пороге смерти меня интересуют такие мелочи? А может быть, они меня интересуют потому, что я не на пороге смерти; может быть, я буду жить? Но жить без ноги в мире Халы нельзя – уж лучше сразу умереть!

Так я лежал и, задыхаясь, думал. А смерти все нет и нет. Наверное, нужно убираться отсюда как можно дальше, в безопасное место, а то сюда, на водопой, наверняка придут какие-нибудь хищники. Я попытался встать и, к своему удивлению, сделал это достаточно легко. Чтобы не упасть, ухватился за ближайшую толстую ветку.

Общее свое состояние я оценил как очень расслабленное – но могло быть и хуже. Все-таки меня тянуло к воде, несмотря на то что в ней я оставил частицу самого себя. Я допрыгал до воды и, удерживая равновесие, глянул вниз. Там, в грязном зеркале реки, на меня глядел некто похожий на меня самого. Он был бледен, как полотно, с какими-то нездоровыми серыми и зеленоватыми пятнами на лице. Черты его лица были заостренными и угловатыми. "Я выгляжу сейчас, как мертвец", – подумал я.

Каково бы ни было мое будущее, но здесь мне больше делать нечего. Я стал прыгать обратно по тропе; а чтобы не упасть, отдыхал, держась за ветки деревьев. Теперь я почувствовал удары своего сердца: оно билось глухо и тяжело, я задыхался, и кровь тяжело билась у меня в висках. Нужно было где-нибудь отлежаться, для чего я нуждался в укрытии с одним входом, в котором смогу защититься от посягательств на свою жизнь, пока не умру, – пещера ли, дупло ли в дереве или какой-нибудь колючий кустарник. "Пещеры все остались в горах, подходящее дупло может попасться только случайно, а вот колючий кустарник найти гораздо проще, тем более что его можно определить по запаху", – решил я.

Тем временем я перемещался все дальше и дальше по тропе, постоянно принюхиваясь, и вскоре почувствовал запах плодов, которые растут на довольно колючих кустах. Я свернул в чащу леса, ориентируясь на этот запах. В густом лесу передвигаться на одной ноге стало гораздо легче, ведь я постоянно хватался, опирался и подтягивался на руках по ветвям деревьев и кустов. В лесу я перемещался уже гораздо медленнее, чем по тропе, но зато не так сильно уставал от прыжков.

Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но все же наконец после тяжелых трудов я достиг колючих кустов. На них росли длинные, величиной с палец, желтые плоды, запах которых и привлек меня. Они еще не созрели: плоды были бледно-желтого цвета, а когда созреют, должны стать оранжево-коричневыми, но я пришел сюда не ради шипов. А колючки на тех кустах были хорошие: обычного размера, длиной с полпальца, их было много, но были еще и длинные – с палец и даже в с два пальца длиной, – все они были острые, как иглы, и это обстоятельство вселяло надежду.

Я обошел, вернее, пропрыгал вокруг кустов. В одном месте был проход, который вел к основанию куста. Вечерело. Этим ходом, видимо, пользовался небольшой зверь вроде зайца, скорее всего, он сам и сделал его, отгрызая мешающие ветки. Мой предшественник наверняка использовал это место как убежище, поэтому и я сделаю то же самое; тем более что выбора у меня нет: я слишком устал и измучен. Я попытался сесть и неловко упал, как мешок, а потом принялся руками расширять проход.

Хорошо, что мои ударные бугры были бритвенной остроты – ими можно было довольно быстро разрезать ветки, но раз за разом колючки все равно впивались мне в руки. Это была утомительная, кропотливая и очень болезненная работа, похожая на медленную пытку. К тому времени как я полностью забрался в проход, мои руки до локтя были исколоты и исполосованы шипами, сам я тоже не избежал глубоких царапин на голове, теле, более на здоровой ноге. Колючки были везде: сверху, справа и слева: неосторожное движение или же дуновение ветра – и они десятками впивались в кожу.

Я нашел подстилку из мягких листьев, которую использовал предыдущий хозяин убежища. Рядом с ней валялись остатки плодов и какие-то семена. Подстилку я приспособил как подушку, а руками постарался прикрыть глаза, чтобы колючки случайно не поранили их. Был уже поздний вечер, когда я наконец смог почувствовать себя в относительной безопасности. Я зацепил когтями оставшейся ноги как можно больше веток и пригнул их к земле. Ветви спружинили, но несильно, так как их придавливала тяжесть моей ноги, – поэтому проход, через который я сюда проник, закрылся. Шипы вонзались в мою загрубевшую подошву, но пробить ее не могли. Я попытался расслабиться и только теперь понял, как мне плохо. Раньше, работая, я не чувствовал слабости – опасность вытеснила ее, но теперь на меня навалилось тяжелое оцепенение.

Я так устал и измучился, что сразу же забылся тяжелым сном, полным видений и кошмаров. Смутно помню, как рядом со мной кто-то ходил и ворчал; он пытался проникнуть внутрь, но безуспешно.

Пришел день, а вместе с ним и жажда. Я уже настолько привык к случайным уколам колючек, что перестал обращать на них внимание. Мимо меня проходила жизнь: пролетали птицы, некоторые садились на мой куст, они чирикали или распевали простенькие мелодии; проходили травоядные животные, с интересом и удивлением глядя на меня; были и хищники с мощными клыками и яростными глазами, – звери приходили по моему кровавому следу и недовольно рычали, пытаясь проникнуть в мое колючее укрытие.

Но где же мои товарищи и почему они не приходят? Хотя, с другой стороны, чем они могут мне помочь? Как я был одноногим до их прихода, так и останусь им, когда они придут, разве что могли бы принести воды и еды да отгонять от меня хищников до тех пор, пока я не умру. Но сейчас мне нужны вода и еда, лучше сначала вода, ибо я погибаю от жажды.

А вечером пошел дождь. Я ловил капли пересохшими губами, и жизнь возвращалась ко мне. Кулаком я вырыл ямку возле головы, чтобы туда набиралась вода, затем, вытянув губы трубочкой, вбирал в себя эту грязную воду, и мне становилось все лучше. Ночью я ел листья и незрелые плоды, которые росли на кустах поблизости. Утром, при свете дня, я осмотрел свою рану. Она уже почти вся затянулась новой розовой кожей и не болела, хотя я и чувствовал свою оторванную ногу всю целиком, до самых несуществующих пальцев, но уже перестал ощущать боль от укусов: первого – в голень и второго – разгрызающего – в бедро.

Я попытался расширить свое убежище, чтобы шипы находились не так близко от меня, и мне в какой-то мере удалось сделать это. Я снова исцарапался, снова текла кровь, но я к этому уже привык.

Так прошло еще два дня. Я уже объел все листья и плоды на расстоянии вытянутой руки. Мне повезло: хорошо, что за это время еще раз пошел дождь, я смог кое-как напиться и к тому же наелся грязи. Страшная рана на ноге уже зажила и не была столь ужасной. Что делать дальше, я не знал. Чувство голода и жажда слились в одно тупое ноющее ощущение. К своему удивлению, я практически не похудел за это время.

То, что происходило в дальнейшем – с пятого по одиннадцатый день, – было просто невероятно, я даже не надеялся на такое, но оно произошло: у меня выросла нога! Я вспомнил, как в самом начале нашей "прогулки" по Хале, мои "родственники" говорил о том, что регенерационные способности халанских организмов очень велики и позволяют им восстанавливать как отдельные ткани, так и целые конечности. Но тогда я не обратил на это должного внимания, не то что сейчас! Я страшно похудел за это время, стал похож на скелет, обтянутый кожей, но нога, моя левая нога, вновь была со мною! Я мог двигать ею, мог шевелить пальцами, сгибать, короче говоря, делать то же самое, что и правой. Мои ноги перестали отличаться одна от другой на одиннадцатый день – они были одинаково истощенными, но главное – одинаково целыми! Для роста новой ноги мой организм использовал сам себя, свои внутренние ресурсы – ткани и накопленную энергию, поэтому-то я так сильно исхудал за это время.

Не могу словами описать ту радость, когда я увидел, что культя на левой ноге начинает увеличиваться в размерах. Мало того что я не умер от потери крови, я не умер и от заражения крови; нагноения тоже не было, меня не растерзал другой хищник – ничего ужасного не случилось! Я был жив, плюс к этому у меня стала восстанавливаться нога. Теперь я осознал, что буду жить полноценной жизнью, и от этого моя любовь к Хале стала еще сильнее. В мире Земли я бы погиб, а если бы меня лечили современные врачи, то за несколько месяцев они бы мне тоже нарастили ногу, но та нога была бы частично искусственной, а не родной. А так я, голодный, всеми покинутый, с постоянной жаждой и голодом, с ног до головы исцарапанный и грязный, возвращался к жизни!

Какой прекрасный организм дала мне Хала! Как я люблю ее за это! И как мне нравится мое дивное халанское тело с такой невероятной внутренней силой!

Я ясно понимал, что мне жизненно необходимы еда и вода, больше, чем когда-либо раньше. Я настолько хотел жить и настолько освободился от родства с людьми, что тогда (тогда, но не сейчас!), увидев человека, я бы мог, наверное, убить и съесть его. Но люди в этот лес, к их счастью (да и к моему, наверное, тоже!) не ходили, вот почему каждый день по нескольку раз, если я думал, что опасных хищников поблизости нет, выбирался из своего укрытия. Я ел листья, плоды и коренья ближайших растений; пил воду из луж, остававшихся после дождей, а потом всегда возвращался в убежище. Это было неполноценное питание, но все же хоть какая-то еда.

Моя нога росла постепенно, но непрерывно, и, когда я смотрел на нее, мне казалось, что я наблюдаю за чудом. Я покинул гостеприимные кусты на одиннадцатый день после ранения, как только понял, что нога уже выросла. Все вокруг я истоптал, объел и повсюду оставил свои запахи – запах грязи и раненого животного. Я переселился на деревья. На них росло множество плодов, которые раньше были недоступны для меня, одноногого, однако теперь я легко взбирался на деревья и насыщался их плодами.

Сочные, вкусные плоды лучше, чем жесткая трава и корни, но все же хуже мяса. Через три дня такой диеты я почувствовал, что силы возвращаются ко мне, и уже на следующий день поймал небольшого зверька. Он был размером с антилопу, я напал на него, прыгнув с дерева, на котором искал плоды. Теперь у меня была настоящая еда – это было мясо. Мне хватило его на два дня, и после такого сытного и полезного пиршества я стал почти похож на себя. У меня наросли мышцы, почти до той величины, которая была раньше, до ранения. Я вновь почувствовал себя сильным и уверенным, а не слабым и больным. Итак, практически через двадцать дней после тяжелейшей раны я почти стал самим собой: на мне не было ни шрама, ни шрамика, ни даже царапины. Я пошел в горы и там встретил своих спутников.

- Мы знаем все, мы следили за тобой и не помогали специально. Хорошо, что ты выкарабкался сам. Это испытание, надеемся, было полезным для тебя.

- Что случилось – то случилось. Ты держался молодцом.

Мы продолжали наше путешествие. Дней через десять-пятнадцать я полностью обрел свою прежнюю силу, став точно таким же, каким был до ранения, но воспоминания об этом речном ужасе и последующем выздоровлении остались со мной и здорово помогли мне в будущем для окончательного формирования моего характера и мировоззрения.

Мы путешествовали дальше – это продолжалось еще несколько месяцев, но все, что имеет начало, имеет и конец. Пора, время пришло, пора, пора прощаться с миром Халы. То, что я испытал здесь, не испытал никто из ныне живущих людей. Я вырос в психическом плане в своих глазах, и процесс становления моей личности, мне кажется, пока продолжается успешно. "Отец" отправил меня назад в тот самый миг, из которого я отправился в путешествие, – и я очутился дома.

После возвращения с Халы я изменился, причем изменился внутренне, и эти изменения были столь велики, что их заметили окружающие. Я стал другим: еще более сильным духом, значительно более уверенным в себе и психически гораздо более устойчивым; я стал по-другому думать и говорить, а также, что еще более важно, по-другому относиться к миру. Отныне я смотрел на людей спокойным, уверенным взглядом, причем немного свысока; при этом я старался не демонстрировать свое внутреннее превосходство ни взглядом, ни жестами, ни поведением в целом. Однако его было трудно скрыть, и при пристальном рассмотрении оно было заметно.

Я стал другим, и жена увидела это в первый же день после моего возвращения, когда я смотрел на нее, на чужого мне человека, который раньше был мне близок по духу и с которым раньше мне часто хотелось делиться сокровенным, – смотрел отстраненно, очень спокойно, равнодушно и свысока. Она лишь частично поняла происшедшие во мне перемены, но все же проплакала эту ночь – ее, конечно, жалко, но что поделаешь?.. Ветер чужого мира, звезды чужой планеты, иная логика и иные чувства плюс моя смерть – как объяснить ей все это?

Хала оказалась полезной школой для моего мировоззрения: оно изменилось, но я пока еще не мог сказать насколько, однако то, что процесс формирования моего нового мировоззрения пошел, я мог сказать с полной уверенностью. Я мыслил шире и свободнее, чем обычный человек, – так было и раньше, и это осталось со мной после Халы, и это было хорошо!

...После возвращения в мир Земли я жил почти так же, как и раньше.

Я получал уважения со стороны окружающих ровно столько, сколько требовал к себе. Я не выпячивал свое превосходство: если человек считает себя сильным, то не будет хвастаться этим, потому что он не думает, а знает, что сильный, и мнение других по этому вопросу мало что значит для него. Теперь я уже мог охватить собой целый город: я стал значительно больше, чем был раньше. Мои силы заметно возросли – я успешно сделал первые шаги по своему пути.

Я мог управлять вещами и ходом событий, но на очень невысоком уровне: однако мне этого хватало, чтобы всегда, когда я этого захочу, выигрывать и в казино, и в карты. Мне пришла в голову мысль, что большинство карточных игр, в которые принято играть на деньги, придуманы шулерами, потому что не вся колода проходит через розыгрыш: "в дурака" не принято играть на деньги потому, что невозможно вбросить хорошую карту "из рукава" – это будет заметно по итогам игры, а вот в покер такое сделать вполне реально.

Азартные игры на деньги для меня – все равно что раскрытая книга с крупным и четким шрифтом. Я легко управлял перемещением карт в колоде и всегда знал, что на руках у игроков; игральные кости катились и останавливались в том положении, в котором я их останавливал; а рулетка вертелась по моим указаниям... Все эти вещи я проделывал, пользуясь своими экстраординарными нечеловеческими способностями; то же самое я мог проделывать и с другими небольшими предметами, которые могли уместиться у меня в руке. Однако на большее меня не хватало: крупные и многокилограммовые объекты были пока еще мне не подвластны, хотя и находились в пределах сферы моего влияния – я мог воздействовать на крупные объекты только в пределах некоторой части их свойств и не более того. ПОКА не более того...

Сколько бы у меня ни было денег, мне всегда их хватало, поэтому я не увлекался выигрышами в казино, а просто, проверив там свои новые способности, "забыл" дорогу туда. Деньги – любопытная категория: чтобы владеть ими и быть ими же довольным, следует заботиться не об их количестве, а о своем мироощущении, и тогда ты будешь счастлив, – в противном же случае ты станешь их рабом, пусть даже важным в глазах окружающих, но все же рабом – рабом денег в душе, как джинн – хотя и могущественный, но по факту раб лампы!

Богатство – это образ мыслей и логика движения денег из кошелька в кошелек, а не размер капитала, которым владеет кто-либо. Я считаю, что ощущение обеспеченности и достатка появляется у человека тогда, когда разницы между ежемесячными (или ежегодными) доходами и расходами за те же периоды являются положительными и постоянно растущими. "Спустить" можно любое количество золота, поэтому постоянно растущее накопление является показателем контроля индивидуума над своими тратами в соответствии с заработками.

Если кто-нибудь сможет отложить по итогам месяца какую-то сумму, равную 100% денег, в следующий месяц – 105%, а затем уже – 110%, то на четвертый месяц он почувствует ощущение достатка, спокойствия и уверенности в своем финансовом будущем. Непотраченные деньги можно использовать позже, на покупку чего-то крупного, но даже такое приобретение не отнимет у человека ощущения внутреннего благополучия, потому что будет совершена спокойно и с четким пониманием соответствия между ценой товара и самим товаром по принципу "дешево-нормально-дорого".

При низких доходах накопление невозможно, потому что деньги полностью тратятся на еду и предметы первой необходимости – в таком случае внутреннее ощущение бедности будет постоянным. Только при средних и высоких заработках можно попытаться стать хозяином расходов, подчинив их своей воле, и почувствовать внутреннее состояние финансовой обеспеченности.

Я и раньше очень спокойно и без зависти к более состоятельным людям относился к золоту, и это мое чувство еще более окрепло после Халы: смерть меняет акценты в жизни на единственно верные, и те, кто, сам того не осознавая, заблуждался в жизни, довольно часто оказываются у разбитого корыта. Жизнь – сложная и веселая штука, для понимания которой просто необходима ее противоположность – ее окончание; смерть на Хале, пусть даже она и произошла как бы не со мной, но все же в какой-то мере произошла со мной, и воспоминание о ней отныне и навсегда будет жить в моей душе, и память о ней будет исподволь, но постоянно влиять на мое мировосприятие.

...Тем временем международная обстановка продолжала ухудшаться: мы стояли на пороге большой войны. Ситуация была столь же напряженной, как и год, и два тому назад, поэтому мы все в определенной мере привыкли и в своей повседневной жизни мало замечали ее. О предстоящей войне говорили везде, но большинство ее не боялось: в целом люди хотели победить противника, ибо уже устали от напряженного ожидания, устали от мира.

Война следует за миром, а мир – за войной; после долгого мира следует большая война: и я, и мой отец, и мой дед жили в мире, лишь изредка прерываемом небольшими (в масштабе всей Галактики) военными конфликтами. Ссорясь друг с другом, постоянно конкурируя между собой и время от времени по-настоящему сражаясь за обладание звездными системами, народы расселились-таки по Галактике, успокоились, начали жить в мире и множиться, пока наконец людей не стало слишком много – больше, чем они привыкли, и вот пришло время убивать и умирать...

Ни я, ни окружающие меня люди – мои друзья, родственники и просто знакомые – не имели четкого представления о предстоящей войне, а из средств массовой информации по-настоящему понять что-либо было невозможно: даже если нечто похожее на правду и встречалось в них, то в оцензуренном и разбавленном всякой чушью виде; а в целом у меня сложилось ощущение, что наши правительства и сами еще не знали, что они будут делать.

Пока еще почти все государства Галактики жили в мире друг с другом, но в мире напряженном и взрывоопасном. И вот однажды я решил испытать свои нечеловеческие силы и попытаться максимально возможно прояснить для себя ситуацию, для чего, по моему мнению, мне нужно было переговорить с главой нашего государства. Конечно же, просто так попасть на прием к нему было очень сложно, поэтому я с любопытством стал использовать свои экстраординарные возможности: я смотрел на сложившуюся ситуацию одновременно и как непосредственный участник, и как наблюдатель со стороны – такое "раздвоение" личности придавало всему процессу какое-то отрешенное спокойствие и философскую направленность вместе с легким налетом нереальности.

Пока что область распространения моего могущества ограничивалась одним городом, но и этого было вполне достаточно: из выпуска новостей я узнал, где находится глава нашего государства, и поехал туда, – дальнейшее было совсем несложно: мысленно я нашел его, проник в его мозг и узнал все, что меня беспокоило.

Необходимо отметить еще вот что: хотя я и мог читать чужие мысли, но все же предпочитал услышать их в разговоре; это было связано с тем, что чтение чужих мыслей до сих пор оставалось для меня непривычным делом: я лишь недавно получил такую способность и поэтому пока предпочитал более привычный вариант передачи информации – словесный.

Я написал главе государства письмо, в котором просил о личной встрече и мимоходом упомянул об одном любопытном случае из его биографии. Суть этого хода заключалась в том, что об упомянутом эпизоде практически никто не знал, кроме самого нашего лидера, и к тому же я описал его с исключительно высокой, просто невероятной точностью. Это мое знание о нем должно было, согласно моим расчетам, настолько заинтересовать его, что он сам пошел бы на контакт со мной и организовал мне личную встречу. Поэтому я совершенно не удивился, когда вскоре ко мне пришли представители спецслужб и начали задавать разные "сложные" вопросы. Главное было сделано – рыба схватила наживку и попалась на крючок, – а вот от моих ответов не зависело ничего, поэтому-то я со спокойной совестью и играл с ними, рассказывая одну фантазию за другой, причем на половину вопросов не ответил вообще, – с тем они и ушли.

Как я и предполагал, офицеры мало что извлекли из рассказанных им сказок и поэтому были готовы снова и снова спрашивать меня, а затем анализировать, собирать информацию обо мне и опять осмысливать, чтобы потом обобщить ее и сделать "многодумные" выводы. Но времени на столь "сложные" изыскания у них не было, потому что в своем письме я написал, что "время не ждет" и что "нужно встретиться быстрее", поставив главу нашего государства в цейтнот: мне хотелось как можно скорее выяснить важные для себя вопросы, а не отвечать на огромное количество их вопросов, и, кроме того, мне было жаль офицеров, мне не хотелось занимать бессмысленной работой служащих из Управления государственной безопасности – пусть занимаются настоящими делами!

Через некоторое время меня вызвали на прием к нашему лидеру. Мы встретились с ним в его кабинете: он сидел в кресле, а за ним, на стене, находились государственный флаг и герб. Комната мне понравилась: просторная и светлая, в ней было очень тихо, и даже большие напольные часы шли беззвучно, а маятник их бесшумно качался из стороны в сторону; свежесть проникала через открытые окна, и запах нагретых солнцем листьев заполнял все помещение. Кроме нас в кабинете никого не было. Мы поприветствовали друг друга, расселись, а затем он сказал:

- Вы прислали мне письмо своеобразного содержания...

Он сделал паузу, давая мне возможность говорить и тем самым, возможно, первым раскрыть свои карты; однако я не напрягал себя подобными размышлениями, поэтому ответил прямо:

- Забудь о письме – это всего лишь повод для встречи. Я пришел к тебе не за этим.

- И чего же ты хочешь?! – он подчеркнул интонацией слово "ты" (ведь раньше он говорил мне "вы"), но не стал продолжать, давая мне возможность раскрыться полностью.

- Я пришел к тебе требовать отчета о предстоящей войне.

Мой собеседник был изумлен: он ждал чего угодно, но только не этого, не в такой прямолинейной форме и не у себя в кабинете от неизвестно кого.

- Требовать отчета?! – выкрикнул он. – У меня?! Да кто ты такой? – от возмущения он даже откинулся назад в кресле.

- Я тот, кто имеет на это право, и тот, кто имеет возможность потребовать исполнения своих приказаний, – ответил я, не меняя позы. – Пока что я по-дружески прошу тебя рассказать мне обо всем.

- Ты что, угрожаешь мне?! – возмутился он. – Ты что, не понимаешь, кто я, а кто ты? Мне же все о тебе рассказали!

Я ничего не ответил, а он, овладев собой и успокоившись, как можно удобнее сел в своем кресле под флагом и гербом и сказал уже вполне спокойным тоном:

- Наш разговор окончен – тобой займутся соответствующие службы.

Уже тогда я не боялся ни людей, ни их угроз; и пусть даже этот человек занимает высокий пост, он все равно остается всего лишь человеком, а значит, существом смертным, подверженным болезням и в большинстве случаев – слабым. На протяжении всего нашего разговора я все так же сидел, как и раньше, спокойно смотря прямо ему в глаза; не "подскакивал" на стуле от реплик собеседника и с любопытством наблюдал за ним. Ну что ж, как я и предполагал, он не пожелал отчитываться передо мною, и его можно понять; однако "понять" не означает "отказаться от своих намерений", сейчас ему не помогут ни высокий пост, ни большая власть. Для начала я довольно грубо "ткнул" в его психику, и она отозвалась каскадом образов и звуков. Собеседник даже дернулся и, округлив глаза, уставился на меня.

- Сделать еще раз, или ты уже все понял? – мягко спросил я.

Я повторил операцию, только жестче и грубее: в его глазах промелькнуло безумие.

- Верь мне, я – твой друг и никому не хочу зла.

После всех этих операций он стал в моих глазах маленьким и растерянным, как побитый котенок. Мне стало жалко его: зачем я так сильно "ткнул" в него второй раз? Одного было бы вполне достаточно (это моя ошибка: я еще недостаточно качественно использую свое могущество, и мне еще многому надо учиться); а пока я аккуратно расслабил и успокоил его психику, сделав его более доверчивым и дружелюбным по отношению ко мне.

- Поверь мне, просто поверь мне – и ничего больше, – уговаривал я. – Ведь ты веришь мне? – спросил я.

- Я совсем не знаю тебя, – с трудом выговорил он, – но почему-то мне кажется, что тебе можно доверять.

- Ну вот и хорошо! – обрадовался я тому, что мое вмешательство в его душу прошло успешно. – А теперь сядь и расскажи мне о предстоящей войне.

- Какой войне? – он сел, но не забыл изобразить на лице изумление – какой упрямый и ловкий малый!

Из его мыслей я знал, что война – дело решенное, хотя народу пока ничего не объявили потому, что было еще слишком рано. Он сопротивляется, он пытается обмануть меня, прикинувшись ничего не знающим человеком, но я-то знаю, что это не так! Давить на него я уже не хотел – надо как-то решать проблему по-дружески, поэтому я еще больше расслабил его психику, аккуратно подавив в ней оставшиеся очаги сопротивления, и сказал:

- Зачем ты пытаешься обмануть меня? Обманывать – нехорошо, – продолжал убеждать его я. – Мне всего лишь нужны подробности, а ситуацию в целом я и так знаю.

После вторичной обработки собеседник стал вполне податливым, поэтому без особого сопротивления сдался и принялся в свою очередь убеждать меня:

- Ты требуешь от меня разглашения государственной тайны, но это невозможно, ведь я давал присягу на верность своему народу! То, что ты хочешь, чтобы я сделал, называется преступлением, а я не желаю быть преступником/

- Все это мелочи: тайна, присяга, преступление, твоя жизнь, да и моя жизнь тоже, – все это мелочи, причем несущественные с точки зрения истории и наших с тобой принципиальных отличий. Ты кто?

- Как «кто»? – удивился он и с гордостью продолжил: – Я – самое главное лицо в нашем государстве!

- Это вторичное, – начал расставлять акценты я, – а первичное ты – человек.

Он долго сомневался, задавать ли ему следующий вопрос, но, наконец, успокоенный моим поведением и явно дружелюбным тоном, решился:

Он испугался собственной дерзости, вспомнив ту боль, которую я с такой легкостью причинил ему недавно, поэтому, задав вопрос испуганно и как-то сжавшись будто перед ответным ударом взглянул на меня.

- Частично – человек, – ответил я, – но лишь частично... – и многозначительно поднял глаза к потолку. Из его мыслей я заключил, что он понял меня правильно: я намекал на свою связь со сверхъестественными силами.

Собеседник убедился, что наказывать его не будут, потому что не за что, ведь он задал естественный вопрос и получил на него ответ, – и поэтому, что было логично, попросил подтверждения моих слов.

- А у тебя есть доказательства? – уже не так испуганно и с исключительным интересом спросил он.

- Да, – однозначно ответил я. – Но какие бы доказательства я ни предъявил тебе, ты как разумный человек всегда найдешь им какие-нибудь правдоподобные объяснения из повседневной жизни. Получается, что я буду раз за разом предъявлять тебе доказательства, а ты будешь "пробовать их на вкус"?! Весело, но правила игры устанавливаю я, поэтому доказательством будет следующее: сегодня ты умрешь.

- Как же так?! – глава государства достаточно сильно испугался, но, надо отдать ему должное, не потерял способности рассуждать логически. – Какое же это доказательство: если я умру, что маловероятно, то кому ты будешь доказывать свое, – тут он посмотрел на потолок, – происхождение?

Никаких доказательств я, конечно же, предъявлять ему не собирался: незачем унижаться перед обычным человеком; при всем этом я почти исчерпал свои возможности управлять его психикой, поэтому от дальнейшего убеждения отказался и предоставил разговор самому себе, будь что будет: скажет – не скажет... как получится.

- Либо ты веришь мне и тогда говоришь со мной, либо не веришь и тогда умираешь.

Собеседник надолго задумался. Я снова постарался скорректировать его ощущения так, чтобы он поверил мне, во время паузы в разговоре гася возникающие в процессе его мышления негативные эмоции.

- Ты такой же человек, как и все, признайся в этом, и тогда я поверю тебе, – произнес наконец он.

- Конечно такой же! А какой же еще? – засмеялся я. – Я пошутил, но пошутил так, чтобы помочь тебе преодолеть предрассудки: тебе будет гораздо проще выдавать государственную тайну, предполагая, что я как-то связан с небесными силами.

- А ты уже обо всем подумал! – восхитился он. – А то я сначала даже частично поверил тебе, ведь ты так убедительно смотрел на потолок! – засмеялся и мой собеседник, хотя в душе он чувствовал, что со мной не все так просто и однозначно: все-таки я его каким-то образом ударил в мозг, причем два раза. Поразмыслив еще немного, глава государства принял наилучшее решение: я – человек, но из моих ежовых рукавиц ему, похоже, не выбраться, поэтому пора прекращать упираться, чтобы не сделать себе еще хуже.

- Хорошо, я расскажу тебе, но обещай никому больше не говорить об этом, а еще лучше – поклянись.

- Еще чего! – ответил я; похоже на то, что я выиграл, но я не собирался ограничивать свое будущее, поэтому и пояснил: – Клятва для меня – не мелочь, я не нарушу своего обещания и поэтому не желаю ограничивать себя в использовании полученной от тебя информации.

- С тобой невозможно иметь дело... – глава государства махнул на все рукой, будь что будет: он уже уступил один раз, признав, что война предстоит, почему бы ему не уступить и второй? – Но мне нужно будет подготовиться к столь серьезному разговору, поэтому подожди немного, в свое время тебя вызовут ко мне.

Мы встали, попрощались, и я собрался уходить.

- Погоди, – крикнул он мне вслед, – а ты не боишься, что тебе придется слишком долго ждать?

- Нет, – улыбнулся я, – ибо, когда истощится мое терпение, я устрою тебе долгую, мучительную жизнь, и ты захочешь в ад, потому что там тебе будет лучше, чем здесь.

По моему мнению, я напугал его достаточно, чтобы он не тянул резину, поэтому со спокойной душой вышел из кабинета.

Через несколько дней мы снова встретились. Он ждал меня в парке, который раскинулся возле его резиденции, кроме нас там не было никого. Мы разговаривали, а вокруг нас возвышались деревья. Он решился высказать мне все – я видел это по его глазам и то же самое читал в его душе. Итак, предварительный обмен любезностями закончился, и собеседник принялся говорить, а я молча слушал его, боясь помешать ему, сбить его с мысли.

- Ради тебя я нарушаю все законы, – начал он, – но ты не обыкновенный человек, поэтому, как мне кажется, я поступаю правильно. Ты спрашивал меня о предстоящей войне, но, чтобы ответить тебе и чтобы ты правильно понял меня, нам придется вспомнить историю.

Дело в том, что грядущая война будет чрезвычайно кровопролитной, – даже более кровопролитной, чем Марсианская; а она в свою очередь напрямую связана с событиями, происходившими в далеком ХХ веке.

До ХХ века люди воевали, как обычно – против вражеских армий, захватывали территории соседей, и как само собой разумеющееся это сопровождалось гибелью определенной части (но не всего!) мирного населения. Большинство войн имело главной целью захват территории или же какие-нибудь другие экономические выгоды – если бы этих целей можно было добиться мирным путем, то никто не воевал бы!

В ХХ веке наряду с обычными войнами впервые в истории человечества была создана специальная отрасль промышленности, основной задачей которой было уничтожение людей. Освенцим – страшный символ той технологии. Если, к примеру, гильотина или же виселица тоже являются символами технологии лишения человека жизни, то попадет ли человек на виселицу, по большому счету зависит от поведения самого человека: будет ли данный человек существовать или же нет, в каждом конкретном случае зависит именно от поведения самого человека, а не от того, каков он есть, – и это принципиально отличается от причины, по которой люди попадали в Освенцим. В обычном обществе место человека в тюрьме ли, в больнице или же среди обычных людей зависит от поведения самого человека: преступник, к примеру, не родился вором или бандитом, а родился человеком, и судят его за поступки, которые он совершил; в дальнейшем, исполнив судебное решение (к примеру, отсидев свой срок в тюрьме), с точки зрения общества преступник становится бывшим преступником, а следовательно, обычным гражданином. Таким образом, в основном люди не наказывают друг друга самым жестоким способом – смертью – только за то, что кто-то такой, а не другой. Естественно, существуют и исключения, но они лишь подтверждают правило: в обычном современном обществе, в мирное время, из-за национальных или же расовых отличий государство систематически никого не лишает жизни.

Мы не рассматриваем войну, когда вполне возможны и вероятны убийства без суда и следствия, а только лишь согласно пониманию обстановки солдатами – тогда возможно все, ибо понимание окружающей действительности и осознание себя в ней зависят от культурного уровня, обычаев, степени усталости и определенных случайных событий, происшедших в жизни каждого индивидуума (вроде гибели друга или плохих новостей из дома), а значит, поведение отдельных солдат на войне не может служить мерилом отношения всего общества в целом. К примеру, если военные расстреляли кого-либо не своей национальности, то это отнюдь не означает, что несчастного убили из-за его национальной принадлежности, хотя возможно и такое. И тем более нельзя говорить о том, что государство, к которому принадлежат эти солдаты, в целом расистски относится ко всему народу, чьего представителя в данном конкретном эпизоде лишили жизни на войне. В противоположность войне в системе нацистских фабрик смерти люди в мирное время уничтожались по расовым признакам, а не за свои поступки, поэтому организаторы такой технологии были признаны преступниками и осуждены – и это правильно; они, кстати говоря, были осуждены и за массовое уничтожение людей, и за то, что принципы, по которым они делали это, были неприемлемы для остального человечества. Система лагерей смерти задумывалась в мирное время и осуществлялась тоже преимущественно в мирное время и с мирным населением, и мы, далекие потомки тех людей, помним о том, что это была технология уничтожения больших масс именно мирных людей и при том исключительно по национальному признаку. Этот ужас впервые случился в далеком ХХ веке, и люди попытались забыть о нем, вычеркнув его из памяти, но спираль развития сделала круг – и неожиданно для себя человечество очутилось перед страшной необходимостью...

После уничтожения той человеконенавистнической системы и осуждения ее идеологии, еще тогда, в ХХ веке, люди вышли в Космос, впервые познав межпланетную пустоту и твердь иных планет.

В последующих столетиях они закрепились на Луне, создав несколько постоянных баз с постоянно меняющимся населением. Лунная гравитация, составляющая 17% от земной, губительно действовала на мышцы и, следовательно, здоровье людей в целом, поэтому обычный срок работы вахтовым методом там составлял от полугода до года. Из-за этого Луна не могла быть площадкой для освоения Космоса – такой площадкой для людей стал холодный Марс. На нем были вода и необходимые полезные ископаемые, а сила гравитации равнялась 38% от земной, поэтому люди могли там жить и растить детей. Рожденных и выросших на Марсе стали называть марсианами. Жаркий Меркурий был освоен не землянами, а марсианами, потому что на обеих планетах была одинаковая сила гравитации.

Луна являлась спутником Земли, но колонизировалась она с Марса, а не с Земли. Небольшая сила тяжести препятствовала широкому расселению марсиан на Луне, хотя было достаточно много марсиан, родившихся на Луне.

Параллельно с освоением Меркурия и Луны марсиане начали активную колонизацию Солнечной системы: они обживали крупные астероиды, а также спутники Юпитера и Сатурна. Марсиане даже на спутниках Урана и Нептуна смогли создать базы с постоянно меняющимся населением.

На всех внеземных поселениях была пониженная по сравнению с земной сила тяжести; кроме того, марсиане получали больше излучения из Космоса, чем остальные земляне: они облучались при космических перелетах, а также во время работы в скафандрах вне подземных городов.

Это было время интенсивного расселения марсиан, оживлявших планеты и астероиды. На многих из них появилась атмосфера земного типа, после чего были завезены растения, насекомые, рыбы, птицы и звери.

Тогда же люди смогли преобразовать атмосферу Венеры в земной тип и, сбросив несколько ледяных астероидов, напоить планету. Сила гравитации на Венере равнялась 90% от земной, поэтому марсианам было очень трудно там жить, а вот земляне чувствовали себя очень хорошо. Венера стала второй Землей – прекрасной, зелено-голубой планетой, полной жизни и надежд.

Люди трудились вместе с марсианами и в открытом Космосе, и на небесных телах, работали бок о бок, обустраивая Солнечную систему, но предпочитали жить и работать на Венере, а марсиане – на всех остальных планетах, а также их спутниках и астероидах.

Крупнейшими центрами внеземной цивилизации человечества стали три планеты: Венера, Марс и Меркурий. На Меркурии имелись все условия для развития промышленности: отсутствие атмосферы и как следствие отсутствие коррозии; небольшая сила тяжести, а значит, там требовались менее мощные машины, нежели на Земле или же Венере; и, наконец, неподалеку от него был расположен колоссальный источник возобновляемой энергии – Солнце. Венера, как и Земля, активно производила сельскохозяйственную и промышленную продукцию. В целом каждая планета полностью обеспечивала себя всем необходимым, аналогом той системы может служить натуральное хозяйство. Приблизительно четверть человечества жило вне Земли и Венеры, из около 60% – непосредственно на Марсе и 30% на Меркурии.

На новых планетах развивалась своя самобытная культура, строились университеты и научные центры. Корабли летали между планетами, люди с разных планет общались между собой – жизнь в Солнечной системе дала новый толчок всестороннему развитию человечества, и это было прекрасно!

Через тысячелетия после первоначального расселения человечества образовалось два типа людей: первый – жители Земли и Венеры, второй – жители Марса, Меркурия и всей остальной Солнечной системы. Земляне крупнее и сильнее марсиан, которые походили на пигмеев Африки.

Поколение сменялось поколением, и вот однажды встал вопрос: а являются ли марсиане людьми, то есть принадлежат ли к виду «человек разумный»? Вопрос был более чем просто серьезным и возник не на пустом месте. Чтобы разрешить его, многократно проводились комплексные биологические исследования самыми авторитетными организациями. Но они не смогли решить эту проблему: сложные биологические выкладки не давали окончательного ответа и не рассеивали всех сомнений. И до сих пор, как и тогда, существует два мнения: одни ученые считают марсиан людьми, а другие – нет. Часть ученых предполагает, что марсиане принадлежали к подвиду «человека разумного», хотя значительное количество авторитетных специалистов как в прошлом, так и сегодня являются противниками этого мнения. Короче говоря, тебе все это известно, вы проходили это в школе: да, у марсиан были отличия от людей и на генном уровне, и во внутреннем и внешнем строении; правда, отличия-то были, но были ли они столь кардинальными? Ведь человеческие расы тоже отличаются друг от друга, но при этом все они являются людьми.

Но тогда, много веков назад, сложилось общественное мнение, что марсиане – не люди, раз не удалось доказать обратное однозначно, и поэтому все последующие исследования потеряли смысл – перед человечеством замаячил призрак чудовищной войны. Дальнейшие события уже не зависели ни от воли отдельных политиков, ни от воли людей, – они стали развиваться по самому экстремальному варианту: всем – и землянам, и марсианам – стало понятно, что существование человечества находится под угрозой, и сквозь туман веков всплыл образ символа технологии уничтожения людей – Освенцима, – война с целью уничтожения по видовым признакам стала реальностью.

И война началась – война миров, война отличных друг от друга разумных видов, ярость и бесчеловечная жестокость битв стали абсолютными: превзойти этот уровень в принципе невозможно – можно только лишь повторить его. С Земли и Венеры уходили военные эскадры – они сражались с марсианами за контроль над Космосом и победили, но обе планеты не избежали тяжести разрывов термоядерных бомб: десятки ракет марсиан успешно пробились сквозь оборону планет и, пройдя сквозь их атмосферы, сравняли с землей несколько промышленных районов. Первой под удар землян попала Луна – ее население погибло полностью: война велась с использованием термоядерных ракет большой мощности, в плен не брали ни те, ни другие, – казалось, наступил конец света. В то же время все марсиане, которые имели несчастье находиться на Земле или Венере, были убиты, точно так же жители Марса и Меркурия поступили с землянами: плен в такой войне означал неизбежную смерть. Пленных расстреливали и закапывали на месте, не теряя времени на пытки и редко когда издеваясь над ними перед смертью.

Рабочие трудились, не жалея сил, и умирали на своих рабочих местах, солдаты сражались с бешенством обреченных; практически все промышленное производство воюющих сторон выдавало исключительно продукцию военного назначения – для населения не выпускалось ничего, только средства личной гигиены и тому подобные мелочи. За мелкие уголовные преступления типа краж личного имущества и хулиганства суды посылали на принудительные работы, на которых мастера и бригадиры с ведома и по прямому указанию руководства страны и своих предприятий невыполнимыми нормами и жестоким обращением доводили несчастных жуликов до смерти, а за более тяжелые преступления – крупные кражи, грабежи, убийства и саботаж – карательные органы расстреливали быстро и без жалости. В такой ужасной обстановке жили и трудились земляне и марсиане – они были в постоянном беспокойстве за сыновей, сражавшихся в космосе, и в каждодневном выматывающем душу ожидании ядерного взрыва над головой...

А тем временем первый этап войны завершился и начался второй: окрыленные победой эскадры землян обрушили ливень термоядерных ракет на Марс и Меркурий; они разрывали в клочья астероиды и сжигали спутники Юпитера; после чего настала очередь спутников Сатурна и небольших баз возле Урана и Нептуна. Население Меркурия погибло в первую очередь, следом за ним был полностью опустошен Марс, а затем обезлюдели, превращенные в радиоактивные пустыни, карликовые планеты и крупные небесные тела: победители применили ковровое ракетометание, словно огненным плащом накрывая несчастные миры клубящимся пламенем ядерных взрывов.

Около 34% человечества погибло в той войне, земляне потеряли около 6%, а остальные 28% составили марсиане.

Значительная часть промышленных объектов лежала в руинах, но большую часть культурного наследия человечества удалось спасти: это стало возможным благодаря огромным подземным хранилищам, вместившим бесчисленные творческие труды прошедших эпох. Больше всего пострадали наземные памятники архитектуры: ядерное пламя не щадило ничего, а марсиане (как, впрочем, и земляне) направляли свои ракеты на промышленные центры, нисколько не заботясь о том, что там же находятся и крупнейшие памятники зодчества. Привычно, как всегда, выдержали испытание временем египетские пирамиды: эти каменные исполины не подвергались прямому ядерному удару, а ударные волны отдаленных ядерных взрывов не причинили им вреда.

Все марсиане погибли, кроме тех, кто умер позже от последствий или во время опытов, которым их подвергали ученые, – естественным образом никто из марсиан не умер. Многие и сейчас полагают, что это был второй виток спирали после Освенцима, когда одни люди уничтожали других не за их поступки, а по определенным национальным и, возможно, видовым признакам, – но большинство современников все же не считает марсиан людьми. Клеймо "мутанты" так и осталось на марсианах, хотя, может быть, они и не заслуживали этого.

Вспоминаем историю дальше: до того как межзвездные перелеты стали реальностью, Солнечная система практически не заселялась: это было связано с тем, что потенциальные колонисты боялись разделить судьбу марсиан, а также с сильной радиоактивной зараженностью планет и оставшихся астероидов. Прошли века, и радиоактивный фон на всех пострадавших небесных телах пришел в норму – можно было вновь начинать осваивать эти миры, но люди все равно опасались оказаться на месте марсиан – и правильно делали!

К звездной эпохе человечество по-настоящему заселило только Венеру, а на Меркурии, Марсе и прочих крупных и мелких объектах Солнечной системы существовали лишь небольшие базы, обслуживающий персонал которых работал исключительно вахтовым методом с обязательным периодическим отдыхом на Земле. Но века шли – технология развивалась, и наконец пришло время межзвездных перелетов – сначала редких, продолжительных и ненадежных, а потом уже все более быстрых, комфортных и успешных.

Настала звездная эпоха – мы устремились к другим солнцам, предпочитая осваивать новые звездные системы, но никак не родную Солнечную. И это естественно, ибо у других звезд люди выбирали для заселения планеты, аналогичные Земле, как минимум по силе тяжести, чего нельзя сказать о близких к Земле планетах земной группы. Два раза после Марсианской войны человечество игнорировало Солнечную систему: первый раз из-за боязни быть в будущем уничтоженным, как марсиане, и второй раз из-за недостаточной комфортности старых, знакомых еще с седой древности планет. А вот когда люди создали технологию искусственного создания небесных тел, было решено оставить все планеты и астероиды Солнечной системы в неприкосновенности, а преобразовывать только планеты других звездных систем. И так, в третий раз, миры нашей Родины были обойдены массовой колонизацией, оставшись в своем почти первозданном виде.

С изобретением установок по созданию искусственной силы тяжести быстрыми темпами был освоен только Меркурий, как и прежде, в роли планеты-завода, а также заселены остальные небесные тела Солнечной системы. Технологии межпланетных и межзвездных перелетов развились настолько, что только тогда, через много веков после окончания Марсианской войны, поселенцы перестали бояться превратиться в таких же же, как марсиане, а затем и повторить их судьбу. Колонисты начали безбоязненно жить, работать и растить детей на всех пригодных для этого планетах, спутниках и астероидах Солнечной системы. С тех давних времен она не претерпела сколько-нибудь значительных изменений, оставшись такой и до наших дней.

Тем временем люди расселились по всей Галактике и принялись создавать искусственные планетарные системы одну за другой, а впоследствии и заселять их. Это было время Великого Освоения Галактики, и сейчас оно заканчивается, заканчивается первой большой войной за передел существующего мира. И во времена Великого Освоения люди время от времени воевали друг с другом, но то были войны локальные (хотя в то время человечество впервые стало уничтожать население обитаемых звездных систем основным оружием). И вот мы с тобой пришли к сегодняшнему дню...

Еще несколько веков назад все военные космические корабли были оснащены так называемым «основным оружием», с течением времени оно совершенствовалось, приобретая все большую разрушающую силу и легкость в использовании. Ты знаешь, что оно преобразует массу, находящуюся в точке взрыва, и поэтому потенциально разрушительная сила такого оружия чрезвычайно, можно даже сказать, исключительно велика: один корабль (если ему не будут противодействовать) вполне способен уничтожать планетарные системы одну за другой, и в перспективе существенная часть Галактика может обезлюдеть. Однако всю Галактику один корабль "охватить" не сможет, ибо у экипажа просто-напросто не хватит на это времени, а у самого оружия – технического ресурса. Кроме всего прочего нужно не забывать о том, что сила одного взрыва, создаваемого основным оружием, потенциально ничем не ограничена!

Зачем ведется обычная война? Она ведется с целью обогащения, для чего требуется нанести поражение врагу и захватить часть или же всю его территорию; а можно и не захватывать ничего, но подписать по итогам войны выгодный победителю мирный договор, и это тоже может являться одним из путей обогащения государства.

Попытаемся представить себе современную войну. Пусть у нас есть идеальный случай, когда военные корабли за все время сражений никоим образом ни разу не заденут ни одну планетарную систему; пусть тогда одна из сторон добивается превосходства в Космосе и начинает высаживать десант. Захват планетарной системы с населением около нескольких триллионов человек – сложная задача, которая потребует от нападающей стороны больших жертв. Но допустим, что высадка прошла успешно и территория захвачена, тогда получается результат, аналогичный результату предыдущих войн на Земле: ценой больших потерь захватывается территория, что наиболее вероятно, с враждебно настроенным населением, а это означает наличие для завоевателя в будущем проблем типа беспорядков, саботажа; вялого, скрытого невоенного сопротивления и сепаратизма. Наиболее желаемый вариант для агрессора – это наличие на вновь завоеванных землях или малокультурного населения с низкой численностью (для более безболезненного введения покоренных народов под влияние победившего этноса), или же полное отсутствие какого-либо населения вообще, что для будущего также выглядит неплохо.

Но Галактика – это не Земля до космической эпохи: они значительно отличаются друг от друга как размерами, так и применяемыми технологиями. Плотность населения на нашем звездном острове достаточно высока; уровни общественного развития народов различаются, но не столь значительно, как, например, у России и народов Сибири во времена русских землепроходцев или же у стран Евразии и Америки с Океанией во время эпохи Великих географических открытий, – сейчас мы все достаточно цивилизованны.

Ты знаешь, что так было и во всех предыдущих звездных войнах: население планет гибло, а потом следовал захват территории. Ты сам знаешь, что тот идеальный вариант не сработает, потому что если целенаправленно не нападать на планетарную систему, то войну можно будет продолжать практически до бесконечности: даже если уничтожить весь звездный флот противника, враг все равно через какое-то время сможет построить новый, а если победить и его, то неприятель, имея незахваченные планеты, сможет вновь и вновь строить космические крейсеры, и так до бесконечности. Получается, что, захватив господство в Космосе, обязательно следует высаживать десант, что означает потери атакующей стороны порядка нескольких сотен миллиардов человек на одну обычную планетарную систему – а это очень много, притом, что в боях погибнет значительная часть населения захватываемой планетарной системы; к тому же, учитывая огромную поражающую способность ручного оружия звездной пехоты, будут разрушены промышленные предприятия, жилые здания и сельскохозяйственные постройки, в результате чего на завоеванной территории разразятся эпидемии, будет голод, а в зимнее время года люди будут умирать еще и от холода. И весь этот ужас приведет к гибели большей части мирного населения планеты... Так не проще ли решить все дело одним ударом: один выстрел – и погибает все население на планетах, а захватчик получает готовую для заселения территорию, которую нужно лишь очистить от последствий этого выстрела: закопать мертвых, разобрать обломки зданий и сооружений и подчистить рельеф, – а с этим прекрасно может справиться современная строительная техника! Единственный недостаток такого способа ведения войны заключается в том, что погибнут культурные ценности, но, как ни прискорбно это осознавать, они всегда гибнут во времена всех войн. В прошлом уже были попытки брать штурмом планетарные системы, но потом человечество отказалось от них: захват с помощью основного оружия происходит быстрее – со столь же высокими потерями для защитников, однако гораздо проще для нападающего звездного флота, и это несомненный плюс для агрессора. Теперь ты, я надеюсь, понял, почему идеальный вариант ведения войны, без атаки планет основным оружием, невероятен. Технология войны диктует нам способ поведения: так, с изобретением пулемета, пехота перестала перемещаться по полю сражения в вертикальном положении и "вжалась" в землю, а мы, современные люди, как рабы военной технологии вынуждены молча принимать ее, но как пользователи этой же самой военной технологии мы обязаны воспользоваться теми результатами, которые она дает победителю.

Итак, у нас, у людей, сегодня есть только один способ ведения войны – пробить оборону звездного флота противника с последующей атакой из Космоса вражеских планетарных систем. В настоящее время на вооружении у государств находятся триллионы и квадриллионы боевых звездолетов, поэтому в момент крупного военного столкновения гибель многих планетарных систем является неизбежной реальностью, причем от личного желания пилотов в данном случае не зависит ничего!

А теперь представь, что какой-нибудь народ, втянутый в войну, полностью погибнет – это вполне реально, но для цивилизованных людей, каковыми мы все считаем себя, неприемлемо. Это неприемлемо не потому, что кому-то "жалко" погибший народ – нет, нас слишком много в этой Галактике, чтобы кого-нибудь "жалеть", – все дело заключается в собственном эгоизме: в том, что победивший в одной войне народ может стать когда-нибудь побежденным в последующей войне и у него совершенно нет никакого желания погибать так же, как погиб его противник в прошлый раз. Во время войны народы полностью погибать не должны: этот правильный принцип гарантирует продолжение существования всем народам, независимо от исхода вооруженной борьбы между ними.

Сегодня крупнейшие и сильнейшие государства Галактики уже договорились о принципах ведения космической войны, но еще не сообщили их всему человечеству: мы определили минимальную границу уничтожения для каждого народа – если какой-либо народ в результате войны уменьшит свою численность ниже определенного нами минимума, то это будет являться преступлением против человечества. Минимальная граница – количество людей, оставшихся в живых, после войны; это число у большинства крупных народов колеблется от 3% до 8–9%, а у некоторых небольших народов превышает 90% и зависит от первоначальной численности народа, размера занимаемой им территории, национальных, религиозных и культурных особенностей. Никто не утверждает, что во время войны численность данного народа будет обязательно уменьшена до минимальной границы, – нет, просто минимальная граница отделяет преступление против человечества от простой войны, только и всего; таким образом, всем народам гарантируется существование даже после жестокой галактической войны.

Мы, самые мощные государства в Галактике, уже разделили ее – мы решили, какое государство, где и сколько получит территории: практически это будут территории с погибшим населением, хотя оставшихся там в живых мирных жителей, конечно же, никто добивать не станет. Таким образом, мощные государства будут усиливаться за счет слабых, хотя мы не забыли ни мелкие государства, ни нейтральные – в отношении каждого народа и каждого государства мы решали отдельно: учитывали как технологический, так и культурный аспект, а также их исторические корни; кстати говоря, некоторые народы и государства, которые не будут участвовать в предстоящей войне, увеличить свою территорию именно благодаря своему вкладу в общечеловеческую культуру и (или) своему значению в общечеловеческой истории.

Согласно расчетам наших экспертов, с которыми мы согласились, в целом за время войны возможна гибель от 40 до 90% человечества – цифра огромная, но и война предстоит за передел всей Галактики. В течение многих веков после Марсианской войны человечество не знало таких потерь.

Итак, суммируя сказанное, подытоживаем: цель войны – обогащение, средство – захват территории, неизбежный фактор – практически полная гибель мирного населения на завоеванных землях. Ну а колоссальные потери человечества в определенной мере роднят предстоящую войну с Марсианской.

- Очень хорошая речь, – подумав, сказал я, – но это лишь часть правды. А теперь послушай, какова может быть логика населения подвергшихся нападению государств.

Раньше мировая война велась между двумя группами самых мощных держав за господство над остальным миром – сейчас же может начаться война между самыми сильными государствами и остальным миром, в результате чего сильный станет еще сильнее, а слабый – еще слабее. Уничтожение большого количества мирного населения в условиях ограниченности жизненного пространства Галактики и нежелание сильнейших государств ограничивать себя в потреблении является целью предстоящей войны и условием дальнейшей экспансии победителей – так оценят будущую войну наши противники. И от этих обвинений нам не откреститься никогда – вот что ты должен был мне сказать, но не сказал. Нам следует обязательно выигрывать, ибо только тогда вы, главы государств и ваши помощники, не будете осуждены на смертную казнь (а вы вполне ее заслуживаете по логике наших будущих противников); ну а если мы все-таки проиграем, то наши победители на трибунале разъяснят вам, подсудимым, очень подробно, и преступность ваших замыслов, и бесчеловечность вашей логики, и многое-многое другое, а потом еще долго будут проклинать вас – да и нас, рядовых исполнителей, тоже – веками!

Однако предотвратить предстоящую войну можно, для чего следует: во-первых, обуздать финансовые интересы гигантских государствообразующих корпораций; во-вторых, нужно все усилия направить не на разрушение, а на созидание – на приведение в порядок захолустных планетарных систем, и тогда появятся новые жизненные пространства для все увеличивающегося в численности человечества; в-третьих, надо чуть меньше тратить самым богатым, оставив кое-что самым бедным; и в-четвертых, всем нам необходимо чуть меньше думать о своей исключительности по сравнению с другими: другие тоже важны, несмотря на то что они – другие. Даже когда под ударами нашего звездного флота будут гибнуть представители иных культур, следует помнить, что будущее покрыто мраком. И что ждет людей в тумане веков? – кто знает... и поэтому вполне может быть, что с исторической точки зрения наша победа – это временное явление, которое осудят потомки, а сами мы будем казаться им моральными уродами, не понимавшими очевидных истин.

По моему мнению, целью предстоящей войны является захват территории с тотальным уничтожением на ней мирного населения, а в целом война, как обычно – средство обогащения одних за счет других, плюс к тому – распространение культуры победителей на еще большей территории (нечто вроде кровавой культурно-религиозной экспансии), – и не надо говорить мне красивую полуправду! Да, ты прав, технология войны определяет саму войну, и современные технологии позволяют достичь поставленных задач: по итогам предстоящей войны победители имеют реальный шанс получить планеты без побежденных, на которых в перспективе будут жить только они сами... И, как ни горько осознавать, все это становится возможным благодаря современной технологии ведения войны.

Продолжу дальше: я знаю, сколько вы планируете оставить в живых от каждого народа и почему, знаю также, что вы учитывали расовые, религиозные и культурные отличия, ибо раз они есть, то их нужно учитывать: кто-то будет жить благодаря своей культурной принадлежности и (или) национальности, а кто-то из-за этого же будет обречен на гибель. Никто из вас не говорит ни о расизме, ни о нацизме, ни о фашизме, ни о социальном дарвинизме, но «по умолчанию» элементы всех этих теорий будут присутствовать в предстоящей войне. Кроме того (и это исключительно важно!), мы помним Марсианскую войну, и поэтому мысль о том, что часть людей уже почти не принадлежит нашему виду, также постоянно присутствует «по умолчанию» во всех ваших рассуждениях. Сейчас эта мысль не имеет под собой научно подтвержденных фактов, а имеет лишь подозрения; к тому же Марсианская война подготовила все последующие поколения человечества к возможным колоссальным потерям, и поэтому жестокость предстоящей войны нас, будущих победителей, не пугает: я знаю, что вы планируете уничтожение самое меньшее 70% численности населения, а в целом война, по вашим оценкам, будет стоить человечеству от 75 до 90% численности; к тому же и по общественному мнению, и по мнению ваших экспертов, людей в Галактике просто неимоверное количество, поэтому военными методами вы стараетесь кроме всего прочего отрегулировать численность населения. Но эксперты, как и общественное мнение, могут ошибаться: они не знают будущего, может быть, через век-другой после окончания предстоящей бойни людей в Галактике будет жить на порядок больше, чем сейчас, и жить они будут в мире и покое.

Предстоящая война будет технологической, исключительно безжалостной, но очень спокойной в психологическом плане, ибо бойцы будут разделены световыми часами: ни стонов, ни крови, ни страданий никто не услышит и не увидит. Технология ведения войны определяется машинами и механизмами, используемыми в ней, которые в свою очередь определяют ее внутреннюю логику в большинстве случаев, но не всегда: и раньше люди сражались между звезд, и раньше они уничтожали мирное население на планетах – так будет и после этой войны, но целью всех предыдущих войн являлась все-таки победа и связанные с ней материальные выгоды, а вот будущая война, по мнению наших противников, имеет совершенно другую внутреннюю логику, чем прошлые и будущие обычные войны, и это роднит ее с войнами на уничтожение: победа, капитуляция или же контрибуция – все эти мелочи не интересуют агрессоров, в данном случае нас с тобой; уничтожение большого количества людей по определенным, заранее выбранным критериям – вот страшная цель предстоящей войны.

И если мы, потенциальные победители, скажем, что предстоящая война является просто исключительно большой войной, которая ведется оружием массового уничтожения, то наши противники возразят: мол, это геноцид их народов, – и обе стороны одновременно будут и правы и неправы. У каждого своя правда: правда волка не равна правде овцы.

- Я еще не владею временем, чтобы ответить на такой вопрос. Через сто, двести или же триста лет после этой войны люди поймут, что она представляла собой в действительности. Будущие огромные потери лет через 50 восполнятся, а через века перестанут казаться чем-либо значительным и тем более уникальным.

Представь себе, что будут воевать сотни галактик, населенных людьми, – жертв будет еще больше. Существует мнение, что потери в предстоящей войне покажутся нашим потомкам совсем незначительными. Война есть война: численность участников и общее количество погибших являются важными величинами, но еще более важными являются относительные показатели, и по этому параметру будущая война еще долго будет ходить в кошмарных лидерах. А погибшие... В последней войне счет жертв шел уже на триллионы, и это мало кого обеспокоило, а ведь большую часть времени существования человечества его численность не превышала миллиарда, при том, что на заре времен она исчислялась всего несколькими миллионами.

Война – зло, но зло иногда необходимое. Лучше, чтобы всегда был мир, но так не бывает. Если бы не было войн, то... Я хотел сказать, что если бы не было войн, то люди до сих пор мирно жили бы в каменном веке, однако я считаю эту мысль в корне неверной: прогресс не стимулируется войной, движение вперед обусловлено творчеством и созидательным трудом людей, а если иногда проще уничтожить носителей старого, чем привлечь их на сторону нового, то это лишь признак человеческой инертности и нетерпимости, хотя старое – не обязательно плохое, а новое – не синоним хорошего!

Итак, пусть война будет такой, какой будет, и проходит так, как проходит, – время расставит все по своим местам, но я надеюсь, что после войны человечество станет лучше – мудрее и добрее. Да будет так!

На этом мы расстались. Я думал: "Действительно, технология войны определяет ее внутреннюю логику: и до Второй Мировой войны люди тоже уничтожали мирное население – это были или неизбежные жертвы во время войны, убитые и умершие от холода, голода и болезней; или же жертвы яростной резни... Но что интересно: чаще всего резня происходила между народами, говорящими на разных, неродственных языках, и (или) разных вероисповеданий. С языками все ясно: на чужом, непонятном языке проще выслушивать проклятия и мольбы о пощаде и вместе с тем творить свое черное дело, ибо ты не понимаешь, что тебе говорят; с верой тоже все понятно. Религиозное мировоззрение разделяет людей по принадлежности к той или иной вере, одновременно объединяя их против тех, кто верит в "другого" бога, и подталкивает к противостоянию: в мирное время к спокойному и вежливому равнодушию и чувству превосходства над приверженцами другой религии ("наш" бог – единственно правильный!), а в военное время – к насилию с религиозной окраской... и в пиковых ситуациях – к безжалостной резне.

Резня – это кровь и крики, стоны и боль, страх и ненависть, и глаза умирающего...

Резня – это, когда ты слышишь, и делаешь, и запоминаешь ее, смерть, посеянную тобой!

Резня – это руки по локоть в крови, страх в сердце, злоба в глазах и кровь везде: на твоих руках, на убитых и в собственной душе...

Время резни – недолгое время, ибо нормальному человеку очень тяжело делать это: только сильная ненависть и ярость, ослепляя разум, способны подвигнуть человека на такое...

А современная война? Один выстрел – и дело сделано! Население планет погибает под тяжестью гравитационного удара, но ты не слышишь и не видишь ничего: ни криков, ни крови, ни смерти, – ты лишь произвел удачный выстрел... Ты видишь лишь своих сослуживцев, приборы и данные, а потом, когда время залечит раны, через годы, придут строители, которые будут восстанавливать планеты с помощью роботов и сами, своими руками, никогда не прикоснутся к принесенной тобой смерти.

Люди гибнут, но ты не слышишь их: для тебя они не существа из плоти и крови, а лишь безликие цифры. Их боль – это их боль, не твоя! И совесть твоя чиста: за содеянное ты получишь награды и будешь гордиться ими. И будут правы все: и ты, и те, кто будут называть тебя убийцей (ведь ты лишил жизни их родственников и знакомых), и те, кто будут награждать тебя, потому что так должно быть – и так будет!".

Предстоящая война пугала меня, и чем больше я размышлял о ней, тем больше пугала. В связи с этим я заметил, что стал очень высоко ценить самые простые вещи: глоток воздуха, воду, то, что меня окружает, а также голоса людей и прочие обыденные вещи. Я ценил (а сейчас ценю еще больше) каждую свою секунду, потому что это моя секунда и моя жизнь вместе с ней тоже сокращается на секунду, а потому я радовался окружающему меня миру, ибо постиг, насколько он был хрупок и прекрасен по сравнению с предстоящей чудовищной войной. Это мое чувство радости имеет глубокие корни в моей душе, берущие начало из моего мироощущения.

Для чего живет человек? Он живет для того, чтобы исполнять свой долг и находить в этом радость, а также для того, чтобы стараться отыскивать приятное во всем. Да, именно так. А иначе зачем тогда влачить свои дни: для гордости, печали, мести, золота или же для желудка?! Долг и радость – основа; все остальное – пыль и тлен: долг (в том значении, которое ты вкладываешь в него) ты должен выполнить, потому что его выполнить необходимо, а вот радость – это твое личное, без чего ты – глупец, машина, растение, животное или же вещь, которая не осознает, что другой жизни никогда не будет, да и эта – небесконечна, иногда закономерно, а иногда непредсказуемо и внезапно, но всегда имеетс свой конец, – а бытие все же лучше небытия!

...Время шло, и вот однажды на улице я вновь встретил своего "отца". Я узнал его по духу и выделил среди толпы людей, хотя сам он явился ко мне в виде другого человека – не того, в образе которого он приходил раньше. Я молча отошел в сторону и встал так, чтобы нам никто не мешал, после чего "отец" подошел ко мне и сказал:

- Ты должен стать командиром корабля, поэтому займись этим немедленно.

Он не добавил "командиром корабля для будущей войны", но я понял его именно так.

- Так будет лучше для твоего становления как Хозяина Миров.

- Ты прочувствуешь власть над миром и лучше поймешь свою сущность и свою душу.

- Тебя хотя бы успеют обучить, а вот тех, кто придет после тебя, учить будут уже по сокращенной программе. Кроме всего прочего, – продолжал он, – недолгая служба в армии полезна, причем она не успеет повиснуть тяжелым грузом, на сбрасывание которого тебе придется тратить дополнительные силы – они тебе пригодятся для других, более важных дел, а не для борьбы с армейским бытом, например, для самосовершенствования.

- Что ж, хорошо, – согласился я и с иронией добавил, – как я понял, выбора у меня нет?

- Ты правильно меня понял, – обрадовался мой собеседник, – но выбор у тебя есть, выбор есть всегда, просто так будет лучше для тебя, поверь мне, я знаю, о чем говорю.

Мы разошлись. Что ж, "отец" направил меня в любопытную сферу деятельности, тем более что это произошло накануне столь важных событий; правда, я и сам мог бы догадаться об этом: действительно, война – это серьезная школа жизни для духа и тела... "Отец" прав, по зрелому размышлению он, конечно же, совершенно прав...

Вооруженные силы современных государств в своей основе состоят из звездного флота (иначе называемого «космическими силами»), наиболее массового видам войск, являющимся костяком, вернее, становым хребтом армии, способным вооруженным путем решать проблемы, возникающие между государствами, а также небольших сил планетарного характера – подразделений специального назначения и частей охраны особо важных объектов. К войскам специального назначения относятся: во-первых, планетарные десантники, задачами которых являются высадка на небесные тела, ведение боевых действий против вражеской армии и захват территории на обитаемых и необитаемых планетах, а также в кислородосодержащих и бескислородных атмосферах небесных тел, короче, – везде и всюду. Во-вторых, отряды по борьбе с терроризмом и экстремизмом, действующие на территории государства, то есть на обитаемых кислородосодержащих планетах. И в-третьих, некоторые другие виды войск.

Части по борьбе с терроризмом – это элита из элит всех вооруженных сил страны; они комплектуются наилучшими кадрами и оснащены самой современной техникой. Но эти отряды невелики по размерам и предназначены в основном для молниеносных операций, при условии наличия в зоне операции и прилегающей к ней территории значительного количества мирного населения и материальных ценностей, причем подразделения обязаны действовать с минимальными потерями для окружающих людей; в то же время планетарные десантники – это отборная часть собственно армии, предназначение которой – борьба с сопоставимым по силе противником, при том, что наличие каких-либо материальных ценностей не должно существенным образом влиять на ход операции, а вот наличие мирного населения – должно, но не в той самодовлеющей мере, в какой это присуще антитеррористическим отрядам. Планетарные десантники, которых также называют «десантниками звездного флота» или же просто «десантниками», экипированы гораздо более разнообразно, но менее качественно по сравнению с частями для борьбы с экстремизмом. Это и понятно: последних мало, а десантников – много, но все же наличие спускаемых аппаратов и капсул, сбрасываемых с космических кораблей, скафандров, ручного холодного и лучевого оружия, специальных средств связи, спецпайка, индивидуальных гравитационных конденсаторов для быстрого перемещения по планетам как в вертикальном, так и в горизонтальном направлении, наличие мини-лодок, спецпалаток и множества других исключительно разнообразных предметов и инструментов делает десантников самой грозной силой после звездного флота.

Я ни в коем случае не хотел идти в планетарные войска, во-первых, потому что "отец" советовал мне стать командиром корабля, а к его мнению я прислушивался, а во-вторых, потому, что в звездном флоте относительно несложно получить в командование военный корабль, оснащенный самым разрушительным на сегодняшний день оружием – основным, обладание которым, по моему мнению, приблизит меня к пониманию власти над миром, а использование его мощи в предстоящей войне даст неоценимый опыт для моего становления. Именно поэтому я поступил, как рекомендовал "отец": уволился с работы, сдал необходимые экзамены и стал военным. Экзамены я сдал успешно, и меня начали готовить на командира боевого звездолета: нас учили теории ведения космических войн, причем параллельно с этим мы занимались физической подготовкой, тренируя выносливость к гравитационным ударам; кроме того, нас знакомили с историей войн и в частности звездных войн, рассказывали о выдающихся полководцах, о героях, о патриотизме и чувстве долга перед Родиной, призывая быть верными ее защитниками.

Потом была присяга. Я так понимаю суть этой клятвы: государство дает мне в руки оружие и заботится, чтобы оно использовалось строго по назначению и только по приказу командования. Серьезной гарантией этого и является присяга, которая дает обществу право лишить жизни одного из своих членов за неверное с точки зрения общества – не в то время, не в ту цель и не по приказу сверху – использование оружия. До этого в армии я не служил и считал себя сугубо штатским человеком, однако дисциплина мне была знакома и понятна. Оружие – это большая власть, поэтому вполне логично, что страх за собственную жизнь должен сделать его использование более управляемым; да и вообще присяга – прекрасное событие, она заставляет военных почувствовать общность интересов и целей, что является исключительно важным во время настоящего боя.

После присяги я чувствовал себя полноценным защитником Отечества; еще глубже понял ответственность перед своим народом. Представления о родном народе и о том, что его нужно защищать, у меня сформировались уже давно, а присяга лишь юридически и фактически оформила это мое неотъемлемое право на служение своим путем – отбирая жизни у чужих.

Я понимаю, почему в армию всегда стараются взять зеленых юнцов: ими проще управлять, они меньше боятся смерти, потому что меньше видели жизнь; они не понимают, что в смерти главное – не боль и страх, их можно преодолеть, а окончательность и необратимость. Твоя смерть – это конец именно твоего, а не чьего-то жизненного пути... Вот и берут в армию пацанов, чтобы чужие люди использовали их жизни, несмотря на слезы и боль матерей и отцов.

Многие годы мама растила сына, растила не для того, чтобы он погиб и тем более в войне за чужие интересы, а для того, чтобы он жил... Но военачальники стараются не думать об этом и сознательно забывают о страданиях родных своих подчиненных как в мирное время, так и во время войны.

То, что в мирное время является тяжким преступлением – лишение человека жизни, называется убийством, порицается и наказывается обществом, во время войны называется уничтожением противника и всячески одобряется окружающими.

Человек вышел из мира животных, и если у последних право лишения жизни обычно принадлежит живым существам других видов, то у людей право лишить человека жизни отнято у живых существ иных видов, оно принадлежит исключительно самим людям, – это и является основой противоречия между войной и армией, с одной стороны, а также миром и гражданским обществом – с другой.

...Итак, после принятия присяги нас стали уже по-настоящему учить на командиров кораблей; аналогичное обучение, по-моему, в старину проходили капитаны морских кораблей и воинских частей, только там была своя специфика, а у нас – своя.

Теперь о космических кораблях. У нас их обычно называют: "военный корабль", а слово "космический" не добавляют, ибо некосмических военных кораблей у нас нет. Более пышные наименования вроде "звездного крейсера", "боевого звездолета" и тому подобных употребляются, конечно, но не в официальных документах.

В наше время можно приобрести для личного пользования звездолет без вооружения, но он стоит очень дорого. Обычно, если деньги уже некуда девать, заводы делают космический корабль по индивидуальному заказу, отделывают его под роскошную красавицу яхту, чтобы хозяин мог хвастать ею и показывать в средствах массовой информации, – ни для чего другого она не пригодна: межзвездный перелет на ней очень долгий по сравнению с путешествием по туннелям, восьми-десятикратные перегрузки для избалованных туристов тоже нежелательны, поэтому на такие корабли ставят маломощный двигатель, который, в принципе, не может развить скорость, способную вызвать перегрузки, но при полете без них космолет становится медленнее черепахи; и к тому же пассажиры получают мало удовольствия от долгих «пустых» дней пути из одного мира в другой. В такого рода кораблях, правда, делают иллюминаторы, но вид бездонного черного неба с крохотными искорками звезд утомляет однообразием, вызывая страхи и осознание того, что при крушении помощь, скорее всего, не придет, а пассажирам в долгом и трудном многолетнем пути (если повезет!) придется надеяться на свои силы и на опытность экипажа. Получается, что роль иллюминаторов – в некоторой профилактике боязни открытого пространства и прочих ужасов закрытых помещений: вглядываясь в бескрайние просторы Вселенной, забываешь о нависающем над головой потолке, о конечности корабля, да и собственной жизни тоже; ты расслабляешься и чувствуешь себя человеком, а не пленником стальной тюрьмы.

Прогулочные же катера широко используются для экскурсий внутри звездной системы; эти небольшие кораблики очень популярны в народе, с их помощью можно увидеть много красот вроде близкого Солнца, голубых и зеленых жилых планет или безатмосферных астероидов. Такие катера можно и купить, и арендовать, причем стоимость их относительно невысока. Но единственное неоспоримое преимущество частного космического корабля по сравнению как с туннелями, так и с прогулочными катерами – это возможность путешествия к опасным, а потому и притягательным местам Галактики, к которым не ведет ни один межзвездный туннель: я говорю о черных дырах, нейтронных звездах, системах двойных звезд в режиме обмена массой и прочих "выдающихся" небесных объектах. При этом корабль делают уже без всяких "поблажек" – мощным, скоростным (он способен развивать ускорение как минимум 8000g, придавливая пассажиров, сидящих в противоперегрузочных креслах, шестикратной перегрузкой), прекрасно защищенным от космических излучений, с обычной комфортностью боевого звездолета и, конечно же, с его надежностью. Такого рода корабли широко применяются для научных исследований, съемок фильмов и популярных передач о Космосе.

В армии используется только один вид боевого корабля; хотя различные его модификации и носят разные названия, но суть у всех одна и та же. Корабли с адмиралами называются линкорами, штабные корабли называются корветами и фрегатами, но все равно от обычного рядового звездолета вроде крейсера они отличаются лишь более качественной и многоканальной связью плюс улучшенными системами обработки информации, а также иным внутренним устройством: адмиралы и высшие офицеры флота имеют собственные каюты, сделанные с учетом их вкусов и с различными дорогостоящими украшениями вроде резьбы по дереву, чеканки, скульптур и, естественно, картин.

В целом любой современный военный корабль представляет собой округлое торпедообразное тело без выступов длиной метров 50-70, со средним диаметром около 20-25 метров, его экипаж обычно насчитывает 30-50 человек. Корпус звездолета не имеет отверстий, люков и иллюминаторов, поэтому может даже двигаться под водой.

Корабль не имеет имени собственного, но он может заслужить его в бою. Это вызвано тем, что в современных флотах крейсеров настолько много, что названий для них уже не хватает, поэтому каждый звездолет имеет только номер. Автоматическая система постоянно передает в эфир его номер и государственную принадлежность, чтобы корабль можно было легко идентифицировать, причем эта система не зависит от действий экипажа – она полностью автономна, а ее включение-выключение происходит только в заводских условиях. На самом же корпусе крейсера никогда не пишут ни номер, ни название, как не рисуют ни государственный флаг, ни герб: в Космосе никто надписи читать не сможет, поэтому и не будет; плюс к тому же во время полета наружная обшивка звездолета подвергается как воздействию различного рода излучений, так и микроударам пыли, а также влиянию планетарных атмосфер, в результате чего броня теряет свой первоначальный вид, – на такой поверхности вряд ли есть смысл оставлять какие-либо художества. Именно поэтому все космические корабли должны постоянно передавать информацию о себе: она заменяет им флаг на мачте и название, используемые на морских кораблях. Сообщение передается в сжатой форме в виде коротких импульсов с определенным периодом между ними, причем частота следования импульсов строго индивидуальна для каждого корабля; таким образом, тысячи кораблей могут оповестить о себе на одной и той же специально выделенной для этих целей волне, не мешая друг другу. Система передачи сигнала дважды дублирована, что практически исключает ситуацию, когда корабль может остаться неопознанным, ведь вероятность выхода из строя всех трех независимых друг от друга систем чрезвычайно мала, а чтобы они все-таки вышли из строя, необходимо так повредить корабль, что его экипаж будет думать не о дальнейшем полете, а о том, когда же наконец его кто-нибудь обнаружит и спасет.

Связь с другими кораблями своего государства и кораблями государств-союзников осуществляется достаточно просто: программа-шифровальщик сама зашифровывает сообщение и автоматически расшифровывает ответ; эту программу можно и не использовать, и тогда передача пойдет в эфир открытым текстом – в таком случае можно вести переговоры с кораблями противника. «По умолчанию» шифровальная программа используется.

Срок автономности корабля составляет десятки лет. На первые полгода путешествия (именно столько – плюс-минус месяц-другой – продолжается обычный реальный полет как в мирное время, так и в военное) запасаются консервами, а вот в последующие годы экипажу приходится питаться быстрорастущими съедобными водорослями, которые выращивают на самом звездолете. Водоросли можно есть в виде супа из тарелки или же кружки, а также как салат. Для получения полноценного питания в водоросли добавляют необходимые витамины, микроэлементы и определенные биологически активные вещества, десятилетний запас которых имеется на каждом корабле. Чтобы пища не слишком быстро приелась, на звездолет берут также многолетний запас специй и пищевых добавок. Все же со временем такая еда надоедает, но на безрыбье и рак – рыба: трава все же лучше, чем голод.

Срок полета кораблей обычно ограничивается временем, на которое хватит консервов, ибо есть водоросли никто не хочет, однако установки для их выращивания имеются на каждом корабле: мало ли что может произойти в далеком Космосе, бывали случаи, когда корабли, сбившись с курса или же по ошибке покинув пределы Галактики, после нескольких лет скитаний возвращались домой, не потеряв ни единого члена экипажа. Кроме того, звездолеты-то – военные, а во время войны может случиться все, что угодно, ведь Космос велик, а жить хочется всем, поэтому возможностью дополнительного питания нельзя пренебрегать ни в коем случае.

Водоросли выращивают в слое воды, который расположен между основной наружной броней и внутренними помещениями. Пока не кончатся консервы, в воде никто не живет – она чистая и прозрачная, отфильтрованная еще на Земле, однако если в нее внести культуру водорослей и осветить, то в скором времени можно будет собирать урожай. Системы фильтрации воды и воздуха на кораблях находятся на высоком техническом уровне, обеспечивая чистый воздух и чистую воду там, где это необходимо, правда, с течением времени качество фильтрации будет неуклонно понижаться и через несколько десятков лет достигнет опасных для здоровья людей и жизнедеятельности пищевых водорослей пределов. Энергосистема корабля позволяет вырабатывать энергию в значительных количествах в течение очень длительного промежутка времени, таким образом, проблема энергообеспечения оказывается решенной на многие десятилетия.

Пищу, приготовленную поваром из консервов или водорослей, разносят специальные роботы, таким же образом разносят и лекарства, назначаемые корабельным врачом. Оба они – повар и врач – тоже имеют свои кресла, в которых один готовит блюда, а второй с помощью общекорабельной медицинской системы следит за состоянием здоровья экипажа и в случае необходимости прописывает лекарства и определяет дозировку, а также периодичность их приема. Доктор должен сам отсчитывать время, прошедшее после последнего приема лекарства, для этого у него есть несколько специальных часов, во время боя солдаты заняты другими, гораздо более важными делами, чем выполнение предписаний врача, поэтому, когда врач говорит: "Прими сейчас то лекарство, которое я тебе послал", боец должен принять его.

Современный корабль может развить ускорение, превышающее земное приблизительно в 10-11 тысяч раз, и достичь околосветовой скорости менее чем за час, поэтому он весь прямо-таки набит аппаратурой, создающей искусственную силу тяжести. Она поддерживает на корабле нормальный вес тела, равный земному, то есть никакой невесомости на наших звездолетах никогда не бывает. Эта же самая аппаратура позволяет снижать до приемлемого уровня тысячекратные перегрузки из-за ускорения корабля или же гравитационных ударов.

Зависимость между реальной перегрузкой, существующей на корабле, и фактически наблюдаемой при работающей антигравитационной противоперегрузочной системе является нелинейной. Таким образом, при возрастании ускорения корабля от нулевого значения до 5000g фактический рост перегрузки составляет от 0 до 5, то есть однократный рост перегрузки соответствует возрастанию ускорения в тысячу нормальных земных ускорений свободного падения (в 1000g); при возрастании ускорения корабля с 5000g до 6000g звездолет уже испытывает рост перегрузки от пятикратной до семикратной, а при возрастании ускорения от 8000g до 9000g фактическая перегрузка на конструкции увеличивается с 14 до 19 раз, то есть приблизительно в шесть раз. Ну а когда ускорение на корабле, вызванное работой двигателей или же гравитационным ударом, превосходит земное в 10–11 тысяч раз, то корабль в целом испытывает более чем 26–34-кратную перегрузку.

Если корабль с оборудованием и вооружением строят так, чтобы он выдержал такую перегрузку, то человек ее не выдерживает; именно поэтому каждый член экипажа на своем боевом посту находится в специальном кресле, которое позволяет снизить перегрузку, но только для одного человека, находящегося в нем: в интервале значений ускорения корабля от нулевого до 5000g антигравитационные свойства кресел позволяют полностью гасить перегрузку; далее, при возрастании ускорения звездолета с 6000g до 10000g, перегрузка на каждого члена экипажа возрастает на две единицы на каждые 1000g, достигая десятикратного значения; после чего "взлетает" еще на три единицы – за 1000g, в этом случае при ускорении около 11000g конструкции и аппаратура корабля будут испытывать 34–35-кратную перегрузку, а человек в кресле – более чем 13-кратную!

Надо отметить, что такие скоростные корабли строят довольно редко: во-первых, из-за сложности и феноменальной прочности внутренних конструкций, а также чрезвычайной надежности всего внутреннего оборудования они стоят очень дорого, а во-вторых, их экипажи должны состоять из абсолютно здоровых, прекрасно тренированных людей. Цивилизация не прибавляет здоровья, поэтому в массовом количестве таких пилотов найти невозможно. И все же, несмотря на это, небольшое количество таких исключительно быстрых звездолетов необходимо для разведки и перевозки секретной информации, поэтому они во флоте все-таки есть.

Действующая в течение 45 минут 13-кратная перегрузка на тело и 35-кратная перегрузка на аппаратуру и конструкции, во время которой такой сверхскоростной корабль достигает субсветовой скорости, – это чрезвычайно жесткие условия как для пилотов, так и для всего космического странника... Но в своем стремлении к звездам, далеким дивным горизонтам и новой неизвестности человек преодолевает и эти трудности тоже...

Обычные же корабли могут развивать ускорение, в восемь-десять тысяч раз превышающее земное; при этом перегрузка на них может достигать 19–26-кратного значения, а перегрузка на каждого члена экипажа, находящегося на боевом посту в антигравитационном кресле, – приблизительно 8–10g. Значения перегрузок от гравитационных ударов в бою могут значительно превышать максимально допустимые для данного вида звездолета – в таком случае корабль получает повреждения, а экипаж – раны, в основном переломы, а при дальнейшем возрастании перегрузки – разрывы сосудов, тканей и отдельных органов, приводящие к смерти. Если внешнее гравитационное поле создает на корабле ускорение около 12000–13000g, тогда на космонавта, находящегося в кресле, будет действовать 16–20-кратная перегрузка, которая мгновенно убьет его и за несколько секунд превратит мощный крейсер в братскую могилу. При перегрузках, значительно превосходящих смертельный уровень для человека, люди превращаются в месиво из обломков костей и обрывков внутренних органов, а корабль начинает разваливаться на куски, но в этом случае пилотам уже все равно...

Во время боя, когда звездолет движется с переменными тысячекратными ускорениями, в то же время получая мощные гравитационные удары противника, такое противоперегрузочное кресло – самое безопасное место для человека. Непрерывный бой в Космосе может длиться неделями и месяцами, что связано со спецификой применяемого оружия (об этом мы поговорим позже), в таком случае боец отойти от кресла не может ни на секунду, и именно поэтому каждое кресло сделано так, что может использоваться и как унитаз, и как душ, и как массажер, и как медицинский комплекс с тренажерами и диагностическими аппаратами, а также как столовая и спальня. В таком кресле можно сидеть, стоять или же лежать; это чудо современной техники называют "креслом" потому, что большую часть времени пилот все-таки сидит в нем, и в это время оно своим внешним видом действительно отдаленно напоминает настоящее "земное" кресло.

Отдельных кают ни у кого из членов экипажа нет: на корабле есть только ряд индивидуальных комнат, в которых свободные от работы космонавты время от времени могут отдыхать, а также несколько помещений, в которых могут находиться до десяти человек. А еще на крейсере смонтированы тренажеры, более разнообразные и совершенные, чем несложные приспособления, установленные на каждом кресле. На звездолете можно слушать музыку и смотреть фильмы, а также читать книги, для всего этого есть соответствующая техника, причем в специальной оздоровительной комнате можно почувствовать себя на море, в горах или же в каком-нибудь другом уголке природы с соответствующим видом, климатом и звуками. Все помещения являются бытовыми и могут использоваться только при незначительных перегрузках, а еще лучше – при полном их отсутствии, ибо какой может быть отдых, когда тяжелеет тело и кровь начинает с усилием проталкиваться по сосудам?

В целом интерьер корабля создается, исходя из требований военного времени, поэтому в нем нет ни комнатных растений, ни цветов, ни объемных настенных предметов, ни иных объектов, которые слишком дорого защищать от многократных перегрузок антигравитационными машинами. Чтобы людям было не так тяжело длительное время находиться в замкнутом пространстве, пол, стены и потолок украшают всевозможными рисунками; при этом применяют специальные малоорганические краски, которые практически не горят и не «помогают» пожарам, возникающие на звездолете после поражения его антиматерией. Как я уже говорил, индивидуальных комнат ни у кого из космонавтов нет, поэтому корабли раскрашивают, не интересуясь мнением экипажа, однако при оформлении отдельных кают рабочие иногда все же интересуются пожеланиями пилотов и по мере возможности выполняют их (обычно это происходит по знакомству или же за дополнительную плату, кроме случаев отделки адмиральских кораблей).

В общем, внутренние помещения звездолетов выглядят аккуратно и чисто, а иногда даже шикарно, что, впрочем, случается редко, ибо внутренней отделкой занимается предприятие-изготовитель, а ему нет резона слишком уж стараться для рядового корабля; другое дело – командирские корабли и отличившиеся звездолеты, которые носят собственные имена: эти космические суда показывают в средствах массовой информации, и поэтому, чтобы сделать их внутреннее оформление нестандартным, приглашают опытных художников.

Но все равно, каков бы ни был корабль, потолок обычно раскрашивают под цвет неба или же в нежные светлые тона; пол – "под паркет", "мозаику" или же расписывают на вольную тему, но, как правило, без деревьев, животных и птиц: место им – на стенах, вместе с травой, цветами (очень популярная тема), орнаментом или же чем-нибудь еще – домами, лошадьми, водопадами, радугами и, конечно же, красавицами.

Но людям некогда рассматривать всю эту красоту: большую часть времени солдаты проводят в креслах, где работают, едят, спят, короче говоря, живут. Учитывая это, на космических крейсерах одежду не носят вообще, поэтому-то их экипажи и комплектуют исключительно из мужчин.

Управление кораблем осуществляется из командирской рубки, обычно там находятся боевые посты 4–5 человек; на тех кораблях, на которых я летал, в рубке были устроены 4 боевых поста.

Космические корабли настолько автоматизированы, что просто диву даешься: в случае выбытия из строя одного из членов экипажа его заменяет специальная компьютерная программа, запускающаяся только из рубки, – такие программы написаны и отработаны на бесчисленных учениях для каждого боевого поста, поэтому они настолько качественно работают, что позволяют одному-единственному человеку управлять кораблем и даже сражаться. Правда, следует отметить, что квалификацией для такого рода работы обладают только четверо из командирской рубки: командир, первый и второй пилоты и штурман.

Управлять кораблем в одиночку, можно только находясь в рубке. Запустив соответствующие программы, можно управлять всем кораблем из любого кресла рубки, но из командирского кресла управлять удобнее: там установлены дополнительные приборы и приспособления, позволяющие делать это. При совмещении функций нескольких членов экипажа одним человеком компьютерные программы переназначают и перестраивают кнопки, рычаги, тумблеры и экраны, добиваясь максимального удобства в управлении; таким образом, даже если половина людей будет находиться в небоеспособном состоянии, то корабль в целом все равно будет боеспособен. Но программы не могут полностью заменить человека: обученный пилот действует лучше, чем программа, которая написана для его замены. Космический корабль по-настоящему боеспособен только с полным экипажем, поэтому при выходе из строя даже одного человека крейсер считается поврежденным, и ближайшие корабли как могут прикрывают его от ударов противника и стараются вывести из боя, давая возможность временно вышедшим из строя бойцам передохнуть и прийти в себя, а когда среди команды звездолета уже появились небоеспособные, тогда (если это позволяют условия боя) такой корабль выводит из битвы военное командование и отправляет на базу для пополнения экипажа.

Такое понятие, как "вахта" на крейсере отсутствует полностью, это связано с тремя факторами: во-первых, для вдвое большего экипажа при столь больших сроках автономности – от нескольких месяцев и до двух-трех лет, которые звездолет проводит в Космосе, требуется много всякого рода консервов, а также всевозможных приправ к ним, после умелого приготовления скрашивающих неимоверную тяжесть боевой работы в стальном "мужском монастыре", несущемся в бесконечной пустоте вдали от настоящей человеческой жизни на планетах; во-вторых, широкое применение разнообразных стимуляторов позволяет продлевать время непрерывного функционирования людей до недели, а этого часто бывает вполне достаточно для того, чтобы или поразить противника, или же просто выйти из боя; в-третьих, взводная структура флотов позволяет каждому отдельно взятому кораблю периодически выходить из боя и, будучи прикрытыми огнем остальных членов взвода, спокойно отдыхать (обычно в это время солдаты отсыпаются) столько, сколько ему будет нужно; и, наконец, в-четвертых, наличие настроенных, приспособленных и отлаженных компьютерных программ позволяет в критических случаях сражения подстраховаться и дать возможность самым уставшим членам экипажа передохнуть, – таким образом совокупность этих факторов делает возможным ведение боевых действий силами исключительно одной вахты, а не нескольких. Кроме всего перечисленного следует помнить, что весь экипаж задействуется только во время непосредственного боя, – остальное время такое большое количество людей для крейсера не нужно, и поэтому при полете, прыжках и прочих маневрах определенная часть экипажа отдыхает; а при равномерном полете или же спокойном патрулировании незанятой оказывается большая часть экипажа, а если к тому же включить заменяющие людей компьютерные программы, то оказывается, что для обслуживания звездолета в мирном полете люди почти не нужны и поэтому практически весь личный состав может отдохнуть (что обычно и происходит в жизни). Солдат выматывает не движение в Космосе, не полет, а применение стимуляторов во время многодневного боя, после которого люди должны неделю-другую (а то и целый месяц) приходить в себя, – вот почему и во время войны, и в мирное время командование старается регулярно давать своим астронавтам возможность побывать на планете, чтобы передохнуть от психологической тяжести замкнутого пространства и ограниченности общения, – таким образом, получается, что вахтовый режим не нужен, вот почему его и нет.

Теперь поговорим о принципах движения корабля. Для перемещения на нем есть два типа двигателей. Первый – это антигравитационные батареи, которые используются при старте корабля с планеты; они выдают небольшую мощность, поэтому корабль довольно-таки медленно выходит в Космос. Второй тип двигателя используется исключительно в открытом космосе – это мощный скоростной маршевый двигатель, с помощью которого можно развить многотысячекратное ускорение и достичь околосветовой скорости. Каждый двигатель применяется и работает независимо от другого, причем направление силы тяги обоих типов двигателей, а значит, и вектор создаваемого ими ускорения может быть любым, и, что очень важно, он не зависит от направления вектора перемещения звездолета. В результате этого путь корабля в Космосе является производным от трех независимых векторов или, проще говоря, от шести составляющих: трех значений и трех направлений – скорости, ускорения антигравитационных батарей и ускорения маршевого двигателя. Правда, в открытом Космосе антигравитационные батареи не используют из-за их малой мощности, в то время как маршевый двигатель, наоборот, практически не используют при старте с планеты из-за его очень большой мощности. Масса космического крейсера невелика относительно колоссальной мощности его маршевого двигателя, поэтому инертность движения космолета "скрадывается" чудовищной мощью его основного движителя, вот почему при полете в открытом Космосе боевой корабль имеет прекрасные скоростные характеристики и мобильность, в результате чего и получает великолепную, прямо-таки фантастическую свободу маневра, – именно поэтому скользящий в пустоте звездолет сравнивают с небольшой птицей, летящей по хаотической, непредсказуемой траектории.

Надобность в антигравитационной батарее возникает потому, что основной маршевый двигатель корабля настолько силен, что с его помощью очень сложно добиться слабого ускорения – ускорения, в несколько раз превышающего земное; в техническом плане тысячекратное ускорение получить гораздо проще, но при старте с планеты с таким значительным ускорением у корабля просто-напросто сгорит корпус из-за трения об атмосферу, вот почему на звездолеты и ставят малосильную антигравитационную батарею, которая тихо-мирно выводит корабль в Космос, не повреждая ни корпус, ни атмосферу планеты.

Оба типа двигателей не нуждаются в каких-либо шлюзах или же отверстиях в корпусе, как и все вооружение крейсера, поэтому внешняя броня корабля и является монолитной. Корпус звездолета имеет более десятка слоев, из них первый внешний, ближайший к Космосу, – это толстая прочная броня, а последний внутренний – это слой воды. Оболочка корабля сделана с таким расчетом, чтобы выдержать все максимальные расчетные нагрузки и защитить внутренние помещения от излучения и элементарных частиц, а слой воды, в котором можно в случае необходимости, выращивать водоросли, во время боя также служит хорошим поглотителем микрочастиц и излучения.

Отойдя на расчетное расстояние от планет, чтобы не мешать работе межпланетных и межзвездных туннелей, с помощью корабельного пространственно-временного преобразователя космолет может создать собственный временный туннель и перемещаться по нему, или, как говорят обычно, "совершить прыжок". При этом имеют значение начальная скорость и направление движения корабля в момент прыжка, но в основном характеристики туннеля зависят от распределения массы и энергии как в начале туннеля, так и у его конца. Во время прохождения прыжкового туннеля экипаж корабля ничем не ограничен: можно включать и выключать двигатели, оружие, можно делать еще массу дел, но лучше не делать ничего, потому что этими действиями нарушается естественная прокладка туннеля через пространство, и, следовательно, из него можно будет выйти не там, где рассчитывали. Лучшее – это не предпринимать ничего такого, что могло бы повлиять на пространство и распределение массы и энергии в нем в течение всего прыжка (а прыжок длится не более десяти-пятнадцати минут корабельного времени, обычно минуты две-три), то есть с чем корабль вошел, пусть и выходит: если надо включить (выключить) двигатель или же оружие, то лучше всего это сделать до прыжка, тогда во время и после прыжка у экипажа не будет неожиданностей и неприятностей.

Туннель, по которому звездолет перемещается в пространстве, обладает очень интересным свойством: его можно использовать не только для перемещения в Космосе, но и для разгона (торможения) корабля, а также для изменения направления его движения. Аппаратура современных крейсеров позволяет с достаточно высокой точностью задавать все предпрыжковые параметры – таким образом звездолет может одним прыжком разогнаться от какого-либо первоначального значения скорости до практически световой или же, наоборот, затормозить, начиная со световой до практически нулевой скорости; также можно задать и направление скорости, которое требуется после выхода из туннеля. Следует отметить, что в противовес полету в Космосе, когда векторы перемещения, скорости и ускорения обычно никогда не совпадают, в момент выхода из туннеля направление скорости всегда совпадает с направлением движения корабля, однако ускорение, возникающее от работающего двигателя, необязательно должно совпадать с векторами скорости и перемещения, оно может иметь любое направление – и этот факт существенно влияет на принятие решения относительно требуемых характеристик прыжка.

Сам прыжок – очень сложный процесс, особенно в бою: дело в том, что конец туннеля, не имея регулирующей аппаратуры, стремится самостоятельно стабилизироваться, для чего тянется к областям с высокими концентрациями массы и излучения, а это – звезды, плотные пылевые облака, планеты и астероиды. Выйдя из туннеля, корабль имеет высокие шансы сгореть в звезде или же врезаться в планету; также его оболочка, а потом и внутренние помещения могут сгореть в облаке пыли либо уйти за горизонт событий черной дыры. Погибнуть при прыжке – проще простого, особенно в панике убегая с поля боя, потому что начальные условия прыжка в сражении постоянно меняются из-за применения обеими сторонами основного оружия, вот почему, включив для прыжка пространственно-временной преобразователь, капитан может только предполагать, а не знать точно, какие будут начальные условия, следовательно, куда их "вынесет" в конце концов, ведь начальные условия – а это распределение массы и энергии в точке прыжка – в битве меняются постоянно, причем непредсказуемо и в широких пределах. Именно поэтому бросать товарищей в бою, а самому спасаться бегством – опасно; по логике ведения космических битв трусость наказывается самим вечным Космосом, забирая беглеца без возврата и без остатка. Наилучший и самый надежный способ уцелеть в сражении между звезд – это победа над противником, в результате которой завоевывается пространство, очищенное от вражеских кораблей; это же самое пространство-время через некоторый промежуток времени успокаивается, и в нем можно вполне спокойно и безопасно прыгать куда угодно: Космос, лишенный мешающих прыжкам выстрелов неприятельских кораблей, достаточно гостеприимен и предсказуем.

В момент прыжка в Космосе образуется так называемый «след туннеля», состоящий из массы и излучения вполне определенных качественных и количественных характеристик, по которым можно легко, но все же приблизительно вычислить все данные туннеля, созданного кораблем; также по ним довольно точно оцениваются скорость и направление движения данного звездолета. По этим параметрам вычисляется область Космоса, где окажется преследуемый корабль после прыжка, после чего туда перемещаются преследователи. Именно так, по следам туннелей, можно настигнуть беглеца, потом быстро несколько раз выстрелить из основного оружия, которое будет влиять на свойства пространства-времени и, следовательно, очень сильно и хаотически менять начальные параметры прыжка, не давая вражескому космолету возможности прыгнуть дальше, ну а затем – плотный огневой контакт, и кто-то по результатам боя выйдет победителем... Итак, исходя из сказанного, суть преследования заключается в том, чтобы охотник оказался в пределах действия основного оружия и чтобы ему хватило времени применить его, не дав своей цели времени скрыться в глубинах Космоса, – а уже затем подтянутся другие преследователи и успешно завершат сражение.

След туннеля – нестойкое образование: чем больше времени пройдет с момента прыжка, тем более след будет расплывчатым и неясным, рассеиваясь в Космосе, а вскоре и исчезнет совсем.

Тем же методом – след в след – тысячи кораблей могут перемещаться один за другим, двигаясь за ведущим; но все равно ровного строя не получится, ибо своим движением корабли понемногу изменяют начальные условия прыжка для последующих колонн, и когда эти изменения накапливаются, приходится делать паузу в перемещении звездного флота и ждать, когда же наконец пространство-время успокоится и можно будет продолжать движение дальше. По одному пути, за одну навигацию, в спокойном Космосе, вдали от разных сложных звездных образований, обычно проводят не более сотни тысяч кораблей, после чего необходимо ждать несколько дней, чтобы повторить операцию, и именно поэтому перемещение десятков и сотен звездных флотов (причем каждый флот насчитывает около четверти миллиона кораблей) производится по огромному количеству маршрутов. Привести сто миллионов кораблей к месту большого сражения очень сложно, а масштаб обычных современных боев требует многомиллионных подкреплений.

Прыжок – важный процесс, но точный прыжок – это показатель работы всего экипажа. Из одной точки ведут много дорог, при том что в это же самую точку приходит не меньше. Если корабли будут прыгать из одной точки пространства, но с разными скоростями и в разных направлениях, то окажутся совершенно в разных частях Космоса, и, наоборот, корабли могут собраться в четко заданном небольшом районе Космоса, прыгнув туда из разных точек Галактики.

Длина прыжка измеряется расстоянием в обычном пространстве между началом и концом туннеля и зависит от численного значения массы и энергии у начала и конца туннеля: чем масса больше, тем прыжок длиннее, хотя зависимость между этими параметрами и нелинейная. Аппаратура корабля позволяет в незначительной степени изменять существующее распределение массы и энергии, влияя на начальные условия пространства-времени, следовательно, и на сам прыжок: таким образом, осуществляется более качественная настройка параметров прыжка и он становится более точным. С помощью аппаратуры подстройки убежать от преследователей легче, хотя несколько кораблей все равно имеют высокие шансы настичь беглеца.

Сегодня Галактика настолько хорошо освоена людьми, что наш родной звездный остров уже не таит неожиданностей для путешественника. Ныне существуют карты, позволяющие прыгать по всей Галактике и в ее ближайших окрестностях, а вот дальше расстилаются безбрежные межгалактические дали, не несущие в своих бесконечных световых годах ничего особо примечательного вплоть до ближайших галактик, а они для нас, современных людей, пока еще недостижимы.

Теперь поговорим о главном – об оружии. Я уже затронул эту тему, упомянув об основном оружии, и сейчас я расскажу о нем более подробно. На военном корабле устанавливается два вида оружия: первый – это основное оружие, а второй – излучатель антиматерии. Команды типа "Оружие к бою!" относятся к основному, а "Излучатель к бою!" – к излучателю антиматерии.

Итак, основное оружие. Это двухлучевой преобразователь пространства-времени, в котором первый луч является несущим: он устанавливает связь между выбранной точкой пространства либо объектом выстрела и собственно основным оружием, а второй луч – главный, или же основной, – это заряд энергии, проходящий по несущему лучу к цели. Несущий луч служит для уменьшения потерь энергии основного луча, он как бы "несет" на себе основной. Оба вида лучей криволинейны и в физическом плане представляют собой определенным образом структурированное перекрученное пространство-время, насыщенное энергией основного оружия определенных видов, причем распределение интенсивностей различных видов энергий находится в четко заданной пропорции по отношению друг к другу. По своей сути оба вида лучей одинаковы – отличия между ними заключаются именно в распределении энергии по видам и интенсивности, а также по степени перекрученности пространства-времени: несущий луч более перекручен, но менее насыщен энергией, чем основной, – именно благодаря своей скрученности, несущий луч и "прокладывает" путь в пространстве основному, который, будучи уже менее перекрученным, имеет возможность донести и таки доносит в расчетную точку большую часть энергии обоих лучей. Использование двухлучевой системы позволяет наносить более мощные удары за счет большего количества энергии, привнесенной в точку прицеливания, однако на это затрачивается больше времени, нежели при выстреле сразу же основным лучом: если использовать оба луча, то время между выстрелами составит несколько минут (в зависимости от состояния окружающего пространства и настроек), однако если же атаковать исключительно основным лучом, то время одного выстрела сокращается до 10–100 секунд, правда, большая часть энергии луча при этом рассеивается.

Один основной луч можно использовать на дистанциях до нескольких световых минут, для больших расстояний следует использовать оба луча, потому что тогда энергия основного луча рассеется полностью. Следует отметить, что обычная дистанция при столкновениях в Космосе составляет до нескольких световых часов, таким образом, корабли "достают" друг друга за миллиарды километров, и планетарная система размером с Солнечную будет полностью простреливаться ими во всех направлениях.

Несущий луч сам по себе не опасен: разрушения несет только главный луч. Суть его действия заключается в том, что он, используя время как вид материи, а не как интервал между событиями, переводит массу, содержащуюся в точке прицеливания, в энергию и излучение. Продолжительность такого процесса незначительна, поэтому он и протекает взрывообразно, в то время как в обычных пространственно-временных преобразователях, применяющихся при планетарном строительстве, в частности при разогреве планеты и проведении управляемых ядерных реакций, протекают аналогичные процессы, но скорость их гораздо меньше – именно поэтому они и являются управляемыми и используются в мирных целях.

Простейшая аналогия пространственно-временного преобразователя – ядерная реакция: при взрывообразном протекании она представляет собой атомный взрыв, который в прошлом использовался главным образом для военных целей аналогично основному оружию современных звездных крейсеров; в то же время управляемая ядерная или термоядерная реакция применяется для получения энергии в мирных целях, а преобразователь пространства – для изготовления небесных тел.

После того как несущий луч успешно "донесет" энергию главного луча до цели, там образуется так называемая «псевдозвезда». Формируясь из энергии основного луча, это образование сначала почти не проявляет себя, но затем начинает эволюционировать; кстати, если ему не хватит энергии основного луча, то оно не сможет образоваться в принципе. В процессе эволюции псевдозвезды масса и энергия, сосредоточенные в ее области, переходят в другие виды энергии и излучения, причем время используется как физическая материя. Но подробно о сложной шестифазовой эволюции псевдозвезды я расскажу, когда буду описывать свой первый настоящий космический бой. В итоге псевдозвезда разваливается (причем делает она это абсолютно во всех случаях) с выделением гравитационной энергии, времени, элементарных частиц и излучения. Гравитация, выделяющаяся в результате этого, создает так называемый гравитационный удар, то есть резкое повышение силы тяготения. Возникающая при этом сила тяжести направлена к центру взрыва. Одновременно с гравитационным ударом псевдозвезда вспыхивает, как яркая звездочка, выбрасывающая элементарные частицы и разнообразное излучение, – именно благодаря этой звездочке такое сложное физическое образование, которое создается основным оружием и заканчивает свой недолгий жизненный путь взрывом со вспышкой становится и называется псевдозвездой. Она влияет на пространство-время, вот почему на месте ее взрыва остается след, "рана", которая затянется через многие годы. «Раненое» пространство в этом месте еще долго будет мешать людям во время полетов, напоминая о происшедшем здесь.

Если выброшенные псевдозвездой частицы и излучение могут повреждать корабли на относительно небольших расстояниях, то гравитационный удар может нести гибель на значительно больших дистанциях. Плотность потока элементарных частиц падает гораздо быстрее увеличения расстояния от псевдозвезды до рассматриваемого корабля, и это естественно, ибо частицы рассеиваются в пространстве, обладающем тремя геометрическими измерениями, в то время как расстояние геометрически одномерно, в результате чего к многослойной броне современных звездолетов этот поток приходит уже значительно ослабленным, и с ним достаточно легко справляется наружная защита корабля. Но несмотря на все эти успокаивающие выкладки, если находиться слишком близко даже к обычной псевдозвезде, броня не спасет, и можно получить тяжелые (а если не повезет, то и катастрофические) повреждения, а это вполне вероятно, ибо противник будет стараться попасть именно о вражеский корабль или же выстрелить так, чтобы попадание было близким к накрытию цели.

Во время взрыва отдача распространяется по лучу назад, к кораблю, породившему эту псевдозвезду. Если скорость корабля невелика, около нескольких километров в секунду, то отдача может погубить его, хотя обычно скорости у военных кораблей гораздо выше. Отдача – это преимущественное распространение энергии; отдача распространяется не только по лучу, но и во все стороны от точки взрыва, но только по лучу, по пространству, подготовленному к передаче значительных порций энергии, она может достичь породивший ее корабль и поразить его, сформировав на нем псевдозвезду, а от нее, когда она уже окончательно образовалась, спасения нет.

Эволюционирующую псевдозвезду можно разрушить в любой ее фазе: для этого нужно создать или мощнейший гравитационный удар, разрывающий ее внутреннюю структуру, или же очень плотный поток излучения, который сможет повредить ее внутренние связи; также можно использовать поток обычной антиматерии достаточной интенсивности и продолжительности, который вызовет неуправляемые ядерные реакции, и псевдозвезда разорвется изнутри, но уже безо всяких гравитационных ударов после гибели. Уничтожать псевдозвезду первым способом глупо, ибо требуется на порядок большее количество гравитационной энергии, чем сама псевдозвезда может выделить в будущем, а значит, разрушений будет больше, нежели при ее обычной, ничем не нарушенной эволюции. Второй же способ – с помощью излучения – тоже не годится для предотвращения разрушений, которые вызовет псевдозвезда в будущем, ибо для этого требуется поток излучения такой мощности и плотности, которые не в состоянии развить ни один корабль, но которую может дать только лишь специально спроектированная стационарная установка на астероиде – а где ее взять в открытом Космосе?! – тем более что даже для защиты планетарных систем применить ее вряд ли удастся, потому что корабли атакуют их, стреляя в астероиды, а для разрушения псевдозвезды, эволюционирующей на астероиде, не хватит мощности даже такой установки. Последний способ – использование антиматерии – тоже практически неосуществим: сформировавшаяся в открытом Космосе псевдозвезда проницаема для антиматерии той плотности, которую могут создать обычные военные корабли, – тут требуется исключительно плотный поток антиматерии, который может быть легко получен в физической лаборатории, но в пустоте между звездами таких лабораторий нет... Ну а если псевдозвезда сформировалась на астероиде, тогда плотность потока антиматерии уже не является столь критическим параметром – гораздо важнее ее общее количество, ибо астероид велик и своими размерами, а главное – массой "дает" псевдозвезде такую колоссальную жесткость, то есть способность противостоять внешним воздействиям, что для разрушения псевдозвезды потребуются настолько невообразимо большие количества антиматерии, которые, сделав свое дело, вызовут ядерный взрыв просто ошеломляющей силы – да еще и неподалеку от планет! – что их атмосферы вполне могут не справиться с радиацией и жители освещенных ядерным солнцем половинок планет заболеют лучевой болезнью... Но это все же лучше, чем одно большое кладбище, которое останется от населенной звездной системы после взрыва псевдозвезды на астероиде; другое дело, что взять такое огромное количество антиматерии за час в лучшем случае, просто неоткуда, поэтому остается или ждать неизбежного, или же тем, кто имеет такую возможность, нужно спасаться бегством.

Кстати, двухлучевое применение основного оружия имеет любопытное свойство, которое не используются: если, например, несущим лучом установить связь с каким-нибудь крупным объектом типа звезды, то можно удалиться (но ни в коем случае не прыгая, а перемещаясь в обычном пространстве) на расстояние приблизительно в несколько световых лет и уже оттуда произвести выстрел: огромная масса светила, сосредоточенная на противоположном от корабля конце несущего луча, дает последнему исключительную крепость и растягиваемость; и несмотря на то, что пока еще не нашлось ни одного безумца, который совершил бы это, теоретические расчеты подтверждают потенциальную возможность сделать такой сверхдальний выстрел.

Основное оружие исключительно разрушительно, потому что его потенциальная мощность практически ничем не ограничена. Если его, к примеру, применить против звезды, то последствия скажутся на всей Галактике, ибо гравитационный удар будет поистине чудовищны: она может полностью обезлюдеть и изменить внутреннюю структуру, потеряв значительную часть звезд и планет. Однако в обычном бою в открытом Космосе, при расстояниях от центра псевдозвезды до корабля-цели порядка нескольких световых минут, дополнительное ускорение от гравитационного удара равняется мельчайшим долям g, что ничтожно мало; однако с уменьшением расстояния до нескольких километров мощь гравитационных ударов становится просто сокрушительной – порядка десятков и сотен тысяч g. Такое колоссальное ускорение просто-напросто разрывает звездолет противника в клочья, превращая его в пыль, которая рассеивается в пространстве, – вот почему говорят, что для погибших «вечный Космос стал братской могилой».

Если же псевдозвезда сформируется на крейсере противника, тогда для своего существования и последующего разрыва она использует всю массу несчастного корабля, переводя ее в разнообразное излучение и элементарные частицы, – и в этом случае от корабля не остается даже пыли...

Сила гравитационного удара напрямую зависит от двух факторов – массы, находящейся в предполагаемой точке образования псевдозвезды, и количества энергии, которое попадет в нее: чем больше попадет энергии, тем более полное преобразование массы произойдет. В общих случаях ряд преобразования массы происходит в такой последовательности: сначала процесс распада идет до ядер атомов, затем они распадаются до элементарных частиц, после чего образуется антиматерия и, наконец, выделяется гравитация и время. Именно поэтому следует доставить нарождающейся псевдозвезде достаточное количество энергии, чтобы этого начального импульса хватило на всю цепочку превращений.

В обычном Космосе содержатся газ и пыль, причем в очень разреженном состоянии, поэтому необходимо "донести" как можно больше энергии, чтобы будущая псевдозвезда получилась как можно крупнее по размерам и, следовательно, в процесс преобразования было втянуто наибольшее количество массы. Если точка прицеливания предполагается в плотном теле, например астероиде, метеорите или даже планете, то количество энергии уже не имеет столь принципиального значения, потому что процессы в плотном теле протекают немного по-другому. То количество энергии основного луча, которое достигнет точки прицеливания, будет использовано для формирования псевдозвезды в виде определенной нестабильной пространственно-временной структуры, вторая фаза которой носит название "жесткий сгусток". В целом он очень устойчив ко всем внешним воздействиям: его практически невозможно разрушить из-за того, что он формируется и эволюционирует, исходя из насыщенности своего образования массой: чем массы больше, тем большим по размерам получается "жесткий сгусток", и чем плотность массы выше, тем более "жестким", то есть устойчивым ко всяким внешним воздействиям, становится сам сгусток. Таким образом, на плотных телах вроде небесных камней и космических кораблей его жесткость достигает исключительных значений. Для своего существования псевдозвезда расходует массу, заключенную в объеме "жесткого сгустка" во все возрастающих количествах, и когда эта масса закончится, тогда в шестой фазе псевдозвезда взрывается, причем мощность гравитационного удара псевдозвезды, сформировавшейся на астероиде, будет на несколько порядков выше, нежели мощность удара, образовавшегося в обычном разреженном Космосе. Плотные тела содержат и, следовательно, "дают" псевдозвезде энергию в надкритических количествах, то есть затраты на преобразование массы на каждом этапе компенсируются многократно большим энерговыделением на этом же самом этапе, проще говоря, реакции преобразования вещества в твердом теле аналогичны ядерной цепной реакции деления. В результате для образования качественной псевдозвезды на астероиде кораблю нет необходимости расходовать большое количество энергии – от военных требуется только начальный толчок, минимальный начальный импульс, который запустит весь этот механизм, поэтому когда стреляешь в астероид или же комету, то можно стрелять просто основным лучом, без несущего, хотя по вражескому кораблю (учитывая огромные расстояния и сопротивление противника), конечно же, лучше стрелять, используя оба луча.

Именно так, быстро и агрессивно, стрельбой сразу же основным лучом, без несущего, и атакуют планетарные системы. Нападение на планеты с целью уничтожения находящегося там населения и разрушения военной и гражданской инфраструктуры практически всегда встречает ожесточенное и упорное сопротивление обороняющейся стороны; межпланетное пространство настолько насыщается звездолетами обеих сторон, что о прицельном выстреле можно и не мечтать: вставшие стеной защитники или собьют настройку, или же подставят свои корабли под удар, приняв его на себя и отведя от астероида, находящегося в точке прицеливания. Место сражения "кипит" от лучей основного оружия, потоков антиматерии и бешеной круговерти крейсеров; корабли поражают друг друга и погибают один за другим, а решающего удара по планетам все нет и нет... И только когда нападающая сторона расчистит себе немного места, только тогда она получает возможность добиться поставленной цели – погубить населенную звездную систему!

Атакуя планеты, всегда стреляют по астероидам; обычно их вращается вокруг планет и неподалеку от светила очень много – до нескольких тысяч штук, так что с целями проблем не бывает. Массы даже одного астероида вполне хватает, чтобы превратить всю звездную систему в одно большое кладбище; вообще, масса одного среднего по размерам метеорита даже больше, чем это необходимо для разрушения всего и вся, однако сила итогового гравитационного удара псевдозвезды кроме начальных установок основного луча напрямую зависит и от условий ее формирования, а она образуется во время боя, когда невозможно все ее параметры привести к оптимуму, поэтому псевдозвезда обычно получается достаточно слабой (хотя если целью выбран очень большой астероид, то командир стреляющего корабля сам стремится сделать нарождающуюся псевдозвезду более слабой; но и в том и в другом случае поражающая мощь погибающей псевдозвезды губительна как минимум для ближайших планет, а то и для всей звездной системы в целом. Самое страшное – это то, что, не добившись полного успеха взрывом одного астероида, агрессор имеет возможность его повторить... И он всегда пользуется ею, раз за разом стреляя по небольшим небесным телам и добивая всех оставшихся в живых. Обычно хватает двух попаданий по астероидам, но когда бой отличается уж очень большой напряженностью и интенсивностью, из-за чего выстрелить более или менее точно не удается, стреляют больше двух раз – три, четыре, пять – и так до конца, пока не добьют всех.

Выжить после гравитационного удара, который направлен на уничтожение всего живого на планете, можно, но сделать это очень сложно: для этого необходима комбинация нескольких маловероятных факторов, которые, перемножаясь, дают в итоге еще меньшую вероятность.

Первое и самое главное – в момент гравитационного удара необходимо находиться в противоперегрузочном кресле. Такое кресло стоит не так уж и дорого, но оно должно находиться в специальном герметичном помещении, которое не похоронит под обломками сидящего в кресле человека; также необходимо иметь запас продуктов и питьевой воды, желательно на несколько месяцев, плюс мощная радиостанция, и резерв самых необходимых лекарств. Отнюдь не помешают скафандр, фонари, лопата, нож, кирка и топор, наконец, более чем желательна хотя бы одна толстая книга – и все эти предметы необходимо также в какой-то мере защитить специальной аппаратурой от возможного гравитационного удара. Самое любопытное, что книги от возможного гравитационного удара защищать следует, а вот металлические предметы и уплощенные деревянные, лежащие на плоскости, – нет: все дело в том, что бумага вполне может спрессоваться от многотысячных перегрузок, а вот стальные, металлодеревянные, чисто деревянные и прочные пластиковые вещи – не изменят своей формы.

Кресло вместе с автономным источником питания для него следует купить и установить в бункере хотя бы за несколько лет до войны, потому что непосредственно во время войны промышленности будет не до заказов частных лиц (хотя за очень большие деньги и взятки это возможно): ей бы справиться с ремонтом постоянно прибывающих поврежденных звездолетов да с выпуском новых! Далее: еда, вода и лекарства – их надо постоянно обновлять, а это тоже стоит денег; однако все остальное вроде скафандра и лопаты не требует столь больших расходов. Вообще, заранее готовятся к возможному гравитационному удару в будущем только самые трусливые из людей – за свои средства, государственные служащие высокого ранга – за деньги страны, а остальное население в мирное время об этой весьма маловероятной ситуации не думает в принципе.

Теперь второй фактор: сидя в кресле, нужно надеяться на то, что гравитационный удар будет приемлемой силы и погасится креслом не более чем до десятикратной перегрузки, а это бывает не так уж и часто; когда сила гравитации взлетает до сотни тысяч g и продолжает повышаться, никакое кресло не спасет: оно сломается – и тогда сидящий в нем человек мгновенно превратится в лепешку.

В-третьих, в момент удара нужно находиться именно в своем кресле, а не по дороге к нему или же где-нибудь еще; бои за планетарные системы протекают по-разному: сам бой может продолжаться месяц-другой, а уничтожение населения планет, вполне возможно, произойдет именно в первые минуты сражения: у нападающей стороны цель – уничтожение жителей звездной системы, поэтому она, естественно, стремится атаковать в первую очередь планеты, а не охраняющую их группировку кораблей, вот почему обычно именно в самом начале боя агрессор, пользуясь внезапностью атаки, старается поразить астероид как средство для тотального уничтожения населения.

В-четвертых, перед лицом неминуемой гибели люди очень часто и довольно быстро перестают быть людьми, и какой-нибудь подчиненный (родственник) занимает кресло своего начальника (богатого родственника), оставив того лежать связанным (а может быть, еще и избитым) где-нибудь в укромном месте. А может случиться и того "веселее": он положит несчастного обездвиженного человека в двух шагах от спасительного кресла в наглухо закрытом бункере, а когда все кончится, вынесет останки владельца кресла наружу, отнесет как можно дальше и спрячет в городских руинах – так было раньше, а значит, так будет и в дальнейшем: люди по сути своей не меняются – какими были в каменном веке, такими пришли и в звездную эру. А с чего меняться-то: вид "человек разумный" каким был, таким и остался – изменились лишь орудия труда, применяемые им, да окружающая природа.

Но пусть все эти четыре фактора сложатся благополучно, и хозяин кресла с облегчением и остатками страха в душе осознает себя живым – вот тут-то ему и пригодятся все его запасы. Планета после тяжелого гравитационного удара представляет собой сплошные разрушения, спогибшей и разлагающейся биомассой – хоронить некому и нечем, – и через несколько дней планета превращается в очаг всевозможных эпидемий: отравлена вода, отравлен воздух, отравлена почва, ничто не работает, и до ближайшей живой души немереные километры пути. Вот тут и пригодятся нашему герою не раздавленная страшной тяжестью рация, скафандр, лекарства, фонарь и, конечно же, емкость с водой и запас консервов.

Кричи в эфир, обещай немыслимые блага – быстро на помощь никто не придет: идет бой – не до тебя, а когда он закончится, тогда опять возможны варианты: во-первых, нападавшие могут выиграть, поэтому на помощь они однозначно не придут (правда, могут притвориться своими и, вступив в переговоры о твоем спасении, выведать твою должность и социальный статус. И тут снова возможны два варианта развития событий: если ты им не интересен, живи себе, как можешь, раз уже тебе повезло; но если ты представляешь собой определенную ценность, то тебе могут предложить сдаться, а если ты ответишь отказом, то уже давно подлетевший на твой сигнал звездолет, неслышно висящий над твоим убежищем, или высадит десант, или, что гораздо более вероятно, выстрелит антиматерией, и твоя жизнь растворится в ядерном грибе). Во-вторых, выиграть сражение могут и свои, тогда они опять-таки не будут спешить на помощь: спасшимся по-черному завидуют и потому ненавидят, все-таки большинство погибло, а единицы спаслись или благодаря своим деньгам, или благодаря высоким должностям.

А бой был долгим, все устали, поэтому первые несколько дней экипажи в любом случае будут отдыхать, находя всяческие причины, выдуманные и реальные, чтобы не спускаться на планету; а потом они откажутся спускаться в этот очаг заразы, несмотря на свои скафандры (конечно, их можно понять: страх, что спасенный заразит весь экипаж, вполне обоснован), – и корабли покинут место схватки, и некоторые отправятся некоторые на ремонт, а какие-то – в следующую мясорубку. А тем временем спасшиеся от верной смерти на планетах будут ждать помощи, ждать, когда прилетят санитарные корабли и заберут их, а это вполне может произойти только через несколько месяцев – вот тут-то и понадобятся еда, вода, лекарства, фильтры для воздуха и книги, причем книги и чистые тетради нужны исключительно для того, чтобы не повредиться в уме от всей этой ужасной обстановки; каждому – свое: кто-то читает книги, а кто-то что-либо пишет, длительное одиночество – это всегда тяжело, и его обязательно надо чем-то скрасить.

Очень мало людей выживает после гибели населения всей планеты – именно поэтому я и говорю об одиночестве, хотя есть небольшая вероятность того, что спасутся несколько человек в рядом расположенных бункерах – тогда вместе им будет веселее, но обычно такого не бывает.

Вообще, выжившим после гравитационного удара не рекомендуется в течение хотя бы недели после него выходить в эфир: новости взять неоткуда, кто победил – неизвестно, а так как обычно выживают "большие" люди или же большие трусы, то первых нападающая сторона, как правило, берет в плен (и это при том, что за последними они даже не спускаются!), потом транспортируют на один или несколько вспомогательных кораблей, на котором пленных избивают и накачивают наркотиками, выпытывая все, что им известно. И когда они перестанут интересовать победителей, пленных выбрасывают на ближайшую звезду – чисто, легко и безжалостно; повторюсь: спасшихся с погибших планет ненавидят и презирают, а потому и обращаются с ними, как с вещами. Надо понять солдат: у всех есть родственники, которые наверняка погибнут при успешной атаке на их родные планеты, поэтому бывает, что воины даже своих сбрасывают на звезды или, что случается чаще, оставляют умирать от голода и жажды связанными где-нибудь вдалеке от их наглухо закрытых герметичных убежищ, а командованию докладывают, что никого не нашли. Именно поэтому выжившие после гравитационного удара неделю-другую сидят тихо-тихо, не высовываясь из своих бункеров, и только потом начинают осторожно выходить в эфир, надеясь, что к ним прилетит спасательный, а не обычный боевой корабль.

Руководство государства, которому принадлежит погибшая планетарная система, строго спрашивает с командования армией за меры, принятые для спасения оставшихся в живых, поэтому после окончания всех боевых действий в этой зоне туда прибывают спасательные корабли с врачами; к этому времени выжившие начинают связываться с крейсерами, охраняющими их планеты, составляются списки пострадавших, определяются их координаты и конкретное местоположение, а потом прибывают доктора и вывозят всех счастливчиков.

В итоге получается, что месяц-другой просуществовать на разоренной планете просто необходимо – в противном случае не стоит даже тратиться на кресло.

На рацию можно было бы установить систему шифрования, аналогичную той, которая применяется на боевых звездолетах, тогда уцелевшим можно будет относительно безбоязненно выходить в эфир сразу же после гибели их планеты. Однако такая система разработана и предназначена исключительно для военных, имеет строжайшую секретность и поэтому никоим образом не может быть продана в частные руки: используется только военными – и точка! Кроме того, запеленговать такой радиоисточник проще простого и, даже не понимая содержания передачи, можно легко сделать вывод: раз мы не понимаем шифр, значит, они обращаются не к нам, а к нашим врагам, то есть там спрятался наш неприятель, и именно поэтому радиста следует поймать и допросить. Однако если это сделать некогда, тогда следует место выхода передатчика в эфир хорошенько "прожарить" антиматерией: наверное, там скрывается какая-нибудь "шишка" из руководства противника! Получается, что ставить систему шифрования, во-первых, нельзя, а во-вторых, опасно, вот почему ее и не ставят; и тоскующие в своих бункерах люди вынуждены пользоваться обычной, хотя и мощной радиостанцией.

После окончания войны уничтоженную планетарную систему следует восстановить. Самый надежный способ – не спешить и подождать, пока на планетах не закончатся процессы гниения и вся мертвая биомасса не разложится. Ждать приходится долго, около десяти лет, но зато по прошествии этого срока планеты в значительной степени самоочистятся и можно будет подвозить строительную технику, которая станет разбирать завалы, утилизировать остатки домов и прочих сооружений. А потом опять нужно будет завозить сначала разные виды трав, грибов, водорослей и кустарников, затем насекомых и прочую мелкую живность, а также рыб, моллюсков и червей, после чего придет черед высаживать деревья, завозить крупных по размерам животных, птиц, рыб и только вслед за этим можно начинать строить жилье для людей. Полное восстановление погибших жилых, сельскохозяйственных и аналогичных им по условиям планет длится более полувека, промышленные планеты восстанавливаются гораздо быстрее, ведь после удара там остаются только убитые люди да разрушенные машины, поэтому всякие механизмы, агрегаты и прочую аппаратуру утилизируют, обычно переплавляя там же, на месте, и используют как сырье для новых машин; а вот с людьми дело обстоит совсем по-другому...

После гибели звездной системы образуется огромное количество мертвой биомассы, некоторую часть которой составляют погибшие люди, – похоронить по-человечески их всех нет никакой возможности, поэтому спасательные команды ищут для последующего захоронения только исключительных по своим заслугам людей (и то не всегда находят), а всех остальных вместе с погибшим крупными животными грузят в специальные одноразовые вагончики и по временным туннелям отправляют на ближайшую звезду, где они и сгорают. Похоронить всех в принципе невозможно, а кремировать на самой планете слишком сложно, поэтому погибших стараются отправить на соседнее светило, а на планетах устанавливают памятники и сооружают мемориалы в виде братских могил, но без погребенных.

И все равно даже после этой операции на погибших планетах остается еще очень много тел в завалах, мелких животных в изуродованных лесах и рыбы на дне водоемов, которых трудно и долго доставать, поэтому планеты после первой уборки хоть и становятся чище, но ненамного, и приходится ждать еще несколько лет, пока все не придет в норму. Следует отметить, что планета после сильного гравитационного удара представляет собой одно большое кладбище, поэтому если всех похоронить, то последующим поселенцам придется жить в буквальном смысле между могил, причем могил чужих, ибо мало кто согласиться жить в двух шагах от могилы своего предка; да и самим колонистам эта идея будет отнюдь не по душе. Таким образом, хоронить по-человечески, во-первых, нет возможности, во-вторых, это будет нефункционально для дальнейших поколений, поэтому по прошествии нескольких лет найденные на планете человеческие кости хоронят в крупных братских могилах – одной на многие тысячи людей.

Восстановление планетарной системы – тяжелое и тягостное дело, гораздо проще ее уничтожить.

Ломать – не строить, а убивать за тысячи километров – не хоронить с лопатой лично.

Смерть – всегда смерть, а насильственная смерть тем более приносит одно только горе, к тому же внезапное...

Вот что такое звездные войны по-настоящему, без всяких прикрас, – по крайней мере так было в мое время...

Большие звездные войны бывают редко, но зато их следы сохраняются надолго, обычно – веками...

Но продолжу об основном оружии, которое и является причиной всего этого ужаса. Техника, генерирующая лучи, работает с переменной мощностью. Мощность главного луча можно регулировать, а несущего – нет. Это связано с тем, что мощность главного луча значительно больше, чем у несущего, поэтому время достижения полной мощности у них совершенно разное: у несущего – доля секунды, а у основного – немногим меньше минуты. Расходуя половину, треть, четверть или любую другую часть всей мощности, можно всегда иметь запас на непредвиденный случай – благодаря этому повышается живучесть корабля и улучшается возможность его влияния на поединок.

Оба вида лучей тяготеют к массе, то есть при настройке "тянутся" к плотным телам. Это свойство нельзя недооценивать в бою: луч, приблизительно направленный в сторону корабля, может самостоятельно "притянуться" и зафиксироваться на нем, а для противника это означает неизбежную гибель, если не успеет вовремя и соответствующим образом отреагировать на угрозу.

Для борьбы с основным оружием существуют два метода. В первом случае используется аппаратура, служащая для изменения распределения энергии и искривления пространства-времени вблизи корабля (эта же техника применяется и для прыжка): с ее помощью легко сбивается настройка несущего луча, и он соскальзывает со звездолета в Космос на безопасное расстояние, после чего противник начинает вновь настраивать луч, но его опять можно сбросить с себя – и так до бесконечности.

Второй способ – это быстрый выстрел на небольшое расстояние сразу же основным лучом: в этом случае эволюционирующая псевдозвезда так "перемешивает" окружающее пространство, что отбрасывает несущий луч противника очень далеко или же уничтожает его совсем. Этот способ более быстрый и надежный, но он годится только для глухой обороны: поразить противника таким образом практически невозможно, потому что пока вблизи корабля эволюционирует созданная им псевдозвезда, враждующие стороны не могут предпринять никаких действий: ни прыжок, ни стрельба не принесут успеха, можно только перевести дух и (или) сменить позицию, – в результате в бою возникает пауза. Обоими способами можно с одинаковым успехом бороться как с несущим, так и с основным лучом.

Первый способ – это способ, в котором нападение и защита уравновешивают друг друга, это метод обмена ударами, это широко распространенный, не очень рискованный и достаточно долгий способ поражения противника; в противовес ему метод глухой защиты не дает возможности атаковать противника, пренебрегая нападением, однако с его помощью можно получить передышку в бою, дав большей части экипажа возможность расслабиться и поспать несколько часов, а это очень важно во время непрерывного многодневного сражения.

Битва с использованием основного оружия имеет одно очень важное свойство: погибнуть можно, только или самому совершив ошибку, или будучи "переигранным" противником. Лишь сражение, в котором три или больше вражеских корабля пытаются уничтожить один, является проигрышным для одиночки; во всех остальных случаях численное превосходство практически ничего не дает ни одной из сторон. Недолгая битва исключительно основным оружием напоминает шахматную партию, в которой противники изначально имеют приблизительно равные условия, только три к одному – это убийство, два к шести – это почти равный бой, а уже три к девяти, четыре к двенадцати и, конечно же, два к четырем и четыре к восьми – это сражение равных по силе сторон. Чем больше кораблей, тем больше они мешают друг другу, изменяя каждый сам для себя пространство и тем самым ликвидируя возможное преимущество, которое могло бы быть благодаря превосходству в численности одной из сторон. Однако, несмотря на это, численное превосходство существенно: во-первых, при использовании излучателя антиматерии оно позволяет довольно быстро выигрывать битву – за несколько суток, а во-вторых, численное превосходство позволяет утомить противника в многомесячном бою и сохранить силы, а в итоге победить с меньшими потерями, чем при использовании антиматерии, правда, за гораздо больший срок.

В процессе погони можно хорошо "замести следы", стреляя из основного оружия после прыжка: в этом случае образовавшаяся псевдозвезда изменяет параметры точки выхода корабля из туннеля, а так как в момент прыжка экипаж вражеского крейсера-преследователя рассчитывает на те характеристики точки выхода из туннеля, которые были до применения преследуемым космолетом основного оружия, то это означает, что охотник окажется не в том месте, в котором рассчитывал оказаться, то есть не настигнет цель. При настоящей погоне во время войны, преследуемый звездолет всячески старается сбить преследователей со следа, дважды стреляя основным оружием за один прыжок: первый раз перед самым прыжком – тогда до образования псевдозвезды еще далеко и поэтому преследуемый корабль прыгает в еще пока нормальном пространстве-времени, а преследователям оставляет уже пространство-время с постоянно меняющимися из-за эволюционирующей псевдозвезды характеристиками; и второй раз – сразу же после выхода из своего туннеля, и опять-таки эволюционирующая псевдозвезда начинает сбивать преследователей со следа, меняя параметры пространства в точке выхода из туннеля, в результате чего благодаря использованию беглецом основного оружия в процесс погони вносится хаотическая составляющая. Именно поэтому, чтобы достичь успеха, в преследовании принимают участие несколько кораблей: они, координируя свои действия, прыгают по нескольким, примерно похожим направлениям, благодаря чему оказываются в нескольких точках, одна из которых может быть очень близка к преследуемому кораблю. Чем дольше продолжается погоня, тем больше преследователей рассеивается, теряется в Космосе и выходит из гонки, поэтому чем более важный звездолет преследуется, тем больше кораблей должны участвовать в погоне.

Теперь я расскажу об антиматерии. Излучатель антиматерии на практике имеет исключительно боевое применение; в его названии уже содержится достаточно информации о самом оружии: этот генератор создает пучок античастиц. В момент выстрела на долю секунды создается временной туннель, направленный от камеры излучателя вовне по вектору выстрела и длиной чуть больше диаметра корабля. Туннель создается, чтобы не делать отверстий в корпусе звездолета и чтобы поток излучаемой антиматерии не повредил собственный корабль; также наличие туннеля позволяет стрелять в любом направлении. Туннель сам по себе очень короткий, поэтому несколько мгновений своего существования он ведет себя исключительно устойчиво по отношению ко всем внешним возмущениям, и в это время его условно можно считать постоянным.

Частицы антиматерии излучаются в виде конуса. Телесный угол пучка, а также плотность и время потока излучения задаются перед выстрелом; таким образом, суммарный поток антиматерии, образующийся во время выстрела, определяется оператором, управляющим излучателем на корабле. Суммарный поток антиматерии не является постоянной, жестко фиксированной величиной, его значение может быть любым – от минимального до максимально возможного.

Узкий плотный конус излучается для уничтожения неприятельского корабля, широким же конусом противнику обычно наносят лишь повреждения – легкие или тяжелые, а вот уничтожить им врага практически невозможно.

В противовес основному оружию, которое имеет исключительную дальнобойность, излучатель антиматерии эффективно действует на расстояниях до нескольких тысяч километров. Это связано с тем, что для формирования обоих видов лучей основного оружия необходимо пространство, объем которого должен быть больше определенного значения для данного распределения массы и энергии в Космосе, или, говоря проще, в направлении стрельбы, на небольшом рассчитываемом отрезке от крейсера. Псевдозвезда принципиально не может быть создана: ей на это просто не хватит времени; причем чем больше пыли и излучения находится вокруг звездолета, тем объем этого участка Космоса меньше. Излучатель антиматерии на значительных дистанциях не используют из-за того, что с расстоянием плотность потока античастиц уменьшается до вполне приемлемых значений; кроме того, мощная броня космолета еще больше ослабляет этот поток – до безопасных для людей и техники значений. Таким образом, два разнородных вида оружия взаимно дополняют, не мешая друг другу, их можно даже использовать одновременно и независимо один от другого.

Антиматерия для военных кораблей – то же самое, что меч или сабля для рукопашной схватки, это сильное, страшное оружие для плотного и тесного ближнего боя. Если, например, плотный поток античастиц попадет в корабль, находящийся на расстоянии до тысячи километров, то аннигиляция и последующие ядерные реакции дадут такое количество энергии, что корабль взорвется весь целиком, как если бы у него внутри разорвался один большой атомный заряд.

При обычном же попадании антиматерии в корабль (то есть при таком, когда звездолет не разлетается на куски), прежде всего выходят из строя микросхемы, а следовательно, нарушается нормальное функционирование всех систем корабля. В это же время возможно возникновение пожаров; из-за аннигиляции повышается общий уровень радиации, и космонавты заболевают лучевой болезнью; к тому же аннигиляция частиц и античастиц происходит непосредственно в теле самого человека, что также не улучшает его здоровье. Аннигиляция вещества и как следствие ядерные реакции во всем объеме звездолета плюс лучевая болезнь экипажа с частичным или полным выходом из строя функциональных систем корабля – вот что означает "попасть под удар антиматерией".

Излучатель антиматерии спроектирован и сделан таким образом, чтобы излучались в основном антинейтроны: они не имеют заряда и поэтому способны глубоко проникать внутрь корабля, защищенного толстым слоем брони; однако при генерации пучка кроме основного потока антинейтронов возникает еще целый комплекс античастиц – позитроны, антипротоны и прочие, но они легко поглощаются корпусом попавшего в этот поток корабля и не наносят никаких существенных повреждений. Правда, следует добавить, что наружная многослойная броня крейсера вместе с находящимися под ней емкостями с водой для выращивания пищевых водорослей все-таки частично уменьшает плотность потока антинейтронов, поэтому ниже некоторого определенного уровня плотности и интенсивности потока антиматерии повреждения вражескому кораблю наносятся настолько незначительные, что в обычном бою ими можно пренебречь.

От потока антиматерии можно только увернуться – его нельзя отбросить от себя, ак лучи основного оружия. Антиматерия – оружие менее интеллектуальное по сравнению с основным: когда используешь излучатель, нужно не столько думать, сколько хаотически менять курс, ускорение и скорость, надеясь что тебе повезет. Излучатель – это оружие, действие которого подчиняется законам теории вероятности в большей степени, чем главное: можно все сделать правильно – и погибнуть, что в принципе невозможно, когда ведешь бой основным оружием.

Если звездолет попал под удар антиматерией или же был поврежден гравитационным ударом и находиться в нем дальше невозможно, то экипажу нужно срочно эвакуироваться: в этом случае космонавты надевают скафандры, садятся в несколько многоместных спасательных капсул и покидают корабль. Каждая капсула самостоятельно, в автоматическом режиме, прожигает себе путь в корпусе крейсера и выходит в Космос. Мест в спасательных капсулах всегда чуть больше, чем численность полного экипажа корабля, таким образом обеспечивается возможность спасения всех членов экипажа плюс еще нескольких человек: весьма вероятно, это будут люди, спасшиеся с погибшего ранее звездолета, или же какие-нибудь сверхштатные пассажиры вроде корреспондентов, ученых, врачей, или же солдат спецназа. Спасательная капсула не имеет двигателя, и у космонавтов есть только одна надежда – на то, что их подберут. Все ее системы функционируют в полуавтоматическом режиме – это сделано для того, чтобы люди могли спастись, даже если какие-нибудь системы капсулы выйдут из строя.

Сначала капсула прикрепляется к подошедшему на помощь кораблю с помощью электромагнитов, а затем приваривается к его наружному корпусу. В свою очередь излучатель антиматерии корабля-спасателя выключается, космонавты выходят из капсулы на поверхность корабля и по временному туннелю спускаются один за другим в камеру излучателя. Когда несколько человек спустятся, туннель выключают, камеру открывают, и спасенные люди заходят внутрь корабля, после чего туннель вновь включается и пропускает внутрь звездолета новую партию потерпевших кораблекрушение, – и так процесс продолжается, пока не войдет самый последний астронавт. Кстати, аналогичным способом люди заходят и выходят из кораблей: в военные – через камеру излучателя антиматерии, а в гражданские космические корабли – через специальный приемник аналогичного устройства. Спасательная капсула остается снаружи; если ее сварочное крепление выдержит все ускорения, которые возникнут во время дальнейшего полета, то она вернется на базу, – в противном же случае она отделится от корабля и навечно останется в Космосе.

Именно теперь, когда я рассказал об оружии, следует вернуться и продолжить разговор о роли врача на военном корабле, а она очень важна. Доктор постоянно отслеживает и "корректирует" состояние здоровья экипажа. Ты удивишься, но самые распространенные болезни во время войны – это переутомление, нервные срывы и сумасшествие. Страшный процесс – непрерывный бой, день за днем, без сна и отдыха, все время в постоянном напряжении – изматывает душу и тело, и судовой врач всеми доступными ему средствами борется с проявлениями нервных и физических перегрузок. Он дает космонавтам стимулирующие вещества, причем чем дольше продолжается сражение, тем больше устают люди и тем более сильные препараты идут в ход; если схватка продолжается достаточно долго, то дело доходит и до очень сильных синтетических стимуляторов, обладающих эффектом быстрого и стойкого привыкания (как у настоящих наркотиков), запрещенных к применению везде, кроме войны в Космосе.

Когда корабль временно выходит из боя, его экипаж отдыхает и доктор дает пациентам расслабляющие лекарства, а также препараты, уменьшающие последствия предыдущего применения стимуляторов и наркотиков. Как видно, умение разумно сочетать время непосредственного боя и отдыха является очень важным условием сохранения и поддержания психического здоровья команды на протяжении длительного времени и – как следствие ее удачных действий, приближающих победу. Все это было уже давно учтено в тактике и стратегии ведения боя, которую мы изучали на курсах командиров кораблей и на что обращали наше особое внимание: ни в коем случае нельзя "выжимать" из своего экипажа все, что только возможно, настоящий бой похож на бег на бесконечную дистанцию – нужно периодически отдыхать, ибо когда будет конец – неизвестно, а значит, космонавтам всегда следует иметь хотя бы минимальный резерв сил.

...Беззвучный гравитационный удар убивает, но если он не убил, а лишь оглушил, привел к потере сознания, то следующий выстрел будет направлен прямо в корабль и сделает свое дело – и бесконечный Космос станет твоей могилой.

...Последствия лучевой болезни в полной мере проявляют себя гораздо позже самого времени попадания под луч антиматерии; если экипаж все же спасется, то людей направят в наземные госпитали, где лучевая болезнь постепенно проявит себя полностью.

А вот нервные болезни в современных сражениях между звезд – это основные болезни. Чистый воздух, хорошее питание, все удобства под рукой, стимуляторы в крови, бессонные дни и ночи, постоянное нервное напряжение, а в перспективе безумие, – вот что такое война для современного солдата эпохи звездных войн.

В целом техника на современном боевом корабле развита до такого высокого уровня, что слабым звеном звездолета является человек. Все системы корабля – электронные, механические и прочие – рассчитаны и сделаны так, что даже после гибели экипажа от перегрузок они будут продолжать функционировать; однако если при живых людях в корабле что-либо выйдет из строя, это будет означать, что сломавшийся узел сделан с браком еще на заводе.

А логика подобной сверхвысокой надежности такова: человеческий организм в экстремальных ситуациях может показать столь высокую сопротивляемость и такую прекрасную жизнестойкость, что люди вполне могут остаться в живых даже тогда, когда, по расчетам, все должны уже погибнуть. Один или несколько человек, оставшиеся в живых на неповрежденном корабле после сильнейшего гравитационного удара, еще могут какое-то время сопротивляться неприятелю, тем самым давая возможность прийти в себя тем, кто остался жив и только надолго потерял сознание; к тому же соседние корабли должны и будут помогать гибнущему звездолету, отвлекая противника и не давая ему возможности добить "раненый" крейсер. В результате через несколько часов может получиться, что больше половины команды придет в себя и в скором времени уже, казалось бы, погибший корабль вновь встанет в строй – вот почему все его системы и сделаны с дополнительным запасом прочности и надежности.

Звездолет обладает двумя важнейшими свойствами – длительной автономностью и возможностью вести бой в любом направлении, стреляя антиматерией из основного оружия, независимо от направления своего движения. Эти качества единичного военного корабля и определяют структуру их боевого построения. Представим себе два одинаковых тетраэдра, имеющих одну общую плоскость: у такой фигуры будет пять вершин и в каждой из них будет находиться один крейсер – это внешние корабли. Еще два звездолета располагаются внутри получившейся фигуры и свободно перемещаются там, не выходя за ее грани. Описанным способом семь кораблей образуют взвод – минимальную единицу боевого построения в космосе.

При более плотном построении крейсеры мешают друг другу вести огонь, а при более разреженном – недостаточно качественно поддерживают друг друга, таким образом, семь звездолетов – это золотая середина: пять – мало, а восемь – уже много.

Взвод обладает значительной сопротивляемостью по отношению к противнику при условии как сохранения своего строя, так и выхода из боя одного-двух кораблей. Взвод может перемещаться в любом направлении, отбивать атаки и атаковать на всех доступных дистанциях и во всех направлениях, причем не нарушая своего строя. Оба внутренних корабля могут и должны поддерживать своим огнем внешние пять кораблей, увеличивая суммарную огневую мощь приблизительно на 40%, хотя периодически команды внутренних звездолетов отдыхают, прикрытые огнем внешних кораблей. крейсеры с отдохнувшими экипажами заменяют два внешних корабля, а они, передохнув, становятся на места двух других – и так далее. Полный взвод из семи звездолетов может сражаться в течение практически неограниченного промежутка времени, хотя на практике это длилось немногим дольше полугода.

При гибели или потере одного из кораблей (когда сильно поврежденный звездолет отправляется на базу) во взводном построении исчезает одно внутреннее место. Если же погибают два или более крейсеров взвода, то несколько взводов объединяются в один, чтобы достичь нормальной численности в семь кораблей. Если из всего взвода осталось пять звездолетов, то их боевым построением является тетраэдр: четыре корабля находятся на внешних местах, а один – на внутреннем. Такое построение гораздо хуже нормального семичленного, ибо звездолетам становится слишком тесно – они мешают друг другу стрелять основным оружием и поэтому неточно стреляют и плохо подстраховывают, исправляя ошибки, друг друга.

Четыре корабля всегда выстраиваются тетраэдром. Если из всего взвода осталось четыре или же меньше звездолетов, то они обречены, ибо должны вести непрерывный бой, не имея возможности передохнуть, – обычно такие группы погибают в течение недели.

Рота – следующая после взвода структурная единица боевого построения. Она представляет собой тетраэдр с одним местом внутри него, причем каждое из всех пяти мест тетраэдра – четыре внешних и одно внутреннее – занято взводами. Таким образом, рота состоит из пяти взводов или 7х5=35 кораблей.

Аналогичная структура и у полка, и у дивизии, которые включают в себя 35х5=175 и 175х5=875 звездолетов. Внутреннее место в роте, полке и дивизии служит для отдыха и переформирования подразделений с внешних мест построения. До дивизии включительно боевой строй является достаточно жестким и не допускает значительных отклонений. Дивизия – последняя компактная группа кораблей; следующие за ней воинские единицы состоят из дивизий, расположенных в Космосе свободно и на значительных расстояниях друг от друга; если же их построить по принципам дивизии тетраэдром, то крейсеры будут мешать друг другу: их перемещения относительно друг друга станут исключительно сложными, им всем будет тесно и при стрельбе они станут препятствовать сами себе.

Корпус состоит из четырех дивизий, построение у них свободное и не образующее какой-либо фигуры. Корпус насчитывает в своем составе 4х875=3500 кораблей.

Следующая единица называется армией, или флотилией, и состоит из четырех корпусов, или 16 дивизий, имея в своем составе 16х875=14000 кораблей.

Эскадра состоит из четырех флотилий, или 16х4=64 дивизий, или же 64х875=56000 кораблей.

Флот – последнее и наиболее крупное воинское подразделение; командует им адмирал. Флот состоит из четырех эскадр, или 4х64=256 дивизий. Во флоте 224 тысячи обычных крейсеров, которые объединены со штабом флота и вспомогательными подразделениями, в сумме насчитывающими несколько тысяч кораблей. В это число входят звездолеты командующих отдельными подразделениями – полка, дивизии, корпуса, армии и эскадры, а также их штабы; плюс разведывательные, почтовые, медицинские и прочие обслуживающие корабли. Таким образом, флот состоит почти из 230–240 тысяч кораблей, или приблизительно из 9,5–10 млн человек, а иногда и до 11. Крейсеры флота могут вести бой в космосе, имея в своем поперечнике до нескольких световых суток; в этом случае управление сражением из единого центра – дело довольно затруднительное, вот почему структурных единиц численностью больше, чем численность флота, в космических силах нет.

Объединение из нескольких флотов, вынужденных действовать вместе, имеет одно общее руководство – штаб соединения, и этот штаб, в зависимости от ситуации, может руководить двумя-тремя флотами, а может – тысячью и даже десятками тысяч флотов с общей численностью крейсеров около нескольких миллиардов штук, хотя в обычных сражениях редко принимают участие более ста миллионов кораблей с обеих сторон. Чем больше кораблей задействовано в одной битве, тем больший объем Космоса они занимают и тем сложнее управлять всей этой стальной армадой, поэтому крупномасштабные сражения обычно разбиваются на ряд более или менее изолированных баталий, в которых участвуют по десять-двадцать флотов, причем один из адмиралов выполняет обязанности командира всего соединения флотов, а его первый заместитель командует флотом, временно оставшимся без адмирала.

Нас, будущих капитанов, учили и этому, и многому другому. Мы занимались сначала на тренажерах, а потом нам стали доверять настоящие военные корабли, на которых мы будем воевать в дальнейшем.

Вся планетарная система, куда нас, курсантов, перевели и где я теперь жил, представляла собой одну гигантскую военную базу – все в ней было подчинено войне, и поэтому постигать логику космических схваток в таких условиях было достаточно комфортно.

Мы начали учиться на тренажерах, и только потом нам стали доверять настоящие военные корабли с полными экипажами. Сначала нас обучали самому легкому – мы тренировались взлетать и садиться: раз за разом мы поднимали наши тысячетонные звездолеты, и инструкторы придирчиво следили за нашими действиями. И я тоже поднимал в Космос свой крейсер, и снова и снова антигравитационные батареи медленно и тяжело выводили его за пределы атмосферы, чтобы затем так же медленно и неторопливо посадить его.

А пока, параллельно со взлетами на настоящих кораблях, мы отрабатывали на тренажерах всевозможные ситуации, которые могли возникнуть на звездолете в пределах планеты и в открытом Космосе, в мирном полете и в бою – короче говоря, во всех случаях жизни на крейсере. Кроме того, у нас проходила и теоретическая подготовка – нас готовили на совесть и хорошие результаты, показываемые нами, были следствием этого. Также значительное внимание уделялось физическому развитию курсантов: акцент делался не столько на физическую силу, сколько на общую устойчивость тела к перегрузкам, привычку терпеть тяжесть и способность максимально долго не терять при этом сознание.

Во время войны может возникнуть ситуация, когда нужно будет совершить экстренный взлет с поверхности планеты – в таком случае придется стартовать без использования антигравитационных батарей, а исключительно на основном двигателе. Этот момент достаточно неприятный, но нас учили, как следует аккуратно поднимать в Космос огромный корабль, чтобы не сжечь его корпус, – и это было нашим первым заданием, в котором мы начали использовать маршевый двигатель.

Затем, освоив этот этап полета, перешли к прыжкам: мы покидали теплые и зеленые планеты, и наши корабли скользили между звезд то набирая скорость, то гася ее, время от времени прыгая сквозь пространство и время навстречу неизвестности. В первых полетах с нами летали опытные инструкторы и штурманы: они следили за нашими действиями и корректировали их по мере необходимости. Надо отметить, что нам не позволяли переходить к отработке реальных ситуаций на настоящих звездолетах до тех пор, пока мы успешно не сдавали экзамены на аналогичных тренажерах.

Мы отрабатывали разные виды прыжков – и простой, и дальний, и сверхдальний; прыгали и в открытом Космосе, и вблизи планет, и неподалеку от звезд, и в непосредственной близости от сложных звездных образований вроде одиночных черных дыр, нейтронных звезд, белых карликов и прочих видов старых звезд, а также, что было еще сложнее, в тесных двойных звездных системах.

Я все больше и больше привыкал к бездонной пустоте черной ночи, привыкал к своему существованию вдали от тепла жилых планет, привыкал к управлению столь быстрым средством передвижения, как современный звездолет. Страх первых полетов постепенно растворился в тренировках на живучесть корабля, когда мы боролись с заданными условными повреждениями, привыкая к их возможному возникновению в боевой ситуации и со временем переставая бояться их, а только лишь опасаться. Животный ужас от осознания колоссальности расстояний в Космосе постепенно уступил место привычке к ним и трезвому расчету: что бы ни случилось между звезд, лет через десять в худшем случае, можно будет достигнуть обитаемой планетарной системы и спастись, главное – не погибнуть сразу; но все же бесконечные километры безвоздушных трасс начинали давить на психику всегда, когда бы я ни подумал о них.

Звездные просторы Галактики постепенно становились все более освоенными и уже не таили неизвестности, становясь привычными и нестрашными; после долгих месячных полетов замкнутое пространство корабля уже не столь сильно давило на психику, как в самые первые вылеты, – постепенно ко всему привыкаешь...

И еще я хочу сказать о том чувстве, которое дарил мне Космос: после путешествий в нем я стал спокойнее, но немного грустнее и сентиментальнее, чем был раньше; оторванность от настоящей жизни людей делала ее гораздо более желанной и привлекательной – после возвращений оттуда, со звезд, я стал получать истинное наслаждение от самых простых вещей: от неба, солнца и облаков, свежего воздуха, живых людей, простых слов, обыденных действий, а главное – от твердости незыблемой земли под ногами.

Я стал чувствительнее – и кто меня может упрекнуть в этом? – я помню, как на глаза то и дело наворачивались слезы, когда после двухмесячной разлуки я увидел землю, – я почти плакал тогда, как и многие из нас... Что-то щемило в душе, такое родное и непередаваемое, немного горькое и сладкое, как мед: это – моя родина, моя земля, моя...

После того как мы освоили прыжки, нас стали уже учить главному – ведению боя в Космосе: для начала мы сдали зачеты по физической подготовке, и только потом нас допустили к тренажерам. Первые бои, пусть виртуальные, пусть кажущиеся, но все же похожие на реальные, прошли успешно – мы изучили свои корабли, привыкли к возрастанию тяжести после близких разрывов псевдозвезд, освоились с многодневным сидением в тренажерах, и, наконец, лучшим из нас, после успешной сдачи всех необходимых экзаменов, стали доверять настоящие космолеты с полными экипажами и настоящим оружием. И мы уходили в звездную ночь, чтобы там, под присмотром инструкторов, находившихся на соседних кораблях, применять основное оружие: и раз за разом смертельные лучи его протягивались сквозь бесчисленные километры пространства, чтобы снова и снова вспыхнуть псевдозвездой! А тем времени учителя корректировали стрельбу наших крейсеров и уже потом, по результатам учебных стрельб, ставили нам оценки.

При стрельбе по мишеням мы по-настоящему использовали и основное оружие, и антиматерию, однако в учебных сражениях ни мы, ни наш условный противник никогда не применяли друг против друга боевое оружие, а только лишь намечали несущим лучом направление удара или же передавали на корабли посредников данные о направлении и интенсивности "выстреливаемого" пучка антиматерии. В открытом Космосе мы отрабатывали те же варианты ведения боя, которые проходили и на симуляторах: поединок, сражение одного против нескольких противников, схватка нескольких взводов и под конец – сражение целыми полками и дивизиями. Там, вдали от жилья и тепла, одинокие и почти затерянные в пустоте, мы вели разные типы боя: долгое сражение с использованием исключительно главного оружия, затем скоротечные схватки с использованием антиматерии и наконец тренировочные бои с использованием всего арсенала доступных средств поражения. Атакующий вид боя, глухая оборона, агрессивная оборона, затем – бой в планетарной системе, бой вблизи сложных объектов типа нейтронных звезд и черных дыр, бой в облаках пыли и газа, бой вблизи источников периодического излучения типа барстеров и пульсаров и многое другое... Нас учили тому, что будет на войне, и учили тому, как следует действовать на войне.

Опыт работы с пространственно-временным преобразователем, который я приобрел в строительной организации, мне очень пригодился и при работе с основным оружием, и при прыжках, а опыт бесчисленных схваток в мире Халы приучил меня к правильному ведению боя: я старался всегда сохранять ясность мысли и способность здраво рассуждать, старался всегда контролировать ярость и страх, не допуская безудержной паники, злости и ненависти; я вел бой спокойно, заботясь о собственной защите, в меру агрессивно, разнообразно и безжалостно сначала к противнику, а уже потом к себе. У меня довольно удачно получалось ведение боя на разных дистанциях основным оружием, а также хорошо выходили точные, «кинжальные» удары антиматерией.

А потом пришло время выпускного экзамена: он представлял собой недельное сражение с инструкторским кораблем, во время которого обе стороны должны по полной программе использовать главное оружие, то есть не намечать точку своего удара несущим лучом, а стрелять основным лучом. Таким образом, во время этого испытания обе стороны имеют реальный шанс погибнуть, и эта возможность делает экзамен исключительно серьезным. Ограничений никаких – тестирующий корабль атакует испытуемого агрессивно и безжалостно, как в настоящем сражении, и тот отвечает ему тем же! Экипаж крейсера-экзаменатора состоит из опытных бойцов, испытанных во многих поединках. Экипаж курсантского корабля так же опытен и стоек, но им руководит не настоящий командир, а будущий, и это является единственным их отличием, а в целом, в техническом плане, оба звездолета абсолютно однотипны.

Сражение начинается на расстоянии около 14–16 световых часов, и по условиям экзамена крейсеры начинают постепенно сближаться. Это длится до тех пор, пока приблизительно через неделю (сроки задаются приближенно, они могут быть от трех суток до десяти – все происходит, как в настоящем бою) корабли не сблизятся достаточно, чтобы поразить друг друга антиматерией. Поединок с применением антиматерии уже не столь рискован, как с основным оружием: дело в том, что обоим звездолетам запрещено использовать всю мощность излучателя, ведь это не настоящий бой, а всего лишь очень ответственный экзамен, поэтому условные противники стреляют минимально возможным потоком антиматерии, который при попадании будет полностью поглощен броней "вражеского" звездолета и не вызовет никаких повреждений. Но это в теории, а на практике некоторое количество антинейтронов всегда проникает внутрь, поэтому никто не хочет попасть под удар. И хотя говорят, что внутрь корабля проникает настолько малое их количество, что они не причинят никакого вреда здоровью космонавтов, все же лучше обойтись без лишнего риска, не правда ли?

Поединок можно прекратить в любой момент по желанию одной из сторон или же по приказанию с кораблей слежения: если бой складывается явно не в пользу курсанта, то его прекращают, не доводя дело до трагедии, которая никому не нужна; также если экзаменуемый устал и не чувствует в себе сил для дальнейшего продолжения сражения, то он сообщает об этом на наблюдательные корабли, и битва досрочно заканчивается. Кроме того, если одному из кораблей удалось произвести попадание, близкое к накрытию, то есть такое попадание, после которого экипаж пораженного корабля лежит без сознания, оглушенный тяжелым ударом гравитации, то второго, добивающего выстрела быть не должно: в противном случае это называется убийством, и виновные отдаются под трибунал. Редко, очень редко, но бывает и так, что курсант пропускает удар, и псевдозвезда формируется на его корабле, а впоследствии взрывается – и крейсер рассеивается пылью и излучением. Это очень неприятный случай, после которого многие идут под трибунал, а затем иных сажают в тюрьму, ну а кого-то просто лишают погон. «Почему вы допустили неподготовленного бойца к такому серьезному экзамену?» и «Почему вы не прекратили его досрочно?» – вот главные вопросы, которые военные следователи задают всем причастным к этой трагедии. Выпускной экзамен очень тяжел и рискован, но это экзамен, а не война!

Во время самого сражения выпускная комиссия, для лучшего обзора и контроля находящаяся на нескольких расположенных по всему полю боя звездолетах, постоянно отслеживает ход поединка и после его окончания выставляет курсанту оценки. Я и еще несколько выпускников стали лучшими по результатам экзамена, поэтому мы сразу же получили должность командира корабля и соответствующее этому звание, а те из нас, кто немногим хуже справился с заданием, стали первыми и вторыми пилотами.

...Итак, мне присвоили воинское звание, я стал офицером – и отныне я был настоящим воином, защитником Отечества. Мне дали корабль, на котором было установлено большое количество новейшей аппаратуры, и обычный, то есть средний по качеству экипаж (по-настоящему классный я еще не заслужил, тем более что время еще было и путем последующих настойчивых тренировок надеялся повысить профессионализм своих подчиненных, улучшив уровень нашего взаимопонимания и – как следствие взаимодействия в бою). В целом это был отличный современный крейсер, многие из солдат экипажа были опытными, настоящими профессионалами. Я оказался одним из самых младших по возрасту на корабле, но тем не менее именно я как командир со временем должен был стать настоящим космическим волком и как первое лицо на вверенном мне звездном крейсере получил право использовать парализатор.

Парализатор – это ручное оружие нервно-паралитического действия, находящееся на корабле в специальном сейфе в двух экземплярах. Назначение парализатора – поддерживать воинскую дисциплину; убить парализатором невозможно – им можно только временно обездвижить и оглушить человека. Применять это оружие имеет право лицо, имеющее самое высокое звание на космолете, то есть в обычных случаях – командир.

Солдат, не выполнивший приказ вышестоящего командования или же совершивший иной запрещенный уставом проступок, по возвращении на базу попадает под трибунал, поэтому для "успокоения" возможного нарушителя в условиях открытого Космоса и используется парализатор. Во время боя бывает всякое – вполне возможно, что боец, который вел себя неподобающим образом и против которого был применен парализатор, отдохнув некоторое время под присмотром доктора, снова вернется в строй и доблестью искупит свою вину. Таких случаев в звездном флоте было предостаточно, и поэтому вполне вероятно, что этому воину трибунал вынесет не карательный приговор, а оправдательный или же направит его на принудительное обследование с последующим лечением. Правда, трибунал может вынести любой, вплоть до смертного, приговор, но эта возможность существует только для военного времени. Когда-то, давным-давно вместо парализаторов на кораблях было настоящее огнестрельное, а потом и пневматическое оружие, но в современной космической войне убивать одного из членов экипажа только из-за того, что он не выдержал нечеловеческих нагрузок и сходит (а возможно, уже и сошел) с ума – глупо: с сумасшедшими и с нуждающимися в лечении, не воюют – их просто изолируют до конца полета, а на Земле их судьбу решит медкомиссия и, возможно, трибунал.

Мой корабль базировался на военном космодроме, находящемся на одной из планет обычной населенной системы. Теперь мы, военные, перестали жить столь оторванно от гражданских людей, как те долгие месяцы обучения на военной планетарной системе, однако, несмотря на это, мы все так же продолжали оттачивать свое воинское мастерство, в то время как напряжение в мире не спадало.

Однажды, когда я шел по улице, ко мне обратился человек, я сразу узнал его сердцем, еще до того как он заговорил: это был мой "отец". Он сказал:

- Завтра у тебя будет не учебный вылет – завтра ты отправишься на войну.

От этих слов у меня в душе что-то перевернулось. Страх, боль и неизвестность – все смешалось в единое целое: война пришла...

Я задумался; людей поблизости не было, поэтому мы могли разговаривать совершенно спокойно, но о чем было говорить? Все и так ясно: война начинается. "Отец" ушел, а у меня осталось меньше суток до вылета, чтобы побыть в мире, чтобы спокойно поразмыслить, чтобы понять себя, чтобы сделать еще что-то важное, на что всегда не хватало времени...

Я захотел встретиться с родителями, с женой, обнять и поцеловать ее и нашего ребенка, но они были далеко, поэтому достал видеофон и позвонил им. Сначала я поговорил с мамой и папой, услышал их голоса и увидел их лица, а потом поговорил с женой и посмотрел на улыбающееся личико моего малыша. Мне было неведомо, что с родителями я еще буду часто общаться вживую, а вот ни жену, ни кроху не увижу живыми никогда.

Мир кончился – пришло время убивать и умирать.

Сказать слово "война" легко, а понять всю ее глубину сложно.

Война, война... Все, что было раньше, это прошлое, война – это страшное настоящее, которое угрожающей неизвестностью стоит на пути к будущему.

Готов ли я к сражениям? Ответа на этот вопрос я тогда еще не знал, хотя, впрочем, какая разница? Готов или же не готов?.. Это результат моих тренировок в прошлом, а его не изменишь, поэтому оно не должно мучить меня! Готов или же не готов?.. Это важный вопрос, но еще важнее, чтобы мне повезло, ибо я не хочу умирать!

Я не хочу умирать, а кто хочет? Никто не хочет, но кому-нибудь в любом случае придется.

Настоящий бой – это не то, что показывает камера в фильме, и совсем не то, о чем ты читаешь в книге, сидя дома в кресле: можно найти массу великолепно точных слов для описания сражения, можно без прикрас воссоздать бой и заснять его, но это все равно будет не то, ибо произведения искусства, во-первых, не создают полного эффекта присутствия и, во-вторых, "сжимают" собственное время войны для достижения приемлемого уровня восприятия зрителем, читателем или же слушателем. А время – это категория, которая может изменить восприятие: одно дело – прочитать слова "обстрел длился целый день" или же увидеть, как на экране взорвутся два-три снаряда, и совсем другое – самому просидеть немытым весь этот день в блиндаже с тяжелой каской на голове, под грохот разрывающихся снарядов, бомб и мин, на вздрагивающих ящиках, в пыли и грязи, с полупустой флягой воды и зачерствевшей буханкой хлеба в вещмешке; просидеть в спертом воздухе, в постоянной готовности схватить оружие и выскочить наружу навстречу наступающему противнику, в то время как в глубине сознания постоянно крутится мысль: "А спасет ли меня укрытие, когда в него попадет вражеский снаряд?". И этот длинный день не один – перед ним была череда таких же дней и ночей, наполненных страхом и смертью, грохотом и огнем, гарью, вонью и грязью... И именно этим отличается изображение реальности от настоящей реальности, когда в дело вступает всемогущее время!

...Вечерело. Я шел по улице и вдруг увидел, что в одном доме происходит какое-то радостное событие: множество по-праздничному одетых людей находилось перед ним, играла музыка; лица гостей были веселы и оживлены – им было хорошо.

У ворот стояла охрана, не пропуская за забор никого из посторонних, но, воспользовавшись своей властью над душами людей, я вошел. Меня никто не приглашал, но охранники сами впустили меня, после чего я перезнакомился с множеством гостей, и каждый из них нашел во мне своего лучшего друга, – вот что значит власть над душами людей: никакого насилия – все происходит просто идеально!

Вышел я не один, а с девушкой, с которой познакомился в доме. Сначала мы пошли в казино, где игральные кости и карты беспрекословно повиновались моим мысленным приказам; потом отправились в ювелирный магазин и там, посреди ночи, я накупил для нее драгоценностей на весь свой выигрыш (а выиграл я немало!), после чего мы направились в ресторан, где и закончили эту последнюю мирную ночь.

Мирный вечер, мирная ночь – последний мирный закат перед войной...

Она была в восторге и изумлении, когда мы под утро вернулись обратно. Гости восхищенно толпились вокруг нас, рассматривая и оценивая колье, браслеты и сережки; они негромко обменивались замечаниями по поводу моего столь неожиданно дорогого подарка и строили предположения относительно нас, но все они ошибались – и гости, и моя подруга, – это не было чем-то значительным, так... легкий штрих в жизни художника. Присутствующие стали вежливо навязывать мне обмен номерами видеофонов, чтобы потом можно было звонить друг другу, и я, дабы не омрачать этот вечер отказами, шел навстречу их желаниям, однако в качестве своего действительного давал вымышленный номер – к чему мне все эти знакомства, все эти мелочи. А тем временем тоска все сильнее и сильнее сжимала мое сердце, и я понял, что пора заканчивать эту комедию.

- Прощайте навсегда, – сказал я им всем и ушел. А сам подумал: «Ветер не удержишь в клетке!».

Я вышел на улицу и стер все записанные ранее номера видеофонов этих по-своему хороших обычных людей; надо мной раскинулось звездное небо, полное ярких планет и астероидов, а где-то там, далеко-далеко, как мне казалось, в другом тысячелетии, в совершенно другом и чуждом мне мире, веселые люди в ярко освещенном доме оживленно обсуждали мой внезапный резкий уход и не понимали меня. Они не понимали моего поступка... а меня завтра ждал холодный бесконечный Космос, и мне предстояло там сражаться, убивать и умирать...

Ночь, светло-желтая от отраженного света небесных тел, накладывающих на все вокруг печать волшебства, проходила; уже занялся серый рассвет, а я все гулял и гулял по улицам. Беззвучный утренний мир наполнял душу ощущением какого-то смутного ожидания, которое разрешится вместе с восходом солнца; я был почти спокоен, но когда на меня падали черные тени деревьев, их мрачное величие вызывало неясное беспокойство.

Что ждет меня дальше? Что мне делать и как жить дальше?

Я не хочу войны, не хочу смерти, не хочу всего этого ужаса, но так надо... Так должно быть – и так будет...

Ночь прошла, и настал день. Золотое солнце согрело землю своими лучами, и перед моим внутренним взором стали появляться видения...

Я увидел группу мужчин, одетых в грязные рваные шкуры и державших в руках копья, луки и каменные топоры. Они стояли тесной группой и чего-то ждали.

Чуть поодаль от них шли римские легионеры; они шли спокойным, вольным шагом, и солнце блестело на их доспехах и остриях копий.

А еще я видел закованных в броню рыцарей средневековья, сидевших на конях, накрытых попонами. Яркие геральдические символы и гербы рыцарских родов делали группу похожей на грозный маскарад. Знамена, вымпелы и плащи слегка колыхались при движении. Забрала у рыцарей были открыты, они неторопливо ехали, изредка переговариваясь, а рядом шли их слуги.

А потом я увидел степь, всю пыльную от колонны танков. С лязгом и грохотом, поднимая клубы пыли, эти стальные чудовища двигались вперед, к неведомой мне цели, а пехотинцы в касках и с автоматами в руках сидели, вернее, пытались усидеть на их жесткой подпрыгивающей броне.

...Я смотрел на последние минуты, долгие последние минуты перед боем, в который шли люди разных эпох...

Я видел, как механики суетились возле остроносых реактивных самолетов, кабины которых были пусты: пилотам еще не пришло время занять место за штурвалом. А вот неподалеку и они сами – в комбинезонах, шлемах, о чем-то говорят.

А вот и безжизненная поверхность Луны, и пусковые шахты боевых кораблей, безмолвные и безразличные. В подземельях шахт кипит работа – корабли готовятся к старту, но на поверхности все спокойно, пока что все спокойно...

А затем над головой я увидел, как в свете солнца, бросая на землю черную тень, очень медленно, начал появляться современный космический крейсер. Он появлялся постепенно, метр за метром, и казалось, что ему никогда не будет конца. Звездолет был слишком огромен для этого утра, слишком чужд этому светлому радостному миру, он был совершенно ни к месту – эта машина разрушения, это исполинское порождение тяжелой индустрии, это воплощение человеческой мысли, направленной на разрушение, – этот неуязвимый, быстрый и могучий космический монстр.

Корабль появлялся медленно, подавляя своими размерами и неторопливостью появления; он появлялся бесшумно и оттого еще более жутко, ибо такой гигант, по идее, должен был издавать хоть какие-нибудь звуки. Я видел только однородный, монолитный и округлый корпус, скрывавший в себе что-то непонятное и поэтому страшное, а звездолет все появлялся и появлялся; он появлялся настолько долго, что у меня успело сложиться впечатление, будто он выходит из пространственного туннеля, только почему-то очень медленно – слишком медленно, поэтому когда наконец корабль появился полностью, блистая в лучах утреннего солнца, то казался просто невероятным, – но он был!

Я смотрел на крейсер эпохи звездных войн и понимал, что время войны пришло: ее еще нет, но она неизбежна и уже начинает подчинять себе людей, их мысли и поступки.

Видения еще стояли перед моими глазами, но они все как-то перемешались между собой: среди остроносых самолетов бродили люди в шкурах, римские легионеры сидели на броне танков, над конными степняками в овчинах пролетали современные корабли, а в глубоких коридорах вокруг пусковых шахт на Луне бродили солдаты в касках и с автоматами. Что примечательно, все эти люди совершенно не обращали внимания на то, что творилось вокруг них: они были замкнуты в мире своего времени, а на другие объекты чужих эпох глядели, как сквозь стекло.

Я наблюдал за всем этим и одновременно смотрел внутрь своей души – в самую ее мрачную глубину, туда, где находится живущий под моим неустанным присмотром демон, сейчас он смотрит вместе со мной на людей войны, и мы понимаем, что его время приходит...

Мой демон – это часть меня, как и я в целом в какой-то мере часть его. Он тоже спокойный и уравновешенный, как и я, рациональный и достаточно умный – но он все-таки демон, сильный, уверенный в своей жестокости и решимости идти до конца, волевой, агрессивный, кровожадный и радующийся чужой смерти. Его ярость холодная и обжигающая, как лед, разумная и оттого целенаправленная и очень разрушительная. Он безжалостен и быстр, когда реализует свою безжалостность. Сеять смерть и сохранять свою жизнь – вот его предназначение. Его сила исходит из глубин веков, из далекого, дикого, животного прошлого человечества, когда первые люди еще мало чем отличались от зверей. Война – его время; агрессия, трусость и злоба – это его чувства, тупое бессмысленное времяпрепровождение и неистребимая тяга к наслаждению – вот его цели. Но я – человек в целом – главнее и могу не только отслеживать его поведение, но и управлять им! В каждом человеке живет свой демон, и как люди бывают разные, так и их демоны тоже разные. Человек – это жизнь, это цивилизация и культура, а его демон – это смерть, разрушение и дикость, – так и идут они по времени бок о бок, всегда и везде: и в зной, и в холод; и на Земле, и между звезд.

Но во время войны все же следует давать больше воли своему демону, ибо только таким способом можно будет продлить собственное существование, однако много свободы давать ему все равно нельзя: война между народами и государствами значительно отличается от сражения двух людоедских племен на заре времен – современность более добра и человечна и одновременно более безжалостна, нежели прошлое. В моих словах нет противоречия: некоторые современные конфликты разрешаются довольно "мягкими" методами, в других же противоборствующие стороны звереют и теряют человеческое лицо. А демоны людских душ присутствуют везде – только в одних случаях они находятся в подавленном, подконтрольном состоянии, и дела их почти не заметны, однако в других – они практически на свободе, и поступки их ужасают не только современников, но и их далеких потомков.

Я смотрел на своего демона и думал про себя: "Нет, ты всегда будешь под моей пятой; я буду использовать тебя самую малость, и только в случае крайней необходимости, а потом втаптывать опять в грязь – там твое место!".

...Видения оставили меня, я пришел в себя, сориентировался в городе и пошел на базу. В скором времени я добрался туда и, пройдя медицинскую комиссию, появился на своем корабле. Там уже находилось несколько человек, а еще через полчаса ожидания весь экипаж был в сборе. Мы провели необходимые предполетные приготовления и сообщили о своей готовности. Все, кроме меня, думали, что мы отправляемся в обычный учебный полет, поэтому настроение у большинства из нас было приподнятое, а меня одолевали мысли о будущей войне, из-за чего я выполнял свою работу почти неосознанно.

После обеда – последнего предвоенного обеда на этом корабле! – нам разрешили старт, и звездолет медленно оторвался от земли космодрома. Рядом с нами, впереди и позади, поднимались ввысь все новые и новые крейсеры. Вести корабль было очень легко: антигравитационные батареи работали четко и без сбоев; нам никто не мешал, и мы не мешали никому.

Звездолет покидал атмосферу планеты... Что ждет меня дальше? Кто знает...

Корабли разлетались в разных направлениях: у каждого было свое полетное задание, – мы должны будем сгруппироваться в дивизии и флоты позже, когда наберем необходимую скорость. Мы вышли за пределы атмосферы, я включил главный двигатель, и корабль заскользил быстрее, как резвый жеребенок, который радуется свежему, умытому дождем утру и получает наслаждение от самого процесса бега. Звездолет разгонялся и разгонялся, стремясь к недостижимому пределу – к скорости света в вакууме, совершенно не меняя своего положения относительно окружавших нас далеких неподвижных светил, но ощутимо удаляясь от плоскости движения планет.

Потом мы первый раз прыгнули – и звездные дали раскрыли свои объятия. Неизмеримая бесконечность мира вступила в свои права, теперь мы будем измерять ее в световых величинах: в секундах, часах и годах; а наши земные представления о расстояниях остались там же, где остались метры и километры, где остались минуты ходьбы и часы полета на автомобиле, – остались на планетах... Корабль стал песчинкой в невообразимо огромном мире, и, несмотря на его великолепную скорость, мне казалось, что он стоит на месте. Только оторвавшись от родной земли, начинаешь понимать, но понимать не разумом, а сердцем, что мир велик, и велик настолько, что у человечества еще нет слов, чтобы описать его размеры, ибо "пробежать десять километров" для любого гораздо тяжелее, нежели "преодолеть тысячу световых лет". "Пробежать десять километров" – это перемещение шаг за шагом, это напряжение мышц, это пот, это прерывистое дыхание, это долгое время; а "преодолеть тысячу световых лет" – это неподвижность в противоперегрузочном кресле, это показания приборов, это цифры и графики на экранах, это отсутствие долгого физического напряжения, это всего лишь минута-другая прыжка – и больше ничего. Человек может сердцем понять Космос лишь в одном случае: когда его корабль или будет поражен противником, или же просто сломается, и тогда людям придется лететь к ближайшему обитаемому миру в течение долгих десятков лет, – только так и никак иначе! – и для этих несчастных световые годы расстояний станут годами их собственной жизни в замкнутом пространстве железной тюрьмы, и безумие покажется им наградой, и расстояние вновь неразрывно сплетется со временем, восстанавливая свой первоначальный планетарный смысл; и разум вместе с духом и телом должны будут противостоять тому, чему можно противостоять лишь недолго – самому бесконечному и безразличному времени, текущему из ниоткуда в никуда, которое не отвечает ни на вопрос, ни на крик души, которое бесстрастно и равнодушно смотрит на радость и горе, на везение и неудачу, на жизнь и смерть и на прочее – на все, подвластное ему, ибо время – подлинный господин мира.

...А наш корабль все так же медленно скользил между звезд. Прошлое стало воспоминанием, будущее существовало лишь в виде надежд, и только одна реальность – настоящее – осталась с нами; и этот корабль, скользящий в пустоте, и мы в нем, и оружие наше, и вечность впереди и позади нас...

В течение последующих двух дней мы совершили несколько прыжков и вышли в предписанный нам район. Здесь собирался наш флот; корабли маневрировали, стараясь каждый занять свое место, а неподалеку от нас темное пылевое облако блестело бледно-желтым отраженным светом ближайшей яркой голубовато-белой звезды, до которой было шесть световых лет пути.

Флот выстроился, корабли упорядочили скорость и положение относительно друг друга, поэтому, отключив двигатели, перемещались теперь без ускорения, по инерции. Структура дивизий была в полном порядке, и мы стали ждать. В таком состоянии мы могли находиться довольно долго; а бездонная звездная ночь окружала нас, обволакивая и укрывая, но мы не видели ее, скрытые от ее бесконечности надежной броней кораблей.

Делать было совершенно нечего: занята была лишь одна десятая часть экипажа, а остальные бездельничали. Антигравитационную батарею мы выключили еще перед первым прыжком, главный двигатель был выключен недавно, оружие мы и не включали... Да проще перечислить те системы крейсера, которые работали. Астронавты имели массу свободного времени, и каждый тратил его на что хотел: карты, шашки, кино, музыка и прочие развлечения. Так продолжалось почти две недели...

Идиллия кончилась внезапно: по флоту передали сигнал тревоги, и все заняли места согласно боевому расписанию. Люди ждали, что сейчас им объявят задачу на предстоящие маневры, которых они все уже устали ждать, однако неожиданно мы услышали голос главы нашего государства.

Он появился на корабельных экранах перед каждым из космонавтов и заговорил о Родине, патриотизме, долге... и невысказанное слово "война" прозрачным туманом повисло среди нас. Мы ждали этого слова и боялись его, и с жадным вниманием слушали, стараясь вникнуть в суть выступления. Речь главы государства передавалась на все вооруженные силы, на весь звездный флот, на все корабли, находящиеся и на базах, и между звезд, – и она доходила до каждого солдата.

Мы смотрели на его лицо, такое серьезное и постаревшее, слушали его слова. Он нервничал, и это было заметно; мы смотрели на него и слушали, а он все говорил о чести, долге, об истории нашего народа и его перспективах на будущее. Мы уже приблизительно догадывались, кто будет объявлен нашим врагом, но все же волновались и ждали от него, первого должностного лица нашего государства, этих слов; мы замерли и ждали. И, когда наконец он назвал государство, которое мы отныне должны считать враждебным, нам стало как-то легче: это государство не являлось сильным противником, и оттого надежда на скорую победу согревала наши сердца. Мои соратники – теперь их можно называть так – надеялись на скоротечную, победоносную войну, на выгоды, которые она принесет лично им: на награды, следующие более высокие звания, повышенную пенсию, доплаты, дотации и разного рода льготы, но это все будет в будущем, а сейчас надо одолеть врага – и все будет хорошо! Но мои соратники еще не знали, а я знал, что это только начало и что война будет объявлена еще многим государствам, и что победа будет нелегкой, и что многие до нее не доживут... Сейчас окончательная победа еще слишком далека, и радоваться слабости противника нет совершенно никаких оснований, кроме общественного мнения, которое вполне может ошибаться (а может и не ошибаться), но война – это война: какая тебе разница, что неприятель слаб, если сам ты погибнешь; и наоборот: пусть противник силен и грозен, но если ты останешься в живых и вернешься домой не инвалидом, то для тебя это будет самым главным!

Чем дольше общество живет без войны, тем люди становятся более беспощадными друг к другу сначала в психологическом, а потом и в физическом плане, поэтому я отнюдь не удивился, когда после речи главы государства радостное возбуждение охватило войска. Боялись все, но воевать хотело все же великое множество людей: они устали от мира и хотели не войны, а драки и победы, забывая о том, что без войны, а соответственно без крови и смерти победы не бывает...

Я не хотел войны, не хотел убивать людей, но я был лишь винтиком в этой военной машине: адмирал нашего флота отдал приказ, его необходимо было выполнить – и корабли двинулись на врага. Война объявлена, противник известен, оружие в полной боеготовности, продовольствия достаточно, патриотизм в нас еще силен и не подвергался безжалостным испытаниям – систематическим поражениям, войска послушны воле командования, – что еще надо для успешного начала войны?

Дивизии расходились в разные стороны, чтобы затем, след в след, корабль за кораблем, несколькими колоннами прибыть на место. Нас вели опытные штурманы – они хорошо знали свое дело, – и мы успешно прибыли в расчетную точку: прямо перед нами несколькими «облаками» находились звездолеты противника, а неподалеку, возле Солнца, раскинулась вражеская планетарная система.

У меня от ужаса стыло сердце: вот оно – непоправимое и чудовищное, прямо передо мной.

Вечная черная ночь вокруг, а в душе... А в душе у меня что-то защемило, переворачиваясь, причем щемило как-то тоскливо и с отчаянной болью, – мне было плохо. Страх перед неизвестностью будущего подавлял мою волю, заставляя забыть о долге, а холодный мир Земли навязывал мне путь, которым я идти не желал, подталкивая меня в спину приказом адмирала и маячившим позади него трибуналом в случае невыполнения приказа, – и я не мог его ослушаться: война уже вступила в свои права.

Смерти я не боялся: я понял, что это такое после своей гибели в мире Халы, – меня страшилb собственно война, ее внутренняя логика и ее внешние проявления в форме жестокости и непредсказуемости.

Умереть – легко, а правильно жить и во время войны, и в мирное время – трудно.

Умереть – легко, достойно прожить жизнь с пользой – трудно.

Скоро, очень скоро все мы, солдаты, придем к такому состоянию, в котором ни личная смерть, ни гибель товарища или же противника не будут иметь решающего значения: грань между жизнью и смертью сотрется? и будет трудно понять, кто – жив, а кто уже нет; в такое время легко пожертвовать собой ради своего соратника – так было всегда, во всех войнах людей друг с другом, – и так будет всегда!

Война приходила в мир людей, и ужас был не оттого, какая она, война, ибо она еще по-настоящему не началась, а от самого факта, что пришла.

Я понял и осознал свое место и свою значимость в мире людей в тот страшный момент перед боевым столкновением огромных масс кораблей, когда сердце мое цепенело от ужаса, а разум лихорадочно метался в клетке безысходности, – именно в этот момент я понял, кто я есть, постигнув свой прошлый путь, и будущее подтвердило мою правоту. А современники меня так никогда и не поняли, и лишь по истечении нескольких веков после моей смерти в обществе установилось мнение, что когда я жил, то был одним из лучших представителей человечества (а нас, людей, которых можно назвать разумом и совестью нашей цивилизации, во все времена жило очень мало: гении – всегда дефицит). Да, именно так и будут характеризовать меня через тысячелетия после моей безвременной смерти: "гений", "выдающийся ученый", "выдающийся мыслитель" и прочими подобными эпитетами.

Большое видится на расстоянии – так было до меня и так будет после меня, так устроен мир, но я уже тогда, перед боем, осознал себя как выдающуюся личность, и потому с этой позиции мои дальнейшие рассуждения о том, что обычные люди – это "мясо войны", или, как пренебрежительно говорили раньше о малоценных солдатах, "пушечное мясо", несмотря на весь кажущийся цинизм, все же чрезвычайно близки к истине.

Я почти не мог работать в эти страшные мгновения: нервы были? как тоненькие струны, я чувствовал незримые колебания, которые носились в обществе. Более примитивные людские душонки не чувствовали этого и поэтому не переживали так, как переживал я; они не видели тех далеких горизонтов, которые видел я, они не понимали и не могли понять меня в принципе (хотя я мог, если бы захотел, понять их), – и мне не было жалко их: они – "мясо войны"; но это отнюдь не означает, что я не мог бы пожертвовать собой в бою ради кого-нибудь из них: ведь бой – это одно, это – война, а рассуждения перед боем или же после него – это совсем другое, это – мир.

Люди – они и жертвы и орудия войны, их жизнь и их смерть – это их боль и их проблемы, а не человечества в целом; но моя жизнь и моя смерть, а также жизнь и смерть других таких же, как я, – это уже проблемы всего человечества.

Тогда, перед самым сражением, неприятель не дал мне возможности додумать эту мысль до конца: мне пришлось, во-первых, уцелеть в мясорубке звездной войны, а во-вторых, найти время и настроение и додумать ее до конца уже после войны, так что рассуждения были записаны мной на бумагу лишь через полтора года после победы, а в тот момент, перед боем, они возникли у меня в душе в виде ощущений, а не ясных мыслей, и я постарался запомнить их, запечатлев в своей душе в виде чувств... Так... на будущее... если останусь жив...

А пока мы спешно строились, устраняя возникшее во время прыжка нарушение строя, противник приблизился на расстояние удара и открыл огонь.

Первые мгновения войны, первые страшные мгновения! Знать, что он, враг, хочет твоей смерти –именно твоей, – это очень тяжело, и только обладание таким же, как и у противника, оружием, помогает в более или менее приемлемой форме переносить ситуацию.

Первые выстрелы, первые потери – для них все уже кончилось...

Первые минуты, первые часы первого боя. Уже легче, уже как-то привычнее и проще: человек ко всему привыкает.

То, что есть в действительности, и то, что мы думаем о ней, – похожие, но все же разные вещи.

Война вступила в свои права – настоящая, реальная, не такая, как ее образ, сформировавшийся после прочитанных книг, просмотренных фильмов и разговоров о ней.

Страх прошел после первых же выстрелов – я занялся своим непосредственным делом, и оно поглотило меня, вытеснив ужас из моего сердца и охладив горячий разум. Мне было проще, чем многим: опыт бесчисленных схваток в мире Халы плюс пережитая собственная смерть давали мне неоспоримое преимущество в психологическом плане перед остальными бойцами; к тому же я четко понимал причины, цели и следствия этой войны, о чем, конечно же, глава нашего государства ничего не сообщил в своей речи: он лишь сказал, что «ситуация требует», что «враг перед нами» и что «он верит в нас» – и все: ничего из того, что он говорил мне, сказано не было. Я думаю, что о минимальной границе уничтожения народов наверняка объявят позже – после окончания войны, когда исправить ничего уже будет нельзя.

...А тем временем битва разрасталась. Подкрепления прибывали к обеим сторонам, и уже через неделю сражалось около 35 миллионов кораблей: миллионов 17–18 с нашей и почти столько же со стороны противника. Бой происходил на участке Космоса, похожем на неправильный, немного изогнутый цилиндр диаметром около двух-трех и длиной до восьми-десяти световых суток: немногим меньше полутора миллиардов человек сгрудились на таком небольшом участке пространства, объединенные приказом сверху, желанием выполнить долг перед Родиной и с единственной поставленной перед ним задачей – победить.

Звездолеты сражались очень долго и практически безуспешно. Свежие, еще не уставшие, а потому почти не совершавшие ошибок войска были практически неуязвимы для основного оружия. Капитаны с обеих сторон осторожничали, не рискуя понапрасну, поэтому сражение происходило преимущественно на средних и дальних дистанциях, а на таких расстояниях излучатель антиматерии использовать было невозможно: корабли редко сближались, защита – прежде всего.

День шел за днем, время утекало как вода сквозь пальцы, и не было конца этой битве.

Долгая битва, тяжелая битва, почти бесконечная битва.

За два месяца непрерывных боев общие потери сторон составили менее пяти процентов всей численности, но экипажи уставали и – как следствие ошибались все больше и больше, отчего потери с обеих сторон постепенно стали расти.

Я старался держаться на протяжении всех этих долгих месяцев, старался выдержать ту колоссальную нагрузку, которая опустошала мою душу. Далекие гравитационные удары гасили наши кресла, а близкие я старался не допускать, и у меня это почти всегда получалось. Наш взвод не поразил ни одного корабля противника, но и сам не потерял ни одного. Раз за разом вытягивались смертельные лучи основного оружия и раз за разом они не достигали цели, – казалось, что в пространстве борются спруты; своими гибкими щупальцами стараясь захватить друг друга.

Тяжелая усталость накапливалась, чтобы потом частично исчезнуть во время непродолжительного отдыха; мы уставали больше морально, чем физически, и от этого становились все злее и злее. Воины по ту сторону фронта тоже уставали и тоже злились, становясь все более агрессивными и сильными.

Наша разведка сработала плохо, а их службы дезинформации – превосходно, поэтому внезапно, под самый конец двухмесячной битвы, мы были поставлены на грань поражения: когда настали 63-й, 64-й и 65-й дни битвы – противник ввел в бой еще 11 миллионов свежих кораблей и перешел в наступление. Эти три черно-красных дня были днями антиматерии, днями резни в Космосе: пользуясь превосходством в численности, враг перешел к ближнему бою и стал побеждать.

Неприятель действовал вполне логично и предсказуемо: он сконцентрировал всю мощь своих свежих кораблей на одном участке фронта, тем самым добившись там громадного численного превосходства, а затем перешел к плотному ближнему бою, в котором на пять его выстрелов антиматерией мы смогли отвечать лишь двумя. Шесть миллионов наших кораблей – треть всего соединения (кстати, вместе с моим флотом тоже) – попали в эту мясорубку: 25 наших флотов оказались под огнем 64 флотов противника.

Попавшим в "котел" кораблям следовало как можно быстрее уходить в более спокойные участки сражения, но неприятель не дал нам это сделать; первый день мы еще кое-как держались, а за последующие два дня потеряли пять миллионов звездолетов. Враг тоже понес ощутимые потери: у них погибло полтора миллиона кораблей. В целом за эти трое суток жаркого боя мы лишились шести миллионов крейсеров – более четверти миллиарда человек из более чем 18! – а наш противник около двух миллиона из 29. Эти цифры я узнал гораздо позже, после войны, а в то время, во время боя, мне было не до статистики – я сражался.

Нашему соединению было срочно нужно подкрепление еще на 63-й день, но его не было ни на первые, ни на вторые, ни на третьи сутки. Нужно было как-то держаться, поэтому наше командование решило уплотнить ряды своих флотов перед лицом наступающего противника и тем самым нивелировать его количественное превосходство, в результате вытянутая атакующая армада столкнулась бы с плотным бронированным «кулаком» наших крейсеров и была бы остановлена ими. Так мы и сделали. Этим маневром спасли оставшийся миллион кораблей, но спасение это было временным.

В дальнейшей битве я не участвовал, а почему – станет понятным из последующих строк, поэтому именно сейчас я хочу закончить описание того сражения. В итоге к 66-му дню соотношение сил стало совершенно не в нашу пользу – 12 миллионов против 27; при этом, учитывая отсутствие подкрепления из метрополии и явное превосходство наступающей стороны, наше командование приняло решение перейти к глухой обороне и сформировать из оставшихся крейсеров гигантский шар, в котором две трети звездолетов составляли бы наружный слой с очень плотным и тесным построением, а во внутренней полости шара находились бы оставшиеся корабли, которые почти не имели бы контакта с противником, в результате чего наружные корабли успешно отбивались бы антиматерией, а внутренние – основным оружием. Такое шарообразное построение оформилось к 68-му дню и смогло продержаться еще 11 дней, потеряв лишь два миллиона кораблей против 2,5 миллиона крейсеров противника. С 79-го по 86-й день сражение практически прекратилось: обе стороны обменивались лишь выстрелами из основного оружия, отдыхая после предыдущего ада, а на 87-е сутки наши войска наконец-таки получили долгожданное подкрепление в размере сначала 13 миллионов, на следующий день – 16, а через день – еще 14 миллионов звездолетов. Получившееся соединение из 53 миллионов кораблей достаточно быстро расправилось с 25 миллионами кораблей противника, сначала нанеся ему поражение антиматерией, а затем, окружив оставшиеся полмиллиона крейсеров, и они сдались. Правда, из-за того, что подкрепление прибывало неодновременно, восемь миллионов вражеских кораблей все-таки смогли успешно покинуть поле боя. В итоге получилось, что из всех 95 суток сражения в той звездной системе собственно битва, сопровождавшаяся массовой гибелью звездолетов, продолжалась совсем недолго – с 63-х по 79-е и с 86-х по 95-е сутки, то есть всего 25 дней – меньше месяца.

В целом в войне против нас противник сработал очень грамотно: неподалеку от меня, в нескольких крупномасштабных сражениях, они разбили наши соединения, перейдя с первых же дней сражения к использованию антиматерии, и построение наших войск, не ожидавших столь бешеной агрессии, было приведено в беспорядок, попутно войска понесли тяжелые потери. После этого неприятель перебросил часть своих войск к планетарным системам вроде этой, где бой специально проводился ими достаточно вяло, и перешел в наступление тоже с антиматерией, уничтожив огромное количество наших кораблей. Но наше государство было все же гораздо мощнее своего врага, и наши космические силы многократно превосходили силы неприятеля по численности, поэтому, хотя противник и добился временного успеха, ледяным душем остудив боевой пыл наших группировок, исход всей войны был уже предрешен: мы ввели в бой колоссальное количество свежих войск, укрепили соединения и перешли в наступление по всему фронту, нанося врагу поражение за поражением.

Наш противник оказался достаточно силен (и это большой плюс ему и минус нам), чтобы мощными ударами своих «кулаков» расшатать нам «клыки», но они оставались все еще довольно крепкими и их силы вполне хватило на всю победоносную для нас Первую Галактическую войну. Однако начальные поражения оказались очень полезными как для нас, так и для союзников, уничтожив иллюзию романтизма и некоторую несерьезность нашего отношения к войне.

Начать войну – легко, успешно закончить – трудно.

...Но вернемся к 65-му дню сражения: Космос был насыщен антиматерией, редкие разрывы псевдозвезд вспыхивали яркими искорками – корабли погибали один за другим, взывая о помощи, а ее очень трудно было оказать. Грань между жизнью и смертью перестала быть столь явной, как в мирное время; ты жив сейчас, но жив лишь потому, что погиб твой товарищ, а когда погибнешь ты, то своей смертью отсрочишь гибель другого товарища.

Люди сражались с яростью диких зверей; я тоже ожесточился, я хотел убивать, хотел ломать чужую жизнь, хотел творить смерть, и жалости не было во мне, и я нравился себе такой!

Кто относится к врагу по-доброму, тот недостаточно ценит свою жизнь.

Мы проигрывали битву. Наш взвод потерял пять кораблей – но мой корабль и еще один – мы остались живы только потому, что нас прикрыл другой взвод. Мне еще ни разу не удалось поразить противника, хотя я и жаждал этого.

Я чувствовал себя песчинкой во время бури, обломком после кораблекрушения, которым играют гигантские волны, и не мог смириться с этим. Я знал, я чувствовал, я был уверен в том, что я сильнее всего этого, и эта уверенность придавала мне сил.

65-й день битвы... Он заканчивался, и если не придет помощь, то через пару дней мы окончательно проиграем, а значит, большинство из нас погибнет. Сражение разворачивалось, словно гигантская эпопея, стремясь к своему максимуму, – жизнь и смерть слились в единое неразрывное целое, когда я наконец понял, что же мне надо делать. У меня еще был совершенно неповрежденный корабль, были моя воля, мой ум, моя решимость и мой колоссальный психологический опыт побед и поражений на Хале; было и спокойствие, которое в горячке битвы дорогого стоило, – и все это вместе давало мне надежду на успех.

Надо уметь жить и уметь умирать: уметь жить ты учишься всю жизнь – уметь умирать не учатся, но ты умрешь так, как жил всю свою жизнь!

Оба корабля, оставшиеся от нашего взвода, были переведены на другой участок, там, где было немного спокойнее. Психологически противник был еще полон сил, да и мы не уступали ему в этом: до психического надлома и паники он нас пока еще не довел, хотя мы были близки к этому. Мы влились во вновь сформированный взвод и были направлены, вместе с нашей новой дивизией, собранной из остатков разбитых соединений, на помощь соседнему флоту.

Сражение не прекращалась ни на минуту. Враг был везде, он окружал нас со всех сторон,, как и мы окружали его. У нас не было передышек – просто продолжение боя в другом месте и только.

Так мой корабль оказался вблизи планетарной системы противника, и тогда я решил привести в исполнение задуманный план: случай был удобный.

...Когда акула кружит вокруг пловца, то вовсе не обязательно, что она нападет на него. Пусть рыбина и относится к виду хоть трижды опасному для человека, но в данном конкретном случае хищница может быть просто сытой, а потому безопасной. Человек не понимает акулу потому, что не может по ее поведению предсказать ее последующие действия. В то же время известно, что, когда кошка бьет кончиком хвоста по земле, это означает, что она нервничает и может напасть. Лев ревет и оскаливается, пытаясь испугать противника; бык мычит и фыркает, роет копытами землю и выставляет вперед рога; змея шипит и принимает угрожающую позу – действия животных понятные и их поведение предсказуемо. Однако у рыб все не так: акула плывет себе и плывет, кружит и кружит, и понять по этим движениям, что у нее на уме, практически невозможно, и лишь когда она бросается, раскрыв свою ужасную пасть, все становится ясно, но уже слишком поздно, – именно поэтому человек и боится хищных рыб.

Военный корабль тоже в какой-то мере похож на акулу: он перемещается, как и она, в трех измерениях: вперед-назад, вправо-влево и вверх-вниз, и так же, как она, непредсказуем в отношении направления атаки.

Внезапность – великая вещь, если суметь правильно ею воспользоваться.

Я увидел относительно свободную зону Космоса и направил туда свой корабль.

- Спасайся кто может! – крикнул я открытым текстом в эфир, а затем продолжал, но уже только по внутрикорабельной связи. – Слушать меня всем! Я принял решение: мы атакуем планеты!

Кто-то из экипажа понял мой замысел, а кто-то – нет, и это не было важным для меня: все равно они будут выполнять мои приказания, страх перед собственной гибелью в бою и страх перед трибуналом плюс остатки патриотизма удержат их в повиновении – а больше мне ничего и не надо.

Итак, я покинул боевой порядок, во всеуслышание объявив себя трусом, а значит, противник перестал меня опасаться – это первое; и второе: у меня появилась свобода маневра – а вот это очень хорошо. Все, кто находился вне моего корабля – и свои, и чужие, – думали, что поняли мои последующие действия: я выйду в свободную зону, образовавшуюся между несколькими враждебными группировками, и попытаюсь, совершив прыжок, сбежать из области боя и тем самым спасти свою жизнь. Противник, однако, может решить, что мой маневр – это хитрый способ донести информацию о ходе сражения и о вероятной численности неприятеля своему командованию, которое находится на базе, причем донести непосредственно из самой гущи сражения, чего, естественно, допускать не следует; таким образом, для врага главное – чтобы я не совершил прыжок, а там... рано или поздно он разделается со мной.

Мои рассуждения оказались верны: я с удовлетворением отметил, что два вражеских взвода покинули своих и двинулись мне наперерез. Свои стрелять не будут – я был уверен в этом: у них и так слишком много забот о собственных жизнях, кроме того, с точки зрения нашего командования гибель труса-дезертира от рук врага прямо на глазах у сражающихся солдат была бы прекрасным предостережением для остальных, поэтому, как я подумал тогда, командование тоже с удовлетворением отметило два вражеских взвода, взявших меня в клещи.

Как я и рассчитывал, свои пропустили меня, полагая, что я направляюсь прямо навстречу гибели. Они убеждали нас вернуться, но мы были глухи к их словам – я выводил свой корабль на простор, решив получить хотя бы тактический успех или в худшем случае погибнуть, атакуя.

Заканчивались 65-е сутки битвы. Неподалеку от меня начали взрываться псевдозвезды: стрельбой основным оружием те два вражеских взвода стали брать под контроль пока еще свободную область Космоса – характеристики пространства-времени принялись хаотически меняться, теперь мне уже нельзя прыгать (правда, когда сильно захочется рискнуть или же не будет другого выбора, то можно). Итак, я попал в капкан; но пусть окружающие думают, что это – капкан, я же буду думать совершенно по-другому: я думаю, что события развиваются по задуманному мною сценарию.

Я увидел, как один из вражеских звездолетов покинул боевое построение своего взвода и двинулся на пересечение с моим курсом – видимо, его командир решил покончить со мной пучком антиматерии.

Мы сблизились на достаточное для стрельбы расстояние, обменялись выстрелами и оба не попали. Вскоре два несущих луча противника "приклеились" ко мне, но я сбросил их. Пространство продолжало взрываться снова и снова, но мы умело отбивались, и поэтому псевдозвезды взрывались довольно далеко от нас.

Я вел свой корабль таким курсом, чтобы он прошел как можно дальше от группы планет, – незачем заранее привлекать внимание и демонстрировать истинное направление грядущей атаки, так и аквалангист, видя проплывающую акулу, предполагает, что она проплывет мимо.

Я чуть-чуть изменил курс, так, чтобы мой корабль прошел возле Солнца. Противник запаниковал – я понял это по его неточным выстрелам: они испугались, что я могу прыгнуть, пользуясь звездой как прикрытием, и уйти – эта задача была, конечно же, сложная, но вполне выполнимая. Один из преследующих меня взводов стал резко менять направление своего движения, пытаясь преградить мне путь к светилу, но они явно не успевали, поэтому стали еще более интенсивно обстреливать меня основным оружием; а корабль, который атаковал меня антиматерией, еще трижды выстрелил, но мы ускользнули от его лучей и дважды ответили ему тем же, но, как и он, промахнулись.

Я приближался к Солнцу под острым углом, разогнавшись к тому времени до 70% скорости света: на такой скорости корабль еще достаточно быстрый и одновременно хорошо управляемый. Вскоре противник приостановил стрельбу: они боялись попасть в светило. Я увидел, что с приближением к столь большой массе, характеристики и несущего, и главного луча основного оружия изменились: они стали лучше, а сами лучи – гораздо жестче. У меня мелькнула мысль: а не выстрелить ли мне прямо сейчас? Но я опасался попасть в планету, поэтому решил продолжать действовать, как задумал.

С ускорением около 7500g я круто изменил траекторию полета, развернув корабль над самым Солнцем, – звездолет "напрягся" и "отяжелел"; мгновения времени приобрели продолжительность вечности, а мы, стиснув зубы, терпели в своих антигравитационных креслах пятикратную перегрузку, – но после этого маневра корабль оказался нацеленным прямо на группу планет. Расстояние между ними и звездой было немногим более 8 световых минут, а между мной и планетами – около 12, следовательно, чтобы долететь до планет с той же скоростью, что и раньше, нам понадобится минут 20. Если меня не остановят, то минут через 15–25 я выстрелю, у людей на планетах еще есть минимум четверть часа жизни до моего выстрела, если, повторюсь, меня не убьют; также у жителей планет в лучшем случае будет еще четверть часа существования, даже после моего удачного выстрела. Но это все, предел: больше времени у них не будет совсем – если, конечно же, мой корабль не поразят или же если я сам не промахнусь (и то, что я сейчас пишу эти строки, отнюдь не означает, что меня не убили тогда, ведь уже перед войной я был бессмертным!), но чтобы излишне не интриговать тебя, мой читатель, я скажу заранее, что тогда я не погиб.

Теперь мой замысел поняли все. Стрелять по моему кораблю основным оружием было небезопасно, потому что был высок риск попадания или в Солнце, или же в какую-нибудь планету, – остается антиматерия, но для этого нужно успеть приблизиться на достаточное для выстрела расстояние, а время идет и идет, и я все ближе и ближе к "косяку планет".

...Акула не проплывет мимо – теперь ее мускулистое тело скользит прямо на пловца, и человек со страхом в сердце надеется на свой нож. Закрыта пасть, не двигается верхний плавник, неподвижны боковые плавники, и только хвост шевелится, приближая хищницу к цели.

...Я только что развернул корабль над Солнцем, и через четверть часа мы пролетим под планетами (хотя в Космосе понятия "над чем-то" и "под чем-то" теряют тот смысл, который был у них на планетах: я с такой же уверенностью могу сказать, что развернул свой корабль под звездой и вот-вот окажусь над планетами, и это тоже будет верно)... Так вот, гигантское светило осталось позади моего звездолета, посылая ему во след пламя своих лучей, а планеты бежали к нам, увеличиваясь на экранах все больше и больше... Пришло время: цель определена, приказ ясен, секундомер пущен и монотонно отсчитывает отрезки времени, прошлое отодвинулось куда-то очень далеко, будущее еще больше покрылось мраком неизвестности, отчего настоящее, избавившись от груза минувших эпох и грядущих тысячелетий, приобрело свою истинную реалистичность. Продолжающееся сейчас – это один из пиковых моментов моей жизни, который навсегда будет одним из моих ярчайших воспоминаний. Что бы ни случилось в будущем, первая атака на планеты навсегда останется первой, и ее величие будет еще долго затмевать всевозможные мелочи моей жизни.

Об этом ли мечтали люди, глядя вверх на вечное голубое небо и бездонные звездные дали? Об этом ли мечтали они еще с древнейших времен, когда голодные, томимые холодом и зноем, искали себе пропитание, используя лишь примитивные каменные орудия? Об этом ли?! Об этом ли мечтали, поселяя богов в недоступной вышине и поклоняясь им; об этом ли мечтали люди, сверяя по звездам свою жизнь и свой путь в поднебесном мире? Нет, нет, не об этом мечтали люди: ни когда они еще просто смотрели на небо, ни когда оторвались от земли и устремились ввысь, в заоблачные дали, ни когда покинули свою теплую голубоватую Родину и твердо встали на почву другого мира, – нет, не об этом мечтали они, не об этом! Люди надеялись на новые встречи, быть может, даже с братским разумом, надеялись найти что-нибудь интересное и полезное на открытых ими звездных системах; они надеялись... И что же? В какой-то мере их надежды оправдались, но в своих высоких мечтаниях они и не думали, что звезды изменят их самих, что они будут без всякого принуждения роком уничтожать друг друга целыми планетарными системами и что убитые в звездных войнах будут исчисляться числами с невероятным количеством нулей.

Время течет, изменяя все вокруг, изменяя и людей во время их звездного пути: романтические грезы о звездных далях тают как дым, в то время как боевой корабль расстреливает планеты... Галактика становится исхоженной и изъезженной вдоль и поперек – мечтать не о чем, но люди, как и их далекие предки, все равно мечтают о звездах, неизведанных мирах, которые находятся где-то там, далеко, и тем самым, как века и тысячелетия назад, в прошлом, умаляют значение разрушительных войн на своем долгом пути к лучшему: люди рождены не для разрушения, а для созидания!

Война – жуткое явление, которое периодически происходит для того, чтобы мы, люди, еще больше ценили мир и с еще большей пользой проводили мирное время; при этом война уменьшает моральную стоимость денег и тем самым взывает к лучшим человеческим чувствам – патриотизму, верности, состраданию и любви, принижая гордыню и чванство, уменьшая агрессивность общества в целом и возвращая понятию "человечность" его истинный, незатасканный смысл.

...Тем временем планеты стремительно приближались к звездолету, и я чувствовал взгляды миллиардов людей, направленные на мой корабль: они смотрели и ждали, чем все это для них закончится...

А я вспоминал Халу, вспоминал, как охотился, когда нападал на стадо и сильным жестоким ударом своего бронированного кулака валил ближайшее животное – тогда все стадо смотрело на меня и каждый зверь думал про себя: "Только не я, только не я – пусть это будет кто-нибудь другой". Но кто-то из них все равно падал под ударом моего кулака: повезло другим, а не ему!

О да, меня еще можно было остановить, и противник предпринял несколько попыток сделать это, но пучки антиматерии проходили раз за разом мимо меня: слегка изменяя скорость и направление движения, мне удавалось, пока еще удавалось, избегать смертельного ожога антиматерией. Раз двадцать где-то вдалеке от моего корабля взрывались псевдозвезды: неприятель стрелял довольно точно, но мы пока еще удачно контролировали все его попытки поразить нас, снова и снова сбрасывая с себя несущие лучи, а потом смотрели, как на их концах через некоторое время вспыхивали далекие и для нас безопасные псевдозвезды.

Короткие минуты полета казались мне долгими, как сама жизнь. Основной луч был уже давно готов, но я не применял его, я ждал, когда же, наконец, можно будет нанести верный удар.

...И вот оно: пора, пришло время! Я чуть-чуть помедлил, пытаясь еще глубже постичь этот миг, важнейший миг в моей жизни и, скорее всего, самый важный миг для людей на этих планетах.

Власть над миром! Власть над жизнями людей, власть над их душами и их временем – хотя вернее было бы сказать власть над их смертями! – это мой миг, мое время, и власть над жизнями триллионов у меня в руках!

Я могу пролететь мимо и не стрелять, и тогда все эти люди будут жить, быть может, еще долго, а быть может, кто-нибудь другой придет сразу же после меня и сделает это страшное дело.

Если бы у меня была эта возможность, это право на чужую смерть в самом начале войны, то я, без сомнения, предоставил бы другим решать – жить или не жить этим триллионам людей, а так...

Человек в мирное время и во время сражения не похож на себя: это две разные личности, хотя и носят одно и то же имя и выглядят одинаково.

А я – не пылинка, гонимая бурей, которую бросает из стороны в сторону и которая не понимает, что происходит, зачем, почему и когда все это кончится: сейчас я четко понимаю, зачем я здесь, почему я через мгновение выстрелю и приблизительно знаю, когда закончится война. Я могу навязать свою волю этой буре под названием "Битва между звезд", я сильнее ее потому, что уверен в себе. Я не предполагаю, что знаю, я точно это знаю!

Да, в тот прекрасный миг перед выстрелом я хотел убивать, жаждал крови, власти над чужой жизнью и ощущения собственной силы – но если бы не предыдущие 60 дней битвы, наши огромные потери и наше близкое поражение, то сам вряд ли дошел бы до такого кровожадного состояния.

И у меня было право на это: я реализовывал то моральное право, которое есть у каждого человека: право забрать жизнь у другого, и сейчас, в сражении, это моральное право совпало с законом людей, который дал мне оружие и одобрил смерть неприятеля. В противовес войне в мирное время моральное право на лишение жизни другого человека вступает в противоречие с законом общества, который запрещает убийство и которому каждый должен быть послушен. Корни права отнять жизнь у любого другого уходят в еще допервобытное состояние человечества, и чем люди с течением времени становились цивилизованнее, тем более четко они осознавали пагубность этого наследия древности и дикости и тем более непримиримо боролись с ним.

...Внезапно неподалеку от нас раздался взрыв – он сбил настройку моего основного луча: видимо, какой-то крейсер хорошо прицелился и довольно удачно выстрелил. На войне медлить нельзя: промедлил – упустил. Мне нужно было стрелять раньше – перед тем, как противник сбил настройку моего главного луча, – а не пытаться что-либо прочувствовать: сражение – не театр, чувствовать надо в спокойной обстановке, а не в бою! Но это не так уж и страшно: во-первых, неприятель не поразил наш звездолет, а во-вторых, я все равно нахожусь в достаточной близости от цели, и время еще играет в одну игру со мной – пока я успеваю все! Мне следует лишь подождать еще немного, и я окажусь настолько близко к планетам, что помешать мне будет уже практически невозможно. Надо еще продержаться, надо еще чуточку продержаться и не погибнуть, а потом сделать свое ужасное черное дело.

Я увидел, как сбоку и сзади к нам довольно быстро начал приближаться вражеский корабль. Крейсер противника летел почти на световой скорости, и вскоре обязательно догнал бы нас, однако он не стал подходить близко, а сразу же, издалека, стараясь определить его, выстрелил антиматерией. Поток античастиц едва не накрыл нас, но мы ускользнули.

Вражеский звездолет слегка изменил направление полета, и наши траектории пересеклись. Мы летели не по прямой линии, а специальным зигзагом, который с достаточной долей вероятности спасал нас от попадания антиматерии, – так должны летать все корабли, нас учили этому, и сейчас у меня были соответствующие компьютерные программы, вот почему через несколько секунд полета наши курсы вновь разошлись, и я не обратил внимания на такое случайное пересечение – в бою такое бывает по сто раз за день, – если бы враг не "подправил" направление своего движения, отчего наши траектории снова пересеклись, и я понял: он шел на таран. Героический экипаж корабля при этом, конечно же, погибнет, но и нас унесет с собой в могилу – и все это ради спасения людей на планетах! Но таран звездолетов – очень сложное и маловероятное событие, ибо слишком велики скорости кораблей, и если одна из сторон желает избежать тарана, она, скорее всего, избежит его. Правда, по моему мнению, вполне возможно, что их таран – это хитрый маневр, который даст возможность противнику напугать нас своей решимостью и подойти поближе, чтобы затем снова пустить в ход антиматерию и однозначно поразить наш корабль с той дистанции, стреляя с которой промахнуться уже невозможно и на которой противоизлучательный зигзаг не спасет. Пока что противник потратил практически всю мощность своего излучателя на первый выстрел, и теперь он почти безоружен, но пройдет совсем немного времени, и его излучатель наберет полную мощность, которой при стрельбе в упор наверняка хватит.

Многие на моем корабле испугались возможного тарана, испугались решимости противника идти до конца – я же сохранил разум холодным и не запаниковал, и именно поэтому, всесторонне обдумав ситуацию, решил использовать маневр врага в свою пользу: пока его курс известен, его можно довольно легко достать антиматерией. Они, видимо, тоже поняли свою уязвимость в этом плане, но слишком поздно – уже после того, как античастицы с нашего крейсера пронзили их звездолет.

Большая братская могила из железа – вот чем теперь стал их корабль. Неуправляемый, с разрушенными функциональными системами, весь пронизанный жестким излучением, в пламени огня, он мчался вперед, обгоняя нас, и смерть была внутри него. Странно, почему люди не покидают его, ведь полученные крейсером повреждения были не такой силы, чтобы убить экипаж, люди наверняка живы, да и разрушений на корабле должно быть не так уж и много?..

Противник обогнал нас и устремился к планетам. Космонавты все не покидали звездолет, хотя тот был явно неуправляемым. И тут я понял, понял все: их корабль мчался прямо на жилую планету, а его команда пыталась предотвратить это столкновение. Настоящие герои!

Больше минуты экипаж погибающего крейсера старался изменить его трагический курс, но все попытки были безуспешными: я видел, что звездолет ни на йоту не отклонился от первоначального направления, и это видели все экипажи вражеских кораблей, находившиеся в том районе, это видели все наблюдатели на астероидах, это видели все на наших кораблях – это видели все, но сделать ничего уже было нельзя, их корабль все-таки врезался в планету. Высоко-высоко, выше облаков, до самого края атмосферы поднялись гигантские клубы пламени и пыли; планета вздрогнула от удара столь невиданной силы: энергия взрыва была около миллиона единовременно взорвавшихся мегатонных термоядерных зарядов, а мощность вспышки была приблизительно в сто тысяч раз меньше полной светимости целого Солнца.

Литосферная плита, в которую врезался звездолет, была пробита насквозь до мантии планеты, запустив взаимосвязанную цепь катастроф, и мне было очень горько представлять будущее этого мира, а боль и крики погибающих людей – кто услышит их?..

Приблизительно так, по мнению ученых, 65 миллионов лет назад погибли динозавры на планете Земля, только тогда на нее упал метеорит, энергия взрыва которого была значительно больше энергии взрыва от падения этого крейсера.

Подбитый нами звездолет проделал в коре планеты кратер глубиной несколько десятков километров и диаметром более сотни километров. Вспышка от такого чудовищного взрыва была прекрасно видна всем нам из Космоса, мы также отчетливо видели желтые кольца ударных волн, расходившихся по планете. Излучение от взрыва подожгло ближайшие леса и города, и через некоторое время огонь плжаров можно будет увидеть из космоса. Желтый цвет нескольких ударных волн объясняется тем, что там светились сгораемая органика (травы, леса, листья и пр.), подожженная светом вспышки и силой сжатия воздуха внутри ударной волны, которая уничтожила все живое в радиусе нескольких сот километров. Надо сказать, что дома, люди, леса и живые существа, которые находились под прикрытием возвышенностей, холмов и гор, спаслись от жуткой силы этой волны.

Но то были первые звенья в цепи катастроф. Колоссальное по силе землетрясение начало разрывать планету: скалы лопались, дома рушились, деревья раскачивались и падали, стон и крик стоял на этой земле... Мы скоро улетим от этой планетарной системы, но все прекрасно знаем, что должно произойти с крупным искусственным небесным телом вроде жилой планеты, если в нее на околосветовой скорости врежется звездолет, и сейчас я расскажу тебе об этом, мой читатель.

Итак, поверхность земли еще будет вибрировать от ударов подземных волн, когда начнутся пробуждаться вулканы, и вскоре море начнет отступать от берега, а потом стометровая стена цунами обрушится на берег. Вода зальет огромные пространства, перемешает людей, животных, обломки растений и мелкие камни, в ней погибнут практически все живые существа.

Потом вода пойдет на убыль, станет уходить в море, оставляя после себя хаос из мертвых тел и обломков. Океан будет представлять собой чудовищное зрелище – повсюду в толще воды будут плавать трупы людей и животных, вперемешку с частями растений и мелкой взвесью. В этом царстве мертвых будут плавать рыбы, а трупы – постепенно оседать на дно.

Земля перестанет дрожать, море успокоится, но потом придет новая катастрофа: выброшенное взрывом огромное количество разнообразных осколков вылетит прочь из атмосферы, но не улетит в Космос, а будет вновь притянуто силой гравитации несчастной планеты и упадет на нее. Пройдя сквозь атмосферу, камни нагреются и огненными метеоритами будут падать и падать на землю, поджигая все, что может гореть. В связи с вращением планеты огонь с небес обрушится на всю поверхность планеты: не останется ни единого места, где не будет пожаров. Из Космоса планета будет выглядеть как настоящий ад – черная, с красно-желтыми огнями пожарищ.

Они выбросят в воздух огромное количество пепла и ядовитых газов и будут бушевать, пока не сгорит практически все, что может сгореть. В пыльной и отравленной атмосфере живые существа начнут задыхаться и кашлять, а тем временем пыль и пепел закроют Солнце, и на планете настанет постоянная ночь, причем возможно, что эта ночь будет длиться месяц-другой.

Голод будет шествовать по планете, голод и смерть от голода.

Но пойдут дожди, вымывая пыль и пепел из атмосферы, очищая ее, однако дожди эти будут кислотные, губительные для растений, кожи, почвы и планктона. Последние растения погибнут, оставив после себя семена, крупные животные будут мучиться от язв на коже, а мелкие – жить в норах. Мельчайшие микроорганизмы, являющиеся основой пищевой цепи на море, а также икра рыб обычно плавают в богатом светом и кислородом приповерхностном слое, и этот слой жизни будет безжалостно уничтожаться кислотными дождями.

Холод придет на планету, и те кто еще жив, должны будут бороться с ним. Растений нет, планктона нет, травоядных животных нет, и только хищники будут бросаться друг на друга, поедая как свои жертвы, так и представителей своего вида.

Но все плохое, как и все хорошее, непременно кончается,- закончится и эта череда катастроф. Через год планета будет черной пустыней, на суше уцелеют живые существа размером не больше курицы, но в воде сохранятся существа более крупные, и каннибализм станет нормой этого мира.

Но все это – будущее, причем, я надеюсь, к тому времени война уже закончится и люди всерьез займутся разрушенными мирами; правда, им не хватит средств на восстановление всех уничтоженных ими же планетарных систем, но в свое время руки дойдут и до этой планеты.

...Но у меня уже не было времени раздумывать о грядущих последствиях своего удачного выстрела антиматерией. Вражеский звездолет погиб – тем хуже для него! – но мы-то еще живы, и у нас совершенно нет времени наблюдать дальнейшее распространение пыли и пожаров по планете: наш корабль уже проходил мимо "косяка планет"... пора, пора – пришло время... и в этот момент, то есть практически в упор, с дистанции около двухсот тысяч километров, я нанес удар основным оружием.

На таком расстоянии промахнуться было практически невозможно – главный луч попал в астероид, туда, куда я и целился. Мы стали резко набирать ход: пора было спасаться бегством от нарождающейся псевдозвезды. Вражеские корабли, находящиеся вокруг нас, сначала, в первые двадцать секунд, ничего не предпринимали, выжидая, начнет ли образовываться псевдозвезда, а когда убедились, что она стала формироваться, тоже принялись в спешке разгоняться и менять курс, убегая прочь от этого места.

...Еще живы люди, еще целы здания, еще не отняты жизни – но неизбежность уже вступила в свои права, и только судьба может противостоять ей...

Время – важнее всего, ибо все остальное – ничто, если нет времени! А у жителей планет его уже нет...

Первая фаза – это образование самой псевдозвезды, ее продолжительность невелика – обычно от одной-двух секунд в открытом Космосе до половины минуты на массивном небесном теле вроде астероида. Этот период носит название "образование псевдозвезды", и его суть полностью исчерпывается этим определением: псевдозвезда только формируется из энергии основного луча, ничего не излучая и никак себя не проявляя. Только по истечении первой фазы можно будет с полной уверенностью сказать, получился ли выстрел или же он был сделан зря.

Я был не первым и не последним и в этой войне, и в истории человечества в целом, кто использовал мощь основного оружия против планетарной системы – раньше уже было нечто подобное, поэтому и я, и мои враги –знали, чем это может закончиться, ибо прекрасно понимали, что там сейчас будет происходить. Поэтому все уносились прочь от смерти, которая ждала нас здесь, и не стреляли мы друг в друга, ибо шансы на то, что и я, и они вскоре погибнем, были очень высоки: никто не знает сейчас, какой именно силы будет гравитационный удар, вполне возможно, что он будет губителен для всех нас, а возможно, мы его совсем не почувствуем.

Итак, первая фаза прошла – псевдозвезда сформировалась, и наступила вторая фаза – фаза "жесткого сгустка". К этому времени энергия выстрела основного оружия уже исчерпана, и псевдозвезда начинает использовать энергию, заключенную в массе, на которой она образовалась. Вплоть до шестой фазы псевдозвезда будет выглядеть как кляксообразное образование с шевелящейся поверхностью и с четко разделенной на зоны внутренней структурой. Электромагнитное излучение псевдозвезды неравномерно: его спектр изменяется от фазы к фазе, но на протяжении одной фазы он достаточно стабилен. В целом во второй фазе, в видимом свете, этот будущий космический монстр выглядит очень привлекательно: волнующаяся поверхность переливается всеми цветами радуги, разноцветные молнии и звездочки постоянно вспыхивают то там, то здесь и гаснут, чтобы затем вспыхнуть снова, – и так будет продолжаться долго, вплоть до четвертой фазы. Игра света композиции из разноцветных драгоценных камней довольно грубо передает игру света истинной королевы цвета – псевдозвезды во второй фазе эволюции.

"Переливающаяся малышка" пока еще почти ничего не выделяет в окружающее пространство, однако астероид имеет значительную массу, поэтому в данном случае даже этого "почти ничего" хватает для незначительного повышения силы гравитации по сравнению с силой гравитации ближайших планет, что многие люди на них уже почувствовали как изменение веса собственного тела.

Я внимательно смотрел на экран, на котором обозначался график изменения уровня гравитации на самой далекой от того астероида, что я поразил, планете этой системы – в самой безопасной точке планетарной системы. Многократные перегрузки от ускорения налили свинцом мое тело, а я все смотрел и смотрел на черную линию на белом фоне, которая показывала судьбу триллионов людей.

Сила гравитации, создаваемая псевдозвездой, имеет переменное значение и направлена к ее центру. Сила тяготения планеты имеет постоянное значение и направлена к центру планеты. Их векторная сумма сил будет действовать следующим образом.

Если представить, что на месте астероида с эволюционирующей псевдозвездой находится шаровой источник света с диаметром равным диаметру астероида, то любая планета относительно этого источника света будет иметь две половины – освещенную светом и теневую, а также линию, проходящую между светом и тенью по планете. В целом сила, являющаяся результатом суммы сил тяготения планеты и псевдозвезды, создает два ускорения: касательное и вертикальное, но из-за небольшого значения касательного ускорения по отношению к вертикальному усилию его значением можно пренебречь и в дальнейшем рассматривать исключительно вертикальное ускорение; правда, принять, что касательное ускорение равно нулю, можно почти на всей поверхности планеты, за исключением полосы, проходящей между "освещенной" и "теневой" сторонами: там касательное ускорение значительно превышает вертикальное, которое в свою очередь тоже условно нельзя приравнять к нулю.

Все предметы, а также люди, находящиеся на "освещенной" стороне планеты или любого другого небесного тела, будут испытывать силу тяготения псевдозвезды, направленную вверх и уменьшающую вес тела. До тех пор, пока сила тяготения псевдозвезды в данной точке не достигнет значения силы тяжести планеты в той же самой точке, вес тела будет уменьшаться, а когда обе силы уравняются, тогда наступит состояние невесомости. Если же сила тяготения псевдозвезды превзойдет значение силы тяжести планеты в данной точке, то тогда на все находящиеся в состоянии невесомости объекты начнет действовать одинаковое по значению ускорение и все незакрепленные в грунте тела будут подниматься в воздух со всевозрастающей скоростью. Если на планете нет атмосферы, все предметы будут подниматься с одинаковой скоростью, а если она есть, то из-за различного сопротивления воздуха для разных тел скорости их будут отличаться. Люди, домашние животные, разные предметы, всякий мусор, камни и пыль начнут подниматься вверх, и в этом движении их может остановить только какое-нибудь препятствие, например, ветви деревьев или же потолок помещения. Реки, озера и прочие водоемы начнут выливаться вверх, струя фонтана и не "подумает" возвращаться вниз: планета не сможет удержать принадлежащее ей, и все начнет покидать ее.

Если же сила гравитации псевдозвезды за вычетом силы тяжести планеты – превышает предел прочности потолка, стен и веток деревьев, то тогда им наносятся повреждения и с дальнейшим возрастанием усилия они разрушаются: потолок проламывается вверх, стена разрывается по длине и ширине, ветки выламываются кверху, и все эти обломки – части стен, куски потолка, ветки деревьев – устремляются вверх. Если же эта сила будет достаточно велика, то она вырвет из земли камни, столбы, опоры и прочие предметы и тоже понесет их вверх; скорее всего, это может произойти в третьей фазе, потому что во время второй фазы сила гравитации псевдозвезды еще недостаточно велика, поэтому здания, сооружения, деревья, люди, животные и прочие физические тела не получают сколько-нибудь значительных повреждений. Правда, не нужно забывать, что силы гравитации зависят от квадрата расстояний между телами, поэтому чем тело находится дальше от псевдозвезды, тем ее сила тяготения меньше, – вот почему, когда в выбранной точке на "освещенной" стороне планеты вес тела становится равным нулю, в противоположной ей точке, на "теневой" стороне, вес тела всегда меньше двукратного.

Вторая фаза может продолжаться несколько минут, поэтому люди поднимаются на высоту двадцать и более километров со скоростью более ста метров в секунду, – и там, на этих высотах, несчастные задыхаются от недостатка кислорода, а затем и погибают от леденящего холода.

На "теневой" стороне небесного тела происходят другие явления: там сила гравитации псевдозвезды увеличивает вес тела, складываясь с силой тяжести планеты, и когда сила гравитации псевдозвезды станет равной силе тяжести планеты в данной точке, тогда вес любого тела увеличится в два раза по сравнению с обычным. От изменений силы тяжести начинают провисать висячие конструкции, ветки и листья деревьев изгибаются вниз, цветы никнут, а фонтан с трудом поднимается над зеркалом пруда. На "теневой" стороне кажется, что тела наливаются свинцом, двигаться становится все труднее, предметами пользоваться все тяжелее; живые существа начинают задыхаться. Здесь нет такого чувства легкости и облегчения, чувства полета, освобождения, которое присутствует на "освещенной" стороне: здесь присутствует лишь ощущение гнетущей тяжести и недостатка воздуха.

На линии, проходящей между "освещенной" и "теневой" стороной, сила гравитации псевдозвезды перпендикулярна силе тяжести. Все тела, находящиеся в районе этой линии, весят столько же, сколько и раньше, но зато там возникает тянущее усилие, которое тянет все в одну сторону – в сторону псевдозвезды. Это похоже на равномерный сильный ветер, который не давит на кожу и не мешает дышать: все деревья и травы изгибаются в одну сторону, фонтан образует дугу, люди ходят наклонившись, а незакрепленные предметы, сначала мелкие, а потом и покрупнее, движутся, приостанавливаются, потом снова движутся, будто гонимые ветром. С течением времени слабозакрепленные и относительно легкие тела покидают полосу раздела "освещенной" и "теневой" сторон и оказываются в пределах "освещенной" части планеты, где отрываются от поверхности и начинают подниматься вверх, постепенно сгорая в атмосфере; в то же время прочно закрепленные в грунте объекты вместе с достаточно массивными телами так и остаются на своих местах.

Все это – вторая фаза, во время которой любая псевдозвезда представляет собой "жесткий сгусток" – очень устойчивое, почти ничего не излучающее космическое образование. С третьей фазы начинается расход энергии, продолжающийся до самого конца существования псевдозвезды: в третьей фазе ее энерговыделение увеличивается в два-три и более раз – это самая долгая фаза, обычно продолжающаяся до десяти минут. В это время излучается в основном гравитационная энергия и немного тепловой, поэтому период и называют «фазой гравитационного излучения». Псевдозвезда уже не столь красива: она становится почти равномерно яркой, на ней уже не видны ни звездочки, ни переливы, и только разноцветные молнии время от времени разрезают ее белую колеблющуюся поверхность.

Во время третьей стадии на ближайших планетах от тяжести уже начинают гибнуть люди – в основном с ослабленным здоровьем, больные и старики, – но это еще не самое страшное. Здания получают серьезные повреждения, падают старые, с трухлявой сердцевиной деревья, в массовом количестве начинают рушиться висячие и большепролетные конструкции. Вообще, где тонко – там и рвется, но в целом третья фаза вполне терпимая.

Затем наступает четвертая стадия – фаза паузы, когда на несколько секунд псевдозвезда почти перестает выделять энергию. Красочная игра света осталась в прошлом: в четвертой фазе пропали все блестки и переливы, исчезли молнии – в сером сумраке окончательно растворилось все, даже тяжесть предыдущих стадий, отчего тем, кто еще остался жив, становится легче. Но это затишье перед бурей... За это время можно успеть последний раз окинуть взглядом мир, что-то вспомнить и попытаться приготовиться к шестой, последней фазе. Четвертая фаза как бы дается судьбой, чтобы человек приготовился к смерти, чтобы очистил душу от грязи, накопившейся в ней за время земного существования, и приготовился к вечности. Нет смысла что-либо делать во время этого краткого затишья: не нужно ни помогать кому-нибудь, ни стремиться куда-то, ни желать чего-либо – идет смерть, и нужно встретить достойно ее в своей душе.

В пятой фазе энерговыделение псевдозвезды вновь начинает нарастать. В это время происходит большой выброс антиматерии, элементарных частиц и жесткого излучения, чего не наблюдалось в предыдущие этапы, поэтому весь этот период называют «фазой излучения частиц». Сила гравитации начинает увеличиваться от почти нулевого значения до приблизительно среднего между значениями силы тяготения во втором и третьем периоде; пятая фаза продолжается несколько десятков секунд. Если на этапе паузы псевдозвезда выглядела, как мрачный темно-серый шар с ясно очерченной неподвижной поверхностью, то в фазе излучения становится ослепительно белой, с широкой интенсивной короной.

К шестой фазе псевдозвезда успевает израсходовать менее одной десятой доли всей энергии, которую она выделит за время своей эволюции, – остальные девять десятых высвобождаются в последней, шестой фазе, высвобождаются мгновенно, менее чем за секунду, – и страшный гравитационный удар входит в мир, как жестокий господин. Именно по шестой фазе это сложное нестабильное образование, преобразующее материю, пространство и время, называют не только по-научному – псевдозвезда, но и по-простому – звезда смерти. Шестая фаза – это фаза вспышки, во время которой излучается все: гравитация, всевозможные волны, антиматерия и элементарные частицы. В целом последний взрыв и является сутью псевдозвезды, ее прямым назначением, а все предыдущие этапы – лишь красочная прелюдия к нему.

Так эволюционирует любая псевдозвезда. Псевдозвезда, сформировавшаяся на астероиде, живет дольше псевдозвезды, сформировавшейся в открытом Космосе: чем выше плотность и общая масса пространства, в котором образуется псевдозвезда, тем дольше она будет эволюционировать и тем более чудовищным будет энерговыделение во время шестой фазы: к примеру, обычная псевдозвезда, сформировавшаяся в открытом космосе, проходит все стадии своей эволюции за ничтожную долю секунды.

Если псевдозвезда эволюционировала на астероиде обычных размеров, то в шестой фазе светимость ее вспышки будет сравнима со светимостью звезды типа Солнца, а ее гравитационный удар может вызвать такие приливные силы, которые вполне могут разорвать ближайшие планеты, – но это может произойти только в самом худшем случае.

А суть заключается вот в чем: задавая определенные энергетические и временные параметры основного луча, можно влиять на эволюцию самой псевдозвезды, а значит, и на ее шестую фазу в частности: можно, к примеру, задать такие характеристики основного луча, при которых большая часть энергии, высвобождающейся в фазе вспышки, будет или гравитационной, или электромагнитной, или же в виде определенного вида элементарных частиц; таким образом, если почти вся энергия псевдозвезды высвободится в виде нейтрино и антинейтрино, то катастрофических последствий для населения планет не будет – на них вообще никто не погибнет! Обычно перед выстрелом оператор задает стандартные характеристики основного луча, то есть обычные усредненные характеристики; таким образом, звезда смерти будет выделять весь положенный ей спектр частиц и излучения в среднестатистической пропорции, однако во время боя изменяющееся пространство-время тоже влияет на направление эволюции псевдозвезды, в результате чего может быть усилен или же ослаблен любой из компонентов ее спектра, причем независимо от желания самих стрелков. Именно поэтому сила взрыва псевдозвезды носит в определенной мере вероятностный характер, и поэтому во время боя всегда можно вполне надеяться на то, что противнику не повезет, а тебе повезет; вот почему при задании результатов эволюции псевдозвезды обычно не делается акцент ни на один из компонентов спектра ее взрыва, ибо можно прогадать и, поставив все на гравитационный удар, получить в результате поток антинейтрино. В псевдозвезде все процессы взаимосвязаны, и если делать согласно среднестатистической пропорции, то и результат, скорее всего, тоже будет находиться где-то в этих пределах.

...Итак, я уводил свой корабль как можно дальше от опасности, гнал его, но тем не менее смотрел на график гравитационного излучения псевдозвезды и напряженно отслеживал фазы ее эволюции.

Вторая фаза прошла и наступила третья: теперь сила тяготения псевдозвезды на самой удаленной планете в самой удаленной ее точке превосходила земную силу тяжести в полтора раза. Всю планетарную систему заполнили стоны придавленных перегрузками еще живых людей, она трещала разрушающимися домами и грохотала обвалами горных лавин, – планеты протестовали против всего этого ужаса, но ничего не могли поделать... А тем временем в их недрах заволновалась магма, предвещая землетрясения и ярость вулканов.

В тот момент я не думал о смерти людей на планетах, а беспокоился о своей жизни, и хотя любой из мчащихся рядом со мной кораблей мог покончить с нами одним ударом, ни один не попытался сделать это: все спешили уйти подальше от псевдозвезды, однако я все равно старался идти хаотическим курсом, опасаясь внезапного кинжального выстрела антиматерией. Основное оружие никто против нас не применял: это было бесполезно вблизи столь мощной эволюционирующей псевдозвезды, но я все равно отслеживал пространство, опасаясь неожиданной атаки, но ее не было, пока еще не было...

Четвертая фаза: энерговыделения почти нет. Теперь в этой планетарной системе на "освещенных" сторонах планет в живых остались только люди, которые провели всю вторую и третью фазы припечатанными к потолку, а остальные уже давно сгорели в атмосфере своей планеты. На ближайших к псевдозвезде планетах, на их "теневых" сторонах, сейчас уже огромные кладбища: люди погибли от перегрузок, их дома разрушены, деревья повалены, а те, что еще стоят, лишились веток; придонные рыбы раздавлены о грунт, но остальные свободно плавающие обитатели водоемов живы почти все.

Я выключил двигатель; то же самое сделали и на остальных кораблях: мы ждали гравитационного удара и не хотели перегружать свои корабли и кресла дополнительной нагрузкой из-за работающего двигателя, – двигались по инерции, без ускорения.

...Все, час пробил: неизбежность вступила в свои права. Пятая фаза, казалось, пролетела в одно мгновение: сила тяжести псевдозвезды стала возрастать, а затем взрыв – и она ярче солнца вспыхнула в свой последний раз!

Гравитационный удар оказался на удивление слабым – аппаратура корабля легко погасила его. В самой худшей точке – в самом удаленном месте самой удаленной от псевдозвезды планеты – сила тяжести возросла всего в несколько десятков раз, в то время как на ближайших к месту взрыва планетах – в десятки тысяч. Видимо, я выстрелил неудачно – только этим можно объяснить столь малые значения силы тяготения псевдозвезды.

Но живым существам и этого было достаточно. "Теневые" стороны всех небесных тел представляли собой хаос: люди, домашние животные, птицы и дикие звери лежали теперь на земле раскатанные, как тесто. Вскоре в реках и морях всплывет погибшая рыба, хотя затем большая часть ее утонет. Рыба сломана в точке своего центра тяжести, приблизительно посередине, чуть ближе к голове: на "теневой" стороне рыбы выгнуты и сломаны вниз, а на "освещенной" – вогнуты и сломаны вверх.

На "освещенных" сторонах планет кладбища имеют не такой ужасный вид, как на "теневых": большая часть живых существ уже давно сгорела в атмосферах, а те, кто все это время провел, распластавшись на потолке, теперь неприметно лежат под руинами. На этих сторонах планет здания тоже разрушены, но разрушались они от усилия, направленного вверх, а не вниз, хотя теперь-то какая разница? Там лежат поваленные деревья с разорванными стволами и полувывороченными корнями, а на другой, "теневой" стороне у деревьев просто сломаны стволы, а корни, как и раньше, находятся в земле.

На линии, проходящей между "освещенными" и "теневыми" сторонами планет, лежат вперемежку поваленные дома и деревья, а на них и среди них, наколотые и раздавленные люди и другие еще недавно живые существа.

Вскоре начнут извергаться вулканы; многочисленные землетрясения станут сотрясать кору небесных тел, восстанавливая разрывы их внутренней структуры, образовавшиеся из-за взрыва моей псевдозвезды, и как следствие этого колоссального (хотя и временного) повышения силы гравитации в планетарной системе. Но все эти грозные явления будут хотя и многочисленными, однако не очень разрушительными, ибо крупные землетрясения подготавливаются природой в течение долгих столетий: небольшие напряжения в глубине планеты не могут разрядиться в виде слабого землетрясения, они постепенно накапливаются, чтобы затем сотрясти почву серией могучих толчков (именно поэтому маломощные нерегулярные колебания лучше, чем полная неподвижность земной тверди). В случае взрыва псевдозвезды на астероиде имеет место очень сильное, но кратковременное воздействие на планеты, поэтому магнитуда последующих землетрясений будет невелика.

Но огромным кускам камня, летящим в Космосе, все равно, что будет с ними дальше, ибо они безразличны ко всему в отличие от населяющих их людей, которые живут и надеются, что будут и дальше жить и трудиться, но...

Смерть пришла на эту землю, и я принес ее сюда.

Так было раньше и так будет после меня – настоящая война страшна, и только во время нее понимаешь, насколько она чудовищна.

Триллионы людей ушли в ночь один за другим; ушли туда, откуда нет возврата, – и так было надо.

Центральное светило этой несчастной планетарной системы заволновалось, чтобы потом, постепенно, через месяцы, прийти в норму: яркость его "освещенной" стороны начала понемногу увеличиваться (в целом она возрастет незначительно); пятна на звезде уменьшатся, протуберанцы станут больше и мощнее, корона – ярче, а солнечный ветер усилится... Но все это произойдет позже, ибо инертность процессов в светиле очень велика, так как сама звезда имеет значительные размеры плюс к тому находится слишком далеко от моей взорвавшейся псевдозвезды... Да, все это произойдет гораздо позже, а пока пространство успокаивалось после гибели астероида, противник получил возможность отплатить нам: он пустил в ход основное оружие, и рядом с нашим кораблем начало взрываться пространство. Мы уже не могли прыгать, но и оставаться здесь тоже было нельзя – убьют; и хотя я еще раньше предвидел такое развитие ситуации, у меня не было выбора: я должен был напасть на планеты, ибо в противном случае меня все равно везде ждала гибель как результат нашего общего поражения, а после успешной или же неудачной атаки я должен был прыгать куда-нибудь в надежде на то, что нам повезет, – так сложилась ситуация, и поменять в ней что-либо я тогда был не в силах.

Трудно остаться в живых после атаки на планеты, тем более если ты атаковал один, – именно поэтому мало кто решается на такое; я – решился, но решился не потому, что – герой, а потому, что еще на Хале у меня пропал страх перед смертью, плюс к тому не напади я на планеты, все равно погиб бы, но чуть позже, ибо мы проигрывали битву.

Уж лучше погибнуть так – после успеха, чем быть одним из многих просто погибших.

А самое главное – теперь у нас есть надежда: мы увидели, что можем побеждать. И такое ощущение дорогого стоит! Ради себя, ради своей славы, я никогда не сделал бы такое – я недостоин этого, но ради других людей, ради нас всех, ради нашей общей победы – конечно же!

Я должен был прыгать, но прыгать было нельзя потому, что, скорее всего, мы погибнем после прыжка (хотя есть шанс и на то, что нам повезет), однако сейчас у меня нет времени рассчитывать шансы: антиматерией или же основным оружием, но нас скоро прикончат, противник не простит нам гибели триллионов людей, а свои помочь не успеют. Да будет так: лучше погибнуть, имея шанс на спасение, чем умереть, как под топором палача!

Я не рассчитывал прыжок, а просто прыгнул куда-нибудь, надеясь исключительно на свою удачу. Чтобы не видеть предпрыжковых данных о состоянии пространства-времени вокруг нас и чтобы не волноваться зря, я закрыл глаза, и экраны рябили. И только после того, как мы прыгнули, я открыл глаза и напряженно ждал, куда же нас вынесет река судьбы. Мысленно я уже приготовился к худшему – к худшему нужно готовить себя всегда, потому что оно более вероятно, чем лучшее; но если все же худшее не произойдет, то тогда можно будет порадоваться лучшему, однако если готовить себя к лучшему, то, скорее всего, проиграешь, ибо оно может не наступить, а если и наступит, то не принесет радости, потому что будет выглядеть в твоих глазах не как случайное везение, а как запланированный результат.

На наше счастье и к моему удивлению, корабль оказался в довольно-таки хорошем районе: впереди по курсу находился белый карлик, но он был слишком далеко, чтобы представлять для нас угрозу.

Пространство вокруг нас стало "вспухать" множеством точек, из которых начали появляться корабли противника, – у нас еще было немного времени, чтобы прыгнуть и вновь ускользнуть, пока они еще не принялись стрелять; но у меня были другие планы.

Когда пролетал возле солнца той, впоследствии уничтоженной мной планетарной системы, пришла мысль по-другому атаковать планеты. Суть моей идеи заключается вот в чем: вблизи звезды присутствует мощное гравитационное поле, а также довольно много массы, рассеянной в виде солнечного ветра. В таких условиях и несущий, и главный лучи основного оружия получаются очень жесткими, устойчивыми даже к сильным возмущениям внешней среды, то есть выходит, что для успешной атаки вполне можно будет сразу же использовать основной луч, без вспомогательного. Планеты всех звездных систем сделаны так, чтобы расстояние от них до Солнца не превышало 9–10 световых минут, а это очень небольшая дистанция для основного оружия; получается, что на незначительных расстояниях, в условиях значительной плотности энергии и излучения, необходимость в несущем луче отпадает; правда, при этом сильно страдает точность наведения на цель, но ведь дистанция-то маленькая, а цель – большая, вот почему попасть в нее вполне возможно. Нужно еще не забывать о том, что масса "притягивает" к себе луч основного оружия, а большая масса "притягивает" сильнее, что в целом также увеличивает вероятность попадания.

Когда мы будем находиться вблизи Солнца, оно будет прикрывать нас от основного оружия противника, но никак не от антиматерии; однако чтобы поразить нас антиматерией, вражеские корабли должны будут приблизиться к моему звездолету, а на это уйдет время, которое я могу использовать на стрельбу по планетам и последующий прыжок. То есть у меня появляется реальный шанс в одиночку напасть на планетарную систему, уничтожить население на ней и скрыться в глубинах космоса. Правда, возможен и гораздо худший для меня вариант: это произойдет, если корабли противника уже изначально будут находиться вблизи светила и им не нужно будет тратить время на приближение ко мне, – они расстреляют мой корабль антинейтронами через мгновение после его выхода из туннеля.

Если попытаться спрогнозировать будущее, то именно сейчас этот вариант должен мне удаться, притом всего один раз. Если до меня этого никто не делал в текущей войне и в прошлых конфликтах, то противник не будет готов к такому развитию событий и я смогу полностью использовать эффект неожиданности. Но с нами сражаются не полные идиоты, поэтому они сделают надлежащие выводы и после моей (я надеюсь!) удачной атаки возле каждого солнца будут постоянно крейсировать их корабли, и тот, кто захочет сделать, как я, уже вряд ли сможет. Наше руководство тоже сделает аналогичные выводы, в результате чего и возле наших звезд в обитаемых системах станут крейсировать охранные корабли.

Таким образом, технология успешной атаки одного звездолета на готовую к обороне планетарную систему должна быть следующей: корабль выходит из туннеля достаточно далеко от солнца (но не слишком далеко!), затем быстро, почти без прицеливания, наносит один-единственный удар основным лучом и сразу же прыгает. Даже на большом расстоянии от звезды все равно присутствует солнечный ветер, и ее гравитационное поле все еще достаточно велико, а значит, и жесткость главного луча будет выше, нежели при стрельбе в открытом Космосе вдали от звезд, поэтому, во-первых, шансы на успешное попадание значительно повышаются, а во-вторых, столь крупный участок Космоса неприятель не сможет полностью взять под свой контроль и у атакующего звездолета появится определенное, но весьма незначительное время. Это время будет очень спокойным, даже почти мирным: в непосредственной близости от выпрыгнувшего из туннеля корабля вряд ли будет находиться вражеский крейсер, следовательно, в первые секунды после прыжка можно будет надеяться на то, что увидишь бездонную черноту Космоса, а не пожары и отказ систем от прожигающего броню потока антинейтронов. Но "безмятежное" время закончится очень быстро: охранная группировка кораблей откроет огонь, и тогда все – конец: в разрывах псевдозвезд прыгнуть не удастся, а дальше... один в поле не воин. Итак, у нападающего звездолета есть меньше минуты на то, чтобы, выскользнув из туннеля, выстрелить основным лучом и, прыгнув снова, скрыться в новом туннеле. Получается, что у него не будет времени ни на прицеливание, ни на включение главного оружия – но включить его можно заранее, еще до прыжка, а вот прицелиться, пусть даже кое-как, не получится никоим образом. Однако самое худшее – это то, что рассчитать прыжок времени не будет тоже, прыгать придется наугад, надеясь исключительно на свою удачу. Только так и никак иначе – других вариантов нет; или, быть может, есть, но я их не вижу.

Таких атак можно провести значительное количество. Это значит, что при определенном везении крейсер имеет шанс уничтожать население планетарных систем одну за одной, в идеале до бесконечности, но такого точно не будет.

Продолжим рассуждать дальше: скорость моего корабля может быть любой, ведь при прыжках ни ее числовая характеристика, ни направление не имеют решающего значения. Но иметь крайние параметры скорости невыгодно: слишком медленно летать глупо, в случае чего противник сможет легко догнать нас, а слишком быстро – опасно: кораблем становится трудно управлять, – и именно поэтому лучший интервал скорости для звездолета – от 40 до 80% скорости света.

Также необходимо, чтобы солнце ни в коем случае не находилось между мной и планетами: в противном случае вполне можно будет взорвать светило, а этого делать ни в коем случае нельзя; получается, что плоский угол с атакующим звездолетом в вершине, а также векторами, направленными от корабля на звезду и на группу планет, не может быть меньше 70°, а еще лучше, чтобы он был больше 90°, то есть тупым, желательно от 110° до 180°. Если получится такое значение угла, то можно будет совершенно безбоязненно стрелять по планетам, нисколько не опасаясь за судьбу центрального светила: оно останется в неприкосновенности при любых изгибах основного луча.

Но в целом вся технология такого рода атаки не дает абсолютной уверенности в успехе: попасть в астероид будет очень и очень сложно, но можно; а чтобы все-таки попасть, мне нужно учиться, и учиться этому я буду сейчас, на планетарной системе противника: попытаюсь одним главным лучом, без несущего, и почти без подготовки выстрелить и попасть; кстати, возможно (а почему бы и нет?), благодаря эффекту неожиданности у меня будет время на несколько попыток, – и я сделаю их!

Получается, что сейчас я меняю реально возможную победу на призрачное будущее. Выпрыгнуть возле солнца и быстро выстрелить – это первый вариант, надежный, но разовый; выпрыгнуть чуть дальше от светила и начать стрелять – второй вариант, неясный, но перспективный. Что лучше? А не стоит ли одно другого? Я не знаю. Нас, когда мы были курсантами, нас не учили атаковать планеты – нам только лаконично прочитали лекцию об особенностях стрельбы по астероидам (я думаю, руководство правильно сделало, не акцентировав наше внимание на столь чудовищных вещах; если мы научимся по-настоящему сражаться в Космосе, то сможем уничтожать и планеты – хотя лучше было бы, чтобы делать это нам никогда не пришлось)...

Я хочу увидеть, как ведет себя пространство-время в такого рода ситуациях для того, чтобы суметь воспользоваться этим знанием в будущем, а значит, должен пойти по второму, многообещающему варианту. Но синица в руках лучше журавля в небе – первый вариант надежнее, а значит, возможно, я ошибаюсь...

А что если то же самое оформить по-другому: сейчас я меняю тактический успех на стратегический – это уже лучше, но почему меняю и при чем тут стратегия и тактика? Нет, все равно это не то, ведь я в любом случае буду учиться стрелять быстро и метко по планетам, хотя, может быть, мне следует сначала поймать синицу, а уже потом заняться ловлей журавля? Может быть... но все же я думаю, что, пока мы два месяца сражались между звезд, кто-то уже использовал первый вариант... Да, я чувствую, что, скорее всего, так оно и было, а значит, несмотря на всю его привлекательность, он для меня закрыт. Итак, решено: я буду учиться атаковать планеты, используя второй вариант!

Пока я размышлял, наш крейсер успешно отбивался от выстрелов противника, и белый карлик все больше приближался к нам. Корабль постепенно гасил свою субсветовую скорость – я замедлял его бег для того, чтобы он после прыжка не слишком быстро пролетел возле вражеского солнца и позволил нам хотя бы минуту-другую побыть "прикрытыми" ближайшим светилом от разящих залпов основного оружия. Звезда типа Солнца имеет диаметр около четырех с половиной световых секунд, и если мы выйдем из туннеля с той скоростью, которую я запланировал, – около семидесяти тысяч километров в секунду, – и в том месте, где я рассчитывал, то этого нам будет вполне достаточно, чтобы быть "прикрытыми" светилом от основного оружия минуты полторы, а их мне должно хватить на несколько быстрых выстрелов. Я уменьшил скорость до 180 тысяч километров в секунду и больше ее не снижал, ибо тогда неприятель мог в скором времени подойти к нам совсем близко и расстреливать главным оружием почти в упор – он и так подбирался к нам все ближе и ближе... но спасительная гаснущая звезда приближалась еще быстрее.

Возле потухающего белого карлика вражеские корабли перестали стрелять по нам, опасаясь случайно попасть в светило. Пространство успокаивалось, благодаря этому мне стало гораздо легче управлять кораблем, и я перестал волноваться из-за предстоящего прыжка: мы прыгнем в тихом Космосе и выпрыгнем в расчетной точке с расчетной скоростью, в заданном направлении и без ускорения; а пока я не собирался изменять скорость корабля, и он неслышной черной тенью "шелестел" в пустоте.

Что меня всегда удивляло и поражало своей красотой, так это то, как звездолет легко и красиво, будто бы на чудесных роликах, скользит в Космосе. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, после стольких лет, проведенных вдалеке от корабельной рубки, не могу избавиться от ощущения восторга от мощи, быстроты, маневренности и бесшумности межзвездного крейсера.

...А белый карлик приближался к нам со все возрастающей быстротой – он уже занял собой все экраны, и когда на мгновение оказался рядом с нами, чтобы затем остаться позади нас, – мы прыгнули! Штурман заранее подготовил все данные для прыжка – ему даже не нужно было ничего нажимать: настроенная навигационная система сама выбрала момент времени и сделала все необходимое, – наш звездолет нырнул в туннель, оставив преследователей далеко позади.

Да, мне кажется, что на лезвии ножа очень много места, – нужно только уметь правильно использовать его!

...А мое нервное напряжение постепенно достигло апогея. Судьбы триллионов людей сплелись с моей в единый клубок – я чувствовал себя всего, полностью, вплоть до самых потаенных глубин своего тела; и сейчас я тратил огромные количества нервной энергии, совершенно не считая ее, не заботясь о будущем и не вспоминая о прошлом.

Все, абсолютно все теперь зависит исключительно от меня одного!

И я знал это, и остальные члены моего экипажа тоже знали это – и осознание столь огромной ответственности вкупе с колоссальным риском придавало мне еще больше сил.

Я хотел навязать свою волю этой кровавой буре – и вот пришло время ее навязать.

Это не чужой мне мир Халы – это родной мне мир Земли, и от этого все происходящее здесь воспринималось гораздо острее. Я стиснул зубы, собрав в кулак всю свою волю, – да будет так!

Мы вышли из туннеля – и перед нами возникло Солнце. Наш крейсер двигался чуть в стороне от него, и я увидел как красный протуберанец, похожий на арку, с золотым отблеском, стал сдвигаться, пока мы медленно скользили мимо звезды. Противника вблизи нас не было, но зато чуть дальше – на расстоянии десяти миллионов километров – весь Космос был просто "покрыт броней" чужих кораблей, и нигде не было видно ни одного из наших. Видимо, неприятель не ждал такого рода атаки, а значит, я все-таки был первым, кто придумал подобный метод нападения! Приятно осознавать это, но сейчас я бы мог напасть, используя первый вариант тоже. Но решение принято, и другой возможности уже не будет, а второй вариант атаки перспективнее и безопаснее, так значит – вперед!

Я стал учиться стрелять; первый выстрел был неудачным: я попал в атмосферу планеты, и псевдозвезда не сформировалась, рассеявшись в воздухе. Энергия основного луча стала распространяться кольцевыми волнами – у меня сложилось впечатление, будто кто-то бросил в воду камень, только вместо воды была поверхность атмосферы планеты, а вместо камня – энергия выстрела. Теперь жители половины этого небесного тела смогут в течение нескольких дней наблюдать полярное сияние, которое будет слабеть с каждым днем, пока наконец не исчезнет совсем. Яркость сияния будет максимальной в точке прицеливания главного луча, то есть приблизительно на половине пути от экватора к Северному полюсу, и будет уменьшаться к периферии зоны. По-моему, лучше уж полярное сияние там, где его никогда не было – в средней полосе и на экваторе, нежели мощный, разрывающий тело гравитационный удар.

Я выстрелил снова – во второй раз получилось более удачно: псевдозвезда сформировалась, но не на выбранном мной астероиде, а в открытом Космосе. Она получилась довольно слабой и в целом безопасной для окружающих, вот почему, обнаружив это, я перестал наблюдать за ее поведением и принялся внимательно следить за показаниями приборов, анализируя их, примечая особенности поведения пространства, пытаясь предугадать поведение будущей псевдозвезды. Я изменил определенные настройки, однако третий выстрел получился по результатам таким же, как и предыдущий, после этого я внес некоторые поправки, которые, по моему предположению, должны были увеличить точность стрельбы, и снова выстрелил... И, наконец-таки, с четвертого раза попал в астероид!

У меня еще оставалось время для одного, максимум – двух выстрелов, и я уже выбрал цель: почти на векторе моего последнего выстрела находился вражеский корабль, – но я решил не спешить и не пытаться охватить все сразу, пусть штурман спокойно рассчитывает наш будущий прыжок, а я тем временем оценю перспективы нарождающейся псевдозвезды. На том корабле даже не поняли, как близки они были к смерти, ну да ладно...

Важнее, чем уничтожение крейсера противника, было то, что я не смог даже приблизительно предположить, какой силы будет гравитационный удар во время шестой фазы, а значит я не был полностью уверен в правильности моих настроек, но тогда у меня было слишком мало времени: мы уже пролетали Солнце и "открывались" для удара основным оружием, отчего наше пребывание здесь подходило к концу.

Мы прыгнули. О дальнейшей эволюции псевдозвезды на астероиде и ее воздействии на окружающие планеты мы узнаем гораздо позже (если будем живы).

Наш звездолет выскользнул из туннеля. Как мы и рассчитывали, он оказался довольно близко к соединению, охраняющему нашу планетарную систему. Я даже не успел порадоваться этому, как понял, что наши корабли находятся все же слишком далеко и помощь нам они оказать не успеют – мы все-таки ошиблись! – вражеские крейсеры едва не «наступали нам на пятки», и поэтому, чтобы не погибнуть, нам опять следовало прыгать.

Космос "горел у нас под ногами": я чувствовал, что преследователи отстают от нас всего на полшага, спиной ощущая холодную тяжесть гравитационного удара, а сердцем – испепеляющий жар антиматерии.

Штурман успел оценить лишь приблизительно область пространства, куда мы попадем после нашего нового прыжка, – ничего опасного там не было, и поэтому я решился прыгать – снова туннель и новое небо, снова бездонная пустота мира, а где-то вдалеке сбоку – черная дыра. Мы пролетали достаточно далеко от ее чудовищного гравитационного поля, такого сильного, что даже свет не в силах вырваться из него, но даже на столь значительном расстоянии оно все равно мешало нам рассчитывать следующий прыжок.

Мы выстрелили в сторону, пытаясь замести следы, затем прыгнули еще раз, потом снова выстрелили и прыгнули еще один раз, а Космос все так же "горел у нас под ногами", и хотя своих преследователей мы еще ни разу не видели – были живы именно потому, что их не видели. Я предполагал, что, скорее всего, за нами все еще мчатся несколько взводов, пылая жаждой мести, и это мое предположение базировалось на знаниях, полученных во время обучения, когда я был еще курсантом, поэтому я все так же спешил как можно быстрее достичь своих, не надеясь, что мне удастся хорошо запутать следы и тем самым оторваться от погони.

Спешка до добра не доводит – мы снова неудачно прыгнули: после выхода из туннеля звездолет оказался в пылевом облаке, и его мелкие частички, состоящие из камня и льда, стали со скоростью 170 тысяч километров в секунду вонзаться в нашу наружную броню, сдирая ее с корпуса корабля. Несмотря на то что концентрация пыли в облаке была гораздо меньше обычной запыленности наших довольно-таки чистых городов, все же такую "игольчатую" бомбардировку корабль долго не выдержит: слишком велика скорость и – как следствие скорости врезающихся в броню частиц, поэтому мы снова прыгнули, и опять в режиме острого недостатка времени, – и Космос раскрыл нам свои объятия, и новое звездное небо раскинулось перед нами... Мы еще два раза прыгали, и бесконечное пространство все так же равнодушно светило нам бесчисленными звездами, пока наконец мы не выбрались из этого звездного океана и не прилетели к своим. И вот мы уже летим между двух наших дивизий, вокруг которых находится еще множество кораблей – это группировка крейсеров, охраняющих наши планеты. Свои! Наконец-то!

Они прикрыли нас от преследователей, и бой с ними остался у нас за спиной. Вражеских кораблей было немного – их уничтожат довольно скоро, поэтому я с облегчением почувствовал себя в безопасности. Попросил разрешения на посадку, чтобы доложить о своих достижениях, и мне его дали. Я чувствовал, что мне надо ступить на землю хотя бы на минуту, чтобы убедиться в реальности твердого, населенного людьми мира, чтобы увидеть неразрушенную планету, чтобы вновь обрести что-то важное, потерянное во время нападения на планетарную систему, что-то сложное, смыкающееся с понятиями "Родина", "долг", "преступление" и "убийство", что-то первоосновное, связанное с собственным мироощущением, на которое тяжкой пятой наступили звезды – далекие, одинокие, вне времени и чужие... Несколько дней отдыха нам обеспечены, и неизвестно, когда еще мне выпадет счастье ступить на твердую землю обитаемого мира и где будут лежать мои кости... Грустно и больно...

Мне нужна Хала, нужна как воздух, чтобы восстановить силы, обрести былую уверенность в себе и свое "я" – она мне просто необходима! Пока мы садимся, можно успеть все – я встал с кресла, вышел в коридор и там, в одиночестве, сказал:

Плавно, нерезко исчезли стены и потолок – я стоял на разноцветном холме, а передо мной был мой "отец". Воздух Халы вливался в мою грудь – дышалось легко и сладостно.

Все было, как и раньше: и когти на пальцах ног, и шесть пальцев на руках, и ударные бугры на них... Я окинул взглядом местность: неподалеку, между холмами, находилась база людей; отсюда, с вершины холма, мне хорошо были видны несколько охранных вышек, сплошной забор, протянувшийся по всему периметру, и несколько строений внутри базы. В центре этого укрепленного поселения находился флагшток, на котором трепетало знамя враждебного нам тогда государства.

- Ты понял меня без слов, – увидев рисунок на полотнище, сказал я "отцу".

- Конечно, – ответил он. – Ты хочешь сделать то, что я предлагал тебе сделать раньше, а чтобы облегчить тебе этот процесс, я подобрал научную станцию враждебного государства.

Мне надо было выговориться, чтобы привести в порядок мысли, поэтому я сказал:

- Сейчас я воюю, и мной были уничтожены триллионы людей; но то, как это произошло, напоминает мне компьютерную игру, а ведь это произошло по-настоящему. Я пришел сюда, чтобы понять реальность; чтобы понять хотя бы частично то, что я совершил в Космосе, – я хочу понять смерть от моих рук, согласись, что у меня еще совершенно нет опыта в этом деле; кроме того, у меня есть право на все, данное тобой, и сейчас я хочу реализовать его.

- Моя смерть сегодня – это твоя забота: если я умру, ты оживишь меня, как в прошлый раз; но я прошу тебя об этом только на один сегодняшний день: пока я еще не научился восстанавливать себя сам, – ответил я и подытожил: – Теперь ты знаешь, какого рода помощь мне нужна.

- Я помогу тебе во всем, – ответил "отец". – Иди смело.

Я подобрался, собрав в кулак всю свою сущность, сконцентрировавшись полностью, чтобы быть готовым ко всякого рода неожиданностям, – я сосредоточился на нападении и вошел на базу к людям как враг. Защита станции была рассчитана на нападение халанских зверей и совсем не годилась для отражения агрессии разума – я легко проник внутрь и принялся за свое черное дело. Сначала отбирал жизнь ударом кулака, а потом, когда ударные бугры затупились, разрывая горло. Я отбирал жизнь еще несколькими способами, раздирая тела людей на куски, но тогда меня интересовала отнюдь не технология процесса, поэтому и не буду останавливаться на ней.

Я удивился, узнав на собственном опыте, какая колоссальная разница в силе и быстроте существует между человеком и халанином; я удивился, как легко мне было расправляться с людьми, а ведь большинство из них – крепкие, спортивные мужчины – но я совершенно не чувствовал их сопротивления, будто они были куклами или же манекенами.

Я убивал, всегда глядя в глаза тому, у кого забирал жизнь, – так я понял, каково быть лютым зверем!

Я все время задыхался в бедной атмосфере Земли, и когда вышел наружу, то должен был некоторое время просто постоять, чтобы отдышаться.

Я – халанин не был жесток, я просто был вне людских понятий о добре и зле, ибо не был человеком: там на базе, тогда, в тот час, я не принадлежал миру Земли, не принадлежал к виду человека разумного, а то, что еще несколько минут назад я был им, присутствовало во мне исключительно в форме воспоминаний и прошедших ощущений; однако сначала, перед самыми первыми ударами, я все же чувствовал свою вину перед этими несчастными, и чувство вины только усилилось после того, как я сделал свое дело: убитые мной люди не были ни в чем виноваты – им просто не повезло!

Но я почти не чувствую себя убийцей сейчас, вспоминая о том моем поступке, и нет у меня чувства вины за ту бойню. Люди – средства для достижения определенных целей существом, которое не является человеком, то есть мной, а значит, какое может быть чувство вины и перед кем? Правда, все эти рассуждения призваны заглушить чувство вины, которое, хоть и значительно приглушенное с течением времени, но все же есть у меня и ныне, когда я вспоминаю эту кровь: все же я изначально родился человеком, и поэтому переживания людей близки мне; даже сейчас, когда я пишу эти строки, вспоминая былое...

Я поднялся на холм к "отцу". Мои руки были в буквальном смысле по локоть в крови, меня всего покрывали пятна и потеки крови темно-малинового цвета. Свою юбку я потерял, когда один из умирающих, падая, сорвал ее, но сейчас мне были безразличны такие мелочи.

- Я видел смерть, я делал ее, – сказал я "отцу", – и я осознал то, что я сделал в Космосе.

- Одиннадцать триллионов человек, – ответил он, – вот начало твоего боевого пути.

Я задумался, а затем, приблизительно подсчитав численность населенных планетарных систем, сказал:

- Так значит, я и во второй раз тоже попал удачно.

- Что будет с этой базой? – поразмыслив, спросил я.

- Пора заметать следы, – ответил "отец", – ты же не хочешь, чтобы деяния твоих рук попали в лаборатории земных исследований. Смотри, – продолжил он, показав рукой на небо, – бело-голубые птицы уже прилетели.

- Но там осталось много живых людей, – в раздумье проговорил я.

- Микробы, принесенные тобой, сделают свое дело, поэтому для оставшихся там эти птицы будут наилучшим концом: люди умрут не так мучительно.

Стая бело-голубых птиц атаковала базу со всех сторон: строения, башни и даже забор – все было в огне от разрывов. Мы слышали отдаленный грохот боя и вскоре увидели, как заклубился черный дым. Люди в скафандрах вместе с роботами метались между домиками и взрывами, а затем падали, искалеченные и убитые. Нападающие птицы тоже падали, пронзенные и обезображенные белыми лучами плазмы, но лучей вскоре не стало: вся защитная автоматика базы была поражена.

Поселение горело; ветер раздувал зеленовато-желтые языки пламени, и черный дым клубами уносился в небо, однако до нас жаркое дыхание пожара не доносилось. Я подумал, что в атмосфере Халы хорошо горит то, что на Земле с трудом, – нагретый фтор и озон делали свое дело.

- Все кончено, – сказал "отец", глядя на пепелище.

Я очутился на корабле, вновь увидел знакомую роспись стен и потолка; на мне не было ни капли крови, не было ни ударных бугров, ни когтей – я снова стал человеком. Я вошел в рубку и сел в свое кресло. Корабль гасил свою околосветовую скорость, все более приближаясь к планете. Скоро мы прибудем на космодром и выйдем на землю. Скоро...

...Корабль медленно оторвался от земли и так же медленно начал набирать скорость. Антигравитационные батареи работали не на полную мощность: вблизи поверхности планеты большая скорость нам совсем не нужна. Большую часть экипажа я отпустил отдохнуть, и они разошлись – кто по своим комнатам, а некоторые собрались в общем зале. Из четырех человек в рубке управления делом были заняты только двое – штурман и второй пилот, а двое других – первый пилот и я, командир, – пока просто сидели в своих креслах: мы понадобимся чуть позже, поэтому хотя и смотрели на показания приборов, но вполглаза, можно даже сказать, лениво. Всему свое время: сейчас еще можно отдыхать, но когда начнется бой, весь экипаж будет работать как каторжный.

...Перед вылетом наш командующий, вернее, один из его заместителей, пожелал нам удачи (сам командующий со штабом уже давно сражался где-то между звезд): мы шли одни – мы должны будем рассчитывать только на себя, что бы ни случилось с нами в бою – никто нас не поддержит, никто нам не поможет и никто не спасет... И это все потому, что в предыдущем полете у меня так удачно получилось атаковать планетарные системы (на этот раз я все узнаю наверняка – удача ли то была или же правильный расчет.

...Корабль медленно набирал скорость, дремало оружие, дремали многие приборы, бездельничала большая часть экипажа.

...Приятно вспомнить процедуру награждения: экипаж – строем, перед нами трепетало знамя нашей части, а представитель командования говорил: "За мужество и храбрость...", "за героизм, проявленный при...", "с честью выполненный долг перед Родиной...". Какие настоящие, правильные слова, радостно вспомнить! Да, много триллионов людей ушли в ночь с нашей помощью, а мы стояли строем, воинская форма – мешком, выправки – никакой (парадный вид – откуда он у нас может взяться?), – и нас награждали.

Перед вылетом я переговорил с командиром нашего отряда и мы наметили несколько целей: для первоочередного удара выберем три-четыре планетарные системы, а какая из них станет самой первой, я должен буду решить сам, по ситуации. Все это мне не понравилось сразу же, хотя я и понимал, что начальник должен был дать нам указание, но для меня самое главное – эффект неожиданности: жизнь одна, а врагов – великое множество. Прыжок – выстрел – отход или, вернее, бегство – и все, больше ничего я сделать не смогу, потому что не успею. Ну а если вражеские корабли навяжут нам бой – тогда всем конец, именно поэтому уже в то время, когда командир намечал цели для атаки, я решил, что буду атаковать ту цель, которую выберу сам, и это ни в коем случае не будет одна из тех четырех: вдруг вражеская разведка узнает о наших планах и тогда меня там будут ждать – не хочу рисковать... Не хочу рисковать в выборе цели еще и потому, что в предстоящей атаке слишком многое будет против меня, но отказаться нельзя – приказ, поэтому я не откажусь и полечу, но нападу на ту планетарную систему, которую выберу сам, а что подумает о таком своеволии руководство, мне было понятно уже сейчас: прежде всего, на цели, намеченные для меня командиром, было не обязательно, а желательно напасть, – все понимали, что нам предстоит, и надеялись хотя бы на одну успешную атаку, а на какую планетарную систему – в принципе, не столь уж и важно: они, да и весь экипаж, тоже понимали, что шансы на успешное возвращение невелики – но они есть!

…Корабль все так же медленно набирал скорость, все глубже и глубже погружаясь в бездну Ксмоса, пока наконец звездолет не отошел от плоскости планет достаточно далеко. Я отдал приказ экипажу занять свои места: второй пилот уже выключил антигравитационную батарею и начал набирать околосветовую скорость, используя основной двигатель, поэтому согласно боевому расписанию все должны были занять свои места в креслах. Нам в рубке было видно, как люди усаживались и, когда в свое кресло сел последний человек, прозвучал звуковой сигнал, и предупредительная надпись, сигнализирующая о готовности и корабля, и экипажа к многократным перегрузкам, зажглась перед каждым из нас.

Мы включили маршевый двигатель, и он стал постепенно наращивать мощность, пока она наконец не достигла крейсерской, в результате чего ускорение корабля превысило земное в четыре с половиной тысячи раз. Шкала ускорения светилась равномерным зеленым светом почти до середины. Если бы не антигравитационные свойства наших кресел, то каждый из нас весил бы более трехсот тонн, правда, весить-то весили, а вот жить уже не жили бы!

Я планировал довести скорость приблизительно до 70–75 процентов от скорости света и уже затем прыгать, поэтому нам нужно было ждать немногим более часа. Дополнительная тяжесть практически не ощущалась, все показатели были в норме – достаточно монотонный полет. Мы ждали, пока пройдет это время; было скучно, но мы не торопились: война от нас никуда не уйдет; поэтому смотрели на приборы, которые показывали, что все в норме, сидели и смотрели, сидели и смотрели, а тем временем мысли наши неторопливо путешествовали далеко отсюда...

Время уходило, уходило безвозвратно, а вместе с ним постепенно уходили из жизни и мы.

...В эти минуты мне стало как-то грустно: не с добром, ох не с добром летел наш корабль; правда, это дело и злом назвать трудно, но ведь все-таки не с добром. В такие минуты с особенной теплотой вспоминаешь свой дом, и родителей, и жену с ребенком, и друзей, и то дерево, с которым у тебя столько связано; вспоминаешь свежий ветер, землю, облака и солнышко, желтое и теплое, и темную ночь с блестящими звездами – как это все было хорошо и как оно теперь далеко.

Но прошло время – нас назвали "экипаж" и посадили в бронированную коробку без окон и дверей; у нас чистый кондиционированный воздух, энергии и пищи хватит надолго, врач следит за нашим здоровьем – все хотят, чтобы нам было хорошо и чтобы мы удачно прилетели, а потом чтобы мы успешно применили... чтобы мы успешно применили оружие против живых людей... Печально и очень тяжело на душе...

Сейчас мне было легче убивать, чем в начале войны: этому способствовала и первая в моей жизни космическая битва, и смерть товарищей, и мои атаки на планеты, а также та бойня, которую я недавно устроил в мире Халы, но все же я чувствовал себя довольно скверно.

...Корабль разгонялся. Скоро, уже скоро... А что скоро? Скоро мы разгонимся, прыгнем, и, быть может, затем нас убьют. Что – скоро? Зачем – скоро? Мы что, спешим умереть?!

Удача, где ты?! Пока что ты материализовалась в наши награды, в радость близких нам людей, а также в боль и слезы по ту сторону фронта, – пока ты была с нами в прошлом, но не покинешь ли ты нас в будущем?! Я не знаю... А впереди ждет неизвестность, и мы идем туда, чтобы выполнить свой долг перед Родиной...

Наконец звездолет разогнался до необходимых 220 тысяч километров в секунду, второй пилот выключил двигатель, и мы полетели по инерции. Чтобы вплотную приблизиться к театру военных действий, наш корабль сделал два прыжка. Первый прыжок закончился возле системы, состоявшей из двух звезд, а вторым мы достигали одиночного белого карлика. Я нарочно выбрал эти безлюдные места: неожиданная встреча с противником нам ни к чему.

Я выбираю цель: это планетарная система с хорошо развитой промышленностью, потом штурман прокладывает к ней курс, а первый пилот в это время проверяет оружие – и основное, и излучатель. Все в порядке, расчеты закончены – и корабль прыгает: мы выходим в расчетную точку, находящуюся на расстоянии двух световых недель от выбранной цели.

К счастью, крейсеров противника поблизости нет – вообще вокруг нас никого нет на несколько световых суток, поэтому я разрешаю экипажу расслабиться. Оружие нам пока не понадобилось, но мы все равно его не выключаем.

Корабль висит между звезд в черной пустоте; мы видим цель такой, какой она была две недели тому назад. На экранах корабля кроме звезды-цели и ее планет видны миллионы точек небольшой массы, движущиеся в разных направлениях, но упорядоченно: это боевые корабли противника, охраняющие планеты. Штурман, которому помогает первый пилот, производит вычисления: он должен рассчитать сегодняшнее положение планет, а также распределение массы и энергии в системе с учетом наиболее вероятного расположения вражеских кораблей в настоящее время, – это трудная работа, требующая опыта приближенных вычислений и способности прислушиваться к интуиции. Но выбора у меня нет: меня этому учили не так, как штурмана, – это его работа, поэтому его учили считать качественнее, чем меня, вот почему сейчас я надеюсь на то, что он не слишком сильно ошибется, – однако я все равно спокоен, ибо, как я уже говорил раньше, выбора у меня нет: штурмана я себе не выбирал, и он у меня один. Спешить некуда, мне нужны по возможности максимально точные расчеты, поэтому я не тороплю подчиненных, а пока все тихо, мирно и спокойно, делаю из кресла кровать и закрываю глаза...

Сон не приходит, меня окружают странные видения. Мне неуютно, но я пытаюсь расслабиться. Видения отступают в свой смутный нереальный мир: кругом темно, но я вижу перед собой деревья и падающий снег. Меня это удивляет, я оборачиваюсь и понимаю все. Я – не человек, а какой-то зверь; я стою, провалившись в снег, а вокруг меня высятся темные деревья с белыми шапками снега на ветвях. У меня есть хвост и четыре лапы – я ощущаю их со спокойным удивлением и без страха и жду, что же будет дальше. Я жду, я пока еще чего-то жду: я еще не совсем освоился с тем миром, куда меня забросила судьба. Становится светлее. Я поднимаю лицо вверх и вижу луну, выходящую из-за туч. Желтый серп светит ярко, и от него на душе становится как-то уютнее и роднее.

Поворачиваю голову назад и смотрю на себя: передо мной полосатое красно-черное тело, с шапкой снега на спине. Я вижу, как блестящие снежинки тихо и ласково ложатся на мой густой мех. Мне совсем не холодно, я спокоен и никуда не тороплюсь. Память услужливо подсказывает мне: уссурийский, он же амурский, тигр; живет в тайге, самая крупная кошка на Земле. Теперь мне все ясно: я – тигр, а значит, теперь у меня не лицо, а морда. Просто удивительно! Интересно, а как я оказался здесь? Не "привет" ли это от моего "отца"? Хотя вряд ли, по моему мнению, он должен вести себя по-другому, как на Хале: сначала – предложить и уже потом – делать. Любопытно, а могу ли я разговаривать, как человек? Надо попробовать. Я пытаюсь сказать несколько слов, но из горла вырывается лишь слабое, хриплое ворчание. Все ясно: я настоящий, а не сказочный тигр – сказочные животные разговаривать умеют.

В лесу тихо. Ветер бросает в меня горсть снега, и она серебристой пылью поблескивает у меня на боку. Где-то вдалеке ухает филин. Я прислушиваюсь к тайге: безмолвно стоят ели, их ветки согнулись от тяжести комьев снега, и лишь слабый ветерок все не успокоится, то и дело что-то шепчет, что-то пытается сказать мне на ухо; неподалеку от меня кружит поземка, то успокаиваясь, то снова вращаясь, медленно падает снег, а по тайге разносится вой, одинокий волчий вой.

Я смотрю на луну: волчье солнышко скоро закроет новая туча; а тем временем на зов откликнулся другой волк, потом третий... И вот уже вой, голодный и тоскливый вой нескольких животных щемит промерзшую душу тайги.

Есть я не хочу – можно забиться где-нибудь в тихом месте и поспать, но что-то мне мешает сделать это, и внезапно я понимаю, что я тут не просто так, а с какой-то целью: я должен что-то сделать здесь, в самом сердце заледеневшей тайги...

Я пошел вперед, и темные ели смыкались надо мною, но шел я недолго: мне приглянулось одно дерево, я подошел к нему, встал на задние лапы и когтями передних несколько раз рванул по застывшей коре. На стволе остались ясные отпечатки моих когтей – я посмотрел на них, фыркнул и отправился дальше.

Я шел бесшумно и настороженно. Носом ловил все запахи леса, постоянно прислушиваясь, но пахло лишь морозом и льдом – все спокойно, можно смело идти дальше. Наконец я почувствовал нужный запах – цель была близка. Я шел на запах, стараясь, чтобы ветер был встречный. Запахи усиливались, становясь все более разнообразными: пахло скотиной, запертой в хлеве, собаками, металлом и, наконец, очень явственно – человеком.

Я вышел к околице. Деревенские дома были огорожены крепкими заборами, за которыми бродили сторожевые собаки: верные псы охраняли хозяев и их добро. Ветер принес запахи коров, свиней и кур – он дул на меня, поэтому я не опасался быть обнаруженным собаками. Луна спряталась за тучи, снег повалил хлопьями, ветер был порывистый, но слабый. Я лег в тени пихты и стал ждать.

Село состояло из десятка домов. С выбранного мной места просматривалась вся деревенька, и все избы были в пределах досягаемости. Прямо передо мной был двор, я видел крыльцо и дверь, ведущую в дом; собак я не видел из-за забора, но слышал и чувствовал, что они находятся во дворе.

...Я жду, я жду свое время. Как говорится, поспешишь – людей насмешишь, а я не собирался быть смешным, поэтому не спешил и выжидал...

В одном из дворов негромко залаяла собака – судя по звуку, пес был большой и сильный. Верный страж не спал, он ждал, что преподнесет ему тайга: зайдет ли волчья стая в село, пугливый олень ли пройдет вдоль опушки, или же хитрая лиса попытается пробраться в курятник, а может прийти и соболь – краса тайги, чтобы, щеголяя своей чудесной переливчатой шубкой, попытаться поймать курочку; или вдруг сова бесшумно либо мудрый филин вынырнет тихо из мрака леса, усядется на крыше дома и будет смотреть вокруг своими глазищами, вертеть головой, а потом, ухая, улетит.

Спит тайга, тяжело дышит ветер, сбрасывая снег с верхушек деревьев; а собаки ждут, чего-то ждут и не спят: кто бы ни пришел из холодной тайги, кто бы ни пришел сюда под светом луны, собаки первыми встретят его. В схватке с волком можно потерять свою жизнь, в борьбе с лисой можно получить болезненную рану, но это все ничто: главное – чтобы хозяин был доволен службой!

Собаки ждут, собаки чего-то ждут... Для них лучше лиса, чем волки, а волки лучше, чем медведь-шатун: не спит медведь в своей берлоге, злой шатается по лесу – хоть и нечасто, но бывает и такое, уходи, медведь, к себе в тайгу, залезай в свою теплую берлогу и спи до весны – соси лапу, нас не тревожь!

Много опасностей есть в тайге, но больше всего собаки боятся полосатого "хозяина": четверть тонны в тигре, а может быть, и больше, – он самый сильный зверь тайги. Нравится ему собачатина, вот и приходит он ночью в село по собачью душу. Страшен полосатый хищник, всем обитателям леса и села страшен он, ибо неслышно ходит и очень силен – только человек может остановить и одолеть его.

...А я лежу в тени пихты, и меня постепенно заносит снегом. Я лежу, прикрыв глаза, и вспоминаю...

Когда я был человеком, то время от времени ходил в зоопарк. Там были большие загоны, в которых жили различные звери. Люди смотрели на льва и тигра с уважением и страхом в глубине души, а вот верблюдов и слонов не боялись ни капельки, хотя эти животные были гораздо крупнее любого хищника. Почему же так? Ведь и те, и другие были сытыми, мирными, спокойными и красивыми, а все дело в том (так я понимаю ситуацию), что верблюды и слоны, если их не дразнить, всегда мирные и полезные: на верблюдах люди пересекали безводные пустыни с палящим солнцем над головой, а слоны переносили тяжести во время строительства и возили на себе людей. А вот от тигра и льва человеку пользы мало, разве что как от санитаров, уничтожающих больных и слабых животных в дикой природе. Но важно другое: крупный хищник, когда голоден, смотрит на человека не как на хозяина природы, а как на мясо: зверя не интересуют ни мысли человека, ни его чувства, ни его надежды, ни его планы на будущее, вообще ничего не интересует. С голодным хищником, когда он бросается на свою жертву, нельзя ни поговорить, ни переубедить, ни отвлечь – можно только попытаться спастись или же победить. Страшен выпрыгнувший из засады зверь, рычащий и бегущий на тебя, чтобы забрать твою жизнь. Ужас, что тигр или лев могут прийти за чьей-нибудь жизнью, – вот причина уважения и боязни со стороны людей; и когда хищник, отбросив колебания, первый нападает на человека, тогда страх поселяется в округе: на месте следующей его жертвы может оказаться каждый. К тому же никому не известно, когда у зверя наступает время этого самого первого раза: любой большой хищник, безусловно, потенциально опасен, даже дрессированный, не говоря уже о диком.

...А ночь, голодная и холодная зимняя ночь накрыла тайгу, воют волки, выпрашивая у луны добычу, ухает филин, и я, тигр, лежу возле села и жду человека. Да, именно так – вот моя цель. Не от голода (я сыт), а потому, что зов крови велит мне, я пришел сюда за человеком!

...Ждут собаки: что принесет им ночь? Волки далеко, все спокойно, но я, "хозяин тайги", как уважительно зовут меня местные жители, пришел за душами ваших хозяев, о псы! Мое время наступит, и вы будете дрожать от страха, а пока все спокойно, пока еще все спокойно, и я терпеливо жду свое время.

...Темная крылатая тень бесшумно пролетела над дворами и села на крышу одного из домов – бешено залаяли собаки, я встал, стряхнул с себя снег и настороженно замер. В когтях у птицы пусто. Я слышу, как бегают и лают собаки во дворах. Тихое село проснулось, отовсюду слышится лай.

Дьявольским хохотом хохочет птица – это филин, его леденящее душу "ха-ха" нельзя не узнать! Он явно нацелился кого-то поймать здесь, но не поймал и теперь бессильно насмехается над собаками.

В одном из домов открылась дверь, вышел человек с ружьем в руках. Услышав шум открываемой двери, филин соскользнул с конька крыши и, незамеченный, улетел в ночной лес. Вот он, мой шанс: пока человек будет занят птицей, я смогу прокрасться в тени деревьев и подойти к нему ближе, на расстояние прыжка, а потом, возможно, наброшусь на него. Мужчина вышел во двор, ружье он держал в руках так, чтобы быть готовым стрелять, но стрелять было уже не в кого. Он огляделся по сторонам, скользнул взглядом по верхушкам деревьев, взял оружие в левую руку, нагнулся за чем-то и скрылся от моего взора за плетнем, потом, выпрямившись, снова взял ружье наизготовку и пошел, осматриваясь, вокруг дома.

Село успокаивалось, собаки уже почти не лаяли. Я крался бесшумно, но быстро: надо было успеть занять позицию напротив двери к тому времени, когда человек закончит обход; хоть я и спешил, но все же ни на мгновение не забывал об осторожности. Я успел встать в тень ели перед самым появлением человека; там, где я, затаившись, стоял, снег был глубокий, он доходил мне почти до брюха. Сразу атаковать я не смогу: сначала нужно будет выбраться на полосу хорошо утоптанного снега перед забором.

Вскоре мужчина вышел из-за угла дома и пошел к крыльцу, ружье он закинул за спину –теперь мое время пришло! Забор скрывал меня от собак, но плечи и голова человека возвышались над заснеженным плетнем. Я пошел вслед за ним; нужно было пройти не так уж и много, чтобы выбраться из глубокого снега, но все равно я спешил выйти на малоснежную тропу перед плетнем, прекрасно понимая, что шум моих шагов сольется с шумом шагов человека и собаки раньше времени не услышат меня. Я подошел к забору, как и рассчитывал, – когда человек подошел к крыльцу.

Как все меняется в жизни: мгновением раньше – это уверенный в себе мужчина, а сейчас – он уже моя жертва!

Я специально ждал того момента, когда человек откроет дверь, и лишь потом напал, ибо сам я открыть ее не мог; поэтому, не теряя ни секунды, молча бросился вперед: быстрыми шестиметровыми прыжками подскочил к забору, перепрыгнул и метнулся к цели. На собак я не смотрел: страх передо мной остановит их. Со всех сторон раздался лай, и ужас был в голосах псов – но эффект неожиданности... его не купишь! Они опоздали, опоздали на всю свою жизнь.

Я бросился на человека сзади, рыкнул и сбил с ног. Ружье мешало ему, он упал на порог. Я сознательно помедлил, дав ему возможность повернуться ко мне лицом. В его глазах застыли ужас и отчаяние, он все еще не верил, что это произошло с ним, именно с ним; он попытался закрыть лицо руками, но я вонзил клыки ему в шею. Кровь на моих губах привела меня в восторг и ярость – человек захрипел разорванным горлом, он умирал, а я метнулся в избу через открытую им дверь.

В доме было тепло и сильно пахло людьми. Я толкнул вторую дверь плечом, и она со скрипом отворилась: передо мной была большая теплая комната с каменной печью в углу и столом посередине. Обитатели избы встать еще не успели, но уже не спали, разбуженные шумом борьбы у входа; было темно, лишь рассеянный серо-желтый свет тайги, падая через мутное оконце, освещал избу, и в этом бледном свете я завертел свою кровавую карусель.

За моей спиной собаки лаяли так громко, что хрипов умирающего я уже не слышал; не теряя драгоценного времени, я набрал полные легкие воздуха и заревел. Я вложил в этот рев всю свою силу и ярость; в тесной комнате мое рычание было подобно грому, оно забирало храбрость, оставляя лишь ужас, парализуя волю и примиряя с неизбежностью смерти.

Я кинулся на людей, наносил им раны в живот и горло, рвал их клыками и бил их своими кривыми когтями – это была кровавая резня. Стоны раненых и лай собак сплелись воедино в головах людей, полуоглохших от моего рева, – с такими противниками справиться было легко. Паники среди людей не было – был дикий, безумный ужас. Теплый тошнотворный запах крови смешался с застоявшимися, кислыми запахами избы. Я прыгнул на стол и снова заревел.

Я спешил: село наверняка проснулось, и мне нужно было срочно уходить. За моей спиной молились те, кого я не успел найти и ранить вместе с теми, кого я ранил, но не добил, – да будет так: кому судьба жить дальше – тот выживет, а мне надо уходить.

Я выскочил из дома и, не теряя ни секунды, рванулся к забору. Собаки расступились, пропуская меня, но затем кинулись за мной всей стаей. Мне нужен был глубокий снег, так я точно обгоню коротконогих собак, поэтому, перепрыгнув через забор, метнулся к ближайшим глубоким сугробам. Псы следовали за мной по пятам, примериваясь схватить за хвост и задние лапы, – но вот и спасительный снег, доходящий мне до брюха. В таких сугробах мне было очень трудно двигаться, но собаки... они безнадежно увязнут в них.

Я остановился и оглянулся назад. Взрытый мною снег был весь в кровавых пятнах – это была кровь людей с моих лап и брюха. Собаки визжали и лаяли, захлебываясь снегом, а я двинулся дальше: чтобы не попасть под выстрел, мне нужно было быстрее уходить.

Я шел стремительно, насколько это было возможно для моего массивного тела, увязающего в снегу, теперь я хотел выйти на малоснежную тропу, и нашел ее. Лай стал удаляться. Черно-белый лес из вековых деревьев безмолвно окружал меня, а я быстрым шагом все дальше и дальше уходил в глубь тайги. Время от времени мне приходилось пробираться под согнувшимися от тяжести снега ветвями, взрывая своей грудью снег. Я постоянно прислушивался к шуму погони.

Страшно, ох как страшно идти собакам по следу тигра! Что их ждет впереди? Кто знает... быть может, они бегут за своею гибелью...

Лай вдруг стал звонким и заливистым – собаки явно выбрались на тропу и теперь догоняли меня. Мне стало жарко – я схватил пастью снег раз, другой, оставив на нем следы крови с губ и подбородка; погоня стала опасной: собаки могут окружить меня и дождаться прихода людей, ведь село-то еще близко, а это – конец.

С этим риском пора кончать – я быстро запутал следы, надеясь выиграть время, и поспешил дальше. Сзади послышался вой и визг – собаки увидели кровь своих хозяев на отпечатках моей пасти в снегу, и ее запах проник в их сердца. Я отпрыгнул в сторону и пошел назад, скрываясь за деревьями и держась параллельно своему следу, – искал удобное место для засады и наконец нашел его. Собаки оказались храбрыми: они не испугались следов моих окровавленных клыков и не повернули назад, а двинулись дальше, и сейчас, судя по их суматошному лаю, стая спешно распутывает мою маленькую загадку. Мы находимся все еще слишком близко от села: я слышу голоса людей и их возбужденные крики, они не побоялись пойти за мной в ночную тайгу, и это мне совсем не нравится. Наверное, предположил я, они не будут слишком далеко удаляться в мрачный лес, сейчас люди ориентируются на собачий лай, но ни те, ни другие далеко в глубь тайги ночью не пойдут.

Мне надо было как можно быстрее разделаться с собаками, я обрадовался, услышав, что их лай стал быстро приближаться. Они распутали следы, и догоняли меня. В стае самый сильный и уверенный в себе идет первым – он вожак, а самый слабый идет последним. С последним мне будет справиться гораздо легче, чем с первым, поэтому по древнему звериному инстинкту я ждал его.

Собаки пробегали мимо меня одна за другой, они бежали быстро и с азартом: видимо, раньше не встречались так близко с тигром, меня же в пылу погони они не заметили.

А вот и последний пес. Испустив грозный рык, я бросился на него, сбил и разорвал горло. Я не уходил, а собаки стояли передо мной всей стаей, надрываясь от лая; и тогда я заревел, заревел, глядя прямо на них, чтобы они увидели мои могучие челюсти и громадные окровавленные клыки. Люди далеко, а я – вот он, стою перед вами, псами, страшный, весь в крови ваших хозяев, рядом с трупом одного из вас!

Я ревел снова и снова, пока храбрость не покинула псов и в их душах не поселился страх. Они надрывались от лая, но ужас передо мной и тайгой уже дал ростки в их сердцах, и вскоре от их мужества не осталось и следа. Я пошел в сторону, в глубокий снег, пробираясь между занесенных снегом кустов, а собаки остались на месте; они заскулили и завыли, а потом уже молча, пристыженные, побежали обратно в село.

Я шел в глубь тайги: мне нужна была небольшая полянка – и я нашел ее. Там я тщательно запутал свои следы. Шел снег – к утру он скроет отпечатки моих лап. Я уходил прочь от села, погружаясь в дебри первозданной тайги. Я чувствовал себя в безопасности и... не торопясь, открыл глаза.

Я вновь оказался в рубке своего корабля – ну и сон же мне приснился! Мне все еще казалось, что я чувствую запах мороза и крови и что я там, в тайге, где под ледяным панцирем катит свои студеные волны Уссури.

- Расчеты закончены, командир! – сказал мне штурман.

Они заулыбались, и я вместе с ними. Сон придал мне решительности, я чувствовал в себе силы идти до конца.

...Итак, атака. Я провел языком по губам, и – клянусь, почувствовал! – на них была кровь. Ух какое реальное было ощущение!

Перед боем я решил обратиться к экипажу с речью:

- Орлы! – выкрикнул я по внутренней связи. – Родина смотрит на нас. Мы пришли сюда, чтобы исполнить свой долг перед ней. Я надеюсь на ваше мужество! Вперед! Вперед без страха и сомнения – нас ждут великие дела, и пусть горят за нами мосты – я верю, я знаю – нас ждет удача! Пошли, ребятушки, пошли!

...Все готово, теперь главное зависит от меня.

Как и раньше, я буду стрелять сразу же основным лучом. Корабль прыгнул – мы вышли в обычное пространство около нужной нам звезды, и я быстро, на глаз, выстрелил. Гравитационное поле звезды придало основному лучу значительную жесткость. Попал или не попал? Теперь это уже неважно: второго выстрела не будет, надо прыгать, иначе будет поздно. Вокруг нас миллионы кораблей – они и с боков, и сверху, и снизу, – я слышу, я чувствую ее всей кожей, сердцем, а не разумом эту тишину перед бурей. Вражеские корабли еще не опомнились после нашей дерзкой атаки, но пройдет немного времени, и пространство вокруг нас взорвется тысячами вспышек псевдозвезд – защититься мы не сможем, сможем только умереть.

Но время пока еще работает на нас – оно за нас. Мы успеваем прыгнуть прочь, так и не закончив расчетов прыжка, не зная, куда нас вынесет (но догадываясь, что не в звезду), ибо Космос "горит под нашими ногами".

Мы выскакиваем в обычное пространство и летим в нем: надо дать время штурману сориентироваться и рассчитать характеристики нашего следующего прыжка. Первый пилот помогает штурману, второй пилот ждет за излучателем, а у меня в руках – основное оружие. Интересно, а что там происходит, там, где я выстрелил и откуда мы ушли?

Пространство возле нас вспухает несколькими точками – это вражеские крейсеры идут по нашему следу, они вот-вот появятся, и мы их увидим.

Корабли противника начинают появляться отовсюду, их много, очень много, скоро они будут стрелять, – но наши расчеты закончены, и мы уносимся к ближайшей спасительной системе из двух тесных звезд, одна из которых – небольшой красный карлик, а другая – белый, и в этой двойной системе происходит процесс перетекания массы из одной звезды в другую. Я специально выбрал эти звезды, потому что возле них можно легко запутать следы.

Обе звезды имеют суммарную массу порядка солнечной, а размер всей двойной системы немногим меньше диаметра Солнца. Белый карлик вращается вокруг красного со скоростью сотен километров в секунду, с периодом вращения около пяти часов.

Красный карлик имеет грушевидную форму. Вещество, истекающее из его "носика", навивается спиралями на магнитосферу белого карлика, образуя вокруг него аккреционный диск. Когда вещество диска выпадает на поверхность белого карлика, то на его плотном несжимаемом ядре образуется слой еще не перегоревшего ядерного горючего. С течением времени этот слой увеличивается, до тех пор, пока температура и давление не станут достаточными для возникновения ядерных реакций, и тогда этот слой взрывается. Вещество приобретает скорость более тысячи километров в секунду и разлетается во все стороны, что и наблюдается, как вспышка новой звезды.

Такой процесс перетекания вещества и дает вблизи этой пары звезд очень сложное распределение вещества и излучения, именно поэтому исходные мои данные прыжка и моих преследователей не будут совпадать, и естественно, что после него я окажусь в одном месте, а они – в другом. Самое главное, чтобы ни один вражеский корабль не присутствовал вблизи от точки моего прыжка, в противном случае он может записать мои начальные данные; однако Космос вокруг нас чист.

Для надежности я выстрелил в сторону, а затем мы прыгнули. От основной группы противника наш корабль наверняка оторвался, однако, может быть, кому-нибудь из них повезет и он вдруг случайно выпрыгнет возле нас... Такую возможность исключать нельзя, но я не чувствую в себе сил для дальнейшего риска, поэтому приказываю проложить курс на ближайшую базу. Там, на базе, нас, во-первых, прикроют от погони, а во-вторых, мы узнаем – попали ли мы и куда именно.

Мы успешно достигли одной из наших планетарных систем. Военная база здесь была небольшая, поэтому в Космосе возле нее находилась соответствующая охранная группировка наших кораблей. Такие сторожевые группировки есть у каждой населенной системы в Галактике. Не задерживаясь, мы доложили о себе командованию и, пролетев сквозь строй кораблей, заскользили дальше.

Я дал отбой боевой тревоги. Мне нужно было проанализировать ситуацию, поэтому я, не сходя с боевого поста на капитанском мостике и не вставая с кресла, начал обсуждение:

- Мы должны научиться уходить от погони на строго научной основе. Обычному кораблю такое умение ни к чему: он сражается в составе больших групп и сражается в основном против столь же крупных соединений вражеских кораблей, а у нас уже трижды получилось атаковать планетарную систему и успешно уйти от погони, поэтому командование прикажет нам действовать подобным же образом и дальше, а именно: мы будем нападать на планеты, – и поэтому бой с крейсерами противника принципиально не должен входить в наши планы. Оказаться в расчетной точке для следующего выстрела несложно: штурман у нас хороший; быстро нанести удар мы успеем – куда-нибудь энергия да уйдет, точность выстрела я беру на себя, а вот возможность самого выстрела и отход после атаки представляются мне самой трудной частью операции, поэтому нам жизненно необходимо проанализировать наиболее перспективные космические объекты, используя которые мы сможем даже без поддержки кораблей нашего флота сравнительно легко отрываться от преследователей. Обсуждение начнем с самого простого, с черных дыр.

- Обыкновенная черная дыра обладает гигантским полем тяготения, – сказал один из пилотов, – это поле достаточно стабильно, вот почему движение около такой звезды трудностей не представляет. Единственное, что можно сделать, как обычно, выстрелить вблизи нее основным оружием, надеясь, что некоторые из наших преследователей выпрыгнут слишком близко от нее и будут затянуты внутрь ее гравитационным полем и затем, попав за горизонт событий, никогда не вернутся оттуда.

- Но ведь основная масса преследователей не пострадает, – вступил в разговор штурман, – одиночная черная дыра, как и одиночная нейтронная звезда или же белый карлик, – вообще говоря, любая одиночная звезда без массивных планет или же без звезды-спутника обладает достаточно стабильным распределением массы и энергии в пространстве, и это распределение можно легко узнать – уже давно сделаны и проверены звездные карты. Одиночный космический объект нам не подходит, – подытожил он. – Нам нужен периодический процесс, желательно невзрывного характера, а такие процессы идут у двойных звезд.

- А что, если рассмотреть рентгеновский пульсар? Это система, состоящая из двух звезд, в которой идет процесс обмена массой, и плазма из обычной звезды перетекает в нейтронную, но непосредственно в звезду вещество не попадает, так как этому препятствует очень сильное магнитное поле нейтронной звезды. В дальнейшем плазма получает возможность поступать в магнитосферу и по силовым линиям скатывается к магнитным полюсам звезды. Там вещество ударяется о твердую поверхность нейтронной звезды со скоростью, достигающей одной трети скорости света, и разогревается до температуры несколько миллиардов градусов, в результате чего из обоих магнитных полюсов звезды излучаются два потока рентгеновских лучей, которые вращаются вместе со звездой, как два гигантских прожектора. В непосредственной близости от такого монстра нам делать нечего, тем более учитывая его гигантское магнитное поле, а вот чуть дальше от него мы получим то, что хотим: период вращения пучков излучения обычно составляет более ста секунд, а это значит, что каждые несколько минут распределение вещества и энергии в системе будет резко меняться – как гигантской метлой пульсар сотрет все следы нашего прыжка, а если мы еще и выстрелим перед ним – ищи ветра в поле!

- Отличная мысль! – одобрил второй пилот, а потом, взглянув на свои приборы, продолжал. – И главное для нас – не попасть в пучок излучения.

- А что если вместо рентгеновского пульсара рассмотреть рентгеновский барстер? – предложил первый пилот. – И пусть в нем идут взрывные процессы, но он, по моему мнению, не настолько опасен, как пульсар, который мне совсем не нравится: пульсар вращается исключительно быстро, его светимость может быть как у тысяч и даже сотен тысяч Солнц, малейшая ошибка или же неточность – и всем конец: звездолет разорвет на куски!

У барстера же напряженность магнитного поля в десятки тысяч раз меньше, чем у рентгеновского пульсара, поэтому процесс обмена массой в такой двойной системе протекает аналогично процессам, в результате которых взрываются новые звезды, только вместо белого карлика там находится нейтронная звезда: то же самое вещество, та же самая плазма из нормальной звезды – из обычного красного карлика – постепенно перетекает в нейтронную. Когда температура и плотность гелия на поверхности звезды достигнут определенных критических значений, произойдет термоядерный взрыв. Время между взрывами новых звезд составляет сотни лет, а в данном случае период равен нескольким часам: все дело в том, что площадь поверхности нейтронной звезды в миллион раз меньше площади поверхности белого карлика, поэтому температура и плотность, необходимые для термоядерного взрыва в этом случае, достигаются гораздо раньше, и сам взрыв получается гораздо слабее – со светимостью приблизительно в несколько десятков тысяч Солнц. Нам нужно просто рассчитать минимальное расстояние, меньше которого к двойной приближаться нельзя, – и все будет в порядке: как и рентгеновский пульсар, вспышка барстера очистит Космос от всех следов нашего пребывания, дав нам возможность спокойно прыгнуть и оторваться от преследования.

- Итак, мы нашли еще и барстеры. Поздравляю, – похвалил их я. – Первый и второй пилоты, выполните необходимые расчеты, – приказал я, – а мы со штурманом тем временем поищем такие объекты в районе боевых действий.

Мы, конечно же, все хорошо продумали, но и наши враги тоже будут думать; кроме того, не следует забывать, что кто-нибудь раньше нас может сделать нечто подобное, а это будет означать, что противник подготовится и поставит заградительные отряды возле всех этих двойных. И неважно, кто первым применит технологию ухода от погони с использованием двойных звезд – мы или они, – а важно то, что рано или поздно мы столкнемся с неприятелем как раз там, где будем надеяться на спасение. Вряд ли мы выпрыгнем близко от них, как раз под выстрелы вражеских крейсеров: Космос велик, и им для этого должно очень сильно повезти, – но то, что в конце концов свои корабли неприятель расставит так, чтобы мы ни в коем случае не оторвались от погони, – яснее ясного; таким образом, мы будем вынуждены прыгать наугад – и это все, что нам останется. Но лучший вариант – это согласовать свои действия с командованием, чтобы оно постаралось поставить вспомогательные отряды у всех этих космических объектов и чтобы ради нашего спасения бойцы не давали противнику их захватить. Однако, как мне думается, пока что это нереально: ради одного корабля руководство ничего подобного делать не будет, только если поставить технологию атак на планеты на поток, тогда это станет вполне возможным, но, как мне кажется, у этой технологии есть один принципиальный недостаток: она не гарантирует успех (иначе почему более чем за два месяца войны лишь несколько экипажей смогли сделать нечто подобное?), и поэтому, подытоживая все сказанное, мы пока, скорее всего, должны будем рассчитывать исключительно на свои силы. Но события, предоставленные самим себе, имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему, поэтому нам надо рассчитывать именно на худшее, потому что если вдруг у нас получится лучший результат, то мы будем радоваться ему, ну а если же нам не повезет, то будем готовы к этому!

Итак, пусть к своим мы уйти не сможем: у нас на это не хватит времени, следовательно, противник настигнет нас. Оторваться от него мы сможем только там, где никто этого от нас не ждет, то есть там, где очень опасно. В двойной звездной системе, находящейся в режиме обмена массой, вроде пульсара или барстера – опасно, но в целом эти опасности легко прогнозируемые, а значит, их так же легко можно избежать, однако сама суть моей новой идеи заключается в том, что сложность или же опасность должны быть для наших преследователей, но отнюдь не для нас!

Это хорошая мысль, рассуждаем дальше: у нас должно быть то, чего нет у преследователей, чтобы с помощью этого мы смогли преодолевать трудности, которые будут непреодолимыми для них. Знания о природе звезд и мы, и наши противники черпаем из одних и тех же наук: физики, астрономии, химии и так далее, также в целом техника у нас приблизительно одинакова, корабли враждующих сторон по своим характеристикам похожи друг на друга. Итог: мы равны своему противнику по знаниям и техническим возможностям. Вывод: в такой ситуации нам долго не продержаться, как бы мы ни старались скрыться от погони около двойных звезд, нас рано или поздно настигнут, а раз сейчас я рассчитываю худший вариант, значит, настигнут обязательно очень быстро, – нас ждет героическая смерть, но это очень слабое утешение; правда, мы выполним свой долг до конца, но хотелось бы еще пожить.

Меня, именно меня ждет смерть, а это лично для меня очень важно! Но есть ли у меня выбор? Возможно, поэтому надо надеяться на удачу и рассуждать дальше спокойно и сосредоточенно.

Я продолжал напряженно думать. Неожиданно меня заинтересовал рентгеновский пульсар, вернее, пучки его излучения: глупо самому попасть в излучение этого галактического исполина: хорошо бы, чтобы в поток рентгеновских лучей попал не наш корабль, а вражеский!

Нейтронная звезда вращается равномерно, из-за чего оба ее пучка излучения образуют плоскость, в которой присутствуют рентгеновские лучи пульсара. Если путь корабля, к примеру, перпендикулярен плоскости излучения, то большую часть времени перед звездолетом будет свободное пространство, и лишь изредка перед ним будет мелькать конус рентгеновских волн, поэтому с очень высокой вероятностью корабль благополучно преодолеет плоскость излучения (однако по закону подлости наш корабль попадет в излучение, а вражеские – нет!)

Но если все же какое-нибудь тело будет постоянно находиться в плоскости излучения пульсара, то через определенное время оно обязательно попадет в пучок жесткого излучения звезды, то есть вероятность его попадания в этот пучок будет стопроцентной; таким образом, если корабль движется в плоскости излучения, то он погибает, а если же движется под прямым углом к этой плоскости, скорее всего, остается цел. Получается, что если крейсер будет проходить плоскость излучения под каким-либо углом, то тогда вероятность попасть в конус рентгеновских волн изменяется от единицы (когда корабль будет пересекать плоскость с практически нулевым углом атаки, то есть двигаться в плоскости), до минимальной (когда корабль будет пересекать эту плоскость под прямым углом).

А теперь подытоживаем: мой звездолет должен проходить плоскость излучения пульсара под минимально возможным углом и к тому же мы должны проходить эту плоскость на максимально близком расстоянии от нейтронной звезды – таким образом мы в наибольшей степени увеличиваем вероятность столкновения космолета с плотным потоком излучения. Далее: желательно двигаться именно на пульсар, а не от него – чтобы корабли противника, если какой-нибудь из них замешкается, попали в магнитное поле звезды и погибли там. А теперь основное: нам самим нужно не угодить в собственную ловушку, и для этого наши программисты должны сделать такую программу для моего крейсера, чтобы мы могли всегда безопасно проходить сквозь плоскость излучения пульсара, короче говоря, пройти по самому лезвию клинка и не оступиться. Также обязательно нужно, чтобы мы смогли это делать в автоматическом режиме, причем находясь как можно ближе к нейтронной звезде. Получить необходимые данные для расчета этой задачи несложно – противник наверняка успеет собрать их за несколько минут, однако получить данные и провести по этим данным корабль – две совершенно разные вещи, потому что малейшее отклонение от правильного курса будет гибельным для звездолета: во-первых, найти верный курс будет очень трудно, во-вторых, не отклониться от него, летя в ручном или же полуавтоматическом режиме, будет столь же тяжело. Написать и отладить такую программу легко, но для этого нужно иметь достаточное количество времени, а в бою на это времени не хватит, поэтому без такой программы корабль может идти только в полуавтоматическом или же в ручном режиме, то есть у экипажа будет надежда на благополучный исход и они могут молиться (если у них будет эта специальная программа, то автоматика четко сделает свое дело и обращаться за помощью к сверхъестественным силам в принципе не будет необходимости!).

Стрелять вблизи пульсара основным оружием бесполезно: вращающиеся пучки его излучения собьют настройку любого несущего луча, а стрелять без него, сразу же основным лучом, означает стрелять по мишени с закрытыми глазами стоя к ней спиной. Однако даже в таких условиях вполне можно будет сражаться антиматерией; но я надеюсь, что на такое близкое расстояние их не подпущу. Когда мы будем преодолевать плоскость излучения пульсара на глазах у противника в первый раз, то у него, скорее всего, еще не будет под руками такой же программы, как у нас, поэтому им это дорого будет стоить! Но это сработает лишь однажды: имея эту программу, я только один раз получу неоспоримое преимущество перед противником (и это прекрасно, ибо знания и техника у нас одинаковые). Двойные звезды я буду использовать для отхода, а на крайний случай оставлю рентгеновский пульсар и программу, написанную специально для него.

Однако не нужно забывать, что самое главное, к чему надо стремиться, – это не умение уходить от погони, а умение успешно атаковать планетарную систему, умение точно попасть одним-единственным выстрелом прямо в астероид: на второй выстрел времени не будет, а в случае успеха наш народ понесет меньшие потери, чем они могли бы быть, не погибни население планетарной системы противника. Необходимо попадать – а если ты не попал, то какая разница, сколько раз стрелял!

Мы так и сделали: наметили объекты отхода, написали и отладили программу; в то же время я тщательно проанализировал записи моих выстрелов по астероидам: меня интересовали основные свойства пространства-времени в этой ситуации, я старался нащупать закономерности, благодаря которым вероятность попадания в цель возрастает, – и кое-что мне удалось найти, но я не был уверен, что это действительно то, что мне нужно, однако ничего другого я тогда найти не смог. На подготовку ушло больше недели, и когда все было сделано, я решил отправляться в поход.

...И мы пошли, и я стрелял, и никто из нас не знал, попали ли мы хоть раз; мы путали свои следы, и снова стреляли, и опять уходили, и бархатная ночь укрывала нас, и теплые звезды светили нам каким-то домашним светом; и был страх в наших сердцах, и боялись мы, и они боялись нас; и не было в нас милосердия, и не было в нас жестокости: мы просто не могли постигнуть в полной мере того, что делали, ибо цели наши были слишком далеко от нас, слишком далеко... Прыжок, выстрел, отход с запутыванием следов – и опять сначала... И ни разу мы не увидели дело рук своих, но знали, что оставляли за собой на планетах страх и смерть – и они ненавидели нас, весь наш экипаж за то, что он есть, и жаждали нашей смерти; но не знали мы, что радуются пославшие нас, что радуются наши миры и, морально поддерживая нас, желают нам удачи... И шли мы дальше, и выполняли свой долг, и знали, что это правильно.

Безжизненные миры – черные дыры, нейтронные звезды, белые карлики, тесные пары звезд, туманности и плотные облака пыли – все эти неприглядные места оставались позади, а мы вновь с оружием в руках возвращались к жилым мирам. Боль в сердце, страх в душе, сосредоточенное спокойствие разума и воля в глазах, а над всем этим – долг, – так и шел я по миру, давя на него своей силой, сея ужас и оставляя кровь после себя.

Так продолжалось около двух месяцев: мы сделали больше тридцати выстрелов, а наш противник не успел выстрелить ни разу. Но пришло время, и враги приспособились к моей манере ведения боя, и поймали нас на отходе: мы выпрыгнули возле двойной звездной системы, намереваясь, как обычно, замести следы, но здесь нас уже ждали: группа вражеских кораблей располагалась слишком далеко от нас для того, чтобы стрелять, однако они записали исходные данные нашего прыжка и организовали погоню.

Я совершил новый прыжок. Противник не отстал – нам следовало или попытаться еще раз запутать следы, или же отходить к своим, но мы не успели выбрать ни один из вариантов, потому что несколько вражеских кораблей почти настигли нас. Пока они были слишком далеко, чтобы помешать нам прыгать, но в то же время достаточно близко к нам, и мы не могли запутать следы в бездне космоса: неприятель был неподалеку и вскоре настиг бы нас – нам нужно уходить к своим и уходить как можно быстрее.

Штурман сообщил, что необходимо сделать еще несколько прыжков, прежде чем мы достигнем ближайшей группировки наших войск. И мой разум, и мое сердце согласились друг с другом, что дело – плохо. Мы вновь прыгнули. Успеем ли мы добраться до своих? Я думал, что, скорее всего, нет: у нас нет времени на эти несколько прыжков.

Пора было спасаться у рентгеновского пульсара: ситуация обострялась так, как я и предполагал. До ближайшего пульсара был всего один прыжок – в этом нам повезло, и звездолет, не теряя ни секунды, скользнул туда. Мы прыгнули, у меня был хороший штурман, он все рассчитал верно, и крейсер вышел в пространство не слишком близко, но и не слишком далеко от звезды. Корабль шел курсом, приблизительно перпендикулярным к плоскости излучения. Вокруг не было кораблей противника – здесь нас не ждали!

А вот и они! Крейсеры противника появлялись один за другим позади и по бокам – преследователи настигли нас. Я сердцем чувствовал, что они удивились и испугались, поняв, что мы идем к пульсару, но побороли страх и продолжали двигаться за нами. Я видел на экране, как несущие лучи с их кораблей протянулись ко мне и как они исчезли, расстаяв без следа: в столь быстропеременном распределении массы и энергии стрелять нельзя! Они ускорялись, стараясь приблизиться к моему кораблю на расстояние выстрела антиматерией, но я тоже увеличивал скорость, не давая им возможности настигнуть меня, одновременно с этим начав изгибать траекторию полета, устремляя свой корабль к нейтронной звезде.

Я глянул на нее: какая красота! Огненный шар нормальной звезды был похож на грушу, ее вытянутый «носик» смотрел прямо на нейтронную звезду, а та лежала такая маленькая и такая хрупкая... Что маленькая – это верно: ее радиус составлял около десяти километров, но вот что хрупкая... При плотности в сто триллионов раз большей, чем плотность воды, звезда представляет собой гигантское атомное ядро, состоящее из нейтронов, к тому же у "хрупкой" малышки столь чудовищное поле тяготения, что оно лишь немногим уступает гравитационному полю самой черной дыры!

Струя плазмы стекала с «носика» гигантской «груши» и кольцами навивалась на магнитное поле нейтронной звезды, образуя диск. По нему ходили волны, настоящие волны, с брызгами из плазмы, которая, как с горы, стекала по силовым линиям магнитного поля к магнитным полюсам, и уже оттуда, с полюсов, в противоположные стороны били пучки рентгеновского излучения такие плотные, что казались твердыми. В целом нейтронная звезда излучала энергии почти столько же, сколько излучают девяносто тысяч Солнц вместе взятых, и как гигантская мельница вращала она своими "прожекторами" по Вселенной с периодом более тринадцати секунд! Какая величественная картина!

...Теперь наш корабль летел уже под очень небольшим углом к плоскости излучения, постепенно приближаясь к пульсару. Броня пока еще спасала нас и от рассеянного жесткого излучения, и от магнитного поля звезды. Я запустил специально написанную для этого случая программу и перевел корабль в автоматический режим полета. Все ближе и ближе исполинские пучки рентгена. Мы летели почти прямо на звезду, и она была там, перед нами, маленькая и почти невидимая; и мы стремились к ней, будто она звала нас...

Все, кончено: перед нами мелькнул один пучок излучения, а уже позади нас – другой, мы прошли – у нас все получилось!

У волка сто дорог, а у преследующих его псов – одна.

Теперь эта звездная "мельница" встала на пути у наших преследователей. На моих глазах один из звездолетов противника попал в конус излучения, и мы увидели, как его мгновенно разорвало на атомы. Теперь я точно знаю: у преследователей нет такой программы, как у меня, и они пытаются преодолеть препятствие, ведя свои корабли в полуавтоматическом режиме. Что ж, им следует надеяться только на свое везение, а также на то, что не пришло еще их время умирать.

Я выровнял траекторию полета – теперь мой корабль уходил от плоскости излучения почти под прямым углом. Я включил практически предельное ускорение – восьмикратная перегрузка вжала меня в кресло, и не стало сил ни думать, ни страдать, ни хотеть чего-либо – остались лишь силы на то, чтобы ждать конца этого ада... А тем временем мы удалялись от звезды все быстрее и быстрее. Нагрузка камнем давила на тело, руки, ноги и голову; сердце гулко стучало – тяжесть, везде одна тяжесть.

Корабль разогнался до заранее заданного значения скорости, а затем система автоматически выключила ускорение.

Я полежал немного в кресле, стараясь прийти в себя, потом посмотрел на преследователей: они были там, за нашей спиной, большая часть их осталась за плоскостью излучения, не желая искушать судьбу; часть кораблей погибла, пытаясь пройти, но кто-то из храбрецов все-таки прорвался, и теперь они разгонялись, пытаясь настичь нас, но мы уже далеко от них, слишком далеко... Они слишком долго преодолевали препятствие, поэтому опоздали, и сейчас время – наше! Оно подмигивает нам и улыбается, оно готово выполнить все наши желания, это вечно непоседливое время!

Мы оторвались от погони, и хотя расстояние было все еще достаточным для стрельбы основным оружием, наш противник стрелять не мог из-за того, что его корабли находились пока еще слишком близко к плоскости излучения рентгеновского пульсара; из-за этого же и мы не могли стрелять по ним, но наша главная цель – уйти от погони, и мы уходим от нее, выскальзывая из почти захлопнувшейся ловушки!

Как настоящий чемпион я пришел к финишу первым – оказалось, на лезвии ножа достаточно места, нужно только уметь удержаться на нем! Пока они думали, волновались и рассчитывали, как бы пройти в полуавтоматическом режиме, мучаясь от неизвестности и страха и теряя при этом драгоценное время, – мы прошли в автоматическом режиме, легко и быстро.

Наш корабль уже удалился на достаточное расстояние, и мы вышли в довольно спокойное пространство-время, поэтому штурман, не торопясь, начал рассчитывать прыжок и вскоре подсчитал, что мы сможем всего двумя прыжками добраться до одной из наших баз.

Умный человек успешно выпутается из сложной ситуации, а мудрый – в нее и не попадет!

Наши противники умны: они подготовили нам ловушку, – мы же поступили мудро: нашли выход из нее еще до того, как неприятель устроил ее нам.

Мы прыгнули – сначала один прыжок, затем еще один – и мы на базе.

Прощайте, охотники, возвращайтесь с поражением, а мы вернемся домой с победой. Сегодня мы оказались умнее, сегодня – не ваш день, быть может, завтра вы отпразднуете победу над нами, однако это может случиться только завтра, но никак не сегодня. Жизнь идет, завтра сменит сегодня, и снова, как и вчера, я должен буду бороться против вас – быть может, успешно, а возможно, и нет. Удивительно устроен мир: если у одного из противников победа, то у другого – обязательно поражение, и только ничья дает обеим сторонам равный результат и примирение.

...Мы выпрыгнули возле своих: нас окружали крейсеры союзников. Я доложил о себе командованию. Преследователи не появились совсем: десятку кораблей было бы бессмысленно прыгать в центр враждебной многомиллионной группировки, поэтому они остались там, в Космосе, подождали отставших и повернули к своим. С Земли нас попросили задержаться на орбите: они хотели передать нам поздравительную посылку, прежде чем мы вернемся к своим. Мы тоже не спешили: я хотел передохнуть сам и дать возможность отдохнуть экипажу, поэтому мы отключили на корабле все, что только можно было отключить, оставшуюся аппаратуру перевели в автоматический режим работы, установили поочередное дежурство и легли отдыхать, вскоре забывшись тяжелым сном.

Как сладко спится в спокойной обстановке! Врагов нет – вокруг только союзники...

Не прошло и полусуток, как к нам приблизился транспортный корабль, с которого передали посылку. Чего там только не было! Алкоголя, правда, не было, а так – ешь и пей, чего душа пожелает! Союзники правильно сделали, что не передали нам алкогольных напитков: все же мы находимся на военном корабле, на котором в случае боя возможно применение различных сильнодействующих стимулирующих веществ, в том числе и наркотиков – мало ли что может случиться завтра (мы ж не на планете!), алкоголь сегодня лучше не употреблять, ибо возможны негативные последствия от его смешивания со стимуляторами.

Вскоре нам сообщили, что, судя по непроверенным данным, некоторые из моих выстрелов попали в цель. Мы радовались успеху: на корабле начался настоящий пир, звучали шутки и смех. В самый разгар веселья командующий этим военным округом лично, открытым текстом, на весь эфир, объявил благодарность нашему экипажу от лица союзников.

Несколько следующих дней мы только ели, спали и радовались, вспоминая удачные моменты боев: каждый старался рассказать другим, что он чувствовал, – и от этих совместных проживаний пережитого мы постепенно превращались в одну большую семью. Мы рассказывали друг другу о всякой всячине, и от этого становилось так хорошо на душе... Радость отдыха портило лишь отсутствие возможности ступить на землю, но пока мы еще слишком мало пробыли в Космосе, чтобы заслужить это право; к тому же видели, с какой перегрузкой работают космодромы, принимая поврежденные корабли и отправляя их с только что сошедшими с конвейера крейсерами прямо в бой. Нам пока нет смысла возвращаться на базу, к которой мы приписаны, – можно еще месяц-другой повоевать: силы у нас есть, свежие военные сводки мы от союзников получили, повреждений корабль не имел, хотя, с другой стороны, люди устали от непрерывного нервного напряжения, и было очень хорошо отдохнуть на какой-нибудь планете. Я решил, что после нескольких дней праздников мы сначала приведем в порядок корабль, а уже потом попросим у союзников разрешения на посадку. Нам хотелось хотя бы несколько дней не видеть стен и потолка, а только горизонт, дома, деревья и небо над головой; нам хотелось вдохнуть полной грудью свежий воздух земной планеты, а не дышать очищенным воздухом корабельной атмосферы; нам хотелось побыть людьми, прежде чем мы снова пойдем в бой. И что в таком кратковременном отдыхе нам не откажут, я был почти уверен.

...Внезапно пространство рядом с нами стало вспухать миллионами точек, из которых начали появляться крейсеры противника, их было много – от восьми до девяти миллионов. Численность союзников превосходила их втрое, однако они занимали гораздо больший объем пространства, нежели внезапно появившаяся компактная группа вражеских кораблей. Столь неожиданная боевая тревога напугала меня, как, впрочем, и остальных членов экипажа, и мы тотчас бросились занимать свои места – корабль ожил и приготовился к бою. Страх почти ушел, оставив лишь нервное напряжение.

Неприятельские корабли двигались плотным строем. Для достижения успеха в бою враг должен был хотя бы построиться в боевой порядок, но нет: корабли двигались беспорядочной группой. Они шли слишком быстро – практически на световой скорости, им будет неудобно маневрировать в бою, но, судя по всему, они стремились к внезапной атаке, а никак не к затяжной битве. Противник наносил удар в то место, которое не сулило ему выгод – ни стратегических, ни даже тактических; я же специально держал свой корабль в том же самом месте, полагая, что уж сюда-то возможный бой дойдет в последнюю очередь.

Я не мог решиться, я не знал, что делать: толпа вражеских кораблей, именно толпа, а не группа, врезалась в расположение войск союзников и, невзирая на потери, ринулась прямо на меня. И тут я испугался так, что даже перехватило дыхание, я понял, что эта армада из стали пришла сюда именно из-за меня. Да, судя по логике атаки, ее целью был именно мой звездолет. В тот момент меня посетила мысль: раз вражеские флоты появились здесь из-за меня, значит, я нанес неприятелю исключительно большой ущерб. Неужели я уничтожил большинство из атакованных мной планетарных систем? Получается, что так и есть...

Вокруг нас находились корабли союзников, но их было явно недостаточно, чтобы остановить врага. Хоть я и испугался, но мужества и способности трезво рассуждать не утратил: мне нужно было или сражаться, чтобы затем, скорее всего, погибнуть, или же обратиться в бегство. Я решил бежать, ибо бессмысленно умирать не хотелось. Времени оставалось слишком мало: вражеские корабли вот-вот приблизятся ко мне на расстояние выстрела из основного оружия, и тогда мне волей-неволей придется воевать. Штурман не успел бы сделать все расчеты, поэтому я взял прыжок на себя и прыгнул, куда получится, стараясь только при выходе из туннеля не попасть в какую-нибудь звезду или иную плотную массу. Я надеялся, что хотя враг и успеет записать исходные данные моего прыжка, однако воспользоваться ими из-за мясорубки ближнего боя, практически вспенившей Космос, у него вряд ли получится.

Мы прыгнули. Крейсер вышел в обычное пространство неподалеку от белого карлика. Звездолет летел по направлению к нему, и гаснущее светило делалось все ближе. Сначала я хотел сразу же прыгнуть, но, увидев позади себя преследователей, передумал.

Белый карлик был размером с Землю, только плотность его была приблизительно в миллион раз больше, чем у воды. Магнитное поле звезды было несильным, энергии карлик излучал тоже очень мало и особых неожиданностей в себе не таил, а медленно, постепенно остывая, доживал свой век. В окрестностях светила тоже не было ничего примечательного – как обычно, разреженный газ и немного пыли.

К этому белому карлику можно было подойти довольно близко, чтобы, используя его мощное гравитационное поле, совершить сверхдальний прыжок и тем самым оторваться от преследователей. Поэтому я направил свой космолет прямо на звезду.

На прыжок влияет как аппаратура подстройки, так и погрешности остальной техники, в результате чего противник имеет возможность получить и использовать для своих прыжков данные, только приблизительно похожие на исходные данные нашего прыжка, и именно поэтому неприятель сможет воспроизвести прыжок нашего корабля опять-таки лишь с определенной степенью приближения. Суть идеи, пришедшей в виде внезапного озарения, заключалась в том, что погрешности, практически незаметные для обычных прыжков, станут существенными для задуманного мной сверхдальнего прыжка: проще говоря, погрешность 1% от расстояния длиной в один световой год – это 0,01 светового года, а от 10 тысяч световых лет – это уже 100 световых лет, то есть в первом случае после прыжка корабли рассеются в объеме пространства равном около 0,01⁺³ =10^-6 светового года, а во втором случае – в объеме, равном 100⁺³ =10⁺⁶ световых лет, то есть после сверхдальнего прыжка корабли противника разбросает в очень большом объеме пространства, и нам придется иметь дело лишь с несколькими из них, а если повезет, то и вообще ни с одним.

...А тем временем белый карлик рос все больше: крейсер стремительно приближался к нему. Противник издалека открыл огонь, но мы успешно отбивались, и псевдозвезды взрывались достаточно далеко.

С помощью штурмана я рассчитал прыжок, чтобы он получился как можно на большее расстояние, оценил ситуацию (не попадем ли мы после прыжка в какую-нибудь звезду), произвел подстройку и, когда карлик мелькнул где-то сбоку, прыгнул. Мы пробыли в прыжке немногим дольше, чем обычно, и оказались высоко над плоскостью Галактики, одним исполинским прыжком преодолев более ста десяти тысяч световых лет! Вокруг нас находились только очень редкие звезды, а там, внизу (или вверху... хотя, впрочем, какая разница!) раскинулась наша Галактика: тонкий, почти невесомый диск толщиной около двух тысяч световых лет лежал под нами, простираясь на сто тысяч световых лет в диаметре; мы находились не над центром, а ближе к краю Галактики – парили над ней, как звездные птицы, на высоте восьмидесяти тысяч световых лет.

Фантастическая картина, представшая перед нами, была исполнена красоты и полностью приковала наше внимание. Несколько кораблей противника рассеянной группой плыли вокруг нас; уже можно было стрелять, но они не стреляли, и я не стрелял. Мы все как бы выполняли негласный договор: ты не стреляешь – я не стреляю; мы просто смотрели, смотрели и летели...

А звездный остров, раскинувшись среди черной пустоты, глядел на нас двумястами миллиардами звезд, представляя величественное зрелище. Каким же разумом должен обладать человек, чтобы охватить им всю Галактику! Обычные желтые звезды, красные и белые карлики, голубые гиганты и разноцветные сверхгиганты, цефеиды и великое множество других видов звезд светили нам из прошлого, ибо тот их свет, который мы видели, был испущен ими в среднем восемьдесят тысяч лет назад; мы еще ходили в шкурах, били зверей и друг друга каменными топорами и разили копьями, а эти звезды уже тогда равнодушно испустили свой свет, ни на что не надеясь и ничего не желая, и сейчас мы – и мой экипаж, и экипажи вражеских кораблей – увидели его. Да, мы – враги и должны сражаться друг с другом, и нам разрешили убивать, но все это вторично. Мы – люди: и я, и ты, и он, и другие; мы люди – навсегда, а противники – лишь на время. Все мы люди – и это главное!

Я еще раз посмотрел на Галактику: в центре нее находился шар из старых звезд красного и оранжевого цвета диаметром около пятнадцати тысяч световых лет, а посредине этого плотного шара располагалось ядро, и там, в ядре, под слоем плотных облаков газа и пыли, скрытая от посторонних взоров, спряталась гигантская черная дыра с массой, во много раз превышающей массу Солнца, – это и есть центр нашей Галактики. От центрального шара в плоскости диска расходились четыре спиральных рукава, состоящие из молодых голубоватых звезд и розовых облаков водорода. Здесь, в рукавах, мы, люди, и живем, и в одном из них находится Солнце с нашей Родиной, Землей.

Штурман быстро нашел Солнце: оно находилось за центром Галактики, немного в стороне от нас. Почти прямо под нами лежала маленькая карликовая галактика. Она находилась как раз между спиральными ветвями, держась одним своим концом за кончик одного рукава, а другим – за середину соседнего. У меня сложилось такое впечатление, что раньше Галактика представляла собой крест, затем кто-то повернул его за середину, да так резко, что лучи его изогнулись. Я, конечно же, знаю, что это не так, но все же...

Второй пилот сообщил, что расстояние от нас до Солнца составляет более ста тысяч световых лет. Далеко же забрались мы, сыны твои, о Земля!

Наш корабль мчался в пространстве со скоростью около ста 150 тысяч километров в секунду – мы мчались в два раза медленнее скорости света, но мир вокруг нас был такой огромный, что нам казалось, будто мы стоим на месте. Ночь, полная бездонной черноты, лежала вокруг, а звезды светили нам, такие теплые и крохотные, и такие родные... Чувство одиночества и ощущение потери охватили меня: где-то там, вдалеке, были домашние звезды с их планетами и людьми, а мы были здесь, запертые в железном ящике, похожем на гроб...

Чем больше я смотрел на Галактику, тем больше хотел вернуться назад, и вернуться как можно быстрее. Я чувствовал, как нити, связывающие меня с человечеством, натянулись и потянули меня назад. Я вспомнил жаркий полдень в мире Халы: яростное солнце, готовое разорваться от собственной силы, синее-синее небо и воду, кипящую в луже; вспомнил свою жизнь в том мире, когда я не был человеком, вспомнил свою смерть и власть над жизнями людей... Но все равно сейчас меня тянуло назад, в мир Земли, а не в мир Халы.

- Командир, они хотят с нами говорить, – сказал один из пилотов.

- Хорошо, я слушаю, – ответил я и включил громкую связь: пусть меня слышат, но слышат именно в рубке управления, а не на всем корабле. Хотя я и не собираюсь договариваться с противником за спиной своего экипажа, однако и посвящать всех в ход переговоров считал излишним, а трех свидетелей, с которыми я провел бок о бок столько тяжелых и радостных дней, будет вполне достаточно и для того, чтобы получить совет, и для того, чтобы чувствовать себя увереннее.

- Я – капитан одного из кораблей, – раздалось в рубке, – и предлагаю вам сдаться: сопротивление бесполезно.

Режим обмена видеоизображениями я сознательно не включил, ибо чужое лицо помешало бы мне думать.

- Тебе хватит! – резко ответил собеседник. – Сдаваться будешь?

Я подумал, что сейчас еще можно прыгнуть, а после прыжка, в момент выхода в обычное пространство, попытаться кого-нибудь поймать и уничтожить, поэтому спросил:

- Как же ты нас в плен возьмешь? Солдат своих пошлешь или как? У вас ведь, как и у нас, ручного оружия-то нет!

- Это не твоя забота. Пошлю двоих-троих, они и поведут ваш корабль, а тебя, всех пилотов и штурмана – милости просим к нам в гости!

"Они хотят лишить корабль людей, которые могут его вести в Космосе, – подумал я, – а на их место посадить своих людей, – что ж, умно. На чужом звездолете мы вчетвером ничего не сделаем, оружия у нас тоже нет, а их пилоты с легкостью приведут наш корабль к себе на базу".

- А если мы начнем играть в игры с заложниками? – полюбопытствовал я.

Это самое уязвимое место их плана: наши люди могут прикрыться их пилотами как щитом (правда, это нам не поможет: сначала мы – я, оба пилота и штурман – перейдем на один из их крейсеров, а уже потом к нам переправятся их люди, поэтому оставшиеся на "обезглавленном" корабле бойцы какое-либо существенное сопротивление оказать не смогут).

- Вы нам особо не нужны живыми: будете дергаться – уничтожим всех, пусть даже нам придется пожертвовать своими людьми!

Я понимал их: захватить в плен в Космосе – очень редкий, сложный и опасный процесс, ведь ни у одной из сторон нет ручного оружия кроме одного-двух парализаторов на весь корабль.

- Мы сдаемся, – решил я, хотя еще совершенно не думал сдаваться, но ускользнуть нам будет проще тогда, когда противник станет думать, что мы деморализованы. – Обещайте нам жизнь и нормальные условия проживания.

- Так-то лучше, – голос собеседника стал не таким резким, но более властным. – Жизнь мы вам сохраним, а условия... Плен – не курорт, но воздух, вода и еда будут!

Я снова задумался: тут что-то не так: им было бы гораздо проще расстрелять нас, а они почему-то берут в плен. Неприятель может стрелять – их лучи уже давно держат наш корабль под прицелом, – но не делает этого, хотя все мы знаем, что я еще могу ускользнуть. Они рискуют, стараясь взять нас в плен, причем сознательно идут на этот риск. Чего же они хотят? Что в моем корабле такого интересного, что отличает его от других кораблей флота? А отличает его то, что я несколько раз атаковал планетарные системы. Может быть, им нужны наши записи тех моих выстрелов?

По требованию командования мы каждый раз делали записи наших атак на планетарные системы, чтобы войска могли в будущем воспользоваться этой информацией и более успешно нападать на планеты противника, поэтому враг может быть вполне уверен в том, что такие записи существуют; и даже если у него на день той атаки на союзников и не было надежных данных собственных разведслужб, неприятель все равно может предполагать наличие у нас такой информации, просто исходя из логики войны. Я бы на их месте стремился заполучить и эти записи, и весь экипаж, а самое главное, командира, пилотов и штурмана, чтобы воспользоваться накопленной ими за время атак на планеты информацией и, во-первых, более успешно нападать на наши планеты, а во-вторых, надежнее защищаться от атак; таким образом, когда мы перейдем на вражеский корабль, наш корабль могут попросту уничтожить, хотя им желательно этого не делать.

- Вам будет трудно управлять нашим кораблем, и вы знаете это. Хотите ли вы оставить хотя бы одного пилота в рубке, чтобы он помогал вам вести корабль?

- Что-то ты слишком долго думал, прежде чем задать такой простой вопрос, – с издевкой сказал собеседник, ибо, пока я размышлял, пауза была просто неприличной, но он все-таки не прерывал моих раздумий, предполагая (и правильно предполагая!), что мое молчание – не просто пауза в разговоре, а момент принятия решения.

- Хорошо, – продолжал тот же голос, – пусть второй пилот останется в рубке и помогает моим людям.

Второй пилот – это самое малоответственное лицо в рубке, в крайнем случае им можно пожертвовать, если наверняка заполучить первые три лица корабля.

- Ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос, – как можно мягче и вежливее попросил я.

Голос собеседника стал очень уверенным, как у царя, ну что ж, пора спросить о главном:

- Мы два месяца стреляли по вашим планетам, скажите, пожалуйста, мы куда-нибудь попали?

- Не знаю, сколько вы стреляли, – голос собеседника стал злее и жестче, – но нам перед боем сообщили, что твой корабль ответственен почти за пятьдесят триллионов загубленных человеческих жизней, и это еще не все: это предварительные данные, они будут скорректированы со временем. Теперь понял, гад, что ты наделал!

Пятьдесят триллионов! Наша жизнь в плену будет похожа на ад! Нет, не наша, а моя, потому что это именно я стрелял, именно я попадал, а остальные члены экипажа только помогали мне.

Я прыгнул быстро, практически без расчетов, на глазок: нужно было срочно убегать, сдаваться в плен нельзя ни в коем случае, ибо там, в плену, меня на кусочки порежут и медленно! В тот момент я прекрасно понимал, что спасаю прежде всего самого себя, подвергая ненужному риску команду, но я имел на это право как командир, а для очистки совести можно было сказать всем, в том числе и себе: "Я делаю это ради того, чтобы избежать позорного плена и продолжить сражаться на благо народа!". Но уж себя я обманывать не хотел: я спасался бегством и, как получилось в итоге, все-таки спасся, но какой ценой...

Мы выпрыгнули: вокруг нас на многие световые годы не было ничего. Галактика внизу совсем не изменила свой вид, ибо мы прыгнули на небольшое расстояние.

- Оружие к бою! Излучатель к бою! – приказал я.

Я догадывался, с какой стороны появятся корабли противника, поэтому и решил подойти к этому месту как можно ближе, но мы не успевали прийти туда, нам просто не хватало времени – вот почему я сбросил рычажок ограничения ускорения.

Теперь я поясню свои действия. Для человека, сидящего в антигравитационном кресле, для обычных условий устанавливается максимально возможная восьмикратная перегрузка, соответствующая ускорению корабля в 9000g, в то же время звездолет испытывает приблизительно 19-кратную перегрузку; но так как корабль у нас боевой, поэтому его двигатели могут развивать ускорение 10000g, следовательно, сам крейсер рассчитан на более чем 26-кратные перегрузки. В этом режиме полета на каждого пилота, будет действовать десятикратная перегрузка – это самый экстремальный режим, который могут выдержать космонавт и корабль, вот почему он включается очень редко. Однако сейчас я включил его.

Такие жестокие перегрузки нужны исключительно для боевых столкновений: обычный же режим полета – ускорение 5000g, при котором конструкции космолета испытывают не более чем пятикратную перегрузку, а человек в кресле ее не чувствует вовсе. Во время боя рекомендуется не давать кораблю ускорение больше 6000g, ибо тогда пилот в кресле будет чувствовать уже двухкратную перегрузку, а конструкции звездолета – семикратную. Таким образом, у крейсера есть значительный запас прочности, который в сражении с основным оружием просто необходим.

Несмотря на то что корабли могут развивать различные ускорения, когда требуется достичь околосветовой скорости, практически все их виды, кроме самых скоростных, разгоняются при ускорении 6500g. В таком режиме корабль достигает почти световой скорости более чем за 70 минут. В это время на пилотов действует всего лишь трехкратная перегрузка, но и ее достаточно, чтобы вымотать людей, потому что она действует в течение часа. И только скоростные корабли, оборудованные усиленными креслами, способны достигать световой скорости менее чем за час.

Если требуется развить ускорение 9000g и более, то для этого существует специальный рычажок, переключающий двигатели корабля из обычного режима работы в усиленный. В бою все системы звездолета, кроме двигателей, работают в усиленном режиме – чтобы выдерживать нагрузки от гравитационных ударов противника. Рычажок ограничителя ускорения закрыт специальной крышечкой, чтобы случайно не включить его. В выключенном положении максимальное ускорение корабля составляет 8000g, то есть в смысле перегрузок режим полета – "биологически умеренный", при этом максимальная перегрузка человека в кресле не превышает шестикратную, что меньше той перегрузки, к которой готовы антигравитационные кресла экипажа, и все системы корабля также работают не с полной нагрузкой: они готовы выдержать 26-кратные перегрузки, а корабль может выдать им только 14-кратные. В результате у звездолета всегда есть необходимый резерв прочности, который необходим для боя. С включенным рычажком можно развить ускорение до 10000g, выжимая из корабля все, что он может дать, то есть по перегрузкам этот режим полета является "биологически жестким", но в таком режиме корабль исключительно уязвим для гравитационных ударов противника, вот почему на практике он применяется исключительно редко.

...Я согнул траекторию движения корабля, и он с ускорением, более чем 9,5 тысяч раз превосходящим земное, заскользил к месту предполагаемого появления противника. Тяжесть, запредельная тяжесть вжала меня в кресло, мешая дышать и думать: двигаться не было возможности, кровь стала тяжелой, как свинец, сердце глухо билось в висках, но я крепился.

Как только я перевел корабль в "биологически жесткий" режим полета, сразу же перед каждым из членов экипажа с резким звуком зажглась лампочка синего цвета. Это был предупреждающий сигнал о переходе корабля к экстремальным перегрузкам, и космонавты должны были быстро приготовиться к увеличению веса тела. Я смотрел на индикатор ускорения: вся шкала горела ярко-красным цветом – наше ускорение превышало земное почти в десять тысяч раз. Я держал ногу на педали ускорения, я давил на нее с затуманенным от тяжести сознанием и ждал, когда же, наконец, появится враг.

Возле нас стало вспухать пространство – я все рассчитал правильно! Я отпустил педаль, сразу же сбросив ускорение до нуля, – издав радостный звук, несколько раз мигнула синяя лампочка, и шкала ускорения потухла – "биологически жесткий" режим полета закончился, после чего я поставил ограничитель ускорения на прежнее место, закрыв крышечкой, и с наслаждением вдохнул воздух измучившимися легкими.

– Второй пилот, цель уничтожить! – приказал я, дав второму пилоту излучатель антиматерии и приняв на себя управление основным оружием, так как был намерен атаковать одновременно два вражеских корабля.

Я протянул к вспухающему пространству несущий луч и стал ждать появления там звездолета...

Пространство вокруг нас стало вспухать еще в нескольких местах, и краем глаза я увидел, как неподалеку из туннеля выскочил корабль противника... Дальнейшее не было сложным: настроенный на стрельбу в автоматическом режиме излучатель сам уменьшил угол конуса излучения, соединил линию стрельбы с вражеским звездолетом и выстрелил. Второй пилот дал 70% мощности для первого выстрела, а остальные – для второго. Во время подготовки ко второму выстрелу излучатель успел набрать еще 20% мощности, поэтому в итоге выстрелил оставшимися 50% мощности.

Это был конец: от первого попадания вражеский корабль засветился, а его броня нагрелась – поток антинейтронов прошел сквозь нее, наделав немало бед: были выведены из строя часть электроники, двигатели и оружие, тлела проводка, кое-где пламя лизало стены, люди уже заболели лучевой болезнью, но не в тяжелой форме. Второе попадание добило корабль: аппаратура окончательно вышла из строя, люди медленно умирали: кто – будучи в сознании, а кто – уже без него. Аннигиляция антинейтронов, а также другие ядерные реакции насытили весь звездолет жесткими гамма-квантами и разогрели его – корабль погибал, похожий на стальной гроб, сгорающий изнутри. Те, кто пока еще были в сознании, сейчас станут как можно быстрее покидать звездолет; людей наверняка подберет какой-нибудь из пяти оставшихся крейсеров и помчится с ними в госпиталь. Там кого-то из них вылечат, а кого-то, наверное, нет, но все они еще долго не смогут покинуть приютившую их планету, а во время такой войны это столь же опасно, как и сражаться в Космосе.

В то время, когда второй пилот расправлялся с беззащитной целью, я поразил свою: вражеский звездолет выпрыгнул, я поймал его несущим лучом и, прежде чем противник успел что-либо предпринять, зафиксировал на нем основной луч, а потом выстрелил. Вспышка излучения и частиц – вот и все, что от него осталось, – вечный бездонный Космос будет им могилой.

- Здравствуй, смерть, – сказал кто-то рядом со мной.

Неприятель ответил ударом на удар: неподалеку от нас взорвалось пространство – вспыхнула псевдозвезда, поэтому я не рискнул прыгать, а повернул к свободному от противника району.

Космос вздрогнул от разрывов псевдозвезд – битва началась. Нас поймали – четверо против одного. "Они будут стрелять настолько часто, что прыгнуть мы не сможем, затем кто-нибудь попадет, и для меня все кончится", – думал я.

Мы мчались, уходя все дальше от сожженного нами корабля. Один из звездолетов противника, как я и предполагал, поспешил на помощь, в то время как остальные аккуратно взяли нас в кольцо: они расположились по углам равностороннего треугольника так, чтобы мы находились в его центре. Все готово – теперь нас можно спокойно убивать. Я не хотел терять маневренности из-за слишком большой скорости, поэтому не стал ускоряться, позволив преследователям синхронизировать свой полет с моим – теперь мы все летели почти с одинаковой скоростью. Первое время мой экипаж умело отбивался, поэтому взрывы псевдозвезд происходили пока еще довольно далеко от нашего корабля.

Я уже серьезно стал подумывать, а не сдаться ли, хотя они, скорее всего, просто уничтожат нас: противник перестал верить нам после того, как мы сначала якобы сдались, а потом уничтожили два их корабля.

- Командир, они снова хотят говорить с вами, – доложили мне.

- Слушаю, – ответил я, но на этот раз громкую связь в рубке решил не включать: мне показалось, что этот разговор затронет темы, о которых не следует знать окружающим, поэтому я стал вести беседу с помощью наушников и микрофона, опять-таки не включая режим обмена видеоизображениями.

- Это снова я, – послышался знакомый голос. – Ну и ловко же ты нас провел! Но ничего, теперь будем умнее!

- Я действительно хотел сдаться, но потом передумал, – ответил я, и это было почти правдой: кому охота умирать в плену, если есть шанс выжить?

- Твои слова расходятся с твоими делами, но ничего... теперь ты в ловушке, понимаешь ли ты это?! – воскликнул невидимый противник..

Я временно передал командование кораблем первому пилоту и сосредоточился: у меня было такое ощущение, что это будет важный разговор, ибо я прекрасно понимал, что мой незримый собеседник – не просто голос, а человек, который представляет преследующую меня группу и который, скорее всего, имеет право принимать решения за них всех.

- Да, я понимаю это, – ответил я, – но надеюсь уйти от вас.

- Теперь не уйдешь, молись богу, ибо скоро ты предстанешь перед ним! – заверил меня собеседник.

Я подумал, что в этом разговоре должен показать противнику всю свою решимость идти до конца, чтобы поколебать их уверенность в успехе; неприятеля также необходимо заранее подготовить к возможной неудаче – чтобы он меньше, чем мог, старался одолеть нас, и тогда вероятность моего спасения возрастет.

- Не говори "гоп", пока не перепрыгнешь! – воскликнул я и сразу же стал давить на него: – В бога я не верю, но зато верю в свою решительность, свой ум, свою волю и свою жестокость.

Если судить по словам, то он явно не уступал мне в мужестве, но скоро я узнаю, каков он есть на самом деле.

- Я-то? – переспросил он, а потом ответил с фатализмом храбреца: – Когда-нибудь она придет.

- Конечно же, нет, – ответил я, – ведь я их никогда не видел и никогда не увижу, они для меня – не живые люди из плоти и крови, а просто абстрактные цифры.

- Кто из вас стрелял по планетам? – поинтересовался он, – ты, командир, или же кто-нибудь другой?

- Ты убил столько хороших людей! Ты даже не представляешь себе, какая ты сволочь! – снова вышел из себя мой собеседник.

- Не надо оскорблений! – оборвал я, а потом попытался успокоить: – Я согласен, что многие из погибших от моих выстрелов были лучше и достойнее меня, и я сожалею, сострадая вместе с ними, но сейчас такое время, что кому-то надо убивать, а кому-то надо умирать, и никто не знает точно, будет ли он жив завтра: идет война, и каждый из нас делает свое дело, – подвел черту я и с сожалением добавил: – Если бы не было войны, то мы с тобой, возможно, могли бы стать друзьями...

Он задумался, а потом ответил мне более спокойным голосом:

- Я не хотел войны, мне она не нужна – это все наши правители затеяли.

- Война имеет причины, над которыми правительство не властно, а над причинами этой войны вообще никто и ничто не властен: замени везде всех чиновников, ответственных за принятие государственных решений, их оппонентами – и эта война все равно начнется тогда, когда началась, и будет вестись теми же способами, которыми ведется, обстоятельства диктуют поведение отдельным людям и целым народам, и с этим придется мириться.

- Тебя жалко убивать: ты – не дурак, – заговорил собеседник после паузы, – но ты слишком опасен для нас. Целью нашей атаки на твоих союзников был ты: нам сказали, что вас всех желательно взять в плен, хотя можно и убить, – я говорю тебе все это потому, что, во-первых, по моему мнению, ты уже и сам все понял, а во-вторых, тебе от нас все равно не уйти.

А еще нам сказали, что если в плен взять не удастся, то мы ни в коем случае не должны оставлять никого из вас в живых, ибо все вы слишком опасны для наших планет. У нас выигрышная позиция – согласись со мной, ты уже, считай, покойник, у тебя нет шансов выбраться отсюда, и я полагаю, ты догадываешься об этом, но не хочешь поверить в неизбежное.

- Я понимаю тебя, но мы должны сражаться, ибо таков наш долг перед нашими родинами.

- Включи изображение, – предложил далекий собеседник, – а я включу свое – так мы сможем посмотреть друг другу в глаза.

- Нет, – ответил я ему. – Так нам будет легче стрелять друг в друга.

- Ну хоть как тебя зовут-то? – помолчав, спросил он.

- Не скажу, и тебе не советую говорить свое имя, – так будет лучше для нас обоих: у того, кто останется в живых, будет меньше терзаний после войны, – ответил я. – Вы номер моего корабля записали?

Эти мои слова насчет номера были намеком на их бессилие: я намекал на то, что вырвусь на свободу, и рекомендовал им записать мой номер, чтобы они могли узнать меня при следующей встрече, которая, по моему мнению, вполне может состояться, – и это при том, что мои противники уже сейчас считают нас, считают меня почти убитым. Также мои слова несли скрытую угрозу: еще неизвестно, чем закончится и наша сегодняшняя, и будущая встреча, – может быть, им, а не мне суждено навсегда остаться в этом бездонном мире.

- Записали, записали, не беспокойся, – раздраженно ответил он.

"Конечно же, записали, – думал я, – но не сейчас, а еще тогда, перед атакой на союзников, – иначе как бы они смогли найти нас в этом многомиллионном рое кораблей?".

- Мы ваши номера тоже записали. И ты не обижайся, что я не хочу сказать тебе свое имя.

Имя именем, но номер корабля – это почти то же, что и имя: мы обменялись номерами, и между нами возникла тонкая, едва уловимая связь, которая может привести к неизвестно каким последствиям в будущем.

Рядом с нами бесшумно взорвалась псевдозвезда, и я почувствовал небольшие перегрузки.

- Мы вас не сильно задели? – с иронией осведомился собеседник.

- Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – отрезал я; наш разговор исчерпал себя, и я завершил его: – Все, я отключаюсь.

...Они стреляли в нас, а мы лишь отбивались и не нападали, уйдя в глухую защиту. У них было три корабля, и пока два экипажа будут обстреливать нас, один будет отдыхать, – так они долго не устанут и, в конце концов, добьют нас. Я прекрасно понимал это, предполагая, что приблизительно через две недели непрерывного боя мы все так устанем, что начнем делать ошибки и погибнем.

Это – не игра, это – война. Если в игре, например, в футболе, слабейшая команда вдруг забьет случайный гол, после этого она может полностью перейти в защиту, и если за время игры более сильная команда не отыграется, то проиграет – в результате получится, что более слабый обыграет более сильного.

Но у нас сейчас война, и мы слабее, чем противник, поэтому он будет унитчтожать нас до тех пор, пока не убьет, и у него не будет ни ограничений по времени, ни судьи, который может им помешать. Разве это честно – трое на одного! – конечно, нечестно, но война – это не спорт!

«Врешь, меня так просто не возьмешь», – думал я.

Я приказал доктору, чтобы он давал экипажу наркотиков столько, сколько посчитает нужным: мы должны бороться, бороться, несмотря ни на что, ибо выбора у нас нет. Я сообщил экипажу, что в плен нас брать не будут, можно не надеяться.

...Первые четверо суток пролетели незаметно. Вокруг нас взрывалось пространство, и псевдозвезды били по нас излучением и гравитационными волнами. Врач постоянно подходил со своими приборами то к одному, то к другому, время от времени давая выпить по полстакана воды с какими-то укрепляющими и стимулирующими препаратами. Он, конечно же, будет давать нам и наркотики, но я думаю, что это начнется на восьмые-девятые сутки.

...Мы не имели права заснуть, мы почти постоянно бодрствовали, лишь время от времени то один, то другой член экипажа получал право на сон (в то время как за него "трудилась" компьютерная программа, но об этом я уже говорил). Однако это происходило так редко... правда, все-таки происходило, давая возможность хотя бы частично сбросить с себя накопившуюся усталость, но пока каждый из нас делал свое дело, пока шел бой, ее становилось все больше и больше. И она приближала людей к чему-то ужасному, что имеет название, но о чем не хочется думать...

Время от времени кто-то «отключался», погружаясь в тяжелый, каменный сон, – это происходило всегда настолько неожиданно, что окружающие должны были постоянно следить друг за другом: не "выключился" ли кто от непосильной умственной работы и не пора ли его заменить компьютерной программой. Эти периодические незапланированные "выпадения" некоторых космонавтов из общего ритма боя были результатом бессонницы и утомления мозга и помогали в какой-то мере восстановить работоспособность и уберечься от нервного срыва. Применение же стимуляторов только усугубляло ситуацию, искусственно растягивая период работы и уменьшая продолжительность сна, не давая полностью выспаться и тем самым подталкивая к значительным нарушениям психики.

Я надеялся только на себя, ведь лучшая защита та, которая зависит от тебя и не зависит ни от помощи, ни от ошибок других: когда ты надеешься на собственные возможности, у тебя могут появиться дополнительные силы, но если же ты надеешься на помощь другого, то они, скорее всего, не появятся. Сильному духом человеку проще надеяться на свои силы, а слабому – на помощь другого.

Отвечай сам за себя перед самим собой – и ты сделаешь все, на что способен, и в этом случае тебе не придется понапрасну мучиться вопросом: "А все ли было сделано? Может быть, стоило сделать что-либо еще?".

Я надеялся на себя, на то, что я больше, чем человек, и смогу вести бой даже в одиночку. Мне не нужна победа, мне нужно лишь ускользнуть от смерти – и все; а еще я надеялся на удачу, на то, что фортуна улыбнется мне.

...Враг контролировал нас, отслеживая ситуацию, но отнюдь не управляя ею. Несущие лучи тянулись к нам с двух сторон, они хватали нас, стараясь удержать, такие липкие и мерзкие, но мы стряхивали их с себя своим несущим лучом, и тогда один из них вдруг твердел, становясь жестким основным лучом, и на конце его пространство взрывалось псевдозвездой, а потом твердел другой, и Космос снова взрывался у него на конце, а затем они вдвоем вновь тянулись к нам...

Лучи, как змеи, изгибались и переплетались – они не были прямолинейными, эти лучи основного оружия, потому что пространство в таких условиях уже было криволинейным, а там, вдали, раскинулся пылающий остров из звезд – наша Галактика, а мы, люди, здесь, на ее краю, выкручивали друг другу руки...

Я держался; я черпал силы сначала из мира Земли, а затем, когда они истощились, из мира Халы.

На восьмые сутки врач сказал мне, что он уже начал давать экипажу наркоподобные вещества. Усталость, долгое время без отдыха, постоянное нервное перенапряжение, а тут еще и наркотики – все вместе вполне могло привести моих людей к безумию, но сам я пока держался без стимуляторов.

...Я увидел, что доктор дал моим соседям по стакану с водой. Подойдя, кивнул в их сторону и сказал: "Очередная доза. Мне приходится регулярно увеличивать ее, но всему есть предел. Неделю я тебе обеспечу, а потом – никаких гарантий!".

Сейчас идет десятый день, значит, у нас еще есть неделя, но я совершенно не знаю, что нужно делать, чтобы спастись. Близких разрывов еще не было, поэтому убийственных перегрузок тоже не было, но это только пока... Я видел, как в наших действиях уже стала проявляться несогласованность – а дальше будет еще хуже.

...Я держался без наркотиков, держался только на своей воле. Я вспоминал Халу, ее раскаленный озон, пламя ее дней, и огонь, текший в моих жилах, и оттуда, из воспоминаний, черпал силы.

Я все время ждал, когда они ошибутся, – чтобы прыгнуть и умчаться прочь – но ошибок не было. Я вспоминал, как недавно поймал их на выходе из прыжка – это было несложно: как будто противник открыл дверь и увидел меня... а я целился ему в лоб и затем выстрелил. Воспоминания об этом придавали мне силы, ибо и сейчас, и много дней спустя я все еще могу сделать нечто подобное – и победить!

...На шестнадцатый день, впервые за все время боя, взрыв псевдозвезды произошел уже рядом с нами – тяжелые перегрузки от гравитационного удара вжали меня в кресло, но это еще не конец, это – начало конца.

...И снова, уже в который раз, я вспомнил дом, где прошло мое детство, и облака, плывущие над ним, и деревья, растущие вокруг, вспомнил светлый день и темную ночь, вспомнил любовь...

На двадцать первый день сошел с ума один из нас, на следующий день – еще четверо; я заменил их компьютерными программами, но от этого не было легче. В тот же день еще трое умерли от передозировки наркотиков, мы держались целый день, а затем безумие и смерть пришли к нам: люди умирали, сходили с ума, и мы, живые, завидовали им: они уже отмучились, а нам предстояло мучиться еще и еще. Я думаю, что ситуация ухудшилась бы гораздо раньше, однако экипаж держался, глядя на меня: я, как и они, работал без отдыха, но еще ни разу не принимал не только наркотики, но и просто стимулятор, а также ни разу не сомкнул глаз. Экипаж равнялся на меня – я чувствовал, я знал это и поэтому держался тоже.

Жизнь и смерть, такие разные понятия в мирное время, стали сейчас, во время войны, таким близкими, что было трудно отличить одно от другого. Надо уметь жить и уметь умирать... Раньше я предполагал, что главное в жизни – ее наличие, но оказалось, что это отнюдь не всегда так, а значит, главное в жизни что-то другое...

...На двадцать шестой день нас осталось только шестеро, а в рубке управления работал лишь я один. Всех вышедших из строя людей заменяли компьютерными программами, но они работали хуже, и поэтому тяжесть гравитационных ударов все чаще и чаще вдавливала нас в кресла. Усталость тяжким грузом ложилась на плечи еще живых воинов, сковывая их ум и волю, примиряя со смертью и подготавливая душу к неизбежному.

Часть сошедших с ума погибли от перегрузок, потому что бродили по коридорам, в то время как полагалось сидеть в антигравитационных креслах. Я не знал, кто у меня жив, а кто – нет из тех, кто уже не работал на своем посту; я знал только, что я – жив, и еще живы те, кто борются вместе со мною.

Доктор тоже был убит гравитационным ударом по пути к больному. Когда он погиб, не знаю, знаю только, что он вдруг перестал посылать нам лекарства и наведываться в рубку: наверное, упал где-то там, в глубине корабля, и лежал мертвый и всеми позабытый.

Чтобы убрать трупы, необходимо было использовать робота-уборщика. Он мог самостоятельно убирать в помещениях, однако людей не трогал никогда: не робота дело решать – жив человек или нет и что нужно делать с человеком в том или ином случае, – только человек имеет право принимать решения относительно людей, а машина может лишь помочь ему в этом – и не более того! Чтобы перенести труп в холодильник, космонавту надо взять пульт управления роботом и, нажимая на соответствующие кнопки, руководить им в ручном режиме – только в этом случае робот мог перенести покойника. Однако для этого человеку нужно было как минимум встать с кресла, а во время такого боя это сделать было невозможно, поэтому корабль постепенно начал пропитываться трупным запахом, но фильтры работали хорошо, и поэтому в целом воздух оставался чистым.

...Не помню, когда я остался один, – все остальные или сошли с ума, или умерли. Я уверен, что многие из них покинули свои кресла и отправились бродить с какой-то своей целью, а теперь лежат и разлагаются.

...Я чувствовал, как моя воля постепенно меняется. Раньше она была просто сильной, потом, в начале боя, стала железной, а противник все стрелял и стрелял… Мне это напомнило китайскую пытку: человеку на голову капает вода, и постепенно каждая капля кажется ему ударом молота; они тоже били меня, но моя воля крепчала – теперь казалось, что она сделана из высокопрочной стали. Но если по стали долго бить, то в ней появятся трещинки и в конце концов она сломается.

Сначала я брал силы из мира Земли, как делал это каждый из нас, затем выбрал все, что можно, из мира Халы, пока наконец, истощив оба этих мира, не стал черпать энергию для своей души из мира, являющегося первоосновой Вселенной, мира, который изначально и навеки закрыт для людей, мира Властелинов Вселенных. Тогда, в то время, мне не приходило это в голову потому, что у меня ни на что не было сил, как и времени, – и вот наступил тот миг, когда я внутренне стал меняться, но я не помню, когда он настал. Я решил тогда: все или ничего. Я знаю это: тогда я стал другим, и тогда воля моя перестала быть сталью, а стала морем. Я перестал сопротивляться ударам, перестал бороться с ними, а стал пропускать их сквозь себя, не меняясь при этом. Удары перестали давить на меня, и я перестал чувствовать их тяжесть. Я просто не давал им убить себя, вот и все. Они били меня снова и снова, но теперь их встречала не сталь, а вода, большая, как океан. Я одержал победу над собой – я стал другим. Время работало на меня – я только ел, пил и оборонялся. Я держался, когда гравитационный удар вжимал меня в кресло; следил за действиями неприятеля, стараясь предупредить новый взрыв псевдозвезды вблизи, – я отбивался как мог; ни на секунду не расслаблял свой ум, и они чувствовали столь же мощное и уверенное сопротивление, как и раньше. Я уже не искал у врагов ошибку, не надеялся на ее, а только лишь ждал нового удара, от которого надо увернуться или же ускользнуть.

Как я уже говорил, тактика боя, которую противник использовал против меня, была следующая: два корабля обстреливали меня, а третий отдыхал, – но отдых этот не был полноценным, потому что был слишком коротким. Если бы они дали возможность отдохнуть одному из трех экипажей так, как это было ему необходимо, тогда у них должно было быть как минимум четыре корабля: трое держали бы меня, а один отдыхал бы. Будь их четверо, они могли бы вести бой до бесконечности, но их было лишь три, а значит... Два корабля могли не дать мне возможности прыгнуть или же просто попасть в них и тем самым закончить бой победой лишь при крайнем напряжении всех сил и условии безошибочно точной работы, но в таком интенсивном режиме люди не могли работать долго, поэтому-то отдыхающий экипаж третьего корабля и не успевал восстановиться к тому времени, когда ему приходилось вступать в бой.

...Их надежды рушились: победа медленно, но верно уходила, ведь они тоже уставали, конечно, не так сильно, как мы, усталость накапливалась, поэтому они тоже стали употреблять сначала стимуляторы, а потом и наркотики. Думаю (я не знаю, а лишь предполагаю, судя по собственному самочувствию), что они перешли от заменителей на настоящие наркотики как раз тогда, когда я остался один.

Каждый выстрел, который они направляли в меня, убивал их самих. Они надеялись на успех, они старались победить, но я не давал им возможности. Победа была близка, казалось, еще один выстрел – и все, можно радоваться, но нет, я еще боролся, и им необходимо было бороться тоже.

...Было ли мне тяжело? Сначала было, а потом уже нет; а вот моим противникам было все хуже и хуже: они не успевали отдохнуть, давила усталость, а надежды таяли. Они делали ошибки, сначала редко, а потом уже все чаще и чаще – я мог бы воспользоваться ими и прыгнуть, но на расчет прыжка у меня уже не было сил, и я не замечал их ошибок, а думал лишь о том, чтобы отбить очередной удар. Будь у меня полный экипаж, то тридцатый день нашей схватки не наступил бы: к тому времени мы ускользнули бы от них, – а так мне приходилось одному отбиваться день за днем, зная, что каждый выстрел может быть для меня последним.

Как-то раз, когда минул уже тридцатый день, они вызвали меня, но я не ответил: на разговоры у меня тоже не было сил. К тому времени я стал почти машиной, которая лишь ждет своего часа.

На тридцать второй день они бросили все силы, которые у них еще оставались, против моих сил и сменили тактику: с этого дня они атаковали меня втроем, а не вдвоем, как раньше. Никто не отдыхал, они сражались вместе – и это было правильное решение: противник так вымотался, что два его корабля уже настолько плохо стреляли в меня, что я подумывал о том, чтобы все-таки прыгнуть, дождавшись, когда они станут ошибаться еще больше. Давление, которому враг подвергал меня, возросло с введением в бой третьего крейсера, но я крепился, стараясь действовать вязко, чтобы резкими рывками не оборвать тонкую ниточку своей жизни.

За сорок дней я прошел почти все круги ада, но остался последний, самый главный – и вот настал сорок третий день: вражеские корабли стали постепенно сближаться с моим; они делали это синхронно и довольно четко. Итак, все – карты брошены на стол: неприятель решил бросить в бой свое последнее оружие и сейчас приближался, чтобы решить итог схватки антиматерией: его звездолеты, изогнув траекторию полета, намеревались наброситься на меня с трех сторон, как волчья стая. Ужас леденил мое сердце – пора, пора мне выбираться из того спокойно-безразличного состояния, из той "нирваны", в которой я пребывал уже столько времени, пора моей душе перестать быть тихим морем, надо встретить врага с силой и яростью тайфуна. Я вспомнил Халу, вспомнил свои бесчисленные победы в том мире, вспомнил человеческие головы, разбитые ударами моих кулаков, вспомнил крики и стоны умирающих, вспомнил кровь на своих руках и ее запах, и горячая ярость, управляемая моим холодным разумом, вызвала в сердце жестокость и заполнила все мое существо. Штормовые волны ходили в моем сердце, неистовый ураганный ветер срывал с них белые хлопья пены, и черные облака, все в блеске молний, грохоча грозой, кружились вихрем. Я был готов к бою, я сбросил оцепенение и теперь мог драться, как зверь, но, несмотря на такое состояние моей души, я все же понимал, что если они пойдут до конца, то одолеют меня, что бы я ни предпринимал.

И враг приблизился ко мне на расстояние выстрела антиматерией, а затем открыл огонь. Потоки античастиц проносились мимо, я уворачивался от них и сам отвечал ударом на удар. Звездолеты подошли ко мне еще ближе, и теперь мы уже вели бой на средних дистанциях. Огненными копьями великанов потоки антиматерии вспарывали Космос – такими "молниями" не грех и богам сражаться друг с другом!

Противник стрелял очень хорошо, но и я не уступал ему: пока что никто из нас ни разу не попал друг в друга, однако это могло произойти в любое мгновение. Мне было страшно: я понимал, что пока они не слишком рискуют, надеясь попасть в меня издалека, но если решат сблизиться еще больше... Я бросал корабль в разные стороны, постоянно меняя скорость и ускорение, – мои враги делали то же самое, но на один мой выстрел отвечали тремя.

"Сабельная рубка" звездолетов продолжалась уже несколько часов, и я стал ждать момента, когда они, наконец, решат приблизиться еще больше и мы начнем вонзать «бивни» антиматерии друг в друга практически в упор. Я знал, что на таком незначительном расстоянии трудно не попасть – рубка превратится в резню, – и поэтому был уверен в том, что погибну, желая лишь одного: как можно дороже продать свою жизнь! А корабль мой, конечно же, будет разорван ядерным взрывом, и вечный Космос станет мне могилой, и ничего сделать будет уже нельзя...

Но у них совсем не осталось сил, и они не хотели, а следовательно, не могли рисковать, хотя, выполняя приказ командования, должны были рискнуть и расстрелять меня, приблизившись вплотную. Противник понимал, что один из их кораблей, а может быть, и два из трех могут разделить мою участь... и не хотели они моей смерти такой ценой!

Наверное, они думали, что я смогу победить их, уничтожив всех, а сам останусь в живых; и если они действительно так думали, то чтобы оправдаться перед самими собой, для очистки собственной совести, – и они знали, что сам я не верю в это, но так им было проще принять поражение, поэтому они забыли о том, что я слабее; хотя если вдруг фортуна захочет улыбнуться мне, то я смогу одержать победу.

Корабли противника не стали подходить ко мне еще ближе – они вдруг начали удаляться; они делали это так же синхронно, как и приближались ко мне раньше. Я еще не смел радоваться, потому что мы продолжали обмениваться выстрелами, и каждый из них, как и раньше, мог стать для меня последним, да и, честно говоря, сил радоваться у меня совсем не осталось.

Радоваться можно только тогда, когда действительно можно радоваться, а сейчас еще слишком рано.

Будущее покрыто мраком, и что оно несет с собой – кто знает...

Вражеские корабли удалялись, одновременно сбрасывая скорость; они уже пустили в ход основное оружие, но стреляли как-то вяло; как мне кажется, уже не атаковали, а лишь делали вид, что атакуют, и это было правильно: прекращать стрельбу нельзя было ни в коем случае, ибо мы не верили друг другу. Я отбивался; а тем временем корабли, расходясь, будто выписывали в Космосе цветок: три корабля противника рисовали раскрывающиеся лепестки, а я – пестик с тычинками.

Они удалялись от меня, их скорость падала, однако я свою скорость не уменьшал. Сорок третьи сутки непрерывного боя заканчивались, а с ними заканчивалась и битва. Наконец, на исходе сорок четвертых суток, мы разошлись на расстояние, которое превышало дистанцию действия основного оружия при этой концентрации массы и энергии, – они перестали стрелять, да и я прекратил это бесполезное занятие. Корабли противника стали вновь собираться в тесную группу, а я тем временем уходил от них все дальше.

Теперь уже ясно: это была победа. Я увеличил скорость, но не было ни радости, ни печали: я сделал то, что должен был сделать, а они сделали то, что смогли сделать. Я был почти полностью опустошен этой долгой битвой, но теперь был в безопасности, я был свободен, и я победил.

А они смотрели, как я ухожу, смотрели с полурастерзанной психикой и каменной усталостью. Они проиграли, но так и не поняли, почему потерпели поражение. Все было за них, но, видимо, все-таки не все – что-то было и за меня. Они примирились с неудачей, потому что удача покинула их, а сил гнаться за нею вновь уже не осталось..

Жизнь сложнее, чем произведение писателя, чем указание начальника, и чем сам человек думает о ней. Предугадать, что будет, – означает обладать властью над временем, а это не является привилегией человека. Знать или предполагать, что знаешь, – два совершено разных понятия, и смешивает их глупец, а отличает одно от другого умный человек.

...Мы разошлись уже на очень большое расстояние. Я включил систему будильника: если вдруг вблизи меня появится какой-нибудь корабль, или противник начнет приближаться, или же произойдет еще что-нибудь внезапное либо необычное, то она разбудит меня.

Нужно было спать, но я не мог уснуть. Я лежал с закрытыми глазами и думал. Я подумал, что хоть и не употреблял ни стимуляторов, ни наркотиков, но я все-таки непрерывно вел бой без сна и отдыха долгие сорок пять суток, а это было невозможно для нормального человека, и мой полумертвый-полубезумный экипаж был немым свидетелем этого.

Передо мной проносились образы и видения, они были четкие и ясные, но суть происходящего в них была понятна мне лишь частично. Яркие, сумбурные картины со странной логикой теснились у меня в мозгу независимо от того, были у меня открыты глаза или нет. "Наверное, так начинают сходить с ума, – подумал я, а потом: – Как хорошо, что я не вижу себя в зеркале!". Я сжал кулак сильно, до боли.

Сделав из кресла кровать, я приглушил свет. Я лежал в рубке управления, и меня окружал полумрак. Все было тихо и безмятежно. Я снова сжал кулак; сжал изо всех сил, но окаменевшие пальцы согнулись лишь чуть-чуть, хотя раньше, во время боя, двигались легко и быстро. Это хорошо: нервное напряжение постепенно уходит, усталость охватывает все тело, веки тяжелеют... и я погружаюсь в целительный сон...

В последующие дни я только ел да спал; дни и ночи были почти неразличимы: я не знал точно, когда сплю, а когда бодрствую. Все это время было насыщено тяжестью и томлением, чем-то черным и мерзким, тяжелым и липким – я постепенно восстанавливался после пережитого напряжения, но оно не хотело уходить: я так измучился за время боя, что мой разум не хотел вспоминать о нем, мне казалось, что сражение произошло давным-давно, в прошлом веке, в прошлом тысячелетии и не со мной. Кошмары меня почти не мучили, однако я все равно чувствовал себя заряженным энергией и не мог избавиться от этого неприятного ощущения и полноценно отдохнуть. За время боя я почти потерял собственное "я", став щепкой, которая неосознанно сопротивляется сокрушительным ударам волн, и теперь пришло время восстанавливать почти забытое, пришло время искать свое "я", пришло время другими глазами смотреть на мир.

Я видел на экране, как те три корабля противника собрались в группу, а потом перестали двигаться вообще – там сейчас суетятся врачи, стараясь помочь лежащим пластом людям, а я нахожусь здесь один, всеми покинутый, как бродячий пес.

Жизнь состоит из приобретений и потерь, так и идут они чередой все время, постоянно сменяя друг друга.

Наверное, это внутреннее свойство человеческого разума – навешивать ярлыки происходящим событиям: черное – белое, повезло – не повезло, хорошо – плохо. Они идут чередой друг за другом: всегда черное после белого и белое после черного; или же: повезло – не повезло – повезло... и так до самой смерти. Разные, несопоставимые события внешнего мира отражаются в психике человека простыми понятиями «плюс» и «минус»: ты заболел – это черное, но тебе неожиданно позвонил приятель – это белое, а после разговора с ним тебе стало хуже – это опять черное, а затем тебе дали лекарство, и тебе показалось, что оно помогает, – это снова белое. По внутренним психическим ощущениям жизнь является полосатой у каждого – нет ни одного человека, у которого она была бы только черной или же белой, и за это человек должен сказать спасибо своему разуму. Плохое следует за хорошим, хорошее – за плохим, и в целом разум обычного человека в любой день может подвести итог: если он правильно считал, то хорошего (белого) в этот день в его жизни было ровно столько же, сколько плохого (черного), но это только в психологическом плане! Однако беда человека заключается в том, что он обычно не замечает хорошее, считая его естественным, а замечает в основном плохое, и если радость проходит быстро, то что-то неприятное все саднит и саднит, не забываясь. Нельзя пропускать хорошее, ни в коем случае нельзя пропускать его: радость не вернешь, а потеряв ее, потеряешь и ощущение радости жизни. Зло само обратит внимание на себя, и делает это часто против твоей воли, при том, что добро вряд ли будет напрашиваться в гости с такой же агрессивностью, поэтому нужно самому обращать внимание на него, стремиться к нему, обращая внимание на темную сторону жизни не больше, чем она того заслуживает.

Так и я: победил, остался жив – и это хорошо, но победа досталась такой ценой, что лучше бы я, наверное, умер и так не мучился, – а вот это плохо. Противоположности не противопоставляются друг другу, а являются единым целым, потому что так устроен мир, независимо от желания и воли людей. Это знание наполняет мою душу печалью, но она не мешает мне жить, наоборот, помогает: я вспоминаю прошлое, живу в настоящем, смотрю в будущее и вижу там то же самое – законы мира едины для всех, кроме тех, кто сам устанавливает эти законы; я не могу устанавливать законы для целого мира, для целой Вселенной, а потому должен и буду жить в рамках существующих.

Такие мысли приходили в голову в течение того периода, когда я жил в рубке, хотя правильнее будет сказать не жил, а существовал в одиночестве. Да, именно так, я остался в рубке совершенно один, рядом со мной не было никого: ни живых товарищей, ни их мертвых тел. Где они теперь – не знаю...

Мне стало легче, неприятные ощущения покинули меня, и вот однажды я решил, что мне необходимо узнать, что же сейчас делается на корабле? Голова была уже не такой тяжелой, – я уже почти выздоровел, – хотя мысли ворочались по-прежнему довольно медленно и с трудом, но первое свое решение я все же принял правильно: мне было необходимо надеть скафандр. По моему мнению, сейчас на корабле, спустя почти десять дней после окончания боя, должна сложиться достаточно рискованная, а может быть, уже и опасная эпидемиологическая обстановка. Я вызвал транспортного робота, приказал ему принести мой скафандр. Скафандр был сделан из однотонной яркой серебристой светоотражающей ткани; и перчатки, и шлем, и ботинки были одного цвета с брюками и курткой. Баллоны с кислородом я не взял, потому что выходить в открытый Космос не собирался, я надеялся дышать тем кислородом, который будет поступать через фильтры самого скафандра. Хорошо еще, что корабль разделен на герметичные переборки, и по крайней мере здесь, в рубке, с атмосферой все в порядке!

Я включил на полную мощность систему фильтрации воздуха, настроив ее на борьбу с болезнетворными микроорганизмами. Мне пришлось подождать немного, и я ждал, сидя в скафандре и со шлемом в руках, а когда очистка атмосферы завершилась, надел шлем, включил все системы жизнеобеспечения скафандра и вышел в коридор.

Я прошел по кораблю: там были только трупы и сумасшедшие, – хорошо еще, что при вентилировании воздух автоматически обеззараживается, правда, не так качественно, как я его только что очистил, но все же он становится чище, чем был, иначе сейчас на корабле уже была бы эпидемия, – однако легкий привкус смерти явственно ощущался в безлюдных коридорах. Разложившиеся трупы лежали везде, их не было только на антигравитационных креслах. На корабле, кроме меня, оставалось менее десятка живых людей, и все они к этому времени сошли с ума. В какой-то мере я завидовал им: они жили в своем мире, который был гораздо лучше реальности, представшей передо мною, однако все они требовали врачебной помощи, ибо полуголодное существование в нездоровой атмосфере корабля наверняка сказалось на их здоровье.

Нужно было убрать трупы… Но об этой неприятной работе я много рассказывать не буду, скажу только, что вызвал транспортного робота и с его помощью убрал останки людей в холодильник. Там было несколько пустых камер, где раньше хранились консервы, туда-то я и поместил своих мертвых солдат. Потом мне пришлось сделать основательную дезинфекцию на всем корабле: санитарный робот очищал помещение за помещением, а я шел с ним и управлял его действиями. Когда мы закончили, я пошел в рубку, снял скафандр и переоделся в обычную одежду.

Я остался один, я был единственным нормальным человеком на всем корабле, я был ужасно одинок все эти дни, потому что те, кто делил со мной удачи и неудачи первых боев, ушли от меня: кто в мир иной, а кто в мир иллюзий, – и я остался один-одинешенек, и не с кем мне было просто поговорить, некому разделить со мной радость и печаль, и не было рядом со мной никого, совсем никого...

Кто не был с тобой в печали, тот не будет с тобой и в радости.

Мне было столь же тяжело и плохо, как раньше, но теперь люди, оставшиеся в живых, нуждались во мне. Я был единственным нормальным человеком среди всех оставшихся в живых, хотя сам, как мне кажется, иногда был бы не прочь сойти с ума. Первое время я с удивлением прислушивался к собственному голосу, такому непривычному после стольких дней одинокого напряженного сражения, но потом я освоился с ним. Я заставил всех одеться, но не в форму, а в их обычную гражданскую одежду. Я легко ладил с этими людьми, возможно, потому что в то время и я сам был не совсем нормален. Они понимали, что я главный, и слушались меня, но весьма своеобразно – так, как это умеют делать только душевнобольные. У всех образовалась устойчивая зависимость от наркотиков, и я позволял употреблять их, стараясь, чтобы дозы были не велики. Лечить от наркотической зависимости здесь, на корабле, я не мог потому, что не умел и боялся навредить своим неквалифицированным вмешательством, а врач погиб.

Воздуха, воды, еды и наркотиков было достаточно; я не опасался, что корабль выйдет из строя: срок его автономности составляет десятки лет, и за это время практически любую поломку можно починить, поэтому я не спешил возвращаться, ибо нужно было напрягать разум и управлять кораблем, а я не чувствовал в себе силы для этого. Мне необходимо было подождать еще какое-то время, чтобы прийти в себя и лучше себя чувствовать, ведь я должен буду в одиночку вести корабль сначала в безжизненном Космосе (что несложно), а потом провести его к своим через объятую войной Галактику и не погибнуть (а вот это будет довольно трудно).

Я наблюдал за товарищами и хотя не считал их ни пациентами, ни больными, а себя – доктором, но все же осмеливался давать им несложные лекарства, которые наверняка не вызвали бы у них осложнений; себя лечил тем, в чем был уверен. В разговорах с ними я старался избегать острых тем, споров, оберегал их и от шума. Я знал, что душевнобольных лечат тишиной и посильной работой, но делать на корабле было нечего, а то, что можно было, являлось слишком ответственным. Я убедил всех, что мы находимся на корабле в отпуске, что война, наверное, закончилась и скоро они увидят родных. Среди больных не было буйнопомешанных, поэтому мне с ними было не так уж и трудно. Мне было хорошо с ними, потому что после такого жуткого боя даже общение с сумасшедшими и забота о них представлялись мне прекрасным занятием. Повторюсь, я завидовал им: они живут в своем идеальном мире, в котором им хорошо, я же живу в том мире, который есть, а он далек от совершенства.

Были больные с разными по тяжести отклонениями от нормы, но что такое норма? Примечательно, что у тех, кто сошел с ума раньше, в начале боя, психика нарушена не так сильно, как у тех, кто смог вытерпеть все почти до конца. Что меня объединяло с ними, так это то, что все мы были физически очень истощены, поэтому прежде чем предпринимать какие-либо действия для возвращения, нам нужно было просто поправиться. Мы много спали, ели, играли в безобидные игры, слушали спокойную музыку – и никаких фильмов и книг!

Так прошло недели три. Наши враги, наконец-то, куда-то прыгнули, и мы остались на многие световые годы совсем одни. Я не опасался, что противник приблизится к нам и начнет все сначала – такое возможно только в теории, ведь они тоже были совершенно измотаны и уже не помышляли о реванше. Неприятель уходил к своим – это было яснее ясного, и хотя в принципе оставалась возможность того, что их командование, узнав о неутешительных результатах сражения, пошлет отряд кораблей специально для того, чтобы расправиться с нами, я не волновался, потому что путь отсюда, с края Галактики, обычными короткими прыжками, слишком долог, а сверхдлинный прыжок в точности повторить невозможно, и поэтому погоня прибудет не скоро, а за это время я смогу, не торопясь, начать свой не менее долгий путь домой, а значит, оставлю преследователям лишь звездную пыль!

Мои товарищи домой не рвались, да и я не спешил, но когда прошли еще две недели, то один, то другой стали спрашивать меня: "Когда придут мои родственники?". Я тоже заскучал по дому, по земле и траве, по настоящему солнцу и ветру; на меня стали давить эти неприветливые стены и потолок, хотя раньше их веселая раскраска только улучшала мое настроение, а не портила его. Я был на пути к полному выздоровлению: ко мне уже вернулась моя привычная уверенность в себе и своих силах, я отдохнул и был готов к работе, к возвращению.

И вот однажды я зашел в рубку управления, в которой не был больше месяца, посидел, освоился и решил, что через неделю мы полетим назад. Решимость пришла ко мне через четыре дня, я включил двигатель, и звездолет заскользил в обратный путь. Бездонный Космос без конца и края раскинулся вокруг, а мой корабль покидал этот мертвый мир, стремясь к жизни, стремясь к обитаемым планетам, стремясь домой, как перелетная птица стремится к покинутому осенью гнезду...

Корабль я вел вполне уверенно, прыгая раз за разом и оставляя за собой сотни и тысячи световых лет. Сначала я вел корабль параллельно плоскости Галактики, потому что по кратчайшей траектории идти к ней было невозможно – там была вражеская территория.

И уже через три недели, преодолев 65 тысяч световых лет, я оказался над нашим государством и стал снижаться. Последующие 80 тысяч световых лет я смог преодолеть гораздо быстрее – за две недели, ибо плотность межзвездной материи постепенно возрастала при приближении к галактическому диску, в связи с чем я получил возможность совершать прыжки на гораздо большие расстояния, чем раньше. К звездам я не приближался, опасаясь возможной встречи с неприятелем. В итоге весь путь к своим занял у меня пять недель, хотя до этого расстояние в 110 тысяч световых лет (больше всего галактического диска!) я смог преодолеть одним прыжком от белого карлика! Последние несколько прыжков для меня были самыми трудными в психологическом плане: я не знал, где теперь ведут боевые действия, а идти к своим и снова попасть в мясорубку межзвездной битвы боялся и поэтому нервничал.

Для встречи со своими войсками я выбрал малозаселенную планетарную систему, находившуюся в стадии освоения. В военном отношении ее ценность была минимальна, поэтому я предположил, что там вряд ли ведутся боевые действия. Так и оказалось; незначительная группа кораблей нашего государства охраняла планеты, а больше в ближайшем Космосе не было никого.

Я спустился к ним, и они очень обрадовались моему возвращению. Я стал известен, они не знали – они не знали! – они, воины неизвестного мне флота, не знали, но хотели бы знать, что случилось со мной? Они знали только, что я куда-то пропал, хотя союзники и уверяли наше командование, что не видели, как я погиб. О гибели моего корабля официально не сообщалось, поэтому он считался действующим, но находящимся где-то далеко. Обо мне знали многие: как мне объяснили, это произошло благодаря тому, что я исключительно удачно атаковал планетарные системы, – так я стал героем в глазах собственного народа!

А тогда я сообщил им, что мне хотелось бы вновь увидеть людей на земле, под открытым небом; также я сказал, что все выжившие больны и что нам срочно нужна медицинская помощь. Поэтому, когда я приземлился, нас уже ждали, заботливые руки поддерживали нас, а доктор ободрил меня, сказав, что все будет хорошо. Наконец-то я дома, дома после всех этих испытаний, я хожу по твердой земле, правда, я в больнице, но ведь это временно: меня вылечат и я снова буду здоров.

В больнице было хорошо, врачи знали свое дело, и я день ото дня чувствовал себя все лучше. Мне сказали, что многих сумасшедших из моего экипажа можно вылечить, зато от наркотической зависимости избавят всех. Доктора очень удивлялись, что я смог так долго продержаться, не прибегая к помощи стимуляторов, и не понимали, за счет чего я смог выдержать все это. Я сказал, что не знаю, как мне на самом деле это удалось, хотя в действительности прекрасно знал причину: я уже давно больше, чем человек, и вот теперь, во время боя, это проявилось в виде исключительной стойкости, сбалансированности всего моего человеческого тела, а также готовности интеллекта к чрезвычайным умственным перегрузкам. Врачи долго думали и в конце концов пришли к единому мнению, что, скорее всего, в сложившейся экстремальной ситуации мой организм использовал еще неизвестные науке резервы, тем самым подтвердив теорию о потенциально неограниченных возможностях человека. Но я-то знал истинную причину своего успеха, а потому не слишком обрадовался известию. Мое спокойствие врачи приписали последствиям накопившейся усталости, иначе, по их мнению, я наверняка гордился бы тем, что выжил благодаря своим уникальным возможностям.

Однажды в палату пришел офицер космических сил. Он пожелал мне скорейшего выздоровления и рассказал новости. Они меня очень интересовали, так как врачи, оберегая мое психическое состояние, запретили смотреть телевизор, сидеть за компьютером, слушать радио, читать газеты и книги, а также разговаривать по видеофону. Оказывается, что за те три месяца, которые я провел над Галактикой, положение дел на войне улучшилось в нашу пользу. Кроме того, множество государств уже вступило в войну и в дальнейшем, наверное, вступят еще многие.

Я спросил, а попал ли я куда-нибудь, и тут он мне сказал такое, чему я действительно удивился: оказывается, из сделанных мной тридцати четырех выстрелов по планетарным системам, тридцать один раз я попал, куда целился, то есть в астероид, а три выстрела пропали зря, – и вот итог: 180 триллионов человек погибло от моих рук и 31 планетарная система представляет собой одно гигантское кладбище, вернее, поле боя, так как все погибшие остались непохороненными. Это гораздо больше, чем то, на что я рассчитывал, – выходит, не зря старался!

Офицер также сказал, что через неделю меня выпишут, а затем нас будут награждать: и меня, и остальных. Сумасшедший или не сумасшедший, раз награду заслужил – получи ее! Командование решило за особые заслуги переименовать мой корабль и дать ему вместо номера имя собственное. "Подумай, – сказал на прощание офицер, – и на церемонии награждения скажешь имя. Как ты решишь, так он и будет называться".

Прошло несколько дней. Я все еще оставался в военном госпитале, когда по телевидению выступил глава нашего государства (одновременно являвшийся и главнокомандующим). Он говорил о войне, народе, призвал всех сражаться и дальше, напомнил об успехах и – что самое удивительное для меня! – назвал меня национальным героем.

Это была слава, настоящая слава, заслуженная тяжелым трудом! Душа моя летала, как на крыльях! Я видел восторг и уважение в глазах, слышал в словах, а главное – сердцах и делах окружающего меня персонала; но все же понимал, за что меня так уважают, и это знание делало мою радость более сдержанной: сегодня я уничтожил больше всех людей, больше, чем какой-либо другой солдат из всех воюющих государств. На мне кровь триллионов – и не так-то легко душе примириться с этим.

Было ли мне жаль погибших от моих рук? С одной стороны, да, а с другой – нет, и в этих моих чувствах нет противоречия.

Госпитали и больницы были переполнены больными лучевой болезнью и с нервным истощением; для многих триллионов Космос стал бескрайней могилой, и где-то никогда не дождутся домой своих сыновей; масса планет лежала в руинах... кто прав, а кто виноват – я не знаю... а в Галактике все равно продолжается эта война...

Люди сами себе могут создать такие проблемы и трудности, которые матушка-природа никогда не создаст своим детям!

Вскоре, через неделю после столь знаменательной для меня речи нашего лидера, произошла процедура награждения: мы стояли в ряд, все, кто остался в живых из целого экипажа, перед нами держали знамя, кругом были камеры, и нас снимали со всех сторон, а мы, непривычные к форме, стояли и переминались с ноги на ногу. Нам было неловко от такого пристального внимания. С почетного караула, стоявшего возле нас, можно было хоть сейчас писать картину "Образцовый солдат", а с нас – "Аарестанты перед походом в баню", и эта мысль придавала всему происходящему некоторый оттенок несерьезности, но я брал пример с караула и вел себя соответственно моменту – был собранным и сосредоточенным. Н когда я потом увидел себя по телевизору, ничего этого не было – на моем лице читалась лишь глубочайшая тоска на фоне каменной усталости. Среди всех нас только я один был нормален, а остальные – сумасшедшие наркоманы: они глазели по сторонам, норовили выйти из строя, переминались с ноги на ногу и перешептывались, а один с умным видом, задрав голову, ковырялся в носу, – я был среди них, как белая ворона.

Государство расщедрилось для своих героев. Сначала мы получали ордена от нашего правительства, я получил три штуки, включая одну высшую награду; затем мы получали награды от союзных стран, и их тоже было довольно много, а ведь нас еще после предыдущего полета награждали орденами и медалями, поэтому в итоге моя грудь засияла, как у настоящего героя. В конце церемонии награждались и погибшие члены нашего экипажа – посмертно.

Я совершенно не испытывал ни чувства признательности, ни чувства гордости за совершенные подвиги: я ничего не ждал от своего государства потому, что сражался не за него, а за свой народ, что в моем понимании хотя и похожие, но все-таки разные вещи, и согласно такому моему пониманию я выполнил свой долг; и не ради наград я сражался и буду сражаться там, далеко-далеко, среди звезд, не ради наград...

А гордость? Что такого выдающегося я сделал, чтобы гордиться, выпячивая грудь и выпучивая глаза, как глупый павлин? Я выжил и добился успеха – это хорошо, и этого вполне достаточно. Я – не гордец, я не был им и постараюсь не стать им впредь; меня ждут звезды, среди которых так легко умирать гордецам, меня ждет оставшаяся часть жизни, в которой по большому счету я еще ничего не сделал, – так чем же гордиться?

Затем сказали, что корабль объявляется гвардейским с присвоением ему собственного имени. Меня попросили огласить имя, которое, по моему мнению, корабль достоин носить. Я вышел вперед и сказал:

- Благодарю за честь. С этой минуты корабль будет называться "Красный".

Я специально выбрал такое название: путь корабля прошел по крови триллионов, и он действительно стал красным от пролитой им крови. Потом зазвучал государственный гимн, а когда он закончился, завершилась и вся церемония награждения и меня отправили обратно в госпиталь.

Мне долго не давала покоя одна мысль: "Почему никто другой не смог воспользоваться применяемой мной тактикой атаки планетарных систем: прыжок – выстрел – бегство с запутыванием следов – прыжок – выстрел – и так далее?". Я знал, что многие пытались сделать это, но у них ничего не получилось: все обычно промахивались, хотя иногда и попадали, но такого великолепного результата, как я, никто не достиг.

Я вспомнил, как однажды один командир попал не в астероид, а прямо в планету – хорошо еще, что она не разрушилась: взрыва не было, но ее атмосфера разогрелась до температуры несколько десятков тысяч градусов, и все живое сгорело на ней, как в крематории. Я – исключение, которое только лишь подтверждает правило: человек не может проделать такой кровавый слалом в Космосе с кошмарной психологической мясорубкой под конец, а я смог, ибо я не человек, а некто больший. Я понял это, когда звучал гимн, но не смог додумать мысль до конца; не смог или не успел прийти к выводу, к которому все же пришел, но уже гораздо позже.

Я выздоровел, и через несколько дней мой новый корабль должен был вылететь в район боевых действий: звездолет "Красный" стоял на ремонте, экипажа у меня не было, поэтому мне дали и другой крейсер, и другую команду. Я познакомился с будущими сослуживцами, и они мне понравились; конечно же, не орлы, но они смогли остаться нормальными людьми, несмотря на то, что раньше уже принимали участие в боевых действиях. Экипаж был обстрелянный, проверенный в бою, то есть как раз такой, какой мне и был нужен. Мой новый корабль был новейшей разработки, представляющей собой последнее слово в развитии военной техники; однако имел только номер, потому что имя собственное заслужить еще не успел... а на "Красном" будут летать другие – не я, ибо, когда он будет полностью отремонтирован, я уже буду далеко в Космосе. Прощай, мой первый корабль! Что поделаешь, такова логика войны: я заслужил тебе имя своими делами, но ты будешь носить его без меня...

А я наслаждался последними деньками. С женщинами было просто отлично: жена далеко, а я, национальный герой, здесь один; ну а если добавить к этому мои нежность, внимательность, деликатность, природную чуткость, чувство юмора, а также силу и уверенность в себе, то ты поймешь, мой читатель, почему с дамами мне было легко и приятно разговаривать и интимно общаться, как, впрочем, и им со мной! Из-за войны ко мне не смог приехать никто из родных и друзей (сообщение по межзвездным туннелям было строго регламентировано и подчинено военным потребностям), но я со всеми переговорил по видеофону.

Некоторые женщины предлагали мне дружбу, но я всегда отказывал: по моему мнению, не может быть дружбы между холостым мужчиной (будучи женатым, уже тогда я чувствовал себя свободным) и незамужней женщиной: такая дружба – не любовь.

Право полового выбора у человека, да и у других высокоразвитых живых существ, принадлежит самке – это обусловлено ее ограниченными способностями воспроизводства по сравнению с неограниченными возможностями самцов, именно поэтому она сомневается в правильности своего выбора, а он хвастается и обманывает ее, пытаясь казаться привлекательнее как потенциальный отец ее детей. Такое поведение – нормально. Внешняя логика поведения людей является следствием их внутренней логики, поэтому если женщина уверена в невозможности данного мужчины быть потенциальным отцом своих детей, она или отказывает ему или, если захочет, предлагает дружбу. Вариант дружбы подразумевает с ее стороны использование мужчины в качестве "запасного аэродрома", при том, что "основной аэродром" может быть свободен. Почему именно дружба, а не разрыв отношений – это выбор женщины, которая имеет проблему или комплекс проблем: или сама не знает, кого хочет; или хочет того, кого нет; или не готова сделать выбор прямо сейчас; или думает использовать дружбу для выгоды: в материальном плане (оплата ее счетов, подарки, полезные знакомства) или в области психологии ("поплакаться" мужчине-другу и получить моральную поддержку).

Женщина оценивает мужчину по целому комплексу показателей, причем в зависимости от возраста и собственного социального и семейного положения, субъективная важность тех или иных показателей меняется в течение ее жизни. Приблизительная эволюция главного интереса молодой женщины такая: в 18-20 лет она считает, что он должен быть красивым или симпатичным, в 25 лет – успешным и перспективным, в 30-35 лет – хоть какой-нибудь, желательно с минимумом вредных привычек и чтобы детей поменьше.

Чем выше требования к будущему партнеру по продолжению рода, тем меньше людей, удовлетворяющих этим запросам, следовательно, тем уже поле выбора и тем меньше вероятность найти идеал. Можно или искать идеал до бесконечности, или снизить планку требований и удовлетвориться партнером, который есть рядом.

Мужчина в глазах женщины – это комплекс показателей социальной успешности (деньги, власть, слава и прочее), духовных (интеллектуальных) и физических характеристик. Если какой-то физический или социальный (но не интеллектуальный!) аспект мужчины совершенно не подходит женщине, только тогда она, возможно, предложит ему дружбу. Поэтому другу добиться чувств, ведущих к интимной связи с такой женщиной, невозможно, значит, ни о какой близости с ней и речи быть не может.

Мужчина интересуется женщиной для продолжения своего рода, поэтому наибольший интерес у него вызывают женщины детородного возраста, желательно без детей. У части женщин существует мнение, в упрощенной форме звучащее так: "Мужчина хочет только интима, и кроме этого ему ничего не надо". Но на самом деле "мужчине без интима ничего не надо": только после удовлетворения внутренней биологической потребности к появлению потомства мужчина может духовно общаться с женщиной, но такие отношения дружбой назвать нельзя – это душевная составляющая любви, интимный контакт – это физическая часть любви, а в целом – это просто любовь.

Так что же делать мужчине, которому предложили дружбу или который, исходя из развития отношений, понимает, что из знакомства любовные отношения что-то слишком долго не сформируются? Ему нужно понять и признать этот отказ и разорвать отношения или изнасиловать. Разойтись, завершить, пожелать друг другу удачи в поисках любви – это, на мой взгляд, самый лучший вариант.

Насилие – наказуемое обществом преступление, но это как раз тот момент, когда право полового выбора принадлежит мужчине, а мнение женщины в данном случает не учитывается. Единичное изнасилование, происшедшее в относительно спокойное время, является правонарушением, но массовое изнасилование совершаемое всем членами общества, не является преступлением с точки зрения этого общества. Например, на Земле до звездной эпохи были такие явления, когда войско захватывало некую область с целью дальнейшего поселения там: всех мужчин покоренной местности ликвидировали (уничтожали, изгоняли, продавали в рабство и прочее), а все женщины становились женами победителей. Из той же области обычай отдавать город на разграбление победителям на несколько дней. Сейчас возможность такого массового насилия ушла в прошлое, потому что после атаки на планетарную систему обычно не остается в живых никого: ни мужчин, ни женщин, ни детей, – и я не думаю, что это хорошо!

Меня осенила важная мысль. Не теряя времени, я пошел в ближайшее здание, где размещалось одно из отделений спецслужбы, которая обеспечивает безопасность нашего государства. Меня приняли очень хорошо. Опасаясь возмездия со стороны противника, я попросил их обеспечить безопасность моих близких родственников, друзей. "Таким способом враг может попытаться на время лишить меня психологического равновесия и тем самым вывести из строя. Пока что я – единственный, кто может так результативно воевать, поэтому мной могут "заняться" и таким способом тоже. Сейчас идет война, а на войне как на войне, и об этом не следует забывать" – так я мотивировал свою просьбу. Осознавая мою значимость для государства, собеседники отнеслись с пониманием к моей просьбе и пообещали дать моим близким круглосуточную охрану, заверив меня, что будут постоянно пресекать все попытки противника, предпринимаемые в этом направлении.

Лучше заранее продумать решение проблемы, чем пытаться решить ее, когда будет уже поздно.

Незадолго до вылета меня пригласили на телепередачу. Ведущие задавали разнообразные вопросы, большая часть которых затрагивала современную войну. Их интересовало мое мнение по разным темам, хотя я точно знал, что цель передачи заключается не в том, чтобы узнать мое мнение, которое им совершенно не интересно, а в том, чтобы показать народу его героя. Я отвечал им то, что, по моему мнению, они хотели бы от меня услышать, лишь изредка говоря нечто похожее на правду. Передача шла долго, и мне это надоело, поэтому ближе к концу я время от времени говорил то, что думаю на самом деле. Я был уверен, что даже если скажу большую глупость, то зрители меня все равно поймут и оправдают, ибо еще недавно я был на грани безумия.

- А что, по твоему мнению, тебе больше всего помогало в бою?

И я ответил ему и всем людям, которые смотрели на меня тогда:

- В бою – жажда жизни и нежелание умирать, а на протяжении всей войны – целостное философское мировоззрение.

Мне понравился мой ответ. Конечно же, непосредственно во время сражения ты думаешь в основном о том, чтобы, во-первых, самому остаться в живых (и это главное!), а во-вторых, о том, чтобы поразить противника. Но война в целом состоит не только из сражений, а еще из многих простых и сложных дел, занимающих иногда значительные промежутки времени. На войне практически невозможно полностью расслабиться и подумать о своем, ибо дел много, а над всеми этими делами царит ясное осознание того, что ты очень легко можешь потерять самое ценное, что у тебя есть, – жизнь. И это ощущение тяжким психическим грузом отражается на всем, что ты делаешь, оно ложится на сердце, усложняя все, забирая силы и выматывая душу. Единственный путь спасения, не дающий нервам расшалиться в полной мере, – это свинцовая усталость и недостаток времени, нацеленность на выполнение чужих приказов и растворение собственного Я в толпе себе подобных, не дающие осознать весь ужас происходящего. Думать, почему и зачем все это, а также что ты делаешь здесь, нужно было раньше, до войны, и все эти довоенные рассуждения напрямую влияют на твое поведение во время боя, готовность к риску, решительность и желание сражаться. Осознание себя как части целого в этом случае является основой поведения в битве и в конечном итоге может предопределить победителя, для чего очень помогает целостное, именно целостное, а не отрывочное и смутное мировоззрение и мироощущение. Я думаю, что мое мировоззрение тогда было еще не совсем целостным по своей структуре, однако сейчас, когда я пишу эту книгу, оно приобрело более цельный характер, причем каким изначально философским было по своей сути, таким и осталось.

Времени до отлета оставалось совсем немного, поэтому я решил потратить его с пользой; в детстве я занимался разными видами спорта, и легкой атлетикой в том числе, недавно я познал, что такое бег в мире Халы, а потому захотел освежить свои прошлые воспоминания и ощущения, пробежав и в мире Земли тоже.

Я решил пробежать дистанцию длиной десять километров. Я – не спортсмен, поэтому для меня главное – не остановиться и не перейти на шаг, то есть в принципе пробежать, а не сойти с дистанции; ну а ни время, ни скорость для меня совершенно не имеют значения. Такую длинную дистанцию я специально выбрал потому, что на Хале я ее пробегал легко, практически не утомляясь, а для Земли – это уже приличное расстояние; к тому же я думал, что короткая дистанция не даст мне возможности понять разницу между бегом в мире Земли и в мире Халы.

Когда я решил бежать, было послеобеденное время: жарко, но не душно, к тому же дул ветер. Я выпил большую кружку воды, надел майку, шорты и отправился на стадион.

Стадион был небольшой и уютный. Он был весь залит солнцем; только беговую дорожку, находящуюся через поле от главной трибуны, частично закрывала тень высоких деревьев. Трава на футбольном поле кое-где уже стала желтеть, перед обоими воротами, там, где обычно стоят вратари, чернели пятна вытоптанной ими земли.

Я вышел на финиш стометровки и побежал. Один круг на стадионе равен четыремстам метрам, следовательно, мне нужно пробежать двадцать пять кругов. Бежать было легко, сил пока еще было много, а организм не знал, что его ждет. Я старался бежать спокойно: на три шага вдох и на три шага выдох – в таком темпе, не сбивая дыхания, можно будет бежать очень долго. С первых шагов, мне как бы и не хотелось дышать, но вскоре это ощущение прошло, и я дышал все глубже и глубже.

Я пошел на второй круг . Пахло свежестью. Я уже почувствовал усталость, но пока небольшую. Заканчивая второй круг, уже знал, как дует ветер на стадионе: перед главной трибуной – сбоку в лицо, а дальше, везде, царит жаркое безветрие.

Я начал третий круг, было уже тяжеловато... И тут я сбился со счета: то ли это третий круг, то ли четвертый? Я так сосредоточился на процессе, что забыл о счете. Метров, наверное, сто я вспоминал, какой же сейчас круг, пока не вспомнил точно, что все-таки третий. Мне нужно тратить силу своей сосредоточенности исключительно на процессе бега и не отвлекаться, высчитывая круги, поэтому я решил думать о том, сколько я всего пробежал. Я старался держать в памяти исключительно номер настоящего круга, и лишь когда начинался следующий, только тогда я увеличивал номер у себя в памяти.

На пятом круге у меня заболело в боку справа: боль была тянущей и тупой, правда, несильной, а потому терпимой. Я замедлил темп, и боль уменьшилась; так я и бежал два круга с легкой тупой болью в боку, пока она не прекратилась, после чего я стал бежать чуть быстрее – то есть, как и раньше.

Маршрут был достаточно однообразным, но в моем организме было столько всего интересного! На седьмом круге у меня забурчало в животе. На восьмом я впервые оценил пульс, приложив большой палец правой руки к артерии на шее. Сердце билось равномерно, удары были четкие и сильные. Я знал: если вдруг сердце начнет биться как бешеное, а удары станут жесткими и напряженными, значит, пора заканчивать.

С восьмого круга я по-настоящему вошел в ритм. Я приспособился и к ветру: когда его не было, бежал, как обычно, а когда он дул мне в лицо, то замедлял темп.

Я сплюнул – у меня еще было, чем плевать, и это было хорошо!

Постепенно я взмок от пота. Я получал истинное наслаждение, когда в меня, мокрого, дул ветер. На сгибах рук и на лбу пота было больше всего, поэтому когда я чувствовал ветер, то ненадолго распрямлял руки, давая возможность обсохнуть и сгибам тоже.

И вот, наконец, двенадцатый круг, потом еще полкруга и все: середина дистанции уже пройдена! В гору забрался – теперь с горы, а спускаться будет проще! Наверное, поэтому мне как-то внутренне показалось, что бежать стало легче: ноги словно "вработались" в темп, казалось, что им гораздо проще бежать равномерно, не останавливаясь, шаг за шагом, а остановиться или же ускориться было выше их сил. Так я и бежал до пятнадцатого круга.

Круги с шестнадцатого по двадцатый – самые тяжелые. Я прочувствовал это на себе: сил уже почти не было, бежать стало тяжело и жарко, сплюнуть нечем, пота тоже почти совсем не было. Пульс участился, причем удары стали жестче и понапряженнее. Мне хотелось остановиться, я уже устал, ну сколько же можно?! Но я стиснул зубы и сказал себе: "Надо, надо бежать, я сильный, я добегу, у меня много сил". И после этого усталость отступила, и я бежал, как раньше. Это происходило со мной четыре раза, как раз напротив главной трибуны, по одному разу на круг, с шестнадцатого по девятнадцатый. Я постоянно щупал пульс: не пора ли заканчивать? Было тяжело и жарко. Я бежал долго, как мне казалось, очень долго, но все, что имеет начало, имеет и конец.

Убийственные круги закончились – я понял это, когда бежал двадцатый круг. Теперь мне уже не нужно было стимулировать свою волю: я был уверен, что добегу. Тяжелые круги кончились; до двадцать второго я пробежал легко и не чувствуя усталости – она осталась там, перед двадцатым кругом, и мне казалось, что больше всего сил и времени я потратил именно на этих четырех кругах.

...Двадцать второй круг, двадцать третий. На двадцать четвертом я морально собрался и приготовился к ускорению: нужно было финишировать, а значит, бежать изо всех сил.

...Последний круг. Я попытался бежать быстрее, но ноги не слушались меня, они бежали в том же ритме, в каком привыкли бежать раньше. Я заставлял их, но они не слушались, я заставлял их еще и еще – и постепенно ноги стали двигаться быстрее. Правой ногой, как и раньше на протяжении всей дистанции, я и толкался дальше, и на дорожке она держалась жестче, чем левая.

...Триста метров до конца – я мчался так быстро, как только мог. Дыхание я уже сорвал, поэтому дышал часто и неровно. Теперь я прочувствовал пульс: он бился внутри меня так сильно и четко, что я ощущал его биение всем телом.

...Полкруга до конца – я бежал и бежал, сил уже не было, но это меня не волновало. Сто метров до финиша! Ради этого стоит жить! Я бежал и бежал, а дистанция все не кончалась и не кончалась...

Все! Финиш! Я засек пульс: сердце колотилось как бешеное, пульс был около двухсот ударов в минуту. Я уже шел, а тело мое еще бежало. Меня переполнял восторг – большой, тяжелый, полноценный.

Минут пять я ходил, не останавливаясь, пытаясь отдышаться – сразу же после бега садиться нельзя.

Я погулял еще некоторое время, постоял, а потом сделал серию несложных упражнений.

Хотелось пить – перед глазами стояла кружка, а в ней плескалась вода, такая прохладная и желанная, но я не спешил пить: мне нравилось хотеть пить! Мне нравилось оттягивать долгожданный момент наслаждения водой, и от этого ощущения, от этого ожидания я становился сильнее духом, приобретая дополнительные силы... И я не спешил отказаться от этого удовольствия.

Подождав немного, я пошел в раздевалку – там пил воду, и мне казалось, что вкуснее ее нет ничего на земле, ибо вода есть сама жизнь. Тело даже затрепетало, когда буквально в него первую кружку воды! А потом я пил еще и еще, уже не так жадно, а глоток за глотком, и я чувствовал, что постепенно оживаю. Затем я пошел в душ: я был весь мокрый от пота, вся моя одежда была мокрая, вся, включая трусы; но теплая вода смыла с меня грязь и усталость, и я вышел в мир обновленный.

На следующий день у меня болело все тело, кроме головы, – даже шея и та болела! Я думал, что, когда болят мышцы, это означает, что они растут. Весь день каждое движение давалось мне с трудом, но, несмотря на это, чувствовал я себя превосходно, настроение было отличное! Удивительно, но после бега у меня болела грудная клетка. Боль в легких утихла к вечеру, боль в мышцах – через день. Наконец-таки после клетки корабля и заключения в больнице я почувствовал себя по-настоящему живым человеком, живущим в полную силу, – ради этого ощущения стоит так тяжело бежать и ради этого ощущения стоит жить!

Я чувствовал себя великолепно! На послезавтра был назначен вылет, поэтому напоследок я решил прогуляться. К утру мне нужно было возвращаться – что ж, пора на войну; я передохнул и посмотрел на людей в мирное время – зрелище, которого я еще долго не увижу на корабле.

Наступили сумерки. На улице ко мне подошли три подростка и попросили закурить. Я ответил им, что не курю (а я действительно не курил). Сигареты их не интересовали в принципе, я понял это, когда один из них внезапно ударил меня ножом в живот. Было больно, страшно и непонятно. Я упал на колени, закрывая руками рану; я не сопротивлялся, хотя мог бы: я опасался того, что в таком случае они нанесут мне еще несколько ран. Грабители, обыскав меня, забрали часы и деньги. Кровь текла у меня между пальцев. Я чувствовал сильное разочарование: я, национальный герой, отмеченный орденами и медалями, иду в бой, чтобы рисковать жизнью ради таких вот людей... Нападавшие убежали, на прощание ударив меня ногой по спине.

Я огляделся: улица была пуста. Я застонал жалобно и мучительно. Нужно самому заботиться о себе – я встал и побрел к ближайшему видеофону. Мне казалось, что я потерял крови не так уж и много. Позвонил в «скорую помощь» и сказал, что меня ранили в живот. Я не знал, на какой улице это произошло, поэтому просто не повесил трубку – так они сами определят местоположение видеофона. Я сел под аппаратом, согнувшись как младенец в чреве матери, и стал ждать. Невдалеке прошли люди, посмотрели на меня и пошли дальше.

Ты не нужен никому, кроме себя самого, некоторым из своих родных и самым близким из друзей, – остальным ты безразличен, и если кого-нибудь из этих остальных обуревают какие-либо чувства к тебе, то, скорее всего, это "черные" чувства. Достойных людей ценят после их смерти – лишь после их ухода из жизни начинают понимать величие того, кого лишились, и тогда ставят памятники тем, кого сами же травили, а потом казнили. Таковы правила жизни в мире людей – так было раньше и так будет всегда...

Я понял это, умирая под видеофоном. Печаль и отчаяние охватили меня: так удачно сражаться в Космосе – и вдруг такая нелепая смерть.

Резкая боль пульсировала, не давая ни на мгновение забыть о себе. Я почувствовал, что начинаю задыхаться. Душе моей было очень плохо, гораздо хуже, чем телу, потому что я чувствовал, что будущее готовит мне новые испытания.

Я ведь однажды уже умер, так что же я так переживаю? Но я не хочу умирать!

Так я сидел и ждал; и вот, наконец, появилась машина с красным крестом, она опустилась на газон, и из нее выскочили врачи.

Меня внесли внутрь. Доктор обнажил рану, а затем положил на нее горсть заживляющей пены. Пена была бело-желтого цвета и по мере того, как пропитывалась кровью, темнела. Мы мчались в больницу. Из разговоров я понял, что врачи узнали меня: они видели меня по телевизору, когда нас награждали. Было тоскливо, но боль уже явно пошла на убыль – сказались обезболивающие свойства этого вида пены.

Я знал, что не умру, но все же спросил об этом у доктора. "Все нормально, – сказал он, – кровь уже не идет, видишь, пена стала бледно-коричневой, а это значит, что кровь засохла внутри нее".

Все было так прекрасно, и вдруг мир рассыпался как карточный домик. Тогда, в машине, я хотел только одного – чтобы мои страдания закончились и чтобы я побыстрее выздоровел.

Мы подъехали к больнице. Меня положили на антигравитационные носилки, и я по воздуху поплыл в операционную. Там меня уже ждали два врача. Справа от меня стоял преобразователь пространства, похожий на шкаф с множеством рукояток и кнопок, а от него к потолку тянулись толстые кабели.

- Ты можешь не шевелиться? – спросил меня один из врачей.

- Это недолго и не больно. Просто лежи – и все.

Врачи зашли за стену. Преобразователь пространства загудел. Я знал, что они там делают: я лежал здесь, на носилках, возле какой-то квадратной стойки, а в соседней комнате врачи лечили мою рану.

Преобразователь пространства делал три дополнительных измерения плюс еще одно – четвертое – время. Искривляя эти дополнительные измерения, врачи "подтягивали" область моей раны в соседнюю комнату и через них смотрели прямо внутрь меня. Дополнительное время текло медленнее, чем обычное, чтобы мои случайные движения не мешали лечению.

Врачи могли лечить мою рану и смотреть в мой живот под любыми углами и на любую глубину. Если бы возникла необходимость, они смогли бы сделать операцию даже внутри головы, совершенно не затрагивая кости черепа. Я знал, как делается подобная операция из фильмов и книг: хирург доберется до повреждений, не трогая остальные ткани, поэтому не слишком беспокоился.

Я чувствовал, как врачи чистили рану по всей ее глубине. Было довольно неприятно от того, что копаются у меня в кишках, но это все же лучше, чем чувствовать там нож. Я был в полном сознании, однако не почувствовал, как соединяли края разрезанных тканей, как врачи шприцем наносили на поверхность разреза соединительную пену, причем каждой ткани или органу, кости или же сухожилию соответствовал свой вид пены.

Пена действовала, как клей и одновременно, как стимулятор заживления раны. Пена – отличная вещь, после ее применения не бывает шрамов. Со временем лишняя и использованная пена растворится и самостоятельно выведется организмом – безопасно и незаметно.

Пена представляет собой специально выращенные несколько видов живых клеток с определенными химическими добавками. Весь этот биологический комплекс в целом внешне похож на пену, отчего и получил свое наименование; кроме того, в виде вязкой пенистой массы ее проще наносить, чем в жидком или твердом виде. Если нет возможности сделать операцию, то можно всю полость раны, пусть даже грязной, заполнить специально сделанной для этих случаев универсальной заживляющей пеной, после чего рана заживет. В этом случае на коже останутся малозаметные шрамики, хотя если использовать соответствующие виды пены, а не универсальную, то шрамов не будет вовсе. В моем случае сразу же после ранения врач использовал кровоостанавливающую и обезболивающую пену; а затем во время операции ее удалили вместе с поврежденными тканями, одновременно нанося на места разрезов различные, специфичные для каждого органа виды пены.

...Операция закончилась, и меня повезли в палату. Рана ныла, на животе лежала буроватая твердая масса, а внутри ощущался вязкий ком пены. Вскоре в палату зашли следователи – я рассказал им о том, что произошло, и они, задав дополнительные вопросы, ушли.

Настала ночь, я лежал и думал. Я решил использовать свои нечеловеческие возможности и отправился назад, в прошлое, чтобы посмотреть на сцену ранения со стороны. Я заглянул в души тех парней и узнал о них все; то, что я там увидел, мне совсем не понравилось. Пусть так: скоро их поймают и будут судить. Я попросил воды и, выпив, уснул.

Тут я уже должен дать некоторые пояснения. Я действительно отправился в прошлое, по-настоящему, и это у меня получилось вот почему: тогда я являлся человеком плюс еще нечто разумное (в то время как сейчас человеком я не являюсь ни в коей мере), поэтому то, что является невозможным для человека, вполне реально для другой моей части. Человек может поднять камень, а затылком – нет; так и я: моя человеческая часть не может путешествовать во времени, а другая – нечеловеческая – может. Раньше, до этого случая, я иногда пробовал перемещаться во времени, но у меня ни разу не получилось. "Отец" говорил мне, что мои возможности будут увеличиваться постепенно, по мере того, как я смогу ими пользоваться и управлять; видимо, тогда, после ранения, у меня и появилась способность путешествовать во времени – как в прошлое, так и в будущее.

Человек может перемещаться в пространстве потому, что эта возможность естественным образом следует из внутренней логики его существования, – аналогично и перемещения во времени также следуют из самой сути строения и существования моей нечеловеческой части, ибо они естественны для нее.

...Меня должны были выписывать через неделю. Я надеялся, что за это время тех ребят поймают, и эта мысль как-то успокаивала меня... Так и произошло, однако затем их выпустили, потому что достаточных доказательств их вины следствие не обнаружило. Может быть, эти бандиты когда-нибудь сядут за решетку... скорее всего, так и произойдет в будущем, а пока тех, кто меня чуть не убили, отпустили за недостатком улик...

В больнице я много думал о происшедшем со мной: мне очень хотелось самому наказать того парня, но ведь это будет противоправный поступок, и общество его осудит; правда, я не человек и силы мои велики, но насколько велики? И если я сделаю это, то смогу ли жить по своим законам, но жить в обществе? «Жить в обществе и быть свободным от общества» (Ленин) – это я знал, ведь все равно этот мир – копия и я в любой момент могу прервать в нем свой путь без ущерба для себя и других в оригинальном мире.

Если я хочу стать кем-то большим, чем человек, то мне надо... то что мне надо?

Если ты морально готов понести наказание, которое получишь по приговору суда за свой противоправный поступок, тебя уже ничто не остановит, но помни, что, совершив его, ты обязательно навредишь невиновным, и, может быть, осознание этого остановит тебя.

...После выписки я решил сходить к тому парню, который меня ранил: что произойдет, то пусть и произойдет! Я еще не знал, что буду делать с ним: может быть, прощу, а может быть, – и нет. В крайнем случае люди будут считать, что я сделал это из мести, а значит, отсидев положенный срок, смогу с чистой совестью выйти на свободу, но сидеть в тюрьме я не хочу!

Что бы я ни сделал с этим парнем и какое бы решение ни вынес суд – все равно сейчас идет война и я скоро окажусь на капитанском мостике боевого корабля; и будет много шансов, что я погибну во время войны, поэтому мне, с одной стороны, есть смысл решиться на такого рода действия, но с другой стороны...

...Меня выписали. Я сидел в кафе ел и обдумывал ситуацию. Корабль, на котором я должен был вылететь, уже улетел, пока я находился в больнице. Мне сообщили, что послезавтра я с новым, не знакомым мне экипажем, обязан отправиться в район боевых действий. До сегодняшнего дня я не видел ни свой новый корабль, ни кого-нибудь из членов моего экипажа, но у меня еще было время познакомиться с ними; а еще у меня был один день на то, чтобы принять решение относительно того парня. Я обдумал ситуацию и решил попросить совета у своего "отца".

Ко мне подсел мужчина – я узнал его внутренним чувством, даже ни разу не взглянув на него, – это пришел мой "отец". Я не обратил на него внимания, ждал ответа на незаданный вопрос и знал, что получу его. Мужчина сказал:

– Делай с ним, что захочешь, а мы всегда поможем тебе. Если тебе нужно то, чего у тебя нет, например, какой-нибудь предмет, информация или же власть – то пользуйся ею, когда захочешь, мы успеем дать тебе требуемое; проще говоря, если у тебя чего-то нет, но завтра оно тебе понадобится – не волнуйся.

- Но что мне делать с тем парнем? – спросил я.

- Хочешь убить – убей, – ответил он. – Хочешь отправить его умирать к динозаврам – только скажи мне, и я сделаю это за тебя.

- Но если я убью его, как мне жить после этого в обществе?

- Ты – не человек. Ты можешь заставить общество жить по твоим законам: у тебя власти больше, чем у абсолютного монарха. Твое желание перевесит все. Помни: не перестав чувствовать себя человеком и не порвав с обществом, ты не станешь Властелином Вселенных.

- Итак, сегодня решающий день моей жизни, – подытожил я, – сначала я был человеком, потом притворялся им, а теперь что же – маски сброшены?

- По-настоящему решающий день наступит позже, а сегодня – день как день, – говорил мне "отец". Сделав паузу, продолжил: – Вспомни, как ты убивал людей в мире Халы, – ты делал это потому, ибо считал, что так надо для тебя. Плюнь на все! – продолжал убеждать меня "отец". – Вперед, без страха и сомнения: тебя ждут великие дела, и пусть горят за тобою мосты, главное – не упади в пропасть!

- Великие дела? Что за великое дело ждет меня? Убить человека – это мелко, – ответил я.

- Ты будешь создавать миры, управлять ими и нести за это ответственность; но все это будет потом, а сейчас ты идешь шаг за шагом к своей великой цели и желательно перестать цепляться за человечество.

"Отец" встал и ушел, а я остался сидеть и размышлять над его словами. Да, я действительно убивал людей на Хале, но тогда я не был человеком и не полностью отождествлял того халанина, который разрывал людей, с собой. Кстати, я еще и умирал на Хале, однако сейчас я – жив, а значит, умирал на Хале тот, другой, похожий на меня. Наказать грабителя можно разными способами, но я рассматривал лишь: убить его и ранить подлеца ножом в живот, как он ранил меня. До разговора с "отцом" я рассматривал в основном второй вариант, однако теперь стал вплотную обдумывать первый.

Убивать легко, когда не знаешь, каково умирать самому.

Но все-таки я и умирал, и убивал... но еще ни разу не убивал вот так – по-настоящему, существуя в одном мире с объектом нападения и находясь с ним в пределах одной разумной цивилизации... поэтому и медлил с принятием окончательного решения, ибо знал, что такое собственная смерть.

Я еще долго размышлял по поводу возможного убийства, пока наконец не решился – да будет так! Я суммировал четыре фактора: весь этот мир – специально созданная для меня копия; я уже отбирал жизнь у человека; я – нечеловек; все это можно прекратить в любую минуту. И пришел к выводу, что мне стоит попробовать жить по своим законам. Я решился на убийство, но не ради мести, а ради того, чтобы после этого жить по своим правилам, отличающимся от законов общества, и в перспективе получить нечто больше, чем может мне дать человечество.

Мысленно я посмотрел на того парня. Сейчас его местоположение неудобно для того, чтобы его убить: вокруг слишком много народа – незачем травмировать психику окружающих. Я заглянул в будущее и увидел, что через полтора часа он будет с приятелями разговаривать на улице, причем вокруг никого не будет, – я решил подойти к нему именно в этот момент.

Теперь об оружии. Холодное оружие – примитивно, да и не владею я им хорошо. Оружие, которым я воспользуюсь, должно выпускаться в мое время, иначе у следствия возникнет много лишних вопросов, поэтому никаких луков и автоматов! Кроме того, оружие должно быть достаточно мощным, простым в применении и, конечно же, ручным.

Полицейские используют газовое оружие с пластиковыми пулями, у них есть и дубинки – но этим не убьешь; во флоте ручного оружия тоже нет, а вот у спецслужб, диверсантов, штурмовиков, десантников и космической пехоты – есть.

Я пришел к выводу, что мне, скорее всего, необходим лучевой пистолет. Мысленно я осмотрел ближайшие здания спецслужб и вскоре нашел искомое. Я отправился к себе в гостиничный номер и, оставшись один, переместил выбранный мной пистолет из очень усиленно охраняемого секретного помещения прямо себе в руки и внимательно осмотрел его.

Он выглядел симметричным относительно рукоятки и представлял собой гладкий, без выступов и выемок, черный прямоугольный "пенал" с округлыми краями, отверстием в передней части и отогнутой назад рукояткой посередине. Длина была сантиметров тридцать, высота около восьми, а ширина – около трех сантиметров. В нем было только два разъема: с помощью первого он соединялся с очками, а с помощью второго – с браслетом; первый находился на самом краю задней части пенала, а второй – на краю рукоятки. Сверху у пистолета была специальная откидывающаяся крышечка, под которой располагались кнопки настройки.

К пистолету прилагаются специальный браслет, шнур и очки, поэтому я взял и их. Сам браслет крепится на запястье, имеет специальную крепежную деталь, которая выглядит, как гибкая трубка в палец толщиной. У нее очень сложное внутреннее устройство. Трубка крепится одним концом к браслету, а другим – к рукоятке пистолета.

В обычном положении пистолет находится на наружной стороне предплечья, передней частью вперед, удерживаясь там с помощью крепежного механизма трубки. В таком положении оружие не мешает движениям, правда, ни куртку, ни пиджак сверху надеть уже нельзя. Для выстрела человек должен определенным образом расположить кисть и пальцы руки. Отзываясь на такое движение мышц, браслет дает сигнал, и крепежный механизм выбрасывает оружие сначала вперед, затем – слегка в сторону, потом – назад, после чего – в противоположную сторону. Таким образом пистолет, двигаясь носовой частью вперед, оказывается зажатым в руке человека, причем указательный палец оказывается непосредственно на спусковом крючке, после чего сразу же можно стрелять. Стрелять можно как импульсами, так и очередями, но при стрельбе очередями оружие не успевает набрать максимальную мощность перед следующим выстрелом, поэтому мощность одного такого импульса на порядок меньше, нежели при обычной стрельбе в режиме одиночного выстрела. Когда стрельба закончена, пальцы разжимаются, и оружие тем же путем самостоятельно возвращается на свое место. Для согласования с работой мышц владельца браслет настраивается индивидуально, и только после этого им можно пользоваться по назначению.

Но это еще не все: пистолет имеет встроенный лазер, который испускает луч подсветки. Цвет луча можно выбирать, и я выбрал синий. При стрельбе на небольших дистанциях этим лучше пользоваться, однако при стрельбе на многокилометровые расстояния удобнее его не включать, а применять специальные очки.

В момент выстрела на расстоянии нескольких миллиметров от луча подсветки проходит боевой луч. Он представляет собой струю плазмы, истекающей с околосветовой скоростью. Плотность потока плазмы, длительность ее излучения и конус расхождения устанавливаются заранее, перед выстрелом. Сам по себе луч плазмы очень яркий, поэтому его белый свет слепит: если после выстрела закрыть глаза, то перед ними будет "стоять" белая линия луча, который отпечатался на сетчатке. Яркость плазмы не такая уж сильная, чтобы можно было ослепнуть, но при длительном использовании глаза все же можно повредить, – это неприятно, вот почему и существуют специальные очки.

Очки тоже имеют сложное устройство, которое позволяет им гасить до приемлемого уровня яркость луча солнца, а также с их помощью можно вести наблюдение в инфракрасном, видимом и ультрафиолетовом диапазонах, показывать расстояние до цели, значительно изменять масштаб изображения, узнать, какое вещество находится в точке выстрела и какая у него толщина, причем последние два параметра используются как справочные, потому что по ним очки часто выдают неверную информацию. Очки называются так, потому что находятся на носу и перед глазами, однако на самом деле очки – это два экрана, на которых особым образом формируется изображение.

Через шнур, или, вернее, кабель, очки соединяются с пистолетом, и в этом случае цель можно увидеть на значительном расстоянии – в сотни километров.

В пистолете есть приемное устройство, которое передает в очки информацию о точке прицеливания, в результате этого перед глазами стреляющего на экране очков появляется точка прицеливания на фоне видимых объектов. На верхней части очков, как и у пистолета, расположены кнопки настройки, прикрытые крышечкой. Очки бывают и для левши, поэтому соединительный шнур крепится к очкам слева, а у всех остальных шнур с правой стороны – там, где и пистолет.

Задняя часть оружия тяжелее, чем передняя, поэтому она стремится уйти вниз. У пистолета есть две антигравитационные батареи в передней и задней части. Батареи могут регулироваться или синхронно, или независимо друг от друга. Усилия, создаваемые ими, всегда направлены по линии действия силы тяжести, но в противоположную сторону – это следует из свойств антигравитационной батареи.

Регулируя пистолет, сначала не включают переднюю батарею и выбирают такое усилие на заднюю, чтобы уравновесить обе части, затем увеличивают тягу обеих на одно и то же значение, в результате чего вес пистолета, приходящийся на руку, уменьшается, причем оружие из положения равновесия не выходит. Если слишком сильно увеличить тягу батарей, то пистолет станет слишком легким, а значит, неудобным для стрельбы, в таком случае усилие, которое дают батареи, синхронно уменьшается, – таким образом и подбирается индивидуальный вес пистолета. В итоге благодаря столь точной регулировке оружие просто идеально «сидит» в руке. Антигравитационные батареи всегда дают установленное усилие вне зависимости от положения пистолета.

С такой техникой по улицам не ходят. Это оружие предназначено в основном для звездной пехоты, которая может сражаться им как в открытом Космосе, так и на заселенных планетах. В целом самое большее, что можно сделать таким пистолетом, истощив весь его энергозапас, разрушить большой дом на расстоянии нескольких километров. Плазменные пистолеты имеют разную специализацию и применение; пистолет, который я держал в руках, был разработан для планетарных десантников и адаптирован для кислородсодержащих планет.

Я установил плотность огня около минимума, задал как можно более узкий конус расхождения луча, отключил автоматическую стрельбу, выставил усилие, которое дают батареи, и положил оружие на тумбочку. Времени у меня было, поэтому я не спеша отправился к месту встречи. По дороге сделал порядочный крюк, чтобы прийти в срок. Я полагал, что после убийства меня арестуют, и дальше для меня начнется самое сложное, поэтому использовал свободное время для обдумывания складывающейся ситуации и поведения в будущем.

Я шел по тротуару. Справа от меня были, а слева – цветник, длинный, на всю улицу, поперек которого были проложены пешеходные дорожки, вдоль тротуара в два ряда стояли деревья, и под одним из них разговаривали ребята; рядом никого не было.

Я думал, что сказать парню. Слова, которые приходили мне в голову, были плохими... Да и вообще, зачем мне нужно что-либо говорить? Жалости к нему я не испытывал: привык никого не жалеть после Халы и Космоса.

Я подошел ближе, остановился и стал смотреть прямо на него. У парня еще был шанс остаться в живых, но для этого ему нужно было извиниться передо мной, однако он сделал вид, что не узнал меня, хотя по его лицу было видно, что он меня узнал и испугался. Я сделал шаг в сторону, и один из его приятелей, стоявший спиной ко мне, закрыл его.

Я повернулся к ним спиной и отошел, вернее, спрятался за ближайшим деревом. Там я провел левой рукой по воздуху, взял очки и надел их – это было сделано одним движением. Ремень очков давил мне на затылок, и у меня возникло ощущение, будто я собираюсь плавать с маской. Я взял браслет и застегнул его на правой руке, после чего взял из воздуха пистолет и присоединил его к браслету, потом взял шнур и подключил его сначала к очкам, а уже затем к пистолету. Луч подсветки не включал. Ребята все еще стояли на том же самом месте, но теперь я уже был вооружен и готов к запланированному убийству – одному из самых тяжких преступлений в мире людей. Убийство глядя прямо в глаза – это гораздо более жестокое и страшное явление, нежели убийство на расстоянии. Серьезная ситуация, напряженная и по-мужски страшная – я был готов стрелять, но не просто в отдаленную и оттого абстрактную мишень, а в близкую и реальную цель, и был готов вынести ее предсмертный взгляд, ее страдания и мольбы о пощаде.

Я заглянул в душу этому парню – мелкая, никчемная душонка – и пошел к ним. Они увидели оружие и очки, испугались, но время умирать пришло!

Я поднял пистолет носовой частью вверх, установил точку прицеливания на лбу парня и выстрелил – на мгновение вспыхнул ослепительный белый луч между моим оружием и его головой. Луч плазмы вошел человеку прямо в лицо – голова вскипела изнутри и взорвалась. Очки уменьшили яркость света, поэтому меня выстрел не ослепил, а вот у приятелей парня наверняка на несколько секунд пропало зрение.

Я специально поставил такую силу луча, чтобы он не вышел из головы объекта, не улетел неизвестно куда и не ранил еще кого-нибудь. Брызги крови и сгустки мозга разлетелись в разные стороны: они попали и на меня, и на стоявших товарищей, а он упал, как мешок. Мгновением позже я почувствовал запах крови... Друзья парня дико закричали и попытались разбежаться, но, ослепленные, сталкивались друг с другом, что еще больше усиливало панику. Я повернулся и пошел проч. Пистолет, очки, шнур и браслет снял и отправил на место их постоянного хранения. На мне была кровь и какие-то ошметки – это напомнило мне Халу, однако теперь я был в мире Земли. Я убирал все это с себя, пользуясь нечеловеческим возможностями, а вскоре на мне не осталось ни малейшего следа крови.

...Меня арестовали неподалеку: полицейский подошел ко мне сзади и выстрелил газом – я потерял способность двигаться, хотя и был в полном сознании.

...Я очнулся уже в камере. Более или менее в себя я пришел после захода солнца, а утром меня повели на допрос.

Я сидел посредине комнаты на стуле, а руки были за спиной, в наручниках. Кроме меня было трое: следователь, его помощник и секретарь. Следователь находился передо мной, за столом, помощник сидел на столе, стоящем сбоку, а секретаря я не видел, он был позади меня, стенографировал. В комнате пахло канцелярской пылью, и от этого все как бы покрылось легким налетом бюрократизма. Вскоре в комнату вошел четвертый, вставший за моей спиной так, чтобы я его не видел.

Личность мою установили быстро, еще вчера. Они не допрашивали меня потому, что, во-первых, я еще не совсем пришел в себя, а во-вторых, они всю ночь выясняли подробности моего необычного дела: следствие больше всего беспокоило оружие, ибо ту машину для убийства, которую использовал я, нигде не достать. К моему удивлению, следователям даже понравилось, что я национальный герой. Уважения ко мне они не испытывали, им доставляло удовольствие проявлять свою власть надо мной.

- Будет тебе адвокат, но позже, – с издевкой ответили мне. – Сначала мы поговорим с тобой так.

Им нравилось издеваться надо мной, и я это прекрасно видел. Эта парочка – следователь и его помощник – стала злить меня. Я быстро признался в совершенном преступлении, сообщив, что убил из мести, из-за нанесенной мне в живот раны.

- Так, значит, ты так забеспокоился о своем животике, бедненький?

Помощник, а может быть, второй следователь (он не представился), издевался надо мной, а его начальник молча потворствовал этому. Я видел (не глазами конечно!), что протокол пишут с определенной, не в мою пользу, корректировкой слов следователей.

А затем они накинулись на меня: "Где оружие? Откуда взял? Кто дал? Куда положил?". Я сказал, что на вопросы о пистолете отвечать не буду.

Четвертый стал передо мной. В этот момент секретарь вышел. Я понял, что сейчас меня будут бить: у стоявшего передо мной на голове был шлем с непрозрачным стеклом, так что лица не было видно, а в руках – дубинка.

- Ну, так где оружие?! – вновь крикнул второй следователь.

- Ты так беспокоишься о своем животе, что ради этого пошел на преступление! А ну-ка, сделай ему массаж! – с радостью в голосе приказал он.

Меня сильно ударили в живот дубинкой. Тот, в шлеме, отошел в сторону и стоял с видом киногероя, поигрывая своим оружием.

Я прекрасно осознавал, что уже ступил на дорогу, которая все больше и больше отдаляет меня от всего остального человечества, а потому чувствовал себя гораздо свободнее: решение принято еще вчера после долгих размышлений, а значит, сегодня необходимо просто выполнить его. Мне нужен был этот удар в живот для очистки совести – как повод, чтобы нанести ответный удар, – и я нанес его!

Как только человек в шлеме ударил меня, я сразу же вошел в мозг помощника и, найдя там некоторых его родственников, убил нескольких из тех, кто попались мне первыми. Сделать это было легко – как порвать лист бумаги. Затем я заглянул в души всех четверых, заглянул так глубоко, что для меня не осталось тайн, ибо я увидел все, что там находилось. Что ж, врага надо знать в лицо, и теперь я знаю их, знаю о них все!

Тем временем я пытался отдышаться, и наконец это удалось сделать.

- Ну что – ты понял все?! Будем и дальше играть в кошки-мышки или начнешь говорить? – спросил помощник.

- Начальник, отпусти домой своего помощника: у него сегодня трагический день, – ответил я.

Я видел себя со стороны: на лице – спокойное, деловое выражение. Такое же спокойное и уверенно-расслабленное лицо было у меня, когда я стрелял в того парня. Каменный взгляд, напряженное лицо, сжатые губы – нет, нет и еще раз нет, оставьте это лицо для кино, – у меня было лицо человека, наливающего воду из кувшина в стакан.

- Ты что-то сказал, козел, или мне послышалось, а?! – вновь нахамил помощник.

Даже тогда арсенал моих возможностей был слишком велик для людей (а сейчас он стал еще больше), и горе тем, кто испытал на себе их действие! Смешная ситуации, смешная до боли, смешная до крови: слабый угрожает гораздо более сильному, не зная об этом! Я мельком заглянул в будущее и ответил:

- Давай подождем четырнадцать минут – тебе позвонят, и ты все узнаешь сам.

- Я что-то не понял, к чему ты клонишь, – вдруг сказал начальник, – объясни-ка нам.

- Через четырнадцать минут позвонят твоему помощнику. Точка, – отрезал я. – А через пятнадцать минут вы можете меня спрашивать о чем угодно, только спрашивать уже не захотите.

- Это угроза? Ты что, нам угрожаешь?! Да ты знаешь, что с тобой будет?! Ты, видимо, ничего не понял, но скоро поймешь! – вновь накинулся на меня помощник.

- Подожди, – осадил следователь подчиненного, – давай его послушаем.

- Да что там слушать! – кричал тот. – Вправить ему мозги – и дело с концом!

- С этим всегда успеется... П этого-то мы задели, – с удовольствием отметил начальник, – пусть пока поговорит, а мы послушаем.

- Ну давай, объясняй, – повернулся ко мне помощник, – что ты там говорил?

- Я же сказал, – терпеливо объяснял я, – сюда скоро позвонят. А сейчас лучше расскажу вам об этом товарище, который любит размахивать дубинкой. Что рассказать: описать его лицо, назвать имя, фамилию или, быть может, раскрыть его душу?

Я рассказал о его взрослой жизни, причем выбирая глубоко личные воспоминания.

- Хватит, наверное, – прервал я свой рассказ на середине. – Я не сильно ошибся? Откуда ты это все узнал? – ошеломленно спросил человек с дубинкой.

- Из твоей головы, друг мой, – заулыбался я. – А теперь скажи, веришь ли ты, что я знаю твое имя и вижу твое лицо, пусть даже и скрытое шлемом?

- Да, ты это можешь, – согласился собеседник.

- Он что, все верно угадал? – удивился следователь.

Человек в шлеме кивнул, затем подумал и сказал:

Тот, в шлеме, не ответил, а кивнул и отвернулся; потом отошел и сел позади меня.

- Ну и дела, – протянул помощник, – и скоро мне позвонят?

- Скоро, скоро, не беспокойся, – ответил я, а затем начал учить их: – С людьми нужно обращаться по-людски, а не так, как вы: я сделал то, что считал нужным, вы делаете свое дело – наши пути пересеклись, но это не повод для неуважения и издевательств. Если бы вы уважали меня (а ведь я национальный герой, награжденный высокими наградами, и достоин хотя бы благодаря этому простого уважения), я бы не сделал того, что сделал. Если бы вы уважали меня, то не издевались бы и не приказывали бы подчиненному размахивать дубинкой. Вы оба – дешевки, а потому и расплачиваетесь не за то, что сделали, а за свою сущность!

Я не ответил. Он мне напоминал крупного рака, деловито копающегося в мешке, шевелящего клешнями и усами. Рак уверен в себе, но он не знает, что хозяйка уже вскипятила воду, сейчас она возьмет столь уверенного в себе рака и положит в кипящую воду!

Я знал, что начальник тоже напрямую причастен к тому, что произошло со мной, ведь он натравливал своего помощника на меня, как пса, а потому пусть получает то же, что и его подчиненный, но пусть он узнает об это позже – так мне будет проще выйти на свободу.

Я так и сделал: несколько его родственников умрут через месяц, одновременно и мгновенно (за это время мое дело успеют "положить на полку"), а этого, дурака с дубинкой, я пощадил, пусть немного поболеет: завтра у него обнаружится тяжелый недуг и будет много времени для того, чтобы поразмыслить над своим поведением... но он выздоровеет, и эта болезнь пойдет ему только на пользу.

Власть над чужой жизнью, включая человеческую, была у меня с самого начала; я прекрасно помнил, как во время второй встречи со мной "отец" отобрал жизнь у человека, и я уже тогда мог с легкостью сделать то же самое, но ни разу не делал этого раньше, вплоть до сего дня, – и вот сейчас сделал: я оборвал нервные волокна в определенных местах и жизнь ушла из тела, чтобы никогда не вернуться. Болезнь я создал аналогичным способом, только обрывал волокна в других местах и не так много.

...Следователи стали говорить друг с другом о своих делах, не обращая внимания на меня, – мне ситуация напоминала затишье перед бурей.

...Видеофонный звонок раздался неожиданно, как удар грома. Помощник схватил трубку: ему что-то говорили, он смотрел на экран, а потом я увидел, как его лицо вдруг вытянулось и постарело – удар был очень сильным. Разговор закончился, и человек, внезапно потерявший под ногами почву, положил трубку.

- Что с тобой? Что случилось? – засуетился начальник.

Тот рассказал: сейчас нескольких его родственников врачи пытаются вернуть к жизни; надежда на успех есть, только непонятно, что с ними произошло. Они замолчали, а я принялся объяснять:

- Из человека ушла жизнь потому, что я забрал ее. Их можно спасать или же не спасать – все бесполезно: о твоих родственниках уже сейчас можно говорить в прошедшем времени.

- Да я тебя убью! – взревел помощник и повернулся ко мне всем телом.

- Ты не ударишь меня: ты умрешь прежде, чем замахнешься, – пригрозил ему, и это была истинная правда.

Следователь попытался успокоить товарища, а затем вывел из комнаты;. Вскоре начальник вернулся один.

- Снимите с меня наручники, – сказал я следователю.

Тот сначала удивился, а затем вздохнул и освободил мои руки – он действовал, как побитая собака. Человек в шлеме вышел, и мы остались одни.

- Пиши документ о моем освобождении, – приказал я.

- Я не могу, ведь ты обвиняемый, и я еще ничего не узнал об оружии, а потом... все равно будет суд, – попытался оправдаться он.

Я – нечеловек, и в тот момент хотел дать всем убедительные доказательства, что не подвластен людскому суду.

Возьми камеру, мы пойдем на улицу, я постреляю, а ты снимешь, – приказал я.

- Ты это серьезно? А куда ты будешь стрелять? – растерялся собеседник.

- В людей, конечно, – пригвоздил его я. – Ну что, ты идешь? Я не прошу – я приказываю!

- Будь ты проклят... конечно, иду, – подчинился он.

Он был почти в шоковом состоянии и действовал как под гипнозом.

Меня отпустили; все было официально и строго по закону. На улице меня уже ждал следователь с камерой. Небо хмурилось, но солнце еще виднелось из-за туч; птицы приумолкли, некоторые низко-низко проносились над домами.

- В церковь? – удивленно переспросил собеседник.

- В церковь, в храм, синагогу, мечеть или что-либо подобное, короче говоря, в любое место, где люди молятся.

- И ты собираешься там стрелять? – еще больше удивился следователь.

- А почему бы и нет? Почитай историю: в церквях убивали точно так же, как и в обычных домах.

- Но почему именно церковь? – вновь недоумевающе спросил он.

- А почему люди молятся богу, а не мне? – задал я риторический вопрос. – Мое могущество сравнимо с могуществом бога и будет еще больше! Но хоть я и не бог, однако от меня тоже многое зависит, например, жизнь тех, кто сейчас молится, – ты сам выберешь дом молитвенный , и я войду туда!

Мы долго шли по улице, и мой провожатый долго колебался, прежде чем решился и указал на дверь.

Мы вошли, следователь включил камеру и начал съемку. В помещении находилось несколько человек; священнослужитель, удивленный и возмущенный нашим поведением, поспешил навстречу.

- Запомни, – сказал я, глядя прямо в объектив, – почему я убью троих: один – это случайность, два – это нечто непонятное, а три – это уже система. Итак, начали.

Я надел очки и браслет, взяв их из воздуха, потом оттуда же взял пистолет, подсоединил его и открыл огонь. Синий луч подсветки быстро нашел три жертвы – все кончилось менее чем за секунду: священнослужитель и двое прихожан упали и остались лежать с взорванными головами. Я снял очки, браслет и оружие, и предметы исчезли в воздухе. Следователь зафиксировал все: и то, как я вооружался, и то, как я стрелял; он заснял всю обстановку, убитых, сбившихся в кучу кричавших людей, и двоих, которые побежали к боковому выходу, и упавшую в обморок пожилую женщину, а под конец то, как моя амуниция мгновенно испарилась в воздухе. То, как она появляется и исчезает, было невероятно для технологии нынешнего дня: только пространственные туннели могли сделать нечто подобное, однако это можно было бы сделать исключительно в специально приспособленном для этого помещении, находясь в непосредственной близости от огромного, шкафообразного преобразователя пространства, но никак не в первом попавшемся храме. Когда следователь все снял и мы вышли, на прощание я приказал:

- На оправдательный приговор по моему делу я не надеюсь – пусть оно останется нераскрытым. Если этого не будет, многие поплатятся жизнями; стрелять я уже не буду, это слишком сложно, – в случае чего, убивать буду так, как родственников твоего помощника.

- Я не жесток, – после паузы продолжал я, – я просто живу по своим понятиям добра и зла, и они немного отличаются от общепринятых. Прощай.

...До следующего утра меня не беспокоили. Вылет был назначен на полдень, однако утром меня вызвали в штаб. Там было много военных.

- Объясни, что произошло с тобой вчера? – потребовали они.

- Я убил парня, который неделю тому назад ранил меня ножом, – начал объяснять я, – убил из мести. Затем в церкви показал следователю, как это сделал, – вот и все.

- Ты совершил преступление, и тебя надо судить.

- Никто из живущих сейчас не имеет права судить меня! – резко ответил я и уже более спокойным тоном продолжал: – Я договорился, суда не будет.

- Поговорите со следователем, он вам все объяснит.

- Хорошо, тогда объясню сам. Я обладаю некоторыми экстраординарными способностями, например, могу убивать на любых расстояниях, причем не видя жертву, – и помощник следователя это уже прочувствовал на себе, а еще я могу читать по душам людей как по книге.

Мое признание никого не шокировало, обо мне ужен знали многое, однако слова вместе со вчерашними убийствами поставили меня над ними, несмотря на то, что я был гораздо ниже любого из них по званию. Ситуация изменилась в мою пользу: теперь я мог диктовать им свою волю, но я отдал инициативу им – пусть поймут меня и сделают так, как я того хочу, без принуждения.

Возникла пауза: военные обдумывали мои слова и одновременно пытались поверить в невероятное. Для обеих сторон риск был немалый, поэтому они, как и я, не стали обострять ситуацию, а попытались понять ее до конца, прежде чем делать какие-либо выводы.

- А оружие, где ты взял оружие? – вновь спросили меня, но уже не столь агрессивно, как раньше.

Вполне логично, что пистолет интересовал их, однако глупо рассказывать то, что знать им совершенно не нужно!

- Речь идет о доверии к тебе как к воину: ты же наш герой – и вдруг убийца! – возмутились военные.

- Единство и борьба противоположностей – это первый закон диалектики. Противоположности друг другу отнюдь не мешают, а дополняют до целого – и на этом построен мир!

Снова пауза. Ее прервал один из офицеров, спросив примирительным тоном:

- У тебя сегодня вылет, но можем ли мы отпустить тебя?

- Не отпускайте, – ответил я и вбросил в "игру" серьезную карту, принявшись рассуждать: – Если сегодня я не уничтожу население одной вражеской планетарной системы, то завтра на ней будут сделаны миллионы кораблей, и много новых пилотов вступят в бой, а значит, что в сражениях с ними погибнут миллионы наших солдат.

- Мы все равно сомневаемся в тебе, – бросили мне в лицо.

Я понимал их сомнения. "Серьезная карта" почти не возымела действия, но меня звал долг, поэтому я стал убеждать их в своей лояльности и предсказуемости:

- Тогда какие могут быть вопросы? Я полетел... а когда вернусь, вы подлечите меня в хорошей психиатрической клинике.

Я подбросил им мысль о своей психической неуравновешенности, которая должна была косвенно объяснить мои экстраординарные способности и в их последующих рассуждениях натолкнуть на то, что хорошо бы избавиться от меня, послав на войну: жесткая мягкость и аккуратность при работе с людьми – прежде всего!

- Суда не будет, – снова повторил я. – В крайнем случае меня можно будет судить после войны, если, конечно же, я останусь жив.

Наконец-то военные поняли, что моя смерть на поле брани решит все их проблемы, и задумались. Главный из них помолчал, а затем сказал:

- Пусть будет так – лети! Официального обвинения нет, арестовывать тебя никто не собирается, а значит, к тебе, герою нации, у командования нет вопросов. Мы выслушали твой бред и решили, что, как только представится первая возможность, тебя подлечат наши психиатры; а так как сегодня по заключению медиков ты здоров, значит... в добрый путь и удачи тебе!

- Большое спасибо! – иронически поблагодарил я.

Я поспешил на космодром, и около полудня, в заранее назначенное время, мой корабль оторвался от Земли и заскользил в космос.

Итак, отныне я живу по своим законам, и общество признало мое право на это.

Корабль "Красный" давно уж где-то воевал – мой новый корабль имел лишь номер. Мы набирали скорость, оставляя планету, и каждый надеялся вернуться. Звездная ночь приняла нас в свои объятия, и мы растворились в ней.

Мы воевали так же, как и раньше: прыжок – выстрел – отход, или, вернее, бегство с запутыванием следов. С каждым разом я все ощутимее чувствовал, как пространство, в котором мы воевали, проходит сквозь меня, я внутренним взором видел все его изгибы. Пространство-время и я постепенно сливались в единое целое – и я чувствовал, что могу предсказать, как оно будет выглядеть в дальнейшем.

Я удивленными смотрел на мир, и он раскрывался передо мною во всей красоте. Я видел больше, чем позволяли приборы корабля, и это заслуга, другой, нечеловеческой части меня, которая привязана к моему телу и глубоко погружена в пространство-время.

Я знал, что еще ни разу во время этого полета не выстрелил мимо, хотя, как и раньше, результаты увидеть не успевал.

Постепенно я перестал контролировать ситуацию, а стал все больше и больше управлять ею; наконец, я почувствовал в себе силы и сделал то, что давно задумал: я решил заменить тактику атаки планетарной системы новой: прыжок – выстрел – прыжок – выстрел... и так далее. В таком случае мне не нужно будет тратить время на запутывание следов: за выстрелом следует прыжок в другую вражескую планетарную систему, потом снова выстрел – и так до бесконечности, пока не закончатся силы.

На этот раз я был уверен в успехе, и уверенность питала мою решимость!

До того как я стал применять эту тактику, мы успели сделать около десяти выстрелов; при этом на один выстрел мы тратили до двух суток – часов по сорок-пятьдесят; когда же я стал применять новую тактику, на одну атаку, включавшую в себя выстрел и прыжок, у меня стало уходить около восьми с половиной часов. Сам выстрел занимал не более половины минуты корабельного времени, прыжок – всего несколько минут, а в целом атака с прыжком занимала минут десять. Однако выйдя из туннеля, мы попадали уже в другое галактическое время, отстоявшее от времени начала прыжка в среднем на несколько часов.

Прыжок всегда действует, как машина времени: время входа и время выхода из него не совпадают, поэтому, преодолев его за минуту-другую нашего корабельного времени, мы оказывались на несколько часов в будущем. О том, что туннель является машиной времени, я еще не говорил, не желая усложнять свое повествование ненужной информацией, однако сейчас пора сообщить тебе об этом, мой читатель.

Итак, это свойство пространственного туннеля присуще благодаря внутренней логике функционирования: в постоянных туннелях такое явление компенсируется аппаратурой, находящейся на другом конце туннеля, поэтому время на обоих концах таких туннелей течет одинаково. Временные же туннели, которые используются для перемещений внутри планетарной системы, уже работают как маломощная машина времени, но обычно она не может отправить объект в будущее дальше чем на минуту. Однако когда космический корабль одним прыжком преодолевает расстояние длиной во многие световые годы, разница во времени на концах туннеля достигает значительной величины, – правда, за всю предыдущую историю космических полетов никому не удавалось переместиться в будущее более чем на несколько суток.

Но в моем способе был один важный недостаток: приходилось воевать без отдыха, корабль стрелял день за днем, экипаж работал без передышки, а затем, когда усталость давала о себе знать, мы возвращались на базу для отдыха.

Вскоре я понял, что противник будет ждать меня или кого-нибудь другого возле центральной звезды планетарной системы, чтобы поразить выстрелом антиматерии и предотвратить атаку на планеты. Но у меня не было альтернативы: я сам выбрал свой путь и должен был пройти его до конца, даже если в конце меня ждала гибель.

...Вскоре то, чего я больше всего опасался, произошло: у каждой звезды, возле которой мы выпрыгивали, я стал встречать вражеские корабли – их было так много, что некоторые почти всегда находились от нас на расстоянии выстрела антиматерией, но выстрела ни разу не было. Они не стреляли не потому, что не хотели, – хотели, и даже очень, – просто не успевали прицелиться и выстрелить: мы наносили удар и успевали скрыться в туннеле до того, как в наш корабль попадет поток античастиц! Все дело в быстроте: промедли мы хоть немного – и корабль вспыхнет, как ядерная бомба.

Я заметил еще вот что: кораблем управлял я один, а остальные помогали мне. Штурман не делал вычислений, так как ему не хватало на это времени, а оба пилота и остальные члены экипажа старательно выполняли мои приказания, причем иногда хуже, чем если бы они выполнялись в автоматическом режиме. Теперь я уже не могу говорить об экипаже: "мы сделали", "мы выстрелили" или же "мы прыгнули" – они практически ничего не делали, поэтому правильно будет говорить: "я сделал", "я выстрелил", "я прыгнул" – в дальнейшем именно так и буду говорить.

...Итак, я стрелял. Враги висели у меня на "хвосте", поэтому я не замедлял свой бег ни на минуту; во мне было (или, может быть, стало?) так много сил, что, когда мои люди уставали, я поворачивал корабль к базе и там менял звездолет вместе с экипажем, а сам, не тратя ни единого мгновения на отдых, со свежей командой вновь возвращался на свой кровавый путь.

Замена корабля происходила очень просто: назначенный командующим крейсер подлетал к моему звездолету, затем оба синхронизировали свои курсы, после чего с помощью транспортного робота происходил обмен командирами: я заходил внутрь робота и захлопывал за собой дверь, он искривлял пространство, и через три дополнительных геометрических измерения плюс дополнительное время мы перемещались в соседний звездолет; там я выходил, а мое место занимал капитан второго корабля, и робот перемещал его на мой бывший крейсер.

Когда я впервые доложил руководству, что мне нужен новый корабль с отдохнувшим экипажем, в штабе меня не поняли. Я объяснил, что не устал и, пока мои люди будут отдыхать, могу воевать на другом звездолете.

Но когда я доходил до такого уровня усталости, что сон и кратковременный отдых были мне просто необходимы, тогда я менял корабль и отдыхал на нем от нескольких часов до двух суток, в то время как мой новый звездолет в одиночестве и безопасности парил в пустоте.

Нужно сказать, что, когда я прыгал в следующую планетарную систему, я прыгал не куда хотел бы, а туда, куда была возможность, – туда, куда я мог попасть одним прыжком, не используя промежуточные прыжки. Поэтому я никогда не знал, где окажусь в следующий раз, – и это было хорошо, потому что противник не успевал приготовиться к встрече. Когда менял корабли или же отдыхал, от преследователей меня прикрывали свои, и я был в относительной безопасности. Война разрасталась; и новые данные о союзниках, вступивших в войну, и о новых противниках, с которыми предстояло воевать, я получал только в то короткое время, когда менял корабли или же (но это случалось гораздо реже) когда неожиданно встречался со своими в Космосе.

Так продолжалось два с половиной месяца общегалактического времени: я практически не спал, работая без передышки, как и весь остальной экипаж, и менял корабли часов через 14–18 корабельного времени, то есть каждые четыре-пять недель по галактическому исчислению, – я просто меньше уставал, чем остальные, и дольше, чем они, мог качественно работать с основным оружием и рассчитывать прыжки, – только и всего. Если раньше в среднем я тратил на атаку восемь с половиной часов, включая время на передышку при смене экипажа, то теперь я довел время этого цикла приблизительно до семи часов двадцати минут. Я практически перестал промахиваться – каждые 440 минут погибало население одной планетарная системы, – вот почему за все это время уничтожил население более чем в 230 системах, а общее количество погибших составило чуть меньше 1700 триллионов человек, то есть больше 15 миллиардов погибло за минуту, или 2000 миллионов в секунду! И это только из-за меня одного – а ведь кругом шла война, и людей погибло гораздо больше, чем только от моих рук! Могло показаться, что красным зверем метался я там, между звезд, наводя ужас и сея смерть, но это было не так: я исполнял свой долг и количество погибших от моих рук было каплей в море погибших в той великой войне.

Что такое война в пределах одной планеты? Это – гибель максимум миллиарда человек в течение нескольких военных лет. А что такое настоящие звездные войны? Это – гибель сотен миллиардов за одну секунду!

Вот что такое звездные войны; но совсем не об этом думали люди, когда впервые выходили в космос, совсем не об этом!

...Я не успевал думать, не успевал понять и что-либо осмыслить – все мое время уходило на убийства, причем убийства правильные, убийства по закону, одобренные обществом. Я не видел погибших, не слышал их стонов и криков о помощи, я не видел их глаз, в которых были ужас и отчаяние, – я ничего не видел!

Один человек, убитый твоими собственными руками, в психологическом плане для тебя значит больше, чем сотня, погибшая на большом расстоянии.

Убитые мной были абстрактными цифрами, и потому это делать было легко – так же легко, как и другим солдатам.

...А потом я оказался в Солнечной системе, но о ней нужно рассказать особо. Во-первых, все ее планеты находились на тех же орбитах, что и при возникновении, а во-вторых, ни одна не принадлежала целиком одному какому-нибудь государству: на Земле, к примеру, сотни государств имели свои владения; Венера, Марс с Меркурий и спутники планет-гигантов были вдоль и поперек исчерчены линиями государственных границ. Солнечная система во время Первой Галактической войны еще не была объявлена зоной, свободной от войны, но после того что я там совершил, люди одумались и разоружили ее, поэтому во время следующей большой войны – Второй Галактической – Солнечная система уже была демилитаризованной и ценности в военном отношении совершенно не представляла.

...Так получилось, что я прыгнул и оказался возле Солнца. Земля – родина человечества, на которой я ни разу не был раньше, – светилась теплым голубоватым светом. Я знал, что на Венере нет территорий, которые принадлежали бы нам или нашим союзникам, – только владения враждебных нам государств, поэтому нанести удар по Венере мне представлялось вполне возможным. Сама Земля была с другой стороны Солнца, вот почему гравитационный удар повредить ей не мог. Все же Земля у нас, людей, одна-единственная и неповторимая, а потому хотя и выстрелил, но с таким расчетом, чтобы основная часть энергии псевдозвезды рассеялась в виде нейтрино и антинейтрино и лишь малая ее часть пошла на образование гравитационного удара. У Венеры нет естественных спутников, но зато было великое множество небольших планетарных тел, отбуксированных людьми из пояса астероидов и вращавшихся вокруг нее. К слову, около всех планет Солнечной системы к Первой Галактической войне вращалось уже довольно много таких спутников, сделанных из больших и малых астероидов, а затем заселенных и обжитых людьми.

И вот, атакуя по точно таким же принципам, как и раньше, я выстрелил в один из спутников Венеры...

В этом моя вина, и я признаю ее: я попал не в спутник, а в Венеру, и в ужасе ждал, что же будет дальше.

Я слишком уверился в собственных силах и собственной непогрешимости, иначе я бы никогда не сделал этого; нападать на Венеру не стоило, во-первых, потому что войска в Солнечной системе находились лишь в частичном состоянии войны: звездолеты имели право сражаться исключительно антиматерией и не имели права прибегнуть к основному оружию: это делалось для безопасности нашей Родины – Земли – от возможных колоссальных разрушений или даже полной гибели в результате применения основного оружия. Но безопасность эта была кажущейся, ведь и неуправляемый, полусожженный античастицами корабль, несущийся на субсветовой скорости, вполне может врезаться в планету и нанести ей чудовищную травму. В во-вторых, некоторые нейтральные государства, владения которых находились на Венере, с течением времени вступят в войну на нашей стороне, – и получилось, что я практически самовольно использовал основное оружие, повредив потенциальным союзникам.

Вот что такое чистая агрессия: сориентировался по принципу «свой-чужой» – наноси удар!. Да, война – не фунт изюма, а бешеная рубка звездолетов – это отнюдь не то, что вкладывает в это понятие обычный человек, никогда не сидевший в командирском кресле и не державший в своих руках триллионы жизней!

...Неподалеку от меня сражалось несколько небольших групп кораблей, потоки антиматерии, как мечи богов, вспарывали Космос; на меня пока еще никто не нападал, а тем временем Венера стала взрываться изнутри.

Гравитационную энергию псевдозвезда практически не выделяла; вещество Венеры постепенно разогревалось от тепла все увеличивавшихся в количестве ядерных реакций, пока наконец с поверхности планеты не стали вздыматься огненные факелы, выбрасывая в Космос ее куски. Я не хотел этого, и мне было горько осознавать, что в этом повинен только я. Взрывающаяся Венера была той ложкой дегтя, которая испортила целую бочку меда.

Планета, названная в честь богини любви, превратилась в маленькую звездочку – она полыхала и полыхала, а затем стала распадаться на куски, которые в свою очередь тоже стали разваливаться на части. Венера, планета столь же прекрасная, как и Земля, постепенно превращалась в облако раскаленной пыли, вытягиваясь вдоль своей орбиты; облако росло и росло, пылая, как огромный ядерный костер и увеличиваясь до гигантских размеров, а вещество облак продолжало взрываться.

- Что ты наделал? Зачем тебе это было нужно? – кричали на меня находившиеся в рубке.

- Так получилось... Я не хотел... – оправдывался я.

А они продолжали клевать меня, увеличивая горечь от совершенной ошибки...

Что делать, я не знал; все плохое, что только можно было сделать, я уже сделал, теперь нужно исправлять содеянное, необходимо как-то улучшать ситуацию... и ум мой судорожно заметался в поисках ответа...

Внезапно, посредине этого кошмара, меня осенила ну просто-таки великолепная мысль:

- Заткнитесь, – оборвал я подчиненных, – мы садимся на Землю.

Офицеры поразились моему решению, но замолчали и вернулись к своим приборам. Я открытым текстом запросил разрешения на посадку для того, чтобы нам никто не мешал садиться, – и мне это удалось: корабли противника, пролетающие рядом, огонь не открывали, и мы обостряли ситуацию. В то время как на Земле думали, давать ли нам разрешение на посадку, мы постепенно сбрасывали свою околосветовую скорость: корабль сделал несколько больших кругов, замедляя движение и приближаясь к планете.

И вскоре скорость была уже совсем незначительная и вполне достаточная для посадки, поэтому тормозящее многотысячекратное ускорение мы выключили, и у нас появилась возможность ходить по кораблю. Я приказал транспортному роботу принести мою одежду, и, сев в свое кресло, стал ждать посадки. Корабль вошел в стратосферу. Вскоре нам дали разрешение на посадку, но не там, где мне хотелось, поэтому я решил сам посадить корабль, где считал нужным.

- Где мы будем садиться? – спросил меня штурман.

- Я думаю, – начал вслух рассуждать я, – что там живут именно те люди, у которых действительно можно спрашивать, ведь у них перед глазами вся тысячелетняя история человечества.

- Но есть много других мест, – резонно возразили мне.

- Я знаю, но нужно же какое-нибудь выбрать – я выбираю это место, а значит, садиться мы будем именно там!

Мы снизились и вошли в атмосферу над Атлантическим океаном, потом полетели над Африкой – все шло согласно расчетам: наша скорость была еще слишком велика для посадки, но она быстро падала в плотных слоях атмосферы.

- Нас спрашивают, что мы собираемся делать, – доложил второй пилот.

Крейсер летел уже над Средиземным морем, потом под нами проплыл большой гористый остров, после чего за узкой полосой моря возник он – Вечный Город. Корабль пролетел рядом с ним, потому что я не хотел садиться ни в самом городе, ни в его окрестностях –слишком шумно и много народа, – короче говоря, не та обстановка, в которой можно обсуждать серьезные вопросы. Звездолет заскользил над горами, я приметил небольшую деревушку и решил приземлиться именно там.

Корабль завис над площадью, громадный, черный, безмолвный и такой чуждый всему этому радостному миру под жаркими лучами южного солнца, что казался порождением иного, враждебного мира. Мы видели, что люди выходили из домов, собирались на солнцепеке и, задрав головы, смотрели на корабль. Гравитационные конденсаторы постепенно разряжались, но гигантский звездолет висел в воздухе, не опускаясь, казалось, что бронированный исполин может висеть в воздухе, не поддерживаемый ничем, хоть целую вечность.

Я зашел внутрь транспортного робота и мы переместились на площадь. Я специально не надел форму с наградами, чтобы не сбивать жителей с толку. Их было немного – около двух десятков человек, я подошел и принялся говорить, а в небе, в ярком, синем, безоблачном небе светилось вытянутое пятно – то, что еще недавно было Венерой.

- Я виноват перед вами, и поэтому пришел просить у вас прощения. По собственной глупости я уничтожил Венеру, и она сейчас сгорает там, в небе, – я указал рукой на яркое облако. – Я виноват перед вами, людьми, и прошу вас простить меня.

- А зачем ты это сделал? – спросил меня кто-то.

- Я был глуп и самонадеян, – ответил я. – Я стрелял в один из спутников, которые находятся возле Венеры, но попал в саму планету и очень сожалею об этом.

- А почему ты берешь всю вину на себя? Разве ты был один?

- Я – командир корабля – это первое, кроме того, стрелял лично я –это второе, – пояснил я, – вот почему вся вина лежит исключительно на мне.

- Вы – народ, и я прошу у вас прощения за совершенную мной ошибку.

По небу плыли редкие облака, белизной оттеняя голубизну неба; сухой жаркий воздух был насыщен пряными запахами цветов и терпкими запахами трав; от звона цикад, казалось, дрожала земля, переливчато пели птицы; свежий воздух жизни вливался в мои уставшие от кондиционированной атмосферы корабля легкие; красной кометой размером со среднее облако догорала Венера, а они все молчали – стояли передо мной, молчали и думали, пока, наконец, один из них не решился прервать затянувшееся молчание.

- Какая разница, – ответил я, – ведь я перед вами – к чему вам мое имя?!

Над площадью вновь повисло тягостное молчание, наконец одна из пожилых женщин сказала:

- Ты совершил ошибку и признал ее. Ступай с миром – ты прощен!

- Спасибо, бабушка! – воскликнул я. – От всей души большое спасибо!

Я вернулся на корабль и объявил, что народ меня простил. Мы улетали; корабль медленно поднимался в Космос, и моя совесть была чиста: я покаялся и получил прощение. Венера превратилась в облако горячей пыли, которую скоро развеет солнечный ветер. Люди восстановят Венеру, но это произойдет уже после моей смерти, а пока мы вышли из атмосферы Земли, включили основной двигатель и стали набирать скорость – мы возвращались на войну.

...Снова и снова я стрелял, и люди погибали, а я несся вдаль, и путь мой был путем крови и смерти. Раз за разом основное оружие делало свое дело, а я мчался вперед, и ночь, звездная ночь укрывала меня своим крылом...

Я стал замечать, что все меньше пользуюсь приборами в момент прыжка или выстрела, из-за чего среднее время моего кровавого цикла вновь сократилось и стало теперь около семи часов – и если раньше за восемь часов противник не успевал что-либо противопоставить мне, то теперь и подавно!

...Однажды, когда я менял корабль, мне сообщили, что мою жену убили, а ребенка похитили.

Я ждал чего-либо подобного, и оно случилось... Что поделаешь, противник нанес мне ответный удар, тот, на который он был способен: одолеть меня в открытом бою не смог и поэтому решил повлиять на меня вот таким жестоким способом. Война – это война; правила на ней есть, но они не слишком строгие, их часто нарушают, предпочитая воевать до победы и без правил. Успех на войне окупает все или почти все, поэтому для его достижения хороши почти все средства: в руководстве разведки неприятеля, осуществившей акцию, наверняка рассчитывали, что это известие выбьет меня из колеи и я уже не смогу столь безжалостно быстро и точно атаковать их планеты. Но они просчитались!

Я наверняка гораздо больше переживал, если бы был человеком и если бы я доподлинно не знал, что в другой Вселенной с моими родными все в порядке, а так я отнесся к своей трагедии достаточно сдержанно. Снова и снова я уходил в боевой поход и имел возможность отомстить, но я не думал о мести, а выполнял свой долг – только и всего.

Так прошло еще около десяти месяцев; за это время я убил почти восемь тысяч триллионов человек – я пробовал свою исполинскую силу на этом мире, и он трепетал передо мною! К тому времени я уже знал, что только один экипаж военного корабля смог уничтожить 290 триллионов человек на планетах; многие корабли смогли записать на свой счет лишь по десять-двадцать триллионов загубленных жизней, что по сравнению с моим результатом было каплей в море.

Я чувствовал, что за время боевых действий мои силы чрезвычайно выросли, и вот однажды, просто чтобы проверить себя, я напрягся и попытался перебросить корабль в прошлое. Интересно, смогу ли я это сделать?

Я отправил звездолет в средневековье... и внезапно перед нами возникла Солнечная система, на ней не было следов человеческой деятельности, Венера была на своем месте, а в эфире царила полная тишина. Мои спутники удивились: они не понимали, что случилось. Похоже – к моему удивлению и радости, – у меня получилось! Я посчитал, что еще слишком рано что-либо объяснять, поэтому приказал:

...Звездолет сбрасывал скорость. Сначала мы пролетели мимо Земли, затем сделали еще несколько витков, пока корабль не затормозился настолько, что смог медленно двигаться над стратосферой планеты, после чего мы стали постепенно снижаться, вошли в атмосферу и перешли на горизонтальный полет на высоте, немногим выше самых высоких земных гор.

...Мы смотрели вниз и не видели ни больших городов, ни раскинувшихся вширь полей, ни заводов: селения были небольшими, дороги – узкими, а возделываемые земли – крохотными прямоугольниками. В районе Северного моря я еще больше уменьшил скорость, и теперь корабль практически перестал двигаться относительно поверхности Земли.

У нас не было специальных приборов, чтобы рассмотреть детальнее, но кое-что удалось разглядеть на седой поверхности этого студеного моря: четыре корабля неторопливо переваливались по неспокойным валам. На кораблях было по одной мачте с полосатым парусом – эти деревянные корабли были, скорее, похожи на большие лодки, чем на настоящие морские суда; носы посудин были украшены какой-то резьбой, а у правого и левого бортов в ряд сидели люди и гребли длинными веслами. Мне все стало понятно: я захотел увидеть средневековье – и вот они, викинги, прямо передо мной.

Я направил звездолет к Евразии, и за несколько дней такого медленного "туристического" полета весь экипаж побывал в рубке и посмотрел вниз, на свое далекое прошлое. Люди рассматривали небольшие грязные поселения, которые наши предки считали городами и в которых замусоренные улочки пахли, наверное, так, что вонь наверняка могла сбить с ног любого из моего экипажа.

Мы видели степи и леса, пустыни и моря; мы видели крестьян-землепашцев и их сеньоров, видели многотысячные табуны лошадей и быков, пасшихся на свободе; видели кибитки и юрты кочевников... а по морям плыли галеры, ладьи и пироги, полные товаров и воинов; по пустыням шествовали караваны верблюдов, переходя от одного оазиса к другому; среди торосов и льдов пробирались закутанные в мех охотники на тюленей и белых медведей; в межгорных долинах тоже жили люди и выращивали что придется... люди были везде. Занятые своими делами жители Земли той далекой эпохи и не подозревали, что сейчас далекие потомки смотрят на них из-за облаков. Прошлое – ранимо. Его легко изменить, но трудно компенсировать эти изменения. Я тоже читал фантастику о путешествиях во времени, поэтому у меня и в мыслях не было не то что вступить в контакт с предками, но даже спуститься хотя бы до уровня гор.

Итак, я полностью овладел временем и отныне могу перемещаться сам и перемещать в нем любые другие, пока еще не слишком массивные объекты – теперь я смогу увидеть не только, сколько сахара и какой сорт чая находится в кружке, которая в свою очередь тихо-мирно стоит себе в закрытой комнате соседнего дома, но и то, кем и когда был положен сахар, где был выращен чайный лист, как его собирали и сушили, из какой свеклы появился сахар и как он был переработан на заводе и продан в магазине; также я смогу увидеть, какая обстановка была в то время в кухне, какой она была раньше, и будет после чаепития; кроме того, я могу увидеть, когда и кем выпьет этот чай, и какие при этом слова будут произнесены, и что ответит на них собеседник, и куда денется спитой чай, и где окажется каждая чаинка, и что случится с каждой из них в будущем... И так до бесконечности.

Возможность получать абсолютно достоверную информацию напрямую из первоисточника, вне зависимости от его положения во времени и пространстве, плюс наличие способностей для путешествий во времени – это то, чего в принципе лишены люди и прочие подобные им существа, а у меня есть эти возможности, ибо я уже немного поднялся на гору всемогущества и взбираюсь дальше.

Я размышлял о себе и понял одну очень важную для себя вещь: все мои прошлые победы основаны на тех возможностях, которых у людей сейчас в принципе нет. Начиная с первого выстрела по планетам я все время использовал свою нечеловеческую сущность. Я – нечеловек – применял свое могущество для того, чтобы сражаться с людьми, у которых таких сил не было. Это несправедливо и нечестно, но исправлять совершенное нет смысла, потому что весь этот мир – копия, а вот дальше действовать таким же образом неверно и подло.

Я вспомнил, что и раньше в голову мне уже приходили подобные мысли, но я не смог (или не успел) додумать их до конца. Нужно заканчивать... Лично мне необходимо выходить из этой войны: от моих выстрелов погибло немногим меньше десяти квадриллионов людей, и этого более чем достаточно для одного человека. Свой долг я выполнил, и выполнил хорошо; никто из живущих в мое время не достиг и не достигнет таких результатов во время этой войны; да что там достигнет – никто и не приблизится к моему ужасному "рекорду", хотя война – не спорт и рекордам здесь не место. Конечно, я бы мог достичь результата в десять квадриллионов погибших – это было бы круглое число; мог достичь и большей цифры, но война в моем понимании – это не цифры на бумаге, а боль и смерть живых страдающих людей, а потому я решил остановиться, ибо осознал, что не имею больше морального права продолжать воевать против них. Я не могу не использовать свою нечеловеческую сущность: она всегда во мне, она является частью меня, а значит, "отключить" ее и продолжать воевать, но уже в качестве обыкновенного человека, я не могу, поэтому мне пора прекращать все это: пора прекращать разрушать, пора завершать свою службу в звездном флоте...

Я перебросил корабль в то самое место и время, откуда мы отправились в прошлое, экипажу объявил, чтобы они о викингах и прочем средневековье не распространялись, иначе окажутся рабами в каком-нибудь рабовладельческом государстве и умрут в нем еще до наступления нашей эры.

Я говорил неубедительно, но знал, что свое обещание смогу выполнить, и они поверили моим словам потому, что увиденное собственными глазами прошлое человечества заставило их поверить мне.

Между мной и моими людьми разверзлась пропасть, но я не жалел об этом – я вообще практически ни о чем не жалел... Я был уверен в том, что если кто-нибудь из них проговорится об увиденном, то я выполню свое обещание, не переживая ни о ком: ни о нем самом, ни о его родных, я предупредил их о правилах "игры", и если они нарушат их, то наказание будет быстрым и неотвратимым, как топор палача.

Следует сказать, что в дальнейшем я совершенно не отслеживал жизни членов своего экипажа: я считал, что достаточно сильно напугал их и инстинкт самосохранения не позволит им раскрыть мою тайну; а если же кто-нибудь и проговорится случайно, то ему никто не поверит: доказательств путешествия во времени ни у кого из нас нет, поэтому в худшем для меня случае возможно лишь возникновение слухов, и если они дойдут до меня, то я, владея временем, легко вычищу их, отправив несдержанного болтуна в рабство еще до того момента, как он впервые осмелится открыть рот и предать меня. Кстати, как мне кажется, вплоть до самой моей смерти никто из моих подчиненных не сделал этого, так что мне, к моей огромной радости, не пришлось давить на боевых товарищей своим колоссальным могуществом, – а после моей кончины мне уже было все равно!

Мы вернулись на базу. Я посадил корабль и объявил, что больше воевать не намерен. Меня хотели отправить в психиатрическую клинику, но я отказался, причем отказался в очень категоричной и агрессивной форме; моя репутация, известная в определенных кругах, была ужасной и необъяснимой, поэтому командование оставило меня в покое и перевело в запас.

Из мыслей ответственных лиц я узнал, что уголовное дело, возбужденное по фактам совершенных мной убийств, официально считается нераскрытым, а неофициально – и не будет раскрыто. Я вернулся домой, к родным, встретился с друзьями и положил цветы на могилу жены.

В течение нескольких последующих недель меня еще несколько раз награждали – и мое государство, и союзники – в итоге я оказался награжденным множеством самых разнообразных орденов и медалей (и это наполняло мое сердце гордостью, а разум – печалью, ибо я прекрасно осознавал, за что получил их!), причем среди них было по нескольку наивысших наград как от нашего, так и от государств-союзников. Так я стал всеми признанным национальным героем; время песен и стихов, сложенных в мою честь, книг, написанных обо мне, придет позже; придет и время, когда, после моей смерти моим именем будут называть улицы, города, астероиды и планеты, – а война продолжается, ну а мне нужно строить новую жизнь.

Я вернулся в свой дом, но как жить дальше, не знал Нужно было искать ребенка, и я несколько раз пытался это сделать, но у меня ничего не вышло. Я продолжал искать его, но мне было очень сложно просеивать информацию, пробиваясь через боль и страдания людей – а тут еще пространство, время постоянно изменялись из-за взрывов псевдозвезд. Меня практически не беспокоила вероятность того, что противник может уничтожить планетарную систему вместе со мной: чему быть – того не миновать, а у меня не было временя, чтобы беспокоиться о мелочах такого рода, я считал, что в случае чего мой "отец" поможет мне. Тем временем я попробовал перенестись на планету Хала, и мне это удалось; затем я вернулся, проверяя свои новые способности вновь отправился на Халу и обратно. Итак, отныне я могу существовать в разных мирах в виде разных существ и переносить себя из одного мира в другой без помощи "отца".

Я также обнаружил, что могу появляться и исчезать когда и где захочу. Это выглядело так: стоишь, к примеру, на улице среди людей, потом исчезаешь, а затем появляешься в другом месте, делаешь там свои дела, после чего возвращаешься в ту же самую точку пространства и времени, – а мое отсутствие прохожие не заметят потому, что его-то и не было, я не отсутствовал на улице ни единой секунды! Однако пока я мог перемещаться на небольшие расстояния – приблизительно до пяти-десяти тысяч световых лет длиной. То же самое я мог делать не только с самим собой, но и с любыми другими предметами, главное – чтобы их масса была не слишком велика. Пока я не могу передвигать планеты и звезды, но со временем научусь делать и это. Забавно, должно быть, выглядит такое перемещение для стороннего наблюдателя: только что объект был в одном месте, а теперь он уже в совершенно другом, причем без всяких усилий, – как в сказке!

Там, в мире Халы, я попробовал превращаться в различных зверей, птиц и рыб, и мне это удалось; в мире Земли я тоже смог сделать то же самое – теперь мое бытие в действительности стало больше, чем просто жизнь одного существа: я уже перестал быть ограниченным своей смертью, и моему внутреннему взору открылись необъятные перспективы.

Однажды, когда я еще был у себя дома и собирался вновь отправиться на Халу, мне позвонили. Неизвестный не включил изображение и не представился, он начал прямо:

- Чтобы ты знал это и в дальнейшем хорошо себя вел.

Не медля ни секунды, я проследил, где находится мой собеседник, забрался в его мозг и через мгновение уже знал все. Оказывается, они переправили моего ребенка на свою территорию, где он и погиб вместе с населением всей планетарной системы под ударами наших войск. Жену мою они тоже хотели похитить, вернее, они хотели похитить жену и ребенка для последующего шантажа, но им помешала охрана – хорошо, что я вовремя предупредил спецслужбы! – однако из-за этого ситуация вышла из-под контроля: возникла перестрелка, во время которой были убиты несколько нападавших, все охранники и моя жена, а малыша увели оставшиеся в живых похитители.

После возвращения с войны я несколько раз проходил возле того магазина, в котором и разыгрались эти события, но следов перестрелки уже не увидел: еще до моего возвращения в магазине и ближайших зданиях сделали ремонт, заделав дыры в стенах, убрав обожженные ветки деревьев и настелив новые полы. А ведь тогда там разыгралось настоящее сражение: и те, и другие были вооружены лучевым оружием, поэтому, когда все кончилось, по всей площади схватки были разбросаны части людских тел: и бойцов, и случайных потерпевших, и прибывшего на место наряда полиции. Но чего же они хотят от меня? Непонятно, однако, почему противник пытается как-то использовать моего ребенка, стараясь убедить меня в том, что он жив? Что ж, подыграем ему для начала, а там видно будет:

Я намеренно не обострял ситуацию, зная, что всегда успею это сделать.

- Отдыхай, я потом позвоню, – сказал неизвестный и повесил трубку.

Судя по всему, они хотят как-то использовать меня в своих целях, но что у них за планы, я пока не знаю, однако война все еще продолжается, и, скорее всего, ничего хорошего мне от них ждать не приходится. Хорошо, пусть в этом мире мой малыш погиб, но весь этот мир все равно недолговечен – зато в оригинальной Вселенной он жив, и жива моя жена, и жив я сам; а в эти игры пусть они играют с другими: я могу быть по-настоящему опасен не только в бою!

У меня была информация из мозга этого человека, поэтому я знал все, что знал он. Используя ее, я вышел на тех, с кем он был связан, а затем на тех, с кем были связаны они. Это напомнило мне путешествие по глобальной компьютерной сети – от одной ссылки к другой. Так я искал в их мозгах заглядывая в души, пока, наконец, не узнал все: это была террористическая организация, связанная с разведкой одного из враждебных нам государств. Я узнал, что они планируют сделать со мной: моя жизнь была в опасности, но просто убить они меня не хотели – они хотели, чтобы моя смерть оказала влияние на общество в целом. Сейчас они ждали дальнейшей помощи из вражеского государства, а этот и последующие звонки должны будут для начала нарушить мое душевное равновесие. Я не смог проникнуть непосредственно в саму разведывательную организацию, которая и была инициатором всего этого – и убийства жены, и похищения ребенка – потому, что эти люди находились слишком далеко от меня: мои нечеловеческие способности распространялись тем дальше, чем более спокойным было пространство-время, они сходили на нет вблизи разрывов псевдозвезд и значительно ослаблялись возле пространственных туннелей; они не были безграничными, однако то плавно, то скачкообразно возрастали с течением времени, – но пока, враги мои, их у меня вполне достаточно для вас!

Мои противники совершенно не догадывались о моей колоссальной силе и, конечно же, не знали, что я уже готов применить ее: я досконально разобрался, кто есть кто, и наметил цели... Мне захотелось пить, и я налил себе воды. Вообще, любого человека я могу устранить многими способами: во-первых, убить, во-вторых, изменить его душу, в-третьих, сделать так, чтобы его убили другие, в-четвертых, устроить ему несчастный случай или же какую-нибудь эксклюзивную катастрофу; в-пятых, можно сделать так, чтобы он в принципе не родился; в-шестых, его можно переместить куда-нибудь как во времени, так и в пространстве. Я пил воду и думал, что же мне делать дальше: второй вариант мне нравился больше остальных: я, конечно, могу изменить и перенастроить мозг каждого из них так, чтобы они стали безвредными, но это делать долго и сложно; потом я подумал, что все эти мои экстраординарные способности даны мне вовсе не для того, чтобы переделывать людей: людей много, а я один! Но все же в качестве тренировки решил переделать мозг того, кто звонил мне, изменить его мировоззрение, его реакции, короче говоря, изменить его душу, а остальных – просто убить.

Я так и сделал, потом допил воду и вымыл кружку. Со временем я еще не раз оценю результаты своей работы: как этому человека живется с новой душой, не допустил ли я каких-нибудь неточностей и погрешностей. Я сделал ему довольно хорошую душу, как у обычного нормального человека, и, по моему мнению, ему будет легче жить с ней, чем до моего вмешательства.

Мне кажется, что тяжелые удары войны, раз за разом обрушиваясь на меня, срывали с меня шелуху человеческого бытия, обнажая бытие истинное, присущее мне лишь с недавних пор, – бытие Властелина Миров, поэтому мои мысли и мои поступки постепенно утрачивали человеческую логику, приобретая иную – логику бога. Да, война вызвала во мне к жизни те силы, которые я имел раньше, но которыми боялся воспользоваться – и вот я рождаюсь из оболочки человека и кем я буду – еще не знаю...

А людей я убил тем же способом, что и раньше: оборвал несколько нервов в определенных местах, и жизнь ушла из их тел, – множество человек умерло мгновенно, в один и тот же миг. Я взял жизни у тех людей, которые были непосредственно связаны с моим делом, а также у тех, кто лишь едва касался его; однако никто из родственников я не трогал. Отныне я буду жить гораздо спокойнее: мало кто осмелится навредить мне еще раз!

Через несколько дней ко мне зашли двое из службы безопасности главы нашего государства. "Чистильщики" просканировали меня и мое жилье специальными приборами, но ни оружия, ни чего-либо подслушивающего и подглядывающего не нашли, о чем и доложили начальству. Спустя некоторое время к дому подъехали две машины, меня подвели к одной из них, и мы сели в нее. Как мне объяснили провожатые, второй автомобиль будет нужен для отвода глаз, поэтому поедет другой дорогой. Тем временем мы выехали за город, там, возле опушки стояли несколько больших машин – на таких обычно ездят правительственные чиновники. Я пересел в одну из них – меня ждал глава нашего государства: он наверняка хотел переговорить со мной, но так, чтобы никто не знал о нашей встрече. Я полагаю, что в окрестностях все прощупано и обследовано соответствующими службами, иначе ему глупо было бы приходить ко мне с такими мерами предосторожности, однако на всякий случай тщательно осмотрел и окрестности, и мысли окружающих нас людей, а уж мозг моего собеседника я просмотрел с особой тщательностью – теперь я знаю цель нашей встречи и могу спокойно обдумать, что говорить и как себя вести

В закрытом наглухо салоне машины не было никого, кроме нас двоих; мы обменялись ничего не значащими репликами, а затем перешли к серьезным темам.

- Что у тебя там произошло в молитвенном доме? – спросил меня собеседник.

- За это можно сесть в тюрьму, и сесть надолго, – попробовал хоть как-то запугать меня собеседник.

- Попробуй, рискни, – ответил я ему, – но мне кажется, что ты пришел сюда не за этим.

Я уже знал, зачем он пришел, но ждал, пока он сам скажет об этом.

- Не надо ссориться, я пришел не за этой мелочью, – примирительно сказал собеседник. – Просто непонятно, вот я и спросил.

- Хорошо, я объясню тебе: я доказал следователю и всем остальным людям, что могу убить человека, – подвел я черту. – Итак, я ответил на твой второстепенный вопрос, поэтому спрашивай о главном!

- Я приехал к тебе за советом, – сказал глава государства.

- А почему именно ко мне? – спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

- Жесток?! – изумился я. – О нет! Вы все меня не поняли: я не жесток, потому что жестокому человеку нравятся боль и страдания других, а мне – нет. Когда мне надо сделать что-либо подобное, я никогда не испытываю радостного наслаждения, а лишь делаю то, что должен сделать; и ты, и любой другой на моем месте поступили бы так же. Так в чем же заключается твое дело?

- Война скоро закончится нашей победой, но некоторые люди, которые по плану должны были погибнуть во время войны, сдались, да так, что мы не смогли им отказать. Они – и военнопленные, и жители планетарных систем – сдались и теперь живы. Их много, очень много: счет идет уже на секстиллионы. Нам не нужны пленные – нам нужны их планеты, но они продолжают сдаваться, и мы не знаем, что с ними делать.

- Пусть живут – это естественно, – ответил я. – А когда война закончится, их мнение тоже придется учитывать, как бы это ни было вам неприятно.

- Хотелось бы их уничтожить, но не всех, конечно, а часть – то есть жителей тех планет, на которых мы впоследствии сами бы хотели жить, – наконец-таки глава государства подошел к главной теме нашего разговора.

- Как так?! – удивился я тому, что меня совершенно не удивляло.

- Уничтожить, – пояснил он, – но так, чтобы никто ничего не знал и не подозревал. Это легче всего сделать во время боевых действий, – без всяких экивоков, сказал он.

Да, люди говорят, что они стали лучше, однако их дела опровергают их слова – а на что еще можно надеяться, если вид человек разумный в звездную эпоху остался точно таким же, каким был в каменном веке! Биологическая основа вида осталась той же, а значит...

- Я знаю это. Но нам – я говорю от имени всех государств нашего блока – хотелось бы твоего совета, делать нам это или нет? – спросил он; и я знал, что это и было целью нашего разговора.

Да, злодеи хитро придумали – переложить ответственность за свои кровавые дела на меня, а самим остаться с чистой совестью!

- Ответ "нет"! – резко произнес я, выделив голосом «нет». – Но если предположить ответ "да", то каким образом вы собираетесь это делать? – спросил я.

- Всем этим людям мы скажем, что отправляем их на переселение – оно, естественно, будет происходить через туннели. Обреченных о системе туннелей доставят к основному туннелю, который выйдет прямо на звезду. В результате все сядут, как обычно, в вагончики и, пройдя через туннели, сгорят в звезде – ни криков, ни слез, ни трупов. Со звездой же не случится ничего, ибо суммарная масса уничтожаемых людей хотя и будет достаточно велика, но все же во много раз меньше массы самой звезды.

Строителям, которые будут делать главный туннель, и транспортникам, которые будут перевозить людей, необходимо объяснить, что в вагонах, предназначенных для перевозки населения и имеющих соответствующее клеймо "Для людей", будут перевозить трупы с планетарных систем, население которых полностью погибло во время войны. В некоторых вагончиках действительно будут погибшие люди, но в остальных... там будут живые люди, сдавшиеся в плен.

Собирать разлагающуюся биомассу с погибших планетарных систем будут следующим образом: специальные роботы, управляемые квалифицированными операторами, будут собирать мертвых людей и тела крупных животных и перемещать их в вагоны. Трупы нужно уничтожать для того, чтобы погасить вспыхнувшие эпидемии; при этом должны быть использованы вагоны "Для людей", а не грузовые, потому что грузовые нужны нашей промышленности для обеспечения военных перевозок.

Получается все очень логично: останки уничтожаются для улучшения экологии (в противном случае эти планеты еще многие десятилетия будут непригодны для жизни), а пленные перемещаются в специальные лагеря; а то, что из-за неразберихи с вагончиками и те, и другие будут сожжены – не наша вина. Никаких документов нигде не останется: мы будем отдавать только устные приказы, чего вполне достаточно для исполнения во время войны и для того, чтобы не оставлять следов. Часть пленных, около 10–20%, конечно же, останется в живых и благополучно прибудет туда, куда и переселялись: они в действительности будут помещены в лагеря, их будут кормить и лечить, а после войны выпустят, так что все получается достаточно чисто и логично. Поэтому ни о каком преступлении речь в принципе не должна возникнуть – речь может идти лишь о технических ошибках и накладках, вызванных войной. Победителей судить будет некому, а для суда истории останется больше вопросов, нежели ответов; но в чем заключается главная проблема, так это в моральной стороне вопроса, – и мы хотели бы, чтобы ты помог нам разобраться с этим.

- Наши союзники знают обо всем этом? – уточнил я, сделав ударение на слове "всем".

- Да, и они согласны. – Мы ждем от тебя решения этого вопроса.

- Я буду думать, – сказал я. – Отвезите меня домой, когда решу эту проблему, свяжусь с вами.

- Вот тебе номер, набери его и назови себя, – глава государства дал мне бумажку, – и тебя сразу же соединят со мной. И поторопись: тебя ждут, да и война заканчивается!

Да, они задали мне серьезную задачу, но я был уверен, что успешно решу ее.

Я долго думал, пока не нашел решение, но мне мало было встречи только лишь с главой нашего государства – мне нужны были все они, лидеры всех государств нашего блока, поэтому я позвонил и сообщил нашему главе, что мне нужна встреча со всеми руководителями союзных государств. И он с удивлением пообещал.

...Мы встретились в большом помещении. Разговор я начал так:

- Вы представляете государства и можете говорить от имени своего народа. Я знаю, что вы хотите уничтожить пленных,– это преступно, и поэтому я спрашиваю вас: «Вы хотите это сделать, или же вам надо это сделать?».

- Мы не уверены, что нам это "надо", скорее, мы просто "хотим".

- В таком случае вы хотите переложить всю моральную ответственность за принятие решения на меня – что ж, я согласен, но я должен до конца понять ситуацию. Для этого сделаем так: я разрешаю уничтожить пленных, но каждый из присутствующих здесь должен назвать мне имя одного своего родственника, который умрет вместе с ними, и я проконтролирую, чтобы он действительно умер, без обмана.

Все задумались надолго. Чтобы не мешать, я вышел в соседнюю комнату и стал ждать; от их решения зависели не только судьбы каких-то далеких и потому абстрактных людей, а и, что более важно, судьбы их близких, – это и было одной из моих целей – соединить далекое и близкое, чужое и родное...

Ожидание затянулось, я уже намеревался заглянуть в их души и мысли, но решил не делать этого: пусть то, что там происходит, будет тайной для меня – так даже интереснее, ведь я всегда могу восстановить все их разговоры в полном объеме, переместившись в прошлое.

Наконец, решение было принято. Мужчины явно постарели за это время – оно далось им явно нелегко.

- Мы согласны, – сказал один из них. – Мы уже наметили родственников – вот список.

- Итак, – сказал я, взяв в руки бумажку и скомкав ее, – вы согласны пожертвовать жизнями ваших родных во имя интересов народов... И после этого вы утверждаете, что вы "хотите", а не вам "надо"?! Так "хотеть" нельзя! Следовательно, я делаю вывод, что уничтожение пленных в вашем понимании является необходимым и отказаться от него вы не в силах, а раз вы не можете иначе, значит, незачем спрашивать моего совета, как и незачем подставлять под удар своих родственников – делайте то, без чего вы не можете обойтись! Вы сами нашли ответ на поставленный вами же вопрос – я только помог вам в этом.

- Значит, мы можем сделать это? – спросил один из них, пристально глядя на смятую бумагу у меня в руках.

- Не "можем", а "должны", исходя из вашей логики; а раз "должны" – значит, делайте и несите за это ответственность перед собственной совестью!

Теперь, по моему мнению, настал психологический момент для того, чтобы узнать от них все: они должны рассказать мне то, о чем я могу узнать из их мыслей, – они должны знать свое место, ибо как ни крути, а все они – пыль под ногами таких, как я.

- Не за что, – ответил я на благодарность, – вы все сделали сами. А теперь вы можете рассказать мне, что вы собираетесь сделать с некоторыми народами, живущими в ваших государствах.

Учитывая то, о чем мы только что говорили, намек был абсолютно ясен всем – они несказанно удивились, а затем один из них не выдержал и спросил:

- Объясните мне все – это приказ! – отрезал я.

Они не могли противиться моей воле, особенно после того, что только что произошло, и поэтому быстро сдались, признав мое превосходство.

- Хорошо, я расскажу тебе все, – сказал глава нашего государства. – Ты ведь сам знаешь, что большинство государств многонациональны и практически в каждом из них есть один или несколько народов, которых лучше бы не было... и современная война предоставляет нам шанс для этого!

Никто не говорит о том, что "народ виноват", ибо народ не может быть виноват; и никто не говорит о том, что "народ надо уничтожить", ибо никто его уничтожать не собирается. Полностью уничтожать народы нельзя не столько потому, что это преступление с точки зрения морали и закона (хотя на мораль вполне можно наплевать, а закон обойти, обмануть или же принять другой, более удобный), а для того, чтобы когда с течением времени ситуация поменяется (а она век за веком все-таки меняется!), то самим не быть уничтоженными. Объявлять целые народы "хорошими", "плохими", "прогрессивными", "дикими", "расово полноценными" или же "расово неполноценными", «цивилизованными» или же "нецивилизованными" нельзя, во-первых, потому, что ярлык клеймит всех без исключения представителей, а это неправильно, ибо люди разные – среди них есть и гении, а во-вторых, потому, что такой ярлык разделяет народы, подвигая одних на агрессивные действия против других, а эта межнациональная рознь является обоюдоострым оружием: победитель в сегодняшнем противостоянии через несколько веков – да что там веков! – уже в следующей войне вполне может стать проигравшим... и тогда горе ему!

В межнациональных отношениях необходимо вести себя очень тактично, помня, что все народы равноправны и одинаково ценны для человечества в целом. Все многообразие рас, народов и народностей является тем наследием, которое мы получили от предков, и не нам менять сложившееся в течение тысячелетий положение дел, вот почему мы просто планируем поступить с этими народами точно так, как поступили с теми, которые находятся вне территории государств-победителей и с которыми мы воюем сейчас. Мы считаем, что численность определенных народов нужно уменьшить до определенного предела (для каждого народа он свой) вне зависимости от того, живут ли представители этого народа во враждебных нам государствах или же в наших государствах, освободив занятые ими планеты для других народов. Военными методами мы добиваемся поставленной цели только для тех народов, которые населяют территории за границами наших государств, однако военные методы неприемлемы для своих. Уменьшение численности народов и захват их планетарных систем – вот цель современной войны. Все, что мы осуществляем сейчас, планировали сделать, еще задумывая эту войну, и мы убеждены в правильности принятых нами решений.

- Ни я, ни они, – он широким жестом обвел всех присутствующих, – никто ничего нового не выдумал, все уже делали до нас; и раньше (из истории ты это помнишь!) очень часто государство давило, подавляло и воевало с одним из своих народов в пользу другого. Мы делаем то же самое, но современные технологии позволяют провести эту операцию быстро, радикально и аккуратно.

Представителям выбранных народов объявят, что они будут в неукоснительном порядке отправлены на переселение на освободившиеся планетарные системы, хотя на самом деле с ними поступят точно так же, как и с пленными: часть из них – процентов 80–90 – будет переправлена не на планеты, а на звезду, где они и погибнут. Потерю множества квадриллионов жизней можно будет легко объяснить ошибками в управлении потоками вагончиков из-за неразберихи, вызванной войной, – все произойдет точно так же, как и с пленными, а оставшимся после войны будет дано то же объяснение, как и в случае с пленными. После войны мы публично накажем кого-нибудь из транспортного руководства, а когда пройдет время, компенсируем им это сторицей, но уже тихо и без прессы. Вот что мы хотим сделать и что мы сделаем – теперь ты знаешь все. И что ты думаешь об этом?

- Я знаю, что, когда вы спрашивали у меня совета относительно пленных, вы одновременно спрашивали меня и об этих народах – их можно назвать несчастными, но разве счастливее их те, кто в этой страшной войне потерял своих лучших представителей?

Я спокоен, что бы ни случилось – я всегда спокоен, и поэтому чувства и тех, и других близки мне... Не утаивайте от меня ничего и никогда: я все равно узнаю правду!

Я уже вам ответил: раз решили – делайте, в свое время история все расставит по своим местам!

...Вскоре война закончилась. Она длилась недолго – чуть больше двух лет, но ее итоги были значительными...

...Корабли возвращались, и ожидание встречи с близкими заполнило все эти дни.

Корабли возвращались, неся на себе печать безмолвных боев в бездне и печаль о тех, кто навсегда остались в ней.

Корабли возвращались, и радостью наполнялись сердца людей.

Корабли возвращались, корабли возвращались...

Истерзанное пространство нашего звездного острова постепенно восстанавливалось...

Планетарные системы Галактики, уставшие от мощи крейсеров, пробовали робко дышать полной грудью, еще не веря своему счастью – пришел мир.

...Был один большой общий праздник – все ликовали. Состоялся парад Победы, в котором участвовали представители всех союзных государств; затем последовала мирная конференция, во время которой державы-победительницы делили завоеванные планеты – все происходило приблизительно так, как главы правительств планировали, как и было решено заранее, многие нейтральные государства тоже получили дополнительные земли.

На послевоенной конференции отметили, что ни один народ не был уничтожен, хотя некоторые и потеряли более 99 процентов численности.

Были также опубликованы некоторые количественные итоги войны.

До войны численность человечества составляла около 437 миллиардов триллионов человек или 437х10²¹. Воевало около 1,6% всего человечества, то есть 7х10²¹ человек, или немногим больше 1,7х10²⁰ кораблей. Около 84,3% человечества погибло, таким образом, осталось 15,7% от предвоенной численности, или же 68,6х10²¹ человек. Война продолжалась 827 суток, то есть в среднем за секунду погибало 960 триллионов человек.

С точки зрения всех этих данных оказывается, что мой личный вклад составляет всего одну десятитысячную долю процента всех потерь человечества, в то время как удачное торпедирование подводной лодкой одного или нескольких кораблей в Первую или же Вторую Мировую войну с суммарным количеством погибших около нескольких тысяч человек дает одну сотую процента всех убитых на той войне, то есть в тысячу раз больше, чем у меня. Я не рассматриваю варианты, связанные с ядерной бомбардировкой потому, что это – уникальное оружие и массово оно не применялось, в отличие от торпед и основного оружия звездных крейсеров, применявшихся повсеместно, – в противном случае разрыв был бы не в тысячу, а в десятки тысяч раз. Выходит, что с исторической точки зрения мой личный результат оказался просто ничтожен – и, ко всеобщему удивлению, так оно и есть на самом деле!

Нужно не забывать еще и о том, что я смог достичь столь высоких результатов благодаря своей нечеловеческой сущности; максимальные же результаты за прошедшую войну были гораздо меньше моего – примерно триллионов по 300-400 на корабль, а это настолько незначительно, что сравнивая с результатом успешных действий подводников, получается, что процент убитых относительно всех погибших у лучших из современных команд звездолетов в несколько сот тысяч раз меньше, чем у моряков Второй Мировой! Таким образом, несмотря на столь значительные потери, оказывается, что прошедшая война мало чем отличалась от предыдущих: процент общих потерь для всего человечества больше, а относительная успешность действий одного экипажа гораздо меньше, но все же, учитывая более чем 80% погибших (чего и близко не было раньше!), следует еще раз подчеркнуть:

Теперь люди будут долго наслаждаться тишиной и покоем – вплоть до тех пор, пока не придет следующая большая война – Вторая Галактическая. За это время разгорятся и погаснут многие мелкие конфликты, во время которых будут погибать люди, но большинство населения все же будет жить в относительном мире и спокойствии.

Давно еще, когда люди только делали первые робкие шаги в Космосе, они уже мечтали о встречах с другими цивилизациями, осознавая проблемы, связанные с этим; а оказалось, что в Галактике, кроме нас, нет другого разума и самая большая проблема для человека – это он сам, и прошедшая война наглядно продемонстрировала это. Сколь ни были бы сложными отношения с другими цивилизациями, трудно поверить, что человечество может потерять из-за них более 80 процентов численности за два года!

Люди – сложные существа и иногда относятся друг к другу по принципу "человек человеку – волк".

...Наверняка все они на протяжении этой войны обращались с просьбой о помощи или же о спасении к сверхъестественным существам, к богам, но...

Бог есть там, где есть вероятность, и бога нет там, где есть закономерность!

Что должно произойти, то и произойдет, молись – не молись – все бесполезно; но что может произойти, то может и не произойти, следовательно, молитва, повышая кажущуюся вероятность наступления благоприятного события, является основой впечатления того, что обращение к сверхъестественным силам помогло. Однако в экстремальных и тем более критических ситуациях за помощью обращаются все: и верующие, и атеисты, и остальные, но помощь ни к кому не приходит – я знаю это, ибо сам практически бог; просто когда обращаются 100%, а помощь приходит к 10% или пусть даже к 90%, то у спасшихся и у тех, кому они об этом рассказали, складывается впечатление, что все, обратившиеся к Всевышнему получили помощь, а кто не обратился, – погиб, но погибшие не могут сказать, что они тоже молились, однако ничего не получили, ибо они – мертвы, а значит, доказательство получения помощи спасшимися ложно. Люди в своих повседневных рассуждениях редко учитывают вероятность событий, поэтому, рассматривая любую войну, следует отметить, что жизнь и смерть во время нее хотя в определенной мере и зависят от боевого опыта солдата, качества управляемой ими техники, и еще от множества объективных факторов, – жизнь и смерть в это страшное время все-таки в определенной мере вероятностные события: кому выпал орел, а кому и решка. Но, несмотря на все сказанное, обращаться к сверхъестественным силам необходимо, ибо обращение к это может стимулировать в человеке выработку собственных дополнительных сил, обусловленных появившейся надеждой, а возможности организма в определенных условиях могут быть исключительно велики, поэтому молиться надо; и верить в действенность своей молитвы надо тоже... Но если ты не веришь ни в бога, ни в черта, верь в себя и не молись никому... и я не знаю, какой из этих путей наилучший, – у каждого своя дорога!

Человек четко различает вероятностные события и закономерности: к первым относятся практически вся его повседневная жизнь, а ко вторым – научные законы, поэтому с просьбами о счастье, успехе, удаче и прочем все время от времени обращаются к сверхъестественным силам, однако никто не обращается к ним с просьбой нарушить общеизвестные закономерности мира: на вращающейся вокруг светила планете за днем следует ночь, а за ночью – день, и никто не молится о том, чтобы всегда был день! Также никто из людей не может жить вечно, поэтому никто и не просит бесконечной жизни, а просят лишь как можно более долгой, в здравом уме и с определенным уровнем здоровья.

Таким образом, бог – это надежда на то, что благоприятная вероятность сбудется, то есть ситуация начнет развиваться по вероятности спасения, помощи, удачи, приобретения и так далее; в противоположность богу дьявол – это надежда на то, что сбудется неблагоприятная вероятность, то есть ситуация станет развиваться в вероятном направлении гибели, ошибки, неудачи, разрушения и так далее.

Надеяться на бога означает надеяться на благоприятную вероятность, одновременно как бы отдаляя от себя неблагоприятную альтернативу. Надежда на бога – это волевой, моральный, психический и часто физический акт, это поступок, который требует от человека затрат энергии, в результате чего складывается внутреннее ощущение, что проделана работа, препятствующая неблагоприятному развитию событий. Такое ощущение вступает во взаимодействие с принципом справедливости и в конечном итоге получается такого рода утверждение: я противодействовал дьяволу, затратив на это силы, и было бы несправедливо, чтобы бог не помог мне, – и эта вера в победу, удачу дает дополнительные силы, которые повышают вероятность благоприятного исхода.

Бог – для человека понятие вероятностное, в то время как Повелитель Миров – и вероятностное, и закономерное: мы можем устанавливать и менять фундаментальные закономерности для подвластных нам миров, мы можем менять физические основы миров, из-за чего изменятся константы и функции природных законов; однако над определенными закономерностями нашего (нашего, а не вашего) мира мы не властны, поэтому с точки зрения нашего мира мы – тоже вероятностные существа.

...Однако я отвлекся от повествования и теперь возвращаюсь к нему: настало светлое будущее, но не для всех, а только для нас, то есть для каждого пятого...

Оглядываясь, я вижу первые войны, такие "небольшие и добрые", но чем ближе к нашему времени, тем более разрушительными и я с ужасом думаю: что ждет нас дальше? Какой будет война, когда человечество расселится по тысячам тысяч галактик? Кто знает... Разум отказывается охватывать столь большие размеры, но я верю, что, несмотря ни на что, со временем в душе мы будем становиться все лучше и лучше; и если иногда мы, люди, будем бросаться друг на друга, как лютые звери, то это будет всего лишь тягостный эпизод в большой и красивой жизни человечества.

Война и мир – две стороны одной медали, которая называется "жизнь народов". Тошно все время жить в мире и столь же ужасно все время воевать – такова внутренняя логика существования общества: за миром следует война, а за ней снова мир – и так без конца...

Война закончилась, и наступил долгожданный мир – нет больше сводок с фронта, нет военных потерь, и жизнь продолжается.

Первое время после войны я в психическом плане жил, как и раньше, но вот однажды у меня возникло ощущение счастья. Оно проявилось постепенно, но мощно. Девять десятых моего внутреннего мира заполняло счастье. Оно жило само в себе, и ему ничего не требовалось от внешнего мира. Я стоял, сидел, мне наступали на ногу, удача и неудача шли друг за другом как черные и белые полосы у зебры – и все это было несущественной мелочью потому, что я был безмерно счастлив. Видимо, в психическом плане война для меня была настолько тяжела, что, когда ее давление исчезло, я как бы заново родился.

Счастье находится внутри нас, а проблемы – снаружи.

Мне было так хорошо, что захотелось и другим сделать что-нибудь приятное, ведь дарить приятнее, чем получать.

Однажды я был дома и одновременно шел по улице: моя человеческая часть находилась дома, а нечеловеческая – невидимая, неслышимая и никем не ощущаемая – скользила по улицам. Мое внимание привлек один человек, я зашел к нему в голову, заглянул в мозг и добрался до самого дна его души. Оказывается, его мучили психическая травма и физический недуг. Я знал, как ему помочь, поэтому и избавил человека от обеих проблем, действуя достаточно осторожно и помня, что главное – не навредить во время вмешательства.

Мне понравилось то, что я сделал. Во-первых, это был незнакомый человек, во-вторых, он не надеялся на помощь, и в-третьих, он никогда не поблагодарит меня, даже если когда-нибудь захочет поблагодарить.

Создавать – лучше, чем уничтожать, а дарить – лучше, чем принимать.

Настоящее добро бескорыстно – и это бескорыстие проявляется тогда, когда помогаешь незнакомому человеку.

Отныне я часто занимался лечением на расстоянии. Мне попадались разные больные и в разных уголках Галактики, но ни болезнь, ни расстояние не имели значения для успеха, а уж времени мне хватало всегда. Со многими людьми я не делал ничего, так как считал, что они здоровы; болезни, которые обычными средствами вылечиваются за несколько дней, я тоже не трогал. Мне лучше всего удавалось лечение тяжелых форм сумасшествия, и результат неизменно был превосходный. По-моему, сумасшествие меня занимало именно потому, что я недавно общался с людьми с поврежденной психикой, в то время и сам был не совсем здоров психически. Я знал, что некоторые из того "безумного" экипажа остались душевнобольными на всю жизнь, но лечить именно их я не хотел, хотя мог бы, а вот почему – не знал.

Мне хотелось писать, но хотелось не просто марать бумагу, а описывать что-нибудь светлое, приятное и доброе. Я устал от жестокости и зла во время войны, поэтому, даже когда я перевоплощался в животных, старался побыть ими в спокойное время, когда на них никто не нападает, когда они были сыты и довольны жизнью и собой.

Мне хотелось не думать о смерти, страданиях и боли: я слишком много видел этого, да и делал тоже немало, поэтому начал писать детские сказки. В них больше всего меня привлекало одно – безусловная доброта. Первые пробы были так себе, но затем стало получаться гораздо лучше. Мне наскучило все время менять свою биологическую форму, время года, "прыгать" из мира Земли в мир Халы и обратно; мне хотелось стабильности и предсказуемости, хотелось определиться с понятием "дом", и я стал подумывать о женитьбе.

В средствах массовой информации обо мне упоминали достаточно: информация различная, но в основном положительная. Сам я уже давно перестал пользоваться их услугами, потому что они мне наскучили.

А однажды позвонили друзья и сообщили нечто поразительное: оказывается, распространили сообщение: я – полусумасшедший маньяк с экстраординарными способностями. Мне не было обидно от такой несправедливости, но так... слегка, ибо, во-первых, понять мои поступки и их внутреннюю логику – трудно, а для многих людей – вообще невозможно, а во-вторых, люди еще в самом начале моего пути, когда он и путь человечества начали расходиться, потеряли способность обижать меня, ибо как более низкое и более слабое существо типа человека может обидеть богоподобное создание вроде меня? Да и как может обидеть меня тот, чья цена в моих глазах непостижимо мала? И хотя мне было наплевать на мнение всех этих людей, не хотелось, чтобы меня смешивали с грязью ради их популярности. Можно было, конечно же, подать в суд, но тогда всплывет и церковь, и родственник того полицейского – в общем, долго, глупо и неинтересно, поэтому я решил не обращать на материал внимания и просто продолжать жить.

А вот на позвонивших мне "друзей" обратил пристальное внимание. Основной принцип дружбы звучит так: дари мне, а я буду дарить тебе; в отличие от подлинной дружбы благотворительность – это "дружба в одну сторону": я дарю, а тебе мне нечего подарить; но обращать мое внимание на гадости должны не друзья, а враги, следовательно, раз взяли на себя функции врагов, то они уж точно не друзья, а так... знакомые.

Настоящие друзья должны были или предложить помощь, или же просто молчать, зная, что пакости и без их помощи есть кому донести до моих ушей. Я отплачу им своим безразличием и невниманием: отныне наша дружба закончилась. Пусть так, пусть друзей будет меньше, но зато они будут настоящими.

...Надо было продолжать жить дальше, и для этого были нужны деньги: государственная поддержка ветеранам войны была значительной, деньги мне периодически выплачивали, но теперь, после войны и осознания собственной исключительности, я хотел бы жить с комфортом, в доме, похожем на дворец, еще я хотел бы иметь столько денег, чтобы не думать о них, а для этого мне нужен был постоянный большой доход. Пенсии для этого явно не хватало и нужно было устраиваться на работу, но трудиться не хотелось; служебные отношения, карьера, зарплата – все эти понятия стали абсолютно чуждыми мне: имея власть над жизнью и смертью, глупо хоронить себя в обычной рутинной работе. Я долго размышлял, но так и не смог принять никакого решения, поэтому решил обратиться к своему " отцу":

- А что я могу? – удивился я. – Могу лечить, а могу и убить, но за это деньги брать глупо, а в остальном я такой же человек, как и все.

- Ты строитель – устройся на работу и обустраивай планеты, ты же умеешь это делать.

- У тебя, – сказала "отец", – живущего в мире Земли, остались кое-какие способности из мира Халы, например, точность: твои движения точны так, как в принципе не могут быть точны движения других. Далее – сосредоточенность: по силе ты такой же, как и все, но, сконцентрировавшись, можешь выдать такое кратковременное усилие, как мировой рекордсмен, когда ты сам этого захочешь, ты можешь быть быстр, как молния, и силен, как бык. В любом виде спорта тебя ждет успех. К тому же ты не дурак – займись наукой, хуже не будет. Все силы внутри тебя – так пользуйся ими!

«Отец» ушел, и я задумался. А что, если действительно заняться спортом? Если я так точен, то мне нужен, скорее, игровой, нежели силовой вид спорта, например, футбол или что-либо подобное. Футбол мне нравится больше других спортивных игр: большой стадион, свежий воздух, толпа народа, красивое зеленое поле, черно-белый мяч; на стадионе можно вволю покричать, посвистеть, поразмахивать флагом... А иногда даже неважно, кто выиграл: процесс важнее результата... но все же волевая победа проигрывающей стороны производит чрезвычайно сильное впечатление как на игроков, так и на болельщиков (думаю, что это утверждение верно для всех игровых видов спорта, и поэтому они более популярны, чем борьба за баллы, секунды и сантиметры).

Нападающий бегает меньше, чем защитники, его дело – забивать мячи, и получает он за это гораздо больше, чем все остальные, потому что его работа ценится количеством и важностью забитых им голов, а не длиной пробежек и накопленной усталостью. Если уж быть футболистом, то только на острие атаки – тут как раз нужны точность и сила. Правда, в футболе бьют по ногам, бывает, больно, но если я такой быстрый, ловкий и умный, то неужели не смогу в нужный момент защитить ноги? Мне надо попробовать стать именно нападающим, а не кем-либо еще, ну а если не понравится, всегда могу уйти.

Все, что создано трудом человека, сделано для человека, а значит, и правила футбола, да и всех остальных игр, – это правила, играть по которым интересно. К примеру, если бы все люди, сохраняя свои размеры, были бы в два раза сильнее, чем сейчас, то в тот же футбол они играли бы на поле гораздо большей площади, чем сегодня; ворота были бы тоже больше, и это при том, что количество игроков оставалось бы таким же.

С другой стороны, если оставить футбол в стороне, то, имей люди гораздо более крепкие кости, чем в действительности, то количество травм на производстве и в быту, а также их тяжесть в пересчете на общую численность (процент травматизма) было бы таким же, что и сейчас, ибо тогда и правила техники безопасности, и все приспособления, машины и механизмы были бы рассчитаны и сделаны с учетом такой повышенной прочности скелета, и люди со столь прочными костями травмировались бы так же часто, как и с обычными.

К примеру, если для обычных людей правилами техники безопасности установлено определенное значение высоты, и, работая выше, человек должен быть обеспечен всеми средствами безопасности), то для людей с более прочными костями и сильными мышцами высота было бы не 1–2 метра, как сейчас, а 5–10; в таком случае процент несчастных случаев был бы таким же а значит, и степень тяжести повреждения была такой же: какую травму при падении без груза человек получит, упав с высоты два метра, такую же получил бы человек с более крепкими костями и мышцами, упав с высоты десять метров.

Если норма поднятия тяжестей для одного человека составляет приблизительно 25–50 килограммов (в зависимости от вида груза, условий поднятия и переноски груза), то для того же халанина норма может быть в пределах 500 килограммов; таким образом, при нарушении правил техники безопасности или же при внезапном вмешательстве внешних факторов вроде внезапного дождя и ветра, и человеку, несущему свои 50 килограммов, и халанину, несущему свои полтонны, по степени повреждения будет нанесена одинаковая травма.

Искусственный мир, создаваемый трудом людей, напрямую зависит от их биологических особенностей, и чем больше времени проживет человечество, тем более безопасный, удобный и красивый мир оно создаст для себя. И если я, находясь в мире людей, буду использовать способности иного, лучшего мира – мира Халы, то, скорее всего, на любом выбранном поприще меня ждет успех.

Может показаться удивительным, что после такой войны люди могли думать о каком-то футболе, но этому было простое объяснение. Наше государство практически не пострадало от войны, союзники тоже понесли не столь значительные потери, поэтому все продолжали жить почти так же, как и до войны. Основные потери понесли противники, но на наше отношение к развлечениям и спортивным играм это не повлияло.

На следующий день я купил форму и отправился на стадион. Там были люди, которые время от времени собирались, чтобы погонять мяч; они играют ради здоровья, а не ради победы. Меня приняли в команду, и я сыграл с ними один матч.

До этого я играл в футбол только в далеком детстве, поэтому внимательно наблюдал за своим поведением в разных ситуациях на поле. Я обнаружил, что могу достаточно легко обыгрывать защитников и забивать мячи. Мяч был, как и все футбольные мячи, не однотонный, а с повторяющимся рисунком, поэтому по вращению рисунка я легко определял скорость и направление кручения, а по траектории полета – скорость и вектор его движения. Всех эти данных мне было вполне достаточно, чтобы ответить на вопрос, как летит мяч. Силу ветра я чувствовал собственной кожей, а затем очень точно наносил удар ногой.

В итоге качество удара зависит от множества факторов, но в основном – от скоординированности движений тела в момент удара; от этого же зависит и качество техники владения мячом в целом, а значит, и возможность обыграть противника.

А у меня был бесценный опыт Халы, опыт бесчисленных схваток, когда я настигал животное со скоростью более ста километров в час и в коротком поединке выяснял, буду ли сегодня обедать. Те создания мира Халы, на которых мне приходилось охотиться, ни в чем не уступали мне, а по скорости в основном превосходили меня – охота на них была очень трудна и опасна, в борьбе с ними я мог рассчитывать только на свою сосредоточенность, аккуратность, точность и продуманность всех своих действий. Мне, почти всегда удавалось или вовремя прекратить проигрышный для меня бой, или же найти слабое место противника и победить.

На Хале скорость моего пространственного мышления, а также быстрота реакций были многократно выше, чем в мире Земли, но здесь я – человек, а значит, скорость моих движений приблизительно равняется скорости остальных людей, но, что самое важное, у меня уровень точности и скоординированности на порядок выше, ибо основой этого является мир Халы. Глубинное понимание процессов, которые происходят в организмах всех живых существ и человека в частности, основанное на моей нечеловеческой сущности, позволяет мне в течение небольшого отрезка времени развивать то же мощное усилие, что и профессиональные атлеты, пришедшие к этому путем многолетних тренировок. Мне не нужно было тренироваться: пушечная мощь завершающего удара по воротам давалась мне легко и без тренировок. В итоге точность и качество движений, уходящие корнями в мир Халы, скорость обычного человека, а время от времени молниеносная быстрота плюс сильнейший удар позволяли мне с минимальными усилиями достигать максимального результата.

Я понял все это во время пробной игры, когда еще даже не играл в полную силу, и теперь был уверен, что как футбольного нападающего меня ждет успех.

Через несколько дней после этого мачта я пошел на тренировку футбольного клуба (кстати, не очень сильного) и, объяснил тренеру, что я хочу играть в этом клубе и что играю как любитель. Сначала он не соглашался даже попробовать меня в игре, но я убедил его сделать это. Конечно же, начинать заниматься спортом в моем возрасте уже поздно, хотя возраст еще позволяет, но зато у меня есть имя, приобретенное в победах между звезд, а это немаловажно! Почему бы ему не посмотреть на мою игру, быть может, она будет вполне пристойной?

Он согласился с моими доводами, мне даже не пришлось пускать в ход свои нечеловеческие способности. На поле я показал такое качество работы с мячом, что и тренер, и игроки даже удивились: они ждали от меня другого. Я предложил им проверить, как у меня получится забивать со штрафного или же с пенальти. Пенальти я пробивал много – больше двух десятков раз – и всегда забивал. Со штрафного же попадать в ворота было сложнее: мешала стенка, да и бить приходилось не с одного и того же места, но все же, несмотря на эти трудности, я довольно часто забивал голы. Что примечательно, практически всегда я запускал мяч в верхние углы ворот: такие мячи вратарям брать труднее всего, поэтому, нанося удар именно туда, я имел больше шансов забить гол. Мимо ворот я не бил ни разу, и это было одно из следствий моего халанского опыта. В конце концов я настолько уверовал в свои силы, что стал бить с завязанными глазами, и не хуже, чем с открытыми: мяч летел в верхние углы ворот как со штрафного, так и тем более с пенальти. Тренер был в восторге, а игроки смотрели на меня с удивлением и завистью.

После этой тренировки я несколько раз участвовал в товарищеских матчах, а затем со мной подписали контракт. Так я стал профессиональным футболистом, но мне не это было нужно: мне нужны были большие деньги. После нескольких очень удачных игр, проведенных за клуб, я решил поставить свои условия: регулярные тренировки, режим дня не оставляли времени на другие, более важные для меня дела, поэтому я отказался тренироваться и стал приходить только на матчи. Кроме того, я в принципе перестал играть головой: голова у мне, чтобы думать, в этом плане я голову берег. И тренер, и руководство клуба смирились с таким положением дел, ведь я все время играл очень хорошо, забивая в среднем по нескольку мячей за матч. С моим появлением клуб не знал поражений.

А еще я никогда не радовался забитым мячам. Для любого игрока гол – это сплав удачи и мастерства, символ победы. Я никогда не бил мимо ворот; иногда попадал в штангу или же в перекладину, иногда мой удар отбивал вратарь или кто-нибудь из защитников, но само направление удара было именно в ворота, причем максимально трудным для вратаря, не говоря уже о защитниках, которых я стремился оставлять в роли статистов. одинаково хорошо забивал обеими ногами. Это все Хала, а не Земля – чему радоваться, если гол закономерен, а не случаен? К тому же я мог забивать пенальти (а иногда и со штрафного) с закрытыми глазами – это ли не показатель моей нечеловеческой точности? Ты же не радуешься тому, что дом стоит неподвижно – это закономерно, его так построили; так и я не могу радоваться забитому мячу – как же я могу не забить?! Если есть траектория, летя по которой с определенной скоростью мяч попадет в ворота, то, значит, я увижу ее и ударю так, чтобы мяч полетел именно по ней.

Такая точность была мне свойственна не только в футболе, но и в обыденной жизни, просто в игре я был на виду, на меня смотрели болельщики, сидевшие на трибунах и дома перед экраном, а потому это было заметно. Но если присмотреться, то все мои движения стали более точными: я мог спокойно брать два предмета обеими руками, причем одновременно, и производить с ними совершенно различные манипуляции, причем руки необязательно должны были находиться в поле моего зрения, – и это не вызывало у меня сверхусилий. Раньше, до Халы, я был ярко выраженным правшой – теперь же у меня были две абсолютно одинаковые по качеству функционирования руки и ноги, хотя правая рука и нога были развиты лучше, но со временем и левая рука и нога смогут действовать так же. Это все Хала: для мира Халы слишком большая роскошь быть или правшой, или же левшой – это недостаток, наличие которого смерти подобно, вот почему в том мире все живые существа развиты симметрично.

На поле я всегда присматривался к игрокам противника, к их манере игры – чтобы научиться приблизительно предвидеть их поведение и легче обыгрывать Когда я серьезно включался в игру, а это случалось тогда, когда я хотел этого, играл настолько мощно, что не чувствовал сопротивление обороны противника.

Я забивал из любой позиции, с расстояния до тридцати метров от ворот, хотя обычно забивал с расстояния двадцать-двадцать пять метров, а уж с меньшего – тем более. С тридцати-тридцати пяти метров я забивал только со штрафного: мне нужно было время, чтобы сосредоточиться для мощного и точного удара, поэтому с таких расстояний я забивал плохо: мяч хотя и летел в ворота, но вратарь обычно успевал его поймать. Когда находился в центральном круге, мне время от времени удавалось перебросить мяч через вратаря прямо в ворота. Играть, один на один с вратарем, мне мешала моя точность – было проще забить мяч, чем обыгрывать сначала защитников, а уже потом и вратаря, правда, время от времени случались такие игровые ситуации, когда передо мною оказывался лишь один вратарь, – и тогда я или бил или же обыгрывал, но в любом случае забивал.

Тренер был в восторге от моей игры и ужасался моей физической форме. Он говорил, что именно из-за нее я и не бегаю весь матч, а в основном стою, лишь изредка по-настоящему включаясь в игру, и он был прав. Я стоял или периодически ходил возле ворот противника, не пытаясь играть, но затем открывался, мне давали пас, и я или просто бил по воротам, бил без обработки, в одно касание, или же обыгрывал игрока противника и все равно бил по воротам, или же отдавал отличную передачу, или же в худшем случае, если не было других вариантов, тут же отбрасывал мяч другому игроку.

Много денег я не заработал, но не потому, что играл недостаточно хорошо, а потому, что клуб, в котором я состоял, был в финансовом плане не богатым. Я знал, что если мне нужна большая зарплата, то необходимо переходить в богатый клуб – и как можно быстрее. С футбольной и околофутбольной обстановкой я уже освоился, привык к болельщикам на трибунах, к их крикам и шуму, назойливому вниманию репортеров. Я понимал их интерес ко мне. Из-за этого же интереса мне время от времени приходилось давать интервью; я не стремился к популярности, однако приходилось отвечать на разные вопросы, в большинстве несерьезные. С корреспондентами я старался соблюдать меру: слишком много говорить – глупо, а недостаточно – тем более; недоговаривая какие-либо мелочи, даешь повод выдумывать, а выдумки обычно носят оттенок глупости и сенсационности.

Все это, однако, не мешало противнику лупить меня по ногам, иногда в рамках правил, а иногда – за рамками, и тогда судья обычно становился на сторону потерпевшего, но от этого боль не становилась слабее. Сам я старался правил не нарушать, и мне всегда удавалось сделать. Однако следует отметить, что по ногам мне попадали довольно-таки редко, ибо я тщательно следил за возможными проявлениями грубости.

Однажды, в самом начале игры меня грубо сбили. Судья, конечно же, отреагировал, но я получил только моральное удовлетворение: боль была настолько сильной, что я не на шутку разозлился. Вскоре она поутихла, однако злость осталась. Прошло всего четверть часа с начала матча, и, судя по игре, соперник нам попался слабый, так что мы вполне могли выиграть. Я решил сыграть так сильно, как только мог; меня подвигли моя злость, слабость противника, неудовлетворенность заработной платой и большое количество игрового времени впереди.

Раньше я ни разу не забивал больше пяти-шести голов за матч, теперь же был готов гораздо на большее. Я сказал нескольким игрокам, чтобы они играли на меня, что я готов играть очень мощно, что игра у меня пойдет и что я уверен в своих силах. Мы атаковали, и я стал забивать. Я все время подстегивал партнеров, побуждая их идти вперед, не останавливаясь на достигнутом, ведь голов, которые я уже забил, мне было слишком мало. После пятого гола в первой половине игры соперник стал лишь обороняться, но недостаточно собранно, ведь выиграть они не могли, счет уже был разгромным.

В перерыве мой боевой порыв поддержал тренер, и всю вторую половину игры у меня не было повода упрекнуть команду. Я забивал мячи на любой вкус, из всех позиций и даже трижды головой (чего ни раньше, ни позже не делал и не стремился делать). Мы выиграли с невероятным счетом: я один забил больше двадцати голов, а мои партнеры еще два.

После такой великолепной игры мной стали интересоваться несколько сильных и очень богатых футбольных клубов. Как сказал в частной беседе один представитель такого клуба: "Игрок ты неплохой, но тебе будут платить столь громадные деньги еще и благодаря твоей репутации". Да, она у меня была своеобразная, и биография – хоть куда!

В последующих матчах меня показывали на экране больше, чем всех остальных игроков вместе взятых. Многие зрители, которые раньше почти не интересовались футболом, стали смотреть игры с моим участием. Это мне нравилось и я подписал контракт с богатым клубом.

Добившись значительного дохода, я наконец-таки, получил возможность серьезно заняться благотворительностью: дарил деньги на лекарства, помощь ветеранам войны, строительство памятников и реставрацию культурных ценностей прошлых эпох, научные исследования; выделял средства зоопаркам, заповедникам и на различные природоохранные мероприятия, а главное – помогал быстро, непредсказуемо и всегда крупными суммами. Как сказал Сенека: «Вдвойне дает тот, кто дает быстро». Небольшая сумма – это несерьезная помощь, а непредсказуемость – одна из черт моего характера.

В моем новом клубе собрались игроки мирового класса – настоящие мастера своего дела. С этого времени с деньгами у меня было все в порядке, однако оставалась все та же проблема: забив гол, я никогда не радовался, не прыгал и не танцевал на поле. Мне все говорили, что надо радоваться, что зритель пришел порадоваться вместе с командой забитым мячам, а я, забив гол, иду спокойно, дуто ничего не произошло.

Но на такие пустяки я не обращал особого внимания – теперь, когда у меня появилось достаточно денег, я наконец купил большой дом. Кроме того, мне хотелось завести какое-нибудь животное. Я хорошо помнил сон, когда мне приснилось, будто я был тигром, поэтому я и решил обзавестись большим полосатым красавцем. Амурский не подходит: у нас гораздо теплее, чем на его родине, поэтому летом ему будет очень жарко: у него такая длинная шерсть, с которой будет очень много хлопот, она будет оставаться по всему дому, на диванах и коврах. В этом плане индийский тигр подходил гораздо больше: он привычен к теплому климату, да и шерсть у него гораздо короче.

Но живого тигра в магазине не купишь, а брать животное из зоопарка я не хотел: у такого нет ни решительности, ни ума. Именно тогда я подумал, что потом, в будущем, когда хищник привыкнет ко мне, с ним можно будет погулять по Земле, переместившись в то время, когда людей совсем мало, например, в каменный век.

Мне нужен был дикий индийский тигр – и я его достал. Оказывается, поймать животное – это мелочь, главное – получить разрешение властей. Конечно, без угроз с моей стороны не обошлось: ответственные работники просто не имели права ловить редкого зверя ради прихоти какого-то фантазера, но индийские власти в добровольно-принудительном порядке пошли мне навстречу: крупный здоровый самец был пойман. Во время карантина пришлось провести ветеринарное обследование, здорово потрепавшее нервы тигру; потом была транспортировка, нездоровый интерес средств массовой информации и законный интерес ко мне и к животному со стороны контролирующих и проверяющих органов. Мне опять пришлось аккуратно повлиять на мнение определенных людей, как и в Индии, чтобы достичь нужного мне результата. О деньгах я вообще не говорю: зверь стоил не очень дорого, а запредельно дорого.

Когда тигра наконец-таки привезли, то на улице уже стояла толпа зевак и корреспондентов. Красно-черный усыпленный зверь лежал на дне клетки, полосатый и огромный, безучастный ко всему происходящему. Грузовик опустился на лужайку перед домом, днище раскрылось – и, оставив на траве клетку, машина поднялась вверх. Я решил, что клетка слишком мала для такого большого животного..

На закате я снова подошел к клетке, небо розовело в разрывах между высокими деревьями и, голубовато-серое нависло над головой, а тем временем мой тигр уже пришел в себя. Ему было трудно поворачиваться, низкий потолок едва не касался его ушей: транспортная клетка предназначена для перевозки, а не для содержания в неволе.

Я подошел, и мы посмотрели друг на друга. Тигр фыркнул – я почувствовал мощь, скрывавшуюся за этим безобидным звуком, и засмеялся: мне понравился красивый зверь, такой сильный и уверенный в себе. Нет, дикого зверя не спутаешь с рожденным в неволе – я видел перед собой свирепого хозяина джунглей, жестокого и кровожадного, а там, в глубине его глаз, затаилась грусть и тоска по воле: рожденный в лесах, он сидел в клетке как в тюрьме, не зная за что и сколько ему здесь сидеть.

Я посмотрел животному прямо в мозг, разобрался в нем и начал дрессировку. Первым делом животное должно понять, что я – его хозяин и от меня зависит и его жизнь, и его смерть; а также что я справедливый хозяин, не желающий ни мучений, ни страданий своему животному. В мозгу у тигра заклубился туман, и галлюцинации, проигрываемые в мозгу и направляемые моей волей, начались.

Когда туман в голове у хищника рассеялся, оказалось, что мы стояли вдвоем на поляне, окруженной непроходимой стеной из бамбука; день угасал а вокруг жил своей жизнью лес, полный причудливых звуков и запахов.

Я не двигался, а только показал тигру раскрытые ладони, в которых не было оружия, и он понял, что этот мой жест – жест мира, но зверь не хотел мира: он устал от клеток, он измучился от того, что с ним делали люди, он был голоден, а я был беззащитен. Выхода с поляны не было, и он уже понял это. Нас здесь только двое, и ничто, по его мнению, не может помешать ему разорвать меня: тигр знал свою силу, знал вкус победы и запах крови. Я слабее его и ничем не смогу защититься от атаки хищника, понимая это, зверь не бросился на меня сразу, а выждал паузу, еще раз осмотрелся и вновь оценил ситуацию.

Наконец хищник решился: громоподобный рык потряс все мое существо, воздух содрогнулся, и тигр бросился на меня. Такое на мгновение парализует волю стойкого противника, а слабого – подавляет и подготавливает к смерти, примиряя с неизбежностью. Оружия у меня не было, но в этом бою, который разыгрывался мной в мозгу у тигра, оно мне и не нужно. Я отскочил в сторону и нанес два удара кулаком прямо по ребрам зверя. Галлюцинации продолжались: под тяжестью ударов, нанесенных обычной человеческой рукой, обычным кулаком и с обычной силой, у зверя затрещали, ломаясь, кости. Хищник изогнулся и попытался достать меня страшными клыками, однако я нес ему короткий удар, от которого челюсть раскололась на несколько кусков. Ярость в глазах зверя погасла, теперь там были только боль и страх. Тигр отпрыгнул в сторону, прижался задом к бамбуку и приготовился к последнему бою.

Сломанные ребра пробили зверю легкое и разорвали его – теперь при дыхании, при каждом выдохе, у него из горла толчками шла кровь. Я подождал немого; грудь тигра окрасилась в малиновый цвет, сладковатый запах свежей крови наполнил поляну. Глаза хищника были еще светлые, но они вот-вот помутнеют – это конец: зверь скоро умрет от потери крови. Я разжал кулаки, подошел ближе и медленно протянул руки ладонями вверх. Я помог его звериным мозгам понять этот человеческий жест – и он понял этот знак мира и дружбы. Из моих ладоней истекали невидимые потоки – они давали жизнь, забирали боль, лечили. Тигр почувствовал эти потоки, поэтому постарался подставить изуродованную челюсть под них: хищник понял, что война закончилась и настал мир. Кровь быстро свертывалась, боль в челюсти проходила, и шум в голове от моего удара утихал. Тигр двинулся ко мне, уже не врагу, но еще и не другу, и уткнулся носом в мои ладони. Я гладил его морду со всех сторон, а он мурлыкал, как кошка, и стонал, как человек. Я присел на корточки; мои руки были по локоть в крови, которая все выходила и выходила из его разорванного легкого. Я испачкал и свою рубашку, и брюки, но это было неважно. Кости головы срослись, ткани и сосуды тоже – я вылечил их, поэтому стал гладить бок – места, куда я так безжалостно бил кулаками. Вскоре кровотечение прекратилось, но я продолжал гладить, отчего разорванные и ушибленные ткани внутренних органов постепенно заживали. Легкими он дышал, как и раньше, кости, кожа и мышцы – восстановились, и наконец тигр стал таким же, каким до схватки.

Я выпрямился и стряхнул кровь с рук. Туман ушел в траву и рассеялся – галлюцинации закончились. Мы стояли в реальном мире, стояли, разделенные прутьями клетки, и тянулись друг к другу – мы породнились душами и перестали быть врагами. Зверь смотрел на меня, и в его глазах была мольба. Я открыл дверь клетки и зашел внутрь. Тигр ласкался, как большая полосатая домашняя кошка, а я гладил его, и нам было хорошо.

Он понял, что я сильнее его и что я добр к нему. Между нами установилась двусторонняя связь – напрямую, без слов. Теперь я буду всегда знать, что он чувствует, и он будет всегда знать, что чувствую я. Точно так, передавая информацию прямо из мозга в мозг, я буду помогать ему ориентироваться в новом мире, всегда буду знать, как он ее воспринял. И уж что-что, а приказывать я точно не буду – буду просто просить у него помощи, как у друга.

Мы вышли из клетки и направились к дому. Тигр не боялся, потому что я объяснил ему: "В доме главный я, поэтому ничего плохого с тобой не случится".

Сначала мы пошли в ванную комнату, и я хорошенько вымыл свою киску. Когда было нужно, я мысленно отдавал команды: "Опусти голову», «Закрой глаза», «Наклони голову», «Ляг» и прочие, – а тигр все их выполнял. Благодаря этому мы избежали множества неприятных недоразумений: то же мыло – оно так и норовило попасть в глаза! Вымытую кошку я подсушил и расчесал. Полосатику стало хорошо, он был доволен тем, как с ним обращаются, и ему здесь явно понравилось.

Я выделил тигру ковер (назвал его "тигриным") в одной из комнат – отныне он стал его местом. Животное я накормил на кухне из миски, из которой он теперь всегда будет есть. С туалетом дело обстояло очень просто: я записал в памяти хищника несколько условных рефлексов, и теперь тигр легко и естественно пользовался обычным унитазом. Эти же условные рефлексы можно было бы создать путем длительной тренировки, но мне-то это не нужно, а ему и подавно. Так что устроились мы достаточно комфортно.

А клетку забрали на следующий день утром. Мы позавтракали и пошли гулять. На улице над нами колыхалась листва от пролетающих автомобилей, цвели цветы, пели птицы, а прохожие с ужасом и удивлением смотрели на нас. На всякий случай я взял с собой моток веревки.

Парк был недалеко, в нем было свободно и хорошо, запах хвои приятно освежал. Мы шли по пешеходной тропинке, когда невдалеке от нас запричитала испуганная старушка. Она сидела на скамейке, а маленький внук увлеченно возился с игрушками у ее ног.

- Не бойтесь, – сказал я. – Этот тигр никого не тронет, он совершенно ручной.

- Господи, страшилище-то какое! Да еще и без клетки, и без намордника. Он же укусить может! – пожилая женщина не поверила моим словам, да и кто бы на ее месте поверил?!

- Укусить-то он, конечно, может, но не укусит, – ответил я и принялся объяснять: Посмотрите на его хвост: он не дергается, а это означает, что все в порядке; вот если бы его кончик нервно подрагивал, это означало бы, что тигр нервничает.

Но старушку не так-то просто было переубедить.

- А что в нем такого особенного? В парке с собаками гуляют? Гуляют, а с тиграми что, нельзя?

- Не верю я в то, что он ручной. – У меня внук маленький, а у твоего зверя... Смотри, какой он огромный!

- А хотите, чтобы ваш внук погладил моего полосатика? – предложил я. – Смотрите, какой он красивый! И вы сразу же убедитесь, что он совершенно безопасен.

Мы пошли дальше. Зря я предложил ей погладить тигра: сначала один, затем другой, глядишь – все начнут хватать руками мою кошку, еще и оседлать попробуют.

Из-за кустов вышли двое полицейских и направились к нам. Наверное, кто-то из гуляющих уже позвонил и рассказал о тигре. Стражи порядка попытались убедить держать тигра в клетке и не гулять с ним в парке. Они уже знали, кто я такой и знали мою специфическую репутацию, поэтому говорили со мной вежливо и слишком не настаивали, когда я отказался.

Я заявил полицейским, что зверь – ручной, потом взял моток веревки за оба конца и получившуюся петлю накинул тигру на шею, после чего сообщил, что зверь на поводке. У них оказалось хорошее чувство юмора, и мы вместе посмеялись над ситуацией. Наконец тигру надоело просто так стоять и слушать – он пошел к деревьям (я, естественно, выпустил петлю из рук), выбрал одно из них – старое, с коричневой растрескавшейся корой и невесомой кроной – обнюхал его, затем поднялся на задние лапы во весь свой огромный рост и передними начал с треском сдирать кору. Он рвал дерево приблизительно на уровне головы человека, такой красивый и мощный, а мы стояли поодаль и любовались этим прекрасным зрелищем. Под полосатой шкурой шевелились упругие мышцы, зверь не походил на тех откормленных, ленивых кошек, которых в зоопарках выдают за тигров. Нет, это был настоящий хищник, без лишнего жира, спокойный и привычный к победам в джунглях. Он опустился на четыре лапы, повернулся к нам и посмотрел уверенно и властно.

Полицейские ушли, так ничего и не предприняв, – а они и не могли ничего предпринять. Я заверил их, что никаких неприятностей со зверем не будет, он ни на кого не нападет и никого не укусит. Я смотал веревку и положил ее в карман, и мы с хищником пошли на стадион, где тренировалась команда моего нового клуба.

Мое появление с тигром было встречено со страхом и удивлением: они никак не могли понять – где я взял этого зверя и зачем он мне?

- Мы слышали, что ты собираешься завести себе тигра, но не ожидали, что действительно заведешь.

Мы стали беседовать о моем звере, обсуждая его качества и возможности, а также его характер, когда к нам подошел служащий в администрации клуба.

- Так ты все-таки купил тигра? Ну ладно, дело твое, но пока он тебя не съел, твоя зарплата с сего дня повышается, зайди, обсудим на сколько.

- А почему это вдруг зарплата должна расти? – удивился я.

- Ты против? – засмеялся собеседник, а вместе с ним и окружившие нас футболисты.

- Я не против, но не понял почему, – ответил я.

- Ручной тигр еще больше повысит интерес к тебе, – начал объяснять он, – следовательно, и к нашему клубу, а значит, будет больше интервью, съемок и денег и еще, наверное, болельщиков. Ну а если ты придешь с ним на матч (хотя я думаю, что тебе это не разрешат сделать, но если ты захочешь, ты ведь все равно сделаешь, то стадион заполнится еще больше; возможно, поднимутся цены на билеты, а уж за трансляцию и рекламу – возрастут обязательно. Мы, клуб, станем еще богаче, а ты получишь свою долю.

Собеседник ушел, а ребята продолжили тренироваться. Тигр сидел у моих ног и смотрел на поле с явным интересом, совершенно не понимая происходящего. Тут мне в голову пришла оригинальная мысль, и я решил попробовать осуществить ее. Команда как раз отрабатывала разные варианты атаки, одновременно тренируя вратаря: он стоял в воротах и отражал удары, которые раз за разом наносили ему игроки. Мы пошли к ним.

- А ты не против, если мой тигр попытается забить тебе гол? – поинтересовался я у вратаря.

Он удивился, удивился настолько, что согласился, а остальные игроки просто не знали, что и думать. Тренер тоже ничего не понял, но я успокоил всех, сказав, что тигр – ручной и что он умеет забивать мячи в ворота. Зверь, конечно же, никоим образом не думал о карьере футбольного нападающего, но я уже принял за него решение, поэтому ему оставалось только подчиниться.

Я мысленно объяснил тигру технологию атаки, выработал у него необходимые условные рефлексы, а вратарь тем временем приготовился. У нас в клубе был хороший страж ворот, достаточно надежный и опытный, переиграть такого – трудно не то что обученному хищнику, а и профессиональному футболисту. Тем временем команда с удивлением и интересом наблюдала за поведением тигра. Животное побежало к воротам, неловко толкая мяч передней лапой, затем мяч запутался у него между лап, и тигр, недоумевая, остановился. Я проанализировал его действия, нашел в них определенные недостатки и исправил соответствующие условные рефлексы, добавив зверю еще некоторое количество полезной информации.

Вторая попытка: аккуратно подталкивая мяч, тигр сместился влево и побежал с ним прямо на штангу. Зверь делал небольшие скачки, одновременно подталкивая мяч правой передней лапой. Вратарь был в ужасе от вида приближавшейся к нему громадной красно-черной туши, а зверь тем временем приблизился к нему настолько, что, казалось, столкновение уже неизбежно, и вдруг резко толкнул лапой мяч, который прошел у вратаря между ног и под углом закатился в ворота. Тигр элегантно отпрыгнул в сторону сразу же после удара, пролетел рядом с человеком, совершенно не задев его, и, мягко приземлившись, повернулся ко мне. Мысленно я похвалил его за проделанный маневр, и он изогнулся как кошка под гладившей ее рукой. Растерянный вратарь проводил взглядом мяч, испуг из его глаз исчез, в них появилась твердость, и он сказал:

- Давай-ка попробуем еще раз, теперь-то я уж точно возьму мяч.

Следующий мяч он не взял, а вот два других мяча отбил. Вратарь понял, как нужно парировать удары: главное – не бояться зверя, ведь удар у него довольно слабый, даже не удар, а так, сильный толчок мяча, поэтому взять его совершенно несложно; единственное, что здоровое сбивает с толку, так это факт, что тигр играет в футбол.

Хищник атаковал раз за разом, и почти все мячи вратарь ловил, лишь иногда зверю удавалось протолкнуть мяч рядом с ногами человека. За все время этой забавы тигр ни разу не коснулся противника ни мордой, ни лапой, ни туловищем. Вскоре хищник начал злиться, но не на вратаря, а так, вообще: кончик его хвоста стал нервно подергиваться. Я не стал дожидаться, когда в груди у зверя зарокочет приглушенное рычание, а сразу подбежал к нему и начал успокаивать и мысленно, и лаская руками. Мы так мало погуляли, а он уже разнервничался! Да, действительно, дикому зверю город противопоказан: он начинает нервничать и злиться, и все от новых впечатлений, шума, движения, множества разных звуков и запахов. С этой точки зрения в клетке ему было бы гораздо легче: он бы точно знал, что посторонний просто так к нему не проникнет, знал, что он здесь хозяин, и чувствовал бы себя защищенным от врагов.

Мы возвратились домой. Больше я не буду с ним гулять по городу: он может разнервничаться и стать опасным для окружающих, – отныне он будет жить в доме или же бродить по девственным лесам, пустыням и степям.

Я повесил большую разноцветную ткань на стену возле тигриного ковра – это будет наша дверь в другие миры. Потом подвел зверя к ткани, провел по ней руками, и в тот же миг на месте материи появился большой проход в лес. Мы услышали пение птиц, почувствовали запахи леса и свежий ветер свободы, затем вошли в отверстие и углубились в чащу, не знавшую человека, и бродили по ней до вечера. Обратно мы вернулись, только когда проголодались.

Тигр понял, что за тканью скрывается родной ему мир, поэтому после ужина хищник долго тыкался в нее носом, а потом потянул лапой и сорвал со стены. Он еще долго толкал стену лапой, обнюхивал ее и даже рычал, но лес так и не появился. Я увидел его безуспешные попытки, повесил ткань на место и, сжалившись, записал в мозг животного новый условный рефлекс: только когда я проведу руками по ткани, и появится проход в другой мир, а в остальных случаях попытки уйти на свободу заранее обречены на неудачу.

После этого я открыл проход, и тигр прошел туда, в свой мир, затем закрыл проход, но, чтобы животное могло возвратиться, мне пришлось оставить мысленную связь между собой и зверем – когда он захочет вернуться, я узнаю об этом и перемещу его обратно на его ковер из любого места, в котором он в тот момент будет находиться. Хищнику нужно погулять в родной стихии, а после возвращения я за мгновение излечу его от ран, паразитов и болезнетворных микробов, которых он наверняка соберет в лесу: в доме должно быть чисто. Пусть погуляет, вольному – воля, когда захочет – вернется. Тигр измучился в клетках, в которых его держали последнее время, поэтому я ждал, что в этом первом после плена самостоятельном походе по лесу он проведет довольно много времени.

Тигр вернулся, а потом ушел снова, и это стало происходить регулярно. Иногда я гулял с ним, но чаще всего он бродил один. Мы обошли с ним и джунгли, и тайгу, и тундру, были в степях и пустынях, побывали в саванне и на побережьях бескрайних морей. Тигр привык встречать новых животных и перестал их опасаться – теперь пусть они страшатся его! Я видел, как он охотился на диковинных для него зверей, и не помогал хищнику во время такой охоты, а только своевременно давал ему информацию о потенциальной добыче, поэтому зверь правильно выбирал себе самую слабую жертву, всячески избегая серьезных противников.

Как-то раз в африканской саванне за ним погналась львица; видимо, она хоть и не перепутала тигра с леопардом (по окраске оба зверя похожи, однако тигр значительно мощнее), но все равно, чувствуя поддержку стаи, повела себя так же как с леопардом. Как она и рассчитывала, за ней бросился весь прайд. Хищники обратили внимание на размеры полосатого зверя неизвестной им породы, поэтому спешили поддержать самку, а также выяснить, что же собой представляет незнакомец. В таких случаях леопард спасается на деревьях, иначе львы догонят и убьют его, однако мой тигр был слишком тяжел для этого, не мог спастись и бегством, так как бегал значительно медленнее львиц, поэтому он отбежал к кустам, встал к ним задом и приготовился отразить нападение.

Львицы и не собирались нападать сразу, они прекрасно понимали, что перед ними не леопард, а более крупный зверь. Заняв позицию перед тигром, окружив его и прижав к кустам, они рычали и делали обманные броски на полосатого хищника, быстро отпрыгивая и не доводя атаки до контакта. Тигр тоже рычал, резко поворачиваясь к нападающей львице и демонстрируя ей огромные клыки. В целом обе стороны угрожали друг другу, пытаясь прощупать возможности противника.

Вскоре появился и лев-самец. Густогривый красавец явно уступал в размерах тигру и выглядел более легким, поэтому тоже не стал сразу обострять ситуацию (самец весил в полтора раза больше своих самок, а элегантные мускулистые львицы весили в два раза меньше тигра!): звери рычали и ревели, они быстро двигались, стараясь как можно лучше понять возможности противника. Львы могли надеяться, что противник хотя и силен, но слишком неповоротлив, и в этом случае атака вполне могла увенчаться успехом, но тигр им не уступал ни в быстроте, ни в агрессивности. Конечно же, если вся львиная стая одновременно бросится на врага, то, само собой разумеется, одолеет его; но львы – не герои, и лишняя царапина, а уж тем более – рана никому из стаи не нужна, а ведь теперь, по прошествии первых минут «прощупывания» противника, стало яснее ясного, что несколько львов в результате такой схватки наверняка получат тяжелые раны. Хищникам не нужны ни медали, ни ордена – им нужна лишь еда, и чем с меньшими затратами она будет добыта, тем лучше, поэтому плотоядные существа и стараются нападать на слабых, больных или же молодых животных, а не на зрелых и опытных. Судя по всему, этот тигр не представлял угрозы, но он был конкурентом в добывании пищи. Однако он был один, значит, еды ему надо гораздо меньше, чем стае львов, плюс к тому же победа над ним обещает быть трудной. Конечно, полосатого хищника можно попытаться уморить голодом, но это обоюдоострое оружие, и очевидно, что в конце концов будет схватка, а значит, и тяжелые раны, чего никому не хочется. Вот если бы противник был на открытом пространстве, тогда можно было бы искусать его, нападая сзади, и нанести ему множество ран, оставаясь в безопасности, но в данном случае тигр выбрал достаточно хорошую позицию и сзади надежно защищен кустами. Скорее всего, противостояние должно было закончиться без единой царапины, но львы все не уходили. Они уже не нападали, немного отошли, да и тигр выжидал, не обостряя ситуацию, ибо ему противостояла целая стая. Наконец лев-самец перестал рычать и пошел в сторону – это был сигнал вожака всей стае; львицы успокоились и тоже отошли от тигра. Львы еще немного постояли поодаль, а потом, не торопясь и время от времени оглядываясь, ушли совсем.

...День шел за днем, а я жил все так же. Закончилось лето, и начался новый футбольный сезон. Меня пригласили играть за сборную, но я наотрез отказался; тогда мне пообещали капитанскую повязку, но я все равно не согласился: было бы несправедливо играть против обычных землян, используя свои нечеловеческую точность мира Халы и умение концентрироваться, основа которого – знания Хозяина Миров. Играя в сборной, ты защищаешь цвета своего флага, играешь за свой народ, за свое государство, и суть такой игры – не деньги, а патриотические побуждения – как на войне; в то же время играя в клубе, ты играешь за честь клуба (сегодня ты в одном клубе, завтра в другом, а послезавтра – в третьем); понятие «честь клуба» размытое и непостоянное, поэтому ты играешь в основном за деньги, и чем их больше – тем лучше, а значит, и психологическая цена игры в клубе гораздо ниже цены игры в сборной, даже в том случае, если играешь и в клубе, и в сборной одинаково сильно и успешно.

Прежде чем отказаться играть в сборной, я вновь обдумал свое положение и пришел к интересным выводам. Мои точность и умение правильно распределять усилия дают возможность не только успешно зарабатывать деньги футболом, но и заниматься баскетболом, гандболом и прочими спортивными играми, ведь в них тоже требуются те же качества. Я попробовал забросить мяч в баскетбольную корзину, оказалось, что я попадаю в нее с любого расстояния, с которого могу добросить мяч, причем попадаю раз за разом, безошибочно, как машина. Я забрасывал мяч, находясь на одном конце поля, в корзину, на противоположном конце поля; забрасывал и правой, и левой рукой, забрасывал как с открытыми, так и с закрытыми глазами.

Еще я попробовал себя в спортивной снайперской стрельбе и выяснил, что при стрельбе из винтовки или пистолета по неподвижной мишени мне совсем не нужны глаза: у меня настолько точная координация движений, что я могу посмотреть на мишень, закрыть глаза, выстрелить, попасть точно в десятку, и только потом открыть глаза. Точность стрельбы с открытыми глазами не увеличивается, но и не уменьшается; кстати, она не изменяется и при стрельбе из разных положений, а также при стрельбе от бедра. В условиях, в которых соревнуются спортсмены, я мог бы достичь стопроцентного результата, установив абсолютный мировой рекорд, но не сделал этого, руководствуясь теми же соображениями, которые заставили меня прекратить сражаться на войне и отказаться от игры в сборной, – это было бы просто нечестно с моей стороны.

Сверхчеловеческая точность и быстрота позволяли мне успешно играть в бадминтон, волейбол, а также в настольный и в большой теннис: я запускал волан в первых подачах со скоростью более 350 км/ч и подавал мяч в большом теннисе (тоже в самом начале игры) со скоростью около 250 км/ч – столь мощные подачи давали мне неоспоримое преимущество в начале матча, которое я, уставая и делая подачи мягче и мягче, старался не растерять впоследствии. Проще всего мне было, конечно же, в настольном теннисе: тут требовались исключительная точность и скорость при довольно средних физических нагрузках.

В это же время я попробовал реально оценить свои силы в спортивных единоборствах с людьми и понял, что в долгом поединке с профессиональным спортсменом я, конечно же, проиграю: у меня просто не хватит сил, однако в скоротечной схватке продолжительностью (до двух-трех минут) у меня есть реальные шансы одолеть даже очень сильного соперника. В это время я буду быстр, как ветер, и силен, как слон, не говоря уже о филигранной точности движений, тончайшем ощущении времени и быстроте пространственного мышления. Скорость и сила закончатся быстро, они уйдут с приходом усталости, и тогда поединок будет семимильными шагами приближаться к моему поражению. Я полагаю, что правила поединка не имеют для меня ровно никакого значения, меня не пугают ни бокс, ни восточные единоборства, ни борьба, ни что-либо подобное: после разнообразных схваток в мире Халы я вполне готов к любым сложностям и неожиданностям.

В борьбе я не стал себя пробовать, ведь – это мощные долговременные усилия плюс рывки и броски, а у меня в наследство от Халы осталась способность к точным, молниеносным ударам огромной силы: в драке без правил с использованием холодного оружия – ножа, кастета, или же чего-либо подобного – я наверняка выиграю у любого, но борьба по правилам – не для меня, скорее всего, мне вряд ли удастся одолеть сильного соперника.

Я очень опасался за свою голову: головой надо думать; еще я боялся за кости, мышцы и связки: мне не хотелось получить травму, – но все же любопытство взяло верх, и я решился провести эти эксперименты.

Я решил проверить себя в боксе и в каком-нибудь виде восточных единоборств, но получилось немного по-другому. Как-то раз я зашел в спортивный зал, где тренировался известный боксер и предложил ему и его тренеру провести тренировочный поединок со мной, хотя бы один раунд. Они очень удивились, но спортсмен регулярно проводил аналогичные тренировки и всех своих реальных соперников знал очень хорошо – ему нечего было опасаться меня, поэтому они и согласились. Меня спросили, почему бой должен продолжаться именно один раунд, и я ответил, что два раунда я не выдержу – это еще больше успокоило их, но все же они не понимали, зачем нужно рисковать и получить травму. Я объяснил, что мне не нужна травма – я не сумасшедший, однако нужный риск и ощущение настоящего боя, которые закончились с войной, и попросил их в случае чего не избивать по полной программе на ринге. Мы назначили день. Это должна быть обычная тренировка, поэтому никакой прессы.

Перед поединком я еще раз внимательно посмотрел на соперника: здоровенный мужик с мощными мышцами, явно тяжелее меня, уверенный и опытный боец. Бой начался, я, ударив достаточно сильно, чтобы противник осознал серьезность ситуации, и понял, что достиг желаемого: он стал более напряженным и собранным.

Первую минуту я, как говорится, прощупывал противника и вскоре выяснил, что в данный момент я явно быстрее его и наверняка бью сильнее. Дальнейшее было делом техники: я поймал его на контратаке, а затем, не давая времени занять оборону, нанес несколько мощнейших ударов с разных сторон, причем нагрузка пикового удара из этой серии получилась более тонны! Мне очень хорошо забинтовали руки, превратив их в настоящие молотки, – я обрадовался такой качественной бинтовке, ведь от столь свирепых ударов я мог повредить руки себе сам, а так... Мой противник зашатался и раскрылся – мне оставалось только добить его, что я и сделал, нанеся два завершающих удара. Удар пришелся спортсмену в висок, и я, жалея его и опасаясь нанести тяжелую травму, ударил еще раз, но уже с меньшей силой . Он упал на пол – тренер не успел или же не захотел выбросить полотенце в то время, когда я начал избивать противника, и дождался-таки нокаута. Из-за этой тренировки спортсмен вынужден был перенести дату очередного боя, ему нужно было время для восстановления, ведь он угодил в больницу прямо с ринга. Мне было жаль его, но что поделаешь...

После схватки я так устал, что приходил в себя несколько дней, а ведь я не получил ни одного удара ни в голову, ни в корпус: на протяжении поединка все время уклонялся от ударов. Мышцы болели, я чувствовал себя разбитым, мне ничего не хотелось – все это было ужасно, но в принципе терпимо. Во время поединка я использовал значительную часть ресурсов организма, и это не прошло бесследно – мне пришлось пропустить несколько матчей в клубе. Об этом поединке написали газеты, и мое имя вновь привлекло повышенное внимание. Время лечит, и оно вылечило меня, но я не стал пробовать себя в восточных единоборствах, потому что не хотел долго восстанавливаться после боя.

Время шло, как и раньше, забивал много голов, на тренировки не ходил, так что свободного времени у меня было предостаточно – я подолгу гулял с тигром и наблюдал, как он охотится. Любое травоядное с массой до тонны было потенциальной жертвой тигра: он ловил слонят и носорогов, крокодилов и тюленей, пингвинов, страусов и прочих птиц; олени, кабаны, рыбы и змеи – все шло на корм полосатому хищнику.

Часто, когда меня не было рядом, он охотился на людей. Я не поощрял этого, но и не препятствовал. Его тянуло к людям, и не только ради убийства: он много времени проводил возле поселков; бывало, зверь выходил средь бела дня на окраину селения, долго лежал и смотрел на людские хлопоты, а если его не трогали, то и он никому не делал зла и уходил через несколько часов. Обо всем этом я узнавал из памяти тигра, но лишь после того, как он возвращался. Как и раньше, я никогда не помогал ему, что бы с ним ни случалось, только время от времени давал полезную информацию или же создавал нужные ему условные рефлексы.

Тигр побывал в разных странах: в тундре, в пустыне, в степи, высоко в горах, на коралловых островах и, конечно же, в лесах и джунглях. Он побывал и в разных временах: в каменном веке, в медном и железном; он охотился на людей, вооруженных огнестрельным оружием: ружьями, пистолетами и автоматами; охотился на древних людей, которые могли противопоставить ему только холодное оружие: ножи, палицы, копья и луки. Длительное общение со мной и вообще жизнь в доме, с людьми, не могли не сказаться на его охотничьих повадках: тигр стал более решительным, не таким пугливым, как его дикие сородичи, не так боялся шума, как они, и к тому же стал очень аккуратным, расчетливым и спокойным как во время атаки, так и в остальное время. Он мог трижды за день или за ночь прийти в село за человеком и трижды достигнуть успеха, наведя панику и ужас на местных жителей: он путал следы в лесу, выигрывая время и, пока люди распутывали их, возвращался в поселок с другой стороны и снова нападал. Уходя от погони, хищник часто нападал на преследователей: сначала выжидал, пока кто-нибудь из группы не отойдет или не отстанет, и затем бросался на него. Часто зверь ждал ночи – ночью все меняется – и приходил к охотникам, и тогда он сам становился охотником и нападал, стремясь не к убийству, а стараясь нанести кому-нибудь рану, – так он заставлял людей поворачивать назад, ибо им нужно было позаботиться о раненом. Он не был более кровожадным и агрессивным, чем остальные его сородичи, он лишь был более уверенным и опытным, чем они.

В то время я тоже любопытства ради, как и мой тигр, охотился на людей: глядя в душу хищника можно сказать, что он обратил мое внимание и на такой вид "спорта". Для охоты я всегда выбирал место и время, гибель людей в котором не повлияет на дальнейшее развитие человеческой цивилизации. Я использовал разное оружие: холодное, огнестрельное, лучевое и прочее, при условии, что обычно вооружение моих жертв было на порядок примитивнее, хотя время от времени я сознательно шел на большой риск, когда для охоты выбирал такое же оружие, как и у моих жертв, или даже примитивнее, но такое случалось достаточно редко. Во время охоты я иногда щадил кого-нибудь. Пару раз я, стоя на какой-нибудь прибрежной возвышенности, из спортивного интереса стрелял, используя оружие разных видов, по головам людей, плывших к берегу изо всех сил без шлюпок, с судна, потерпевшего неподалеку кораблекрушение; нечеловеческая точность не позволяла мне промахиваться, погасив и без того небольшой интерес к такого рода занятиям. Глупое занятие – охота на людей – надоело мне довольно быстро; я обнаружил, что ничего особенного в такой охоте нет – лишь бессмысленная и глупая жестокость, вот почему, осознав это, я больше никогда не занимался подобными делами.

А вот гладиаторские бои мне понравились больше, правда, думаю, если бы я имел ограниченное количество золота и при этом ставил его на кого-нибудь, то наверняка получил бы столько же удовольствия, сколько и местные жители. Однако в путешествиях во времени со средствами у меня проблем никогда не было, поэтому, как мне кажется, на подобного рода зрелищах я был более спокоен, нежели основная масса зрителей. Гладиаторские бои – самый рискованный для участников и что не может сравниться с ними по степени риска и интереса, поэтому нет ничего удивительного в том, что я периодически посещал их.

Мы уходили с тигром через ткань тогда, когда в комнате не было моей очередной любовницы: незачем женщину волновать такой "экзотикой"! Кстати, о прекрасном поле... Имея в своих руках власть над душами людей, заводить и удерживать любовниц было очень легко. Во-первых, я выбирал характер пассии еще до личного знакомства с ней и знал, чего она ждет от мужчины; во-вторых, я более или менее знал себя и, сравнивая себя с тем, кто является олицетворением ее мечтаний, делал вывод, соответствую ли ее ожиданиям, и если соответствовал, то знакомился.

Весь процесс поиска был очень прост: мысленно путешествуя по душам и головам людей, я находил "перспективную" женщину, затем анализировал – подходит ли она мне и подхожу ли я ей, потом, там же в мозгу, находил номер видеофона и звонил. Я говорил именно то, что эта женщина желала бы от меня услышать и с именно той интонацией, с какой она хотела бы услышать от меня эти слова. Я мысленно постоянно отслеживал ее внутреннюю реакцию, добиваясь полного взаимопонимания, в результате оно получалось просто идеальным – неудивительно, что все дамы были от меня в восторге. Мое же дальнейшее поведение, естественно, зависело от того, о чем мы договорились: просто погулять или сразу перейти к интимным отношениям. Иногда, когда женщина находилась относительно близко от моего дома, я не звонил ей, а просто подходил к тому самому месту, где она была – в ресторан, клуб, – или же просто ждал ее на улице, а потом знакомился, глядя в ее живые глаза, а не в бездушный экран видеофона.

Мужчина любит глазами, а женщина – ушами, и об этом никогда не следует забывать!

Женщины (да и мужчины тоже) довольно часто поверяли мне свои тайны – и это было вполне логично: в их глазах я выглядел собеседником, чутко улавливающим все их сомнения, переживания и надежды, идеально понимающим их и имеющим такое же мировоззрение, – как им было не раскрыть мне свою душу?! Я понял, что свои тайны люди рассказывают только под пыткой или человеку, которому доверяют, но который их об этом не спрашивает. Правда, мне-то зачем все эти сложности: если захочу, я смогу узнать сокровенное еще до того, как собеседник решится рассказать мне о нем!

Раньше, когда не умел заглядывать в души, я и представить себе не мог, сколько отличных людей живет рядом. Да на одной только моей улице обитало столько великолепных мужчин и прекрасных женщин, что просто невероятно! А на соседней улице? Да еще столько же! Если бы я захотел просто поговорить с хорошим человеком, живущим в моем городе, то мне на это и жизни не хватило бы, а ведь город-то наш маленький! Оказывается, не надо ходить далеко: прекрасное всегда рядом, ты просто открой ему свою душу и научись видеть его!

Правда, надо сказать, есть и такие, которые по своим душевным качествам заслуживают крепкой веревки с мылом – в семье не без урода, но таких все же меньшинство, и это радует. Время от времени многие вполне нормальные люди просят, чтобы их послали куда-нибудь подальше, а бывает, что обычный человек своим поведением ну просто напрашивается на хороший удар по зубам!

А правда состоит в том, что в каждом из нас есть и плохое, и хорошее, но не в равном соотношении – чего-то все-таки больше. Играй на тех струнах души, которые отзовутся добром, и закоренелый злодей предстанет перед тобой добрым ангелом, а захочешь наоборот – сделай человеку плохо, пусть он злится, сыграй на темных струнах его души, и ты увидишь перед собой ядовитую змею, скорпиона или же подобие дьявола.

Действительно, «Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает поведение дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли разойтись, они от холода вновь сближаются, чтобы согреться, и так все ночи напролет»[2]. Так зачем же мы колем друг друга? Не проще нам сбросить иглы и стать мягкими и теплыми не внутри себя и для себя, а снаружи и для других? – но природа сделала это невозможным для человека.

А все дело в ограниченности ресурсов. Если бы всем всегда хватало всего, то мы все были бы довольны и не рвали бы куски друг у друга, не рвали бы друг друга на куски. Но есть закон возрастания потребностей, и поэтому всем – не хватит, потому что ресурсы ограничены, а потребности – нет.

В результате получается, что у человека всегда что-то есть, но ему дополнительно хочется еще чего-то. Однако нужно добавить: если бы люди всегда были довольны своим нынешним положением, то мы до сих пор тихо-мирно жили бы в пещерах, не знали бы огня, ели бы себе подобных, история человечества была бы одним бесконечным каменным веком.

Закон возрастания потребностей при ограниченности ресурсов является основой движения и прогресса в человеческом обществе.

Но вернемся к моим делам: я играл в футбол, менял любовниц, гулял с тигром, а главное – писал сказки, а еще – несколько научных трудов. Художественную литературу я читал мало: по-моему, если слишком много читать чужого, то свое не успеешь написать. Сказки я писал для души, которая требовала светлой доброты после всех ужасов войны; наука же мне нравилась еще с довоенных времен, но всерьез заняться ею мне помешали сначала женитьба, а потом – война. Теперь же у меня было много свободного времени, а главное после войны я стал мыслить шире и свободнее, перестав бояться авторитетов и, что еще важнее, собственной тени в процессе мышления, когда ум мой обдумывал неизвестное. Я не считаю, что причиной моих успехов в научной деятельности была моя нечеловеческая часть, скорее всего, причины были те же, что и у обычного гения: природа, воспитание и наличие свободного времени. Я не хвастаюсь, мои работы были в полной мере признаны людьми: часть – еще до моей смерти, а часть – уже после; мое имя внесли в энциклопедии, мне поставили памятники, назвали улицы и города в мою честь – это ли не говорит о признании моих заслуг человечеством?!

Работа ценится по результатам труда, а не по накопленной усталости.

Меня интересовали физика, химия, математика, биология и смежные науки – в этих областях я занимался исключительно теоретическими изысканиями, потому что не имел склонности к практике и научным экспериментам. Процесс мышления проходил у меня легко и естественно, как дыхание, – я просто думал и получал результаты. Конечно, процесс творчества давался нелегко: время получения результата и сам результат были совершенно непредсказуемы, работа требовала очень большого напряжения ума (иногда, как мне казалось, я был близок к безумию), однако полученный ответ давал неизъяснимое наслаждение, такое сильное и стойкое, что его хватало на долгие годы, и ничто в этом мире не могло сравниться с радостью успешного творчества!

Я стал в какой-то мере похож на Хозяев Миров, ибо в творчестве ты всегда властелин мира, который создаешь: его законы – твоя воля!

В процессе мышления я приходил к таким выводам, которые при дальнейших рассуждениях и последующем осмыслении оказывались частью истинными, а частью – ложными, но настоящий конечный результат, по моему мнению, должен быть уверенным при всех тех допущениях и для всех тех условий, при которых он был получен, и только такие выводы я осмеливался публиковать в качестве гипотез.

Лишь начав писать сам, я понял, почему свое мнение лучше написать, чем высказать: когда ты пишешь, ты имеешь возможность обдумывать все по нескольку раз и не торопясь, постепенно и обстоятельно отшлифовывая мысль до идеальной красоты и четкости; кроме того, тебе не нужно обращать внимание на реакцию слушателей и на то, как ты выглядишь в их глазах. Когда пишешь, ты можешь сосредоточиться исключительно на самом процессе обдумывания мысли – можешь обдумывать ее сколько угодно: день, месяц, год или даже всю жизнь, однако когда ты говоришь, ты не имеешь всех этих возможностей, поэтому говорить лучше всего то, что ты уже давно и многократно обдумал и написал.

И, кроме того, следует помнить, что каждый слышит только то, что хочет услышать, и то, что может воспринять.

Написанное – это "вещь", а сказанное – все-таки "воздух", поэтому текст для восприятия кажется более надежным источником информации (по тексту можно перемещаться во всех направлениях, сколько угодно раз возвращаясь к одному и тому же месту, – со словами это сделать гораздо сложнее, именно поэтому людям легче понять написанное. Правда, бывает, что удивительная идея вдруг сама выскочит в разговоре будто бы из ниоткуда, но это исключение, которое бывает так редко, что лишь подтверждает правило: прежде чем высказывать серьезную мысль, сначала следует ее обдумать и записат.

Научные труды и сказки я считал работой, а все остальное – мелочью, занятиями и незначительной степени важности и неприоритетными, поэтому-то все свободное от работы время я тратил в зависимости от настроения: захотел – играл в футбол, гулял с тигром или же без него, а не захотел – делал что-нибудь другое, например, лечил людей.

Кто принадлежит всем, тот не принадлежит никому, даже самому себе!

Я – один, а людей слишком много для меня одного, и не для того даны мне сверхчеловеческие способности, чтобы в полной мере, постоянно, как машина, тратить их на людей, не для того!

Из-за моего столь несерьезного отношения к игре я несколько раз пропускал матчи без уважительной причины – так полагали тренер, игроки и руководство клуба, ведь они считали футбол работой, а я – нет. Несмотря на это, мой клуб выиграл за сезон все кубки и звания, – и произошло это благодаря огромному количеству забитых мною голов. Мы "разрывали соперников в клочья", мы шли от победы к победе; лишь изредка команда терпела фиаско, да и то это случалось, когда я или не играл в полную силу, или же не участвовал в матче.

По итогам сезона меня объявили лучшим игроком футболистом мира, и я полностью согласен с этим – так в действительности оно и было. Гораздо позже, через несколько веков после моей смерти, меня признали лучшим игроком в истории человечества, и это опять-таки было правдой.

Сезон закончился. У меня появилось еще больше свободного времени, любовницы мне поднадоели, и я решил жениться.

Я считаю, что от жены требуются доброта и забота, а от любовницы – красота и шик, а сейчас мне хотелось именно заботы.

Сокол вблизи гнезда добычу не ловит, а волк около логова не охотится, поэтому невесту я решил выбирать в другом городе, ведь чувствовал и догадывался, что в процессе выбора задену слишком многих.

Я «прошелся» по их головам и, обращая особое внимание на склад характера и воспитание, нашел несколько тысяч потенциальных дам сердца. В глубину их душ я не заглядывал, предпочитая, чтобы у моей будущей жены оставались неразгаданные тайны – так интереснее. А еще я выбирал женщин с изюминкой, – с ними не просто интересно, а очень-очень интересно, они тонки и непредсказуемы. Конечно же, я обращал внимание и на внешность: хотелось бы, чтобы она была миленькая и славненькая, а мелкие недостатки – так они же мелкие, к тому же... некрасивых женщин не бывает!

Мне нужно было безлюдное место, и я спросил у своего "отца" совета. Он ответил, что в соседней галактике места много, но она слишком далеко от меня; в прошлом нашей Галактики место тоже есть, но в то время мне могут помешать дикие звери, поэтому самый надежный вариант для моих целей – другая Вселенная. Но я тогда еще не мог работать с другими вселенными, вот почему "отец" помог мне: он открыл мне доступ туда и выделил там небольшой объем пространства. Его я разделил на множество объемов пространства меньшего размера и связал их напрямую исключительно с самим собой, а не друг с другом или же с окружающим миром. В тех местах я установил нормальные климатические условия для жизни человека: зеленая бескрайняя равнина, невысокие холмы, голубое небо с облаками и, конечно же, певчие птицы. Там же я поставил накрытые столы, стулья, кресла, диваны и столики с газетами и журналами – моей невольной гостье должно быть удобно и комфортно. Безопасность гарантируется отсутствием животных крупнее птицы, ядовитых созданий и, конечно же, людей.

Теперь у меня были места, где можно было собирать, вернее, временно хранить выбранных мною женщин. Эта бесконечная степь без конца и краю была как бы клеткой, но пленница этого не понимала, поэтому особо не беспокоилась, а могла только искать выход, которого в принципе не существовало, или же просто отдыхать: есть, спать, лежать на диване и читать или гулять.

У себя дома, в просторной комнате, ближе к стене, я поставил одно кресло – для себя, а остальную мебель временно убрал, поставив посреди степи в одном из тех мест в другой Вселенной, – ты удивишься, читатель, но сделать так мне было гораздо проще, нежели таскаться ее по всему дому.

Итак, я сел в кресло и начал выбирать невесту. Прежде всего находил место, где в тот момент времени, пребывала выбранная мною женщина, а затем просматривал всю ее жизнь в прошлом и будущем, но недалеко, приблизительно в пределах месяца. Я искал ту точку пространства-времени, в которой у моей потенциальной жены было, во-первых, хорошее настроение, во-вторых, она была одна, и в-третьих, что еще более важно, у нее впереди должно было быть несколько часов одиночества, не прерываемого абсолютно ничьим вмешательством, включая звонок по видеофону. Найдя эту точку, я переносил женщину к себе в комнату, из ее времени в свое настоящее, разговаривал с нею, и если она не подходила мне, возвращал, откуда взял, и у нее было время в одиночестве подумать и прийти в себя после такой встряски.

Я переносил к себе женщин в том самом виде, в котором они были, а вот возвращались они уже с подарками, поэтому-то я и выбирал момент, когда они были в одиночестве, чтобы их появление с подарками никого не шокировало, и подарки эти никто кроме них не видел, ведь каждой из них п перед возвращением я дарил букет цветов и колечко с драгоценным камнем. В противном случае могло произойти редкостное чудо: вдруг у женщины прямо на глазах у присутствующих появляется букет цветов и соблазнительная коробочка. Этого мне не надо – дела надо делать тихо и без огласки, особенно, если они могут стимулировать нездоровый интерес посторонних.

Ну а некоторых – тех, кто меня заинтересовал, – я отправлял в приготовленные для них места в другой Вселенной, и там они дожидались того времени, когда я закончу осматривать всех и займусь исключительно ими. Итак, я просмотрел несколько тысяч дам, а затем уже стал выбирать невесту. К ним я отнесся уже с большим интересом, поэтому и разговаривал дольше, и в душу заглядывал глубже. Кое-кого мне пришлось "забраковать" – их я вернул назад, не забыв о подарках, но те, кто мне понравился и кому я приглянулся, я отправил обратно, в выделенные и обустроенные места другой Вселенной.

В конце концов осталось двадцать три женщины, которые ну просто идеально подходили на роль жены. Все они были незамужем, каждая в своем месте, и я решил, что пришла пора объясниться им в любви: кто ответит взаимностью – та и станет моей женой. Я сделал двадцать три копии человеческого тела меня самого (они ничем не отличались от оригинала), вручил каждому по букету цветов и отправил их к дамам объясняться в любви от моего имени. У этих мужчин осталась односторонняя связь со мной: я мог знать, что они там делают и что с ними происходит, а они – нет.

Мне приходила в голову мысль, что выйти за меня замуж согласится не одна, а две или даже больше, но я надеялся, что такого не произойдет, а если и произойдет, то мы вместе и решим, как нам быть дальше, хотя такой вариант развития событий и был бы самым неприятным для меня. Верность следует хранить после свадьбы, а не до нее, поэтому в итоге все равно останется одна, с которой я и надеялся прожить счастливо все последующие годы, но в жизни очень часто бывает не так, как хочется, а так, как получается.

Я был удивлен настолько, что встал с кресла и принялся ходить по комнате: это было невероятно, но это произошло – все двадцать три женщины согласились выйти за меня замуж! Я был сражен наповал: я хотел жениться, но на одной, а не на целом гареме! Но если же я все-таки выберу одну, то получится, что обижу остальных, обижу сильно, незаслуженно. Это ужасно!..

Скрыться, бежать? Но куда и зачем? Что-то нужно было делать!.. Да, я знаю, что допустил ошибку и нужно исправлять ее, но как?! Просто извиниться – невозможно, это свинство. И что самое ужасное, каждая думает, будто перед ней я сам, а перед ней всего лишь человек, абсолютно идентичный моему человеческому телу, ведь я – больше, нежели человек.

Но у меня было время подумать, а пока я послал им еще продукты, немного мебели – кресла и стулья, а также цветы. Подождать они могут: погода там хорошая, зверья нет – ну просто рай.

Ну а мне-то что делать?! Сам заварил кашу – самому надо и расхлебывать. Как глупо и обидно все получилось. Я не мог найти решение, метался, перебирая варианты и отбрасывая их один за другим. А как бы ты поступил на моем месте, читатель?

"Время у меня есть, – рассуждал я, – ведь когда я приму, наконец, решение, то вернусь обратно в тот же самый момент времени, когда узнал эту потрясающую новость".

Прошло время, я принял решение и обратился за помощью к "отцу"; он выслушал меня и согласился помочь. Я перенесся в созданное мной место в другой Вселенной, установил перед собой высокий камень с плоским верхом и забрался на него. Передо мной расстилалась пустынная степь, с пятнами разноцветных цветов – здесь, под пение птиц и стрекотание насекомых, я и собрал их всех: и своих избранниц, и все свои копии. Они удивленно смотрели то на меня, то друг на друга, когда я начал свою речь:

- Я – настоящий, – произнес я, и они, прекратив рассматривать друг друга, стали внимательно слушать меня, – а те, кто находится рядом с вами, – лишь копии моего тела: это настоящие живые люди, созданные моей волей, но они – не я, они – меньше, чем я.

- Через свои копии, – продолжил я развивать мысль, – я предложил вам руку и сердце. Они сделали свое дело, поэтому я убираю их.

Мужчины пропали, а женщины все так же с удивлением смотрели на меня, но страха не было ни в глазах, ни в жестах.

- Я не ожидал, что вы все ответите согласием, – я надеялся хотя бы на один, максимум два положительных ответа, и в этом случае я бы женился. Но случилось так, что вы все согласились выйти за меня замуж, поэтому я сделаю по-другому. Во-первых, я прошу у вас прощения за причиненные страдания. Во-вторых, каждая получит по два подарка: от меня и от моего "отца". В моих глазах вы все королевы, поэтому от себя я дарю каждой по короне.

Сразу же после моих слов на голове каждой женщины появилась корона, а перед каждой «королевой» – большое зеркало.

- Смотрите на себя в зеркало, – говорил я, – и думайте о том, какую корону вы хотели бы видеть у себя на голове, какие камни должны украсить ее, и корона будет изменяться в соответствии с вашими пожеланиями, а когда ее красота станет, по вашему мнению, соответствовать вашей, тогда мысленно или же вслух зафиксируйте корону – такой она и останется навсегда.

Передо мной находились двадцать три «королевы», короны менялись, иногда принимая совершенно фантастические формы, драгоценные камни блистали на солнце, а золото и серебро извивались змеями; но на душе у меня была печаль, и грусть стояла в глазах. Я понимал, почему с любой из них я был бы счастливейшим из мужей, но, видно, не судьба: судьба моя – в мудрости и власти. Мне было плохо, очень плохо от того, что вывод этот окончательный, однако необходимо было пережить всю эту сцену до конца, прежде чем попытаться забыться на Хале или же в реке времени.

Когда женщина прекращала выбирать форму короны, зеркало перед ней исчезало, а она оставалась «королевой». Время шло, зеркал становилось все меньше, и вот, наконец, исчезло последнее.

Теперь на сцену пора выходить Хозяину нашей Вселенной: можно с громом и молнией проломиться сквозь небеса, можно вырасти из-под земли, можно появиться еще как-нибудь, но все это слишком похоже на кино. Суть моего "отца" – не в шуме и блеске, а в делах и возможностях, поэтому я решил не прибегать к красочному появлению.

- Знакомьтесь, Хозяин нашей Вселенной, – сказал я и провел руками по воздуху.

Ничего не было: ни грохота, ни шума, ни света – ничего.

- Ради меня, своего "сына", Хозяин делится с вами своей властью: каждая в течение всей своей жизни имеет право задать ему один вопрос и каждая получит ответ. Помните: только из ваших уст и только один раз! – прокричал я. – Вопрос может быть любым, но главное – вы получите истину от самого Властелина нашей Вселенной! О такой привилегии не смеет мечтать никто из живущих в его Вселенной, но мы даем вам это право – это подарок от моего "отца", который вы получаете по моей просьбе! – и тут я вскинул кулак вверх. – Я закончил! Отправляйтесь назад!

Степь передо мной опустела: они отправились назад, в тот самый миг, из которого я их взял. Я отдал "отцу" все, что взял у него, вернул в дом свою мебель и отправился на Халу.

Я провел ладонью по сжатому кулаку и почувствовал острые ударные бугры. Жаркий полдень был в самом разгаре: горячий озон вливался в мои легкие, фтор бодрил тело, но на душе все равно было тревожно. Я присел на поляне, а затем лег и прикрыл глаза. Сумбурные видения и звуки теснились в голове, мысли вроде бы не чередовались быстро, но понять их было тяжело.

Внезапно я услышал какой-то свист, но не придал этому значения. Вдруг я почувствовал боль в животе и груди, услышал взрыв и рванулся вперед. Тяжелый запах крови ударил в нос – изо рта хлестала кровь. Я увидел бело-голубую птицу, взмывающую над деревьями, увидел страшную рваную рану шириной в ладонь, идущую от печени к левому легкому и дальше по плечу. Из нее шел пар и пахло горелым мясом. Рана была глубокая, до позвоночника, вся в горелых тканях, кусках костей и потоках обожженной крови.

Я постиг это, умирая и терзаясь от боли в мире Халы. Бело-голубая птица, пролетая низко надо мной, брызнула струей самовзрывающейся жидкости, которая и сделала свое дело.

Была лишь одна мысль: "Умереть бы скорее, умереть, чтобы так не мучиться!". Эта жуткая рана, безусловно, смертельна даже для мира Халы: ошметки печени, сердца, кишок и легких валялись возле меня. Сознание я не потерял – какая страшная, лютая смерть выпала мне! Невероятная живучесть халанских организмов была со мной: я был в полном сознании в течение долгих минут, ощущая боль во всей ее полноте, – здравствуй, ад!

О, как тяжело умирать! Я закрыл рану руками, хотя знал, что это бесполезно, сел и осмотрелся, а потом опять откинулся на спину. Земля и трава подо мной и рядом со мной были черно-красными от крови. Слева от меня дымилась ямка с обожженной травой – это струя жидкости, что вспорола меня, вонзившись в землю, взорвала и ее. "Сначала ты сверхчеловек, а теперь просто пища, – думал я. – Да, да, какая ценная мысль, я же действительно сверхчеловек, не забыть бы, однако зачем все это? Скоро сюда прилетит белая птица, и перо у нее будет с голубоватым отливом. Хочу умереть до того, как она начнет меня есть, хочу, хочу, очень сильно хочу, хочу больше жизни, что мне осталась, хочу".

Я уже не мог шевелиться, крови во мне почти не осталось, мысли путались, обрывочные и жуткие. Смерть, где ты, где ты? – приди же, наконец!

Так я был убит. Я стоял под деревом, а передо мной, лежал мертвый я, и я смотрел на себя. Я больше человека, потому и пережил свою вторую смерть, и отныне память о ней будет навсегда со мной. Я видел, как рвала мое тело та птица и как ее белые перья покрывались темными пятнами крови. Скоро сюда явятся другие нахлебники стервятники. Это ужасно противно – смотреть на то, как меня едят, это было выше моих сил, и я ушел.

Хала, прекрасная и жестокая Хала, я дважды умирал под твоим небом!

Мне не повезло, но всегда везти не может: все и всегда не бывает никогда!

Я вернулся в свой дом, отпустил слуг, отправил тигра обратно в Индию, закрыл все двери и окна, упал на диван и заплакал в подушку. Печаль и тоска уходили из моей души вместе со слезами, хотелось выть, выть как волк на луну в голодную зимнюю ночь. Боль и жалость к себе сплелись в моем сердце. Я смотрел на свою грудь, слышал удары сердца и не мог забыть ту страшную рану, от которой умер. Слезы притупили тоску и сгладили боль. Душа глухо ныла, все было плохо.

Лучше лекарство – время. Нужно жить с этим в душе – пройдет время, и зарубцуются раны, и станет легче. А может быть, закончить все эти глупости? "Отец" ведь сказал мне тогда: "Когда захочешь, тогда все и прекратится". "Когда будет совсем невмоготу, тогда и решу, – подумал я, – а сейчас, в таком состоянии, нет смысла принимать ответственное решение". В конце концов ведь я уже умирал однажды и тоже принял смерть, но более легкую и не такую страшную, хотя ту смерть я перенес гораздо легче. Возможно, на эту смерть наложилась и моя неудавшаяся женитьба – да, скорее всего, так оно и есть.

От таких мыслей стало немного легче. Я пошел в душ и смыл с себя все, что накопилось за все это время. Вода обновила меня, и хотя боль и тоска остались, они стали вроде бы терпимыми и какими-то более родными. Я поел, причем выбирая самое вкусное, а затем лег спать.

Сон не шел. В голове клубилась тоскливая жуть. Вспомнил, как корабль медленно, очень медленно, едва перемещаясь в пространстве, оторвался от поверхности планеты и устремился ввысь, к звездами, и там, между звезд, он мчался, скользя легко, как пушинка, состязаясь в скорости со светом, вокруг себя страх, боль и гибель, – мой корабль, моя боевая машина, и в ней я – маленький человечек, в руках которого жизнь и смерть квадриллионов людей. Все смешалось у меня в голове: и прошедшая война, и холодный бесконечный Космос, и моя жизнь здесь, и жизнь в горячем мире Халы, и моя смерть.

Я вертелся в кровати, уставая еще больше, и ,наконец, когда мне надоело так мучиться, встал и начал делать спортивные упражнения, стараясь "загнать печаль в мышцы". Хотя я занимался недолго, облегчение почувствовал довольно быстро. Мышцы ныли. Я лег, и усталость заставила меня забыться. Я проснулся другим человеком, таким, каким привык себя видеть. Память о неудавшейся женитьбе и второй смерти осталась в моей душе, но это больше не беспокоило меня и не мешало жить дальше.

А мысль о сверхчеловеке, пришедшая в голову столь внезапно, понравилась. Действительно, я же сверхчеловек в прямом смысле этого слова.

Все, что я делаю, я делаю лучше, чем обычный человек, – я на высочайшем уровне; к тому же у меня есть специфические возможности, обладание которыми у людей ассоциируется с всемогуществом: власть над временем и пространством, власть над чужой жизнью и смертью и власть над душами людей – все это в совокупности и образует сверхчеловека, то есть меня.

У меня также не вызывает сомнений, что человек не может быть сверхчеловеком, а вот нечеловек – уже может. Между человеком и сверхчеловеком лежит путь через нечеловеческое начало, и я его прошел.

Что я умел, когда только стал нечеловеком? Да практически ничего: ни власти над временем и пространством, ни власти над живыми существами у меня тогда еще не было. Я не мог даже перемещаться из мира Земли в мир Халы, ведь я не мог преобразовывать свое биологическое тело; но постепенно я прошел первые два этапа: человек – нечеловек – сверхчеловек.

Что ждет меня в процессе становления? Когда я стану Повелителем Миров и стану ли им вообще когда-нибудь? Этого я сейчас не знаю, но знаю точно, что, как и говорил мой "отец", я меняюсь со временем, становясь все могущественнее и могущественнее, пока получаю могущество от моего "отца", но со временем, может быть, я научусь самостоятельно увеличивать его, и, наверное, когда-нибудь моя сила сравняется с силой Хозяина этой Вселенной.

Повелитель Мира – кто же это такой? Какими словами описать это состояние? Властелин Миров – это тот, чья власть распространяется на многие в селенные, но что такое власть над Вселенной? Я много думал над этим вопросом и считаю, что это прежде всего право и возможность устанавливать законы ее развития и функционирования.

Да, я пока еще не умею этого делать, и поэтому меня нельзя с полным правом назвать Хозяином Мира, но можно представить, что когда-нибудь я научусь и создам Вселенную с заданными для нее законами развития и функционирования материи. И что дальше? Зачем все это? Не знаю... Всему свое время, а пока мне просто нужно продолжать жить.

Кстати, а куда подевался мой тигр? Ах да, ведь я же отправил его в Индию! Надо будет вернуть его Я вернул «кошку» в дом, и все в моей душе снова стало почти так, как и было раньше, до моей неудавшейся женитьбы.

Вскоре я подумал, что тигра можно успешно снимать в кино, ведь он у меня совершенно ручной. Я переговорил с представителями нескольких кинокомпаний и заинтересовал их, потом нам устроили пробную съемку, и вот мой полосатый хищник уже стал актером.

На съемочной площадке я всегда выполнял работу дрессировщика: режиссер говорил мне, что должен делать тигр, а я это задание передавал зверю прямо в мозг, чтобы не допустить какие-либо непредусмотренные поступки в процессе съемки; я постоянно отслеживал внутреннее состояние хищника, и если замечал что-нибудь подозрительное, то или "гасил" его своими методами, или же (чтобы не наносить животному тяжелую травму) прерывал съемку и отправлял зверя в клетку. Надо добавить, что тигр все время, когда не работал, проводил в клетке – как ради безопасности людей, так и самого хищника.

А сцены получались великолепно: могучий и красивый зверь играя вместе с актерами (ни разу не сфальшивил), одним своим присутствием заставлял их играть столь естественно, что довольно часто это была уже не игра, а сущая правда; и хотя рядом дежурили снайперы, в их услугах не было необходимости: тигр был всегда послушен моей воле.

Теперь я зарабатывал деньги не только футболом, но и эксплуатируя полосатого "приятеля". Ему было достаточно тяжело выдерживать постоянное напряжение перед камерой, поэтому, когда я для отдыха отправлял его погулять на свободу, он проводил там многие недели, и у него в голове очень долго не возникала мысль вернуться обратно; но когда она все-таки возникала, тогда и только тогда я возвращал животное назад, и оно появлялось передо мной, отдохнувшее и готовое к работе. Обилие людей на съемочной площадке, постоянный шум и наличие непонятных (а значит, возможно, опасных) предметов на ней давило на психику тигра, поэтому я предполагал, что, очутившись на свободе, он будет стремиться убивать людей, но зверь оказался устроен гораздо проще: он просто жил и ни к кому, кроме тигрицы, не стремился.

Однажды мне самому предложили сниматься в кино, мотивируя это тем, что определенные роли мне вполне по силам сыграть успешно. Я подумал и отказался, сказав, что и золото, и слава у меня уже есть, а больше ни того, ни другого мне не нужно. Меня пытались увлечь заманчивыми перспективами, но мне было противно изображать кого-либо, растворяясь в разных образах и теряя собственное Я, поэтому я отказался наотрез, и больше ко мне не приставали с предложениями такого рода.

Вскоре начался новый футбольный сезон. Я как и раньше, писал научные труды и сказки, время от времени лечил людей от неизлечимых болезней, занимался благотворительностью. И вот однажды со мной произошел любопытный случай: я спас человека, вернее, не только его самого, но и его будущие произведения.

Дело было так: скользя по поверхностям человеческих душ, я обратил внимание на одну из них и заглянул в нее глубже. Выяснилось, что эта женщина имеет прекрасные душевные качества плюс талант литератора, однако в детстве она сильно пострадала от насилия и поэтому на ее чистое и радостное восприятие мира была наложена печать боли, грубости и омерзения. Судя по всему, она вполне могла писать прекрасные детские рассказы и сказки, но психологическая травма сказалась таким образом, что она всю жизнь занималась правкой чужих текстов: очень долго проработала литературным редактором в издательстве; и уже на закате жизни (в это время я и обратил внимание на ее душу) талант потребовал свое, и она стала писать рассказы, но какие-то тяжеловатые и неяркие. Меня заинтересовала эта несостоявшаяся писательница, и я заглянул в будущее, чтобы узнать, чем кончился ее жизненный путь, и обнаружил, что творческая жизнь у нее не сложилась: рассказы как были плохими, такими и остались; а для детей женщина так ничего и не смогла написать – ни строчки, ни сказочки. Мне стало очень жалко ее, ибо она не стала тем, кем должна была стать, по независящим от нее причинам. Да, жизнь – тонкая штука: иметь талант – хорошо, но нужно еще, чтобы фортуна хотя бы не мешала, не говоря уже о том, чтобы не вредила, а иначе... Только я со своими сверхчеловеческими способностями смог увидеть жестокий изгиб судьбы и то, как он покалечил человеческую жизнь, при том, что окружающие в вообще не смогли понять происшедшее.

Я часто видел изломы и зигзаги людских судеб, но практически никогда ничего не предпринимал для помощи: устраивать судьбы глупо, ибо людей слишком много, а я – всего лишь один, но этот случай был особенным: я сам писал и буду писать сказки, я знаю, насколько редко встречаются люди, даром которых является это тонкое творчеств, поэтому и решил помочь ей. Ее жизнь – это ее жизнь, и как она сложится, так пусть и сложится, но убрать тот единственный судьбоносный эпизод из ее жизни следует, вот почему я заглянул в прошлое, оценил ситуацию и направил патрульного полицейского не туда, куда он тогда пошел, а направо и прямо; затем он постоял недолго, и я отправил его к скамейке, где сидели подвыпившие ребята, которые и должны были совершить насилие, но появление представителя закона остановило их, и две девочки (ради одной из которых все и было задумано) без проблем прошли мимо них.

Задуманное осуществилось благополучно: та женщина, которая жила в мое время, стала прекрасной детской писательницей, творчество ее высоко оценили уже при ее жизни.

...А она шла и шла себе, миновала меня, не думая обо мне и не подозревая ничего – совершенно не представляя, какой судьбы, благодаря мне, ей удалось избежать, а я думал о том, какая сложная и одновременно простая штука жизнь и как хорошо творить настоящее добро...

Вскоре со мной произошел еще один любопытный случай: как-то во время съемок очередного фильма меня познакомили с актрисой. Разговаривая со мной, она вела себя так высокомерно и нагло, что я удивился и разозлился. Замкнувшись в своем эгоизме, актриса совершенно не слушала ничье мнение, кроме собственного, обедняя тем самым свой внутренний духовный мир, и поэтому играла хотя и ярко, но плоско. Не уважая окружающих и слишком примитивно понимая духовную сторону жизни, она вела себя в жизни точно так, как и играла. Я видел, что она могла быть более достойным человеком и играть гораздо лучше, чем играла, поэтому и решил помочь ей.

Можно, конечно, было изменить ее мозг, чтобы она не была столь высокого мнения о себе, – но это долго и сложно, и я не считаю ее достойной столь кропотливой работы. Можно было оставить все как есть, скорее всего, так и надо было сделать, но мне в голову пришел один интересный вариант. Видимо, прошедшая война на женщину вовсе не произвела впечатления, поэтому я подумал: если поставить ее лицом к лицу с собственной смертью, то это повлияет на ее мироощущение и мировоззрение, в результате чего она сможет измениться к лучшему.

Приняв решение, я предложил ей прогуляться, и мы отошли с лужайки за деревья, туда, где нас никто не видел; однако люди были близко: мы отчетливо слышали разговор двух рабочих смены, что-то обсуждающих неподалеку.

Я достал ручку и бумагу и нарисовал схематично три картинки. На первом я изобразил домик с дверью и трубой, из которой клубами выходил дым, на втором, рядом с первым, поместил пароход с трубой, а под ним изобразил большие волны. На третьей нарисовал животное с длинной шеей и двумя горбами, стоящее на холмах, над которыми светило солнце. Я сказал актрисе, что эти рисунки – три символа, и попросил выбрать один из них; добавив, что, только выбрав один из них, она узнает их скрытую суть. Женщина долго перебирала рисунки, пока наконец не остановилась на домике.

- Эти рисунки – три разных вида твоей смерти, – начал рассказывать я. – Кораблик – символ твоей смерти во время кораблекрушения. Верблюд – твоя смерть в пустыне от жажды. Но ты выбрала домик – а это нацистский лагерь смерти, и тебя ждет там гибель в газовой камере; а дальше... дальше ты станешь дымом крематория. Прощай.

Сразу же после моих слов, еще не успев ни понять что-либо, ни попытаться отговорить меня от моего намерения, она оказалась лежащей в душном вагоне на жесткой деревянной полке. Равномерный стук колес уносил ее все дальше в ночь, вокруг нее спали люди, спали беспокойно, храпя и хрипя было темно и жарко. На ней была одежда того далекого времени.

В процессе "лечения" я отслеживал два момента. Первый – это то, что она видит и что чувствует, а второй – это какие изменения тем временем происходят у нее в мозгу. Да, я, конечно, выбрал для нее своеобразный метод правильного постижения жизни, который в повседневности трудно воспроизвести, поэтому и надеялся на быстрый и качественный результат. Я полагал, что, скорее всего, она станет человеком достойным уважения не сразу же после возвращения, а после того, как спустя какое-то время после возвращения, осмыслит случившееся.

Тем временем актриса лежала без сна, со страхом вглядываясь в темноту и вспоминая мое последнее слово: "Прощай". Она не могла поверить, что это случилось с ней на самом деле; перед глазами мелькали картины из ее прошлой жизни, и она не верила, что находится на пути в печь (ведь они уже давно стали далекой историей). Женщина решила подождать до утра, чтобы выяснить, куда попала и что случилось с ней на самом деле, – на мой взгляд, вполне разумное решение.

Настало утро. Люди просыпались, они говорили на своем, непонятном ей языке, и при свете дня она увидела, как много людей находилось в тесном вагоне. Никто не удивился, увидев рядом с собой незнакомую женщину. Все были заняты своими делами: позавтракать, накормить и успокоить детей, поговорить с соседями о разных вещах, а главное – о предстоящем переселении, из-за которого их насильно бросили в эти вагоны и везут куда-то.

Но путь их заканчивался: и путь в пространстве, и путь во времени. Поезд начал тормозить и постепенно останавливаться, пока наконец не замер. В раскрытые окна были видны перрон, касса, маленький вокзал и широкая площадь перед ним. Неподалеку стоял столб с указателями направлений к населенным пунктам, причем они были сделаны на чужом для актрисы языке, но то, что это указатели, было понятно и так, – похоже, отсюда их поведут еще куда-то.

У входа слышны хриплые крики на иностранном языке, все встают и нестройной толпой выходят. Тот же голос продолжает отдавать команды, а она тем временем видит вышки с прожекторами и пулеметами, несколько рядов колючей проволоки по периметру, офицеров и солдат в черных мундирах, касках и с автоматами наперевес, овчарок на поводках. Она видит свастику на повязках офицеров и с диким, животным ужасом начинает верить моим словам. В тот момент она близка к обмороку, но направленное на толпу оружие заставляет ее оцепенеть и не совершать необдуманных поступков. Им что-то кричат, но из-за незнания языка актриса не понимает, что именно, однако остальные понимают прекрасно и делятся на две группы. Она идет с женщинами, все раздеваются, и она тоже раздевается вместе со всеми, потом их стригут наголо в соседнем здании, и, когда очередь доходит до актрисы, она безропотно лишилась волос, которые так холила и лелеяла и которые считает великолепными, а потом все снова выходят на площадь. Люди держат в руках все свои ценные вещи, деньги и документы; на них нет ничего, даже обуви, а тот же голос, многократно усиленный громкоговорителями, продолжает командовать. Обреченные еще не знают, что их ждет, но молча, с затаенной тревогой подчиняются приказам. Пока все еще достаточно спокойно в психологическом плане, пока все еще происходит достаточно спокойно...

Но вот следуют новые команды – темп убыстряется и обстановка внезапно переходит в бессмысленную жестокость: людей заставляют оставлять все ценное, бросать документы, драгоценности и деньги в разные контейнеры, и все начинают понимать, что документы им больше никогда не понадобятся. Осознание этого факта ужасает, но эсэсовцы в черных мундирах подгоняют людей ударами дубинок, разъяренные псы бешено лают. У обреченных уже не осталось иллюзий: они знают, что их ждет что-то очень страшное, может, даже небытие, но все происходит настолько быстро, что ум жаждет только одного – передышки, хотя бы небольшой, но передышки от этого ужаса нет – ее нет и не будет, в этом и заключается тонкий психологический расчет палачей.

Их куда-то ведут, всю эту толпу, быть может, многие и не догадываются, куда именно, но она-то, моя актриса, теперь верит мне всем сердцем и потому справедливо считает, что их ведут на казнь, и хотя ум ее понимает, что это конец, верить в него она не хочет. Черепа на черных мундирах отныне обретают свой настоящий смысл – символ смерти, а не символ устрашения, как думалось ранее. Только теперь актриса обращает внимание на легкий сладковатый запах в воздухе; она прекрасно разбирается в запахах духов и, конечно же, почувствовала запах гораздо раньше.

Их гонят по аллее, по краям которой растут ухоженные деревья, а перед ними стеной стоят солдаты в черных мундирах, многие держат на поводках овчарок, с яростью лающих на людей, а автоматы солдат направлены прямо на толпу. Где-то позади слышатся выстрелы, и крики раненых заставляют поверить в то, что солдаты будут стрелять, если сделать что-либо не так. Обреченные проходят мимо цветников, но это цветы не для них, а для персонала лагеря. Прекрасные растения призваны радовать глаз палачей, для которых беспощадное убийство ни в чем не повинных людей является работой и которые, как рабочие на заводах, всячески украшают свое предприятие.

В конце аллеи находится невысокое красивое здание с оригинально отделанными воротами, видны и расположенные неподалеку мрачноватые серые строения, над некоторыми из них высятся трубы. Из труб идет дым, который ветер сносит в сторону. "Это сладковатый привкус дыма пропитывает воздух", – понимает женщина; этот запах везде, от него нельзя избавиться. Итак, перед ней – крематорий, а дым – это то, что осталось от людей. Ужас завладевает всем ее существом – ей страшно, очень страшно, и очень хочется жить, а еще больше хочется проснуться, чтобы это кошмар закончился»). Она трет глаза руками, таращится, но ничего не помогает: она уже давно не спит. В отчаянии женщина ущипнула себя за руку; боль, вначале резкая, пульсируя, постепенно утихает, а перед глазами все то же, что и раньше.

Их ведут большой колонной, и она знает, куда ведут. Она молится, молится горячо и истово, вкладывая всю душу, молится о спасении и идет вместе со всеми. Бежать не удастся: слишком много вокруг автоматов и собак. Я смотрю в ее душу и вижу, что возвращаться ей пока рано: она слишком мало прочувствовала.

Внезапно рядом с ней у кого-то не выдерживают нервы, и человек с криком выбегает из толпы. Сухой треск выстрелов, злые лица солдат, надрывный лай разъяренных псов, согнувшееся тело, со стоном падающее, грубые окрики... И колонна идет дальше, скованная страхом, и она придет туда, куда не хочет идти, и с ней будет то, что запланировано с ней сделать. Неизбежность со всей очевидностью предстает перед ней, перед женщиной из будущего, и она вспоминает все то, что ей когда-либо рассказывали об этом месте. Теперь она знает, что ждет их всех – их ждет душ, который, как им сказали раньше, нужен в качестве санитарной обработки; "душ", которым закончится их земной путь и вместо которого их всех отравят газом. А после будут они лежать громадным холмом из обнаженных человеческих тел, и другие, пока еще живые бедняги, будут разносить их по печам.

Они куда-то приходят; ворота закрываются, и с этого момента у нее пропадают последние робкие надежды на чудо, еще недолго – и все начнется, чтобы тут же закончиться навсегда. Она уже не молится, и уже не проклинает всех и вся, а больше всего меня, как это делала в поезде, – ее душа опустошена. Их закрывают в большом зале – машинально, без надежды, молясь, она чувствует, как все ее существо переполняет любовь к жизни и сожаление о таком жестоком конце. Я внимательно слежу за мозгом женщины: мгновения в газовой камере в ожидании смерти стоят многих лет жизни. Отчаяние охватывает все существо женщины, которая когда-то в будущем была актрисой, грусть и тоска смешиваются со страхом – она хочет жить, но права на жизнь у нее уже нет. Я вижу, как идет процесс изменения мировоззрения у нее в мозгу, и, когда решаю, что процесс достиг нужной фазы, это означает, что я добился поставленной цели и ей пора назад. Я перемещаю ее обратно, в тот же самый миг времени, из которого отправил ее в прошлое, и она появляется передо мной в той же самой одежде, со своими прекрасными волосами. Женщина, глянув на меня безумными глазами полными слез, опускается на землю и плачет. Все закончилось – она осталась жива, переместившись сюда прямо из газовой камеры.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел самого себя: весь в белых одеждах, и не голос у меня – а глас, и не лицо у меня – а лик, на глазах – черная повязка и над головою – нимб. Синее-синее небо, дует прохладный ветер с моря, и мои босые ноги стоят на песке; и вокруг шум прибоя, неторопливый и властно входящий в истерзанную переживаниями душу и подчиняющий ее ритм своему ритму и музыке. Таким я и останусь в ее памяти навсегда – всемогущим существом вне добра и зла.

- Когда захочешь, приходи ко мне, и я все тебе объясню, – говорю я и ухожу.

Мы нескоро встретились снова. Встреча произошла приблизительно через полгода после моих экспериментов над человечеством, а она тем временем все так же снималась в кино. Мы встретились после шумного банкета, устроенного в честь окончания съемок фильма, она подошла и заговорила первой. Празднование проходило на пляже, глубоким вечером, тихий шум прибоя и свежий соленый ветер придавали нашей встрече особое очарование. Мы были одни.

- Здравствуй, – сказала мне, и в ее глазах было уверенное спокойствие и самоуважение.

Море шумело, с серебряным отсветом переливались волны, неподалеку слышались голоса людей, радующихся завершению работы.

- Я хотела бы пригласить тебя выпить со мной, – предложила она, – в качестве благодарности и в знак того, что между нами нет никаких трений. То, что ты тогда сделал со мной, пошло мне на пользу. Теперь я чувствую себя гораздо увереннее в жизни, по-другому смотрю на мир, да и играю лучше, чем прежде. Взглянуть в глаза смерти, оказывается, полезно для дальнейшей жизни. Я стала другой, я стала лучше – и я благодарна тебе за помощь.

- Я удивлен, что ты благодаришь меня, ибо это для меня неожиданность. Ведь люди по природе своей неблагодарны, но лично тебе – спасибо; ну а что касается алкоголя, то я уже давно не пью.

- Да, с недавних пор – совсем. Есть три рода веществ, к которым человечество имеет тягу: наркотики, никотин и алкоголь. Наркотики делают из человека сначала раба, а потом и животное – он перестает быть человеком, и я согласен с тем, что за их распространение предусмотрена высшая мера наказания. Никотин тоже вреден для здоровья и вызывает стойкое привыкание, а значит, употребление его, на мой взгляд – глупое и ненужное. Это напрасная трата здоровья, времени и денег. Алкоголь же не дает быстрого стойкого привыкания, но вреден тоже, поэтому к нему я отношусь, как к неизбежному злу. Когда-то я выбрал для себя алкоголь, потому что он наиболее безвреден, болезненное влечение к нему наступает после относительно долгого времени употребления. Раньше я выпивал по несколько раз в год, но в послевоенные годы у меня пропал к нему интерес, поэтому теперь я совершенно не пью.

- Странный ты человек, – в раздумье сказала актриса, может быть, поэтому ты и обладаешь таким могуществом?

- А ты хотела бы получить его, мое могущество? – спросил ее я.

- Конечно, это было бы замечательно! Я не знаю, насколько оно велико, но, судя по тому, что ты сделал со мной, впечатляет.

- А одиночество – ты не подумала о нем, ведь я одинок со своей властью. Я один такой среди людей, и живу с этим уже достаточно долго. А ты не подумала об ответственности, ведь моя сила с легкостью может причинять боль и страдания? А душевная боль других людей, ведь я вижу ее, и сопереживаю им, и знаю, что могу помочь, но не всем... У меня нет никого, кто был бы мне опорой, и нет ничего, за что стоило бы держаться. У меня нет дома, и поэтому мне некуда возвращаться – я везде чужой. То, к чему стремятся люди – золото, слава и власть над другими людьми, – мне ни к чему, ведь у меня уже сейчас есть власть над временем, вещами и свойствами вещей – мне не к чему стремиться в этом мире, в котором я живу сегодня, – в мире людей.

- Где моя любовь? – помолчав, продолжал я. – В прошлом; у меня нет ее в настоящем и не будет в будущем. Можно стремиться к женщине, но я могу обладать в духовном и интимном плане любой женщиной из любого времени и любого народа – какой только захочу; к тому же мне совершенно не нужно прибегать к насилию: я могу сделать так, что любая из них сильно влюбится в меня (для этого мне достаточно лишь разобраться в ее психике и в случае надобности немного подкорректировать ее), и я уже не раз успешно делал это. Я не знаю, кто я; знаю только, что я – это путь. Но вот куда я иду? Трудно быть богом... И после этих моих слов, после всей этой боли моей души, после всей этой печали и грусти ты по-прежнему желаешь обладать моим могуществом?

- Трудно сказать, – ответила она, – теперь уже сомневаюсь... А ты в действительности можешь поделиться со мной своей властью?

- Поделиться, наверное, смогу, но вот принять ее не сможешь. Ты, и другие – такие же как ты – все вы люди, обыкновенные, нормальные люди, не выдержите испытания ТАКИМ могуществом. Прав мой "отец": дать шанс можно каждому, но только единицы смогут пройти хотя бы половину пути, не говоря уже обо всей длинной дороге.

- Это путь в твоей душе, в конце которого ты станешь практически богом.

- Зачем ты говоришь мне все это? – удивилась она. – Ведь это, наверное, тайна. А вдруг о твоих словах узнают люди – что скажут они?

- Без доказательств они не поверят ничьим словам, а убеждать каждого – и умного, и глупого – я не собираюсь, но, чтобы ты не волновалась, скажу тебе следующее. Чем отличается ребенок от взрослого? Ребенок говорит то, что думает, и делает то, о чем говорит. Взрослый же человек вполне может думать одно, говорить другое, а делать совершенно противоположное. Я люблю детей. Сейчас я тоже, как ребенок – просто говорю правду и больше ничего. Делай с этой правдой что хочешь – это твое право. Ты лучше скажи мне, каков я, по-твоему?

- Ты спокоен, силен и мудр, – ответила она, не задумываясь.

- А я предполагал, что ты добавишь еще и "жесток".

- Жесток?! О нет, ни в коем случае! – воскликнула она. – И хотя я знаю, что ты убивал людей, но я, да и все остальные, мы считаем, что ты делал это, исходя из каких-то своих побуждений, уходящих корнями, растущими из такой глубины, которую обычные люди постигнуть не могут. Ты – единственный и неповторимый, поэтому оценивать тебя и твои побуждения очень трудно: может быть, эти убийства – следствие войны и того, что ты тогда вынес, может быть... Но ты не жесток – ты добр, такова твоя сущность: ты не обидишь слабого и поможешь в беде. Так считаю я, и так считает большинство; но мне ты открылся, и теперь я еще больше утвердилась в своем мнении – ты добр, – а затем, подумав, добавила: – И хороший.

Я согласен с ней, я чувствую, но пока еще логически объяснить не могу, что мои понятия о добре и зле гораздо ближе к истинным, чем человеческие. Люди судят о самих себе и об окружающем их мире, оставаясь при этом людьми, – и это накладывает на процесс и результат мышления определенные ограничения и вызывает предрасположенность к выводам, которые следуют из их внутренней логики построения, из их биологии. К примеру, человек видит только ограниченную часть шкалы электромагнитных излучений: ни инфракрасное, ни ультрафиолетовое излучение он не видит, как не видит еще несколько диапазонов электромагнитных волн. С помощью приборов люди успешно исследуют этот невидимый мир, делают его фотографии, которые можно рассматривать обычным человеческим глазом, но эти фотографии передают не сам невидимый мир, а отношения между его компонентами, и поэтому человек никогда не сможет увидеть окружающий его мир в истинных цветах – весь спектр электромагнитных излучений. В результате невидимый человеческим глазом мир не принимает участия в формировании цветовой гаммы окружающей действительности, видимой человеком, тем самым ограничивая его информированность о свойствах объектов и определенным образом направляя логику его мышления. Да, люди с помощью приборов и машин преодолевают свою биологическую ограниченность, становясь зависимыми от них, но тем не менее все равно не достигая идеальной согласованности с миром.

Используя придуманные им же приспособления, человек уподобляется одноногому бегуну, который для достижения еще большей скорости бега использует палку как дополнительную опору; но он никогда не будет бежать, как двуногий.

« Люди ограничены своей внутренней природой, но они знают, что, не выучив иностранного языка, не поймешь родного»,[3] – а я продолжу: не побудешь нечеловеком – не поймешь людей!

- За что? – изумилась она. – За правду я отплатила правдой. А ты не знаешь, что будет в будущем?

- В твоем будущем или же в будущем человечества?

- Мое мне знать неинтересно – оно все равно у меня будет! (Я говорю сейчас слова, которые никогда не сказала бы до газовой камеры, – и это меня удивляет и радует.) Нет, скажи лучше, что будет с нами, с людьми? Знаешь ли ты наше далекое будущее?

- У людей два будущих, – принялся отвечать я. – Первое – в другой Вселенной, там, где меня нет; о нем я ничего не знаю, потому что из этой Вселенной мне пока нет выхода. Но вот второе – в этой Вселенной, со мной, – будущее ограничено мной: пока я не прошел предназначенный мне путь – вы, люди, существуете, а когда я пройду его, тогда эта Вселенная прекратит существование и все в ней погибнет.

Нужно еще принять во внимание то, что время, которым измеряется мой путь и время Вселенной – неидентичны. Я думаю, что через несколько лет моего времени я или пройду весь свой путь, или же погибну, но у людей до этого срока наверняка будет несколько миллионов лет. Кроме того, процесс уничтожения Вселенной тоже должен иметь определенную продолжительность. Если я выйду за пределы Вселенной, то, сколько этот процесс будет длиться в моем времени, я даже не могу себе представить, я знаю об этой Вселенной (да и вы, люди, тоже), что она расширяется. На мой взгляд, самый простой способ "убрать" Вселенную – это принудительно сжать ее до сверхплотного состояния, например, до кваркового или же до ядерной плотности. В таком виде она будет занимать мало места и иметь простую структуру, то есть в целом будет достаточно удобной для дальнейшего использования; образно говоря, будет напоминать "чистый лист бумаги для богов". Но сжатие Вселенной с точки зрения ее внутреннего времени будет продолжаться миллиарды лет – неужели вам, людям, этого будет недостаточно? И это при том, что еще неизвестно, какая судьба уготована той, другой Вселенной, с людьми: ее судьба может быть лучше или хуже, не так ли? Итак,: если бы человек мог выбирать Вселенную по своему вкусу, то, зная, что я сказал сейчас, какую бы Вселенную он выбрал? Я не знаю, но думаю, что мнения разделились бы. Жизнь и в одной, и в другой Вселенной имеет как достоинства, так и недостатки, жить в этой Вселенной не так уж и плохо.

- Ты рассказываешь удивительные вещи, расскажи еще о чем-нибудь, – попросила актриса.

- Ты исчерпала свои вопросы, и поэтому наши дороги расходятся, – ответил я. – Прощай навсегда.

- Потому что так надо – ветер не удержишь в клетке: я – ветер, вы, люди, – клетка, а у меня другой путь, нежели жизнь в клетке. А на прощание хочу пожелать тебе только самого необходимого: спокойствия, терпения, удачи и постоянного благополучия!

Мы расстались. А я продолжаю свой рассказ с того момента, как моя собеседница только вернулась из лагеря смерти. В то время меня занимала история человечества и то, насколько сильно она зависит от отдельной, пусть даже выдающейся личности. История не знает сослагательного наклонения – она не знает слов "если бы", но это утверждение верно для людей, а не для меня. Я решил произвести серию экспериментов над человечеством, чтобы прояснить для себя этот, а также для того, чтобы глубже понять процессы развития, которые идут внутри разумной цивилизации, в их исторической перспективе.

Я начал с исследования такого вопроса: "Как скорость развития человечества зависит от изобретения, например, огня, лука или колеса?". Чтобы не беспокоиться о том, что происходит дома, я оставил вместо себя копию, а сам отправился в каменный век. Для начала мне нужно было найти того человека, который впервые стал использовать огонь. В то время для меня это было сложной задачей, потому что нужно было вести поиск по всей планете, на протяжении тысяч лет, среди миллионов людей, а тогда я еще не обладал хотя бы одной десятой того могущества, которым обладаю сейчас, и мне было сложно справиться с поставленной задачей, но я ее решил и нашел этого человека. Я отправился на встречу с ним в то время, когда он еще только задумывался над вопросами сохранения и дальнейшего использования огня. Примечательно, что вопрос разжигания огня перед ним не стоял, потому что это было делом далекого будущего.

Я ждал его на холме. Стояла осень: желтый, красный, оранжевый, коричневый и зеленый цвета перемешались, как на ковре. Я осмотрел местность: деревья, заросли кустов и открытые участки равнины простирались до самых гор на горизонте. Воздух был прохладный и свежий, пахло влагой. Скоро вот из этого небольшого леса выйдет группа охотников, и в ней будет он. Я решил, что выберу в качестве проверочного какое-либо крупное событие в истории человечества, затем отберу жизнь у исследуемого человека, после чего оценю влияние его смерти на проверочное событие и тем самым узнаю степень важности того, что он сделал; ну а затем, чтобы не нарушать целостность истории, я верну ему жизнь.

В качестве проверочного события я решил выбрать Марсианскую войну. Я остановил свой мысленный взор на Марсе на второй день после того, как землянами была пробита его оборона. Я видел дома и много-много зелени вокруг них, видел людей в бомбоубежищах, видел пустынные улицы и клубы пыли. А еще я видел взрывы ядерных боеголовок: исполинские «грибы» из плазмы и пыли, выраставшие на горизонте, и ураганный ветер, дувший из эпицентров множества взрывов, и яркий резкий свет, исходивший от «грибов» и поджигавший ближайшие строения. «Грибов» было много, их становилось все больше, все дрожало – это был конец Марса. Космические корабли землян пускали все новые ракеты, часть из них сбивали, но остальные долетали до планеты. Земляне уничтожали марсиан...

Сожженный Меркурий, планета-завод, к тому дню уже превратился в радиоактивное кладбище, там еще оставались живые марсиане, но они были обречены, их никто не будет спасать; а здесь, неподалеку от Марса, в холодной пустоте Космоса, термоядерные взрывы ломали астероиды, разрывая их на куски, уничтожая марсиан и их постройки. Спутников Юпитера война пока не затронула, а на спутниках Сатурна и Урана царил мир, не нарушаемый ничем, – но то было затишье перед бурей... Все они погибнут позже, после Марса и пояса астероидов, и тогда во всей Солнечной системе обитаемыми останутся лишь Земля и Луна. Луна – плацдарм Земли для экспансии в Космосе – уже пережила самое страшное – жуткие по силе, первые мощные удары марсиан, потеряв половину населения; оставшиеся в живых жители Луны продолжали свою адскую работу в ее недрах, и благодаря их самоотверженному труду эскадры землян переломили ход войны.

Марсианская война... Второй раз за всю историю человечества люди планомерно уничтожали себе подобных, прекрасно осознавая содеянное, и довели дело до конца.

Так думал я, глядя и на равнину, и на Марс; находясь одновременно и на холме, и неподалеку от Марса; существуя параллельно и во времени каменного века, и во времени начала космической эры. Я окончательно решил, что убью изобретавшего огонь, после чего оценю Марсианскую войну: изменилось ли ее положение во времени, поменялся ли характер боевых действий, на каком уровне находятся наука, культура и технология – на более низком или же более высоком, чем они были до моего вмешательства.

Я увидел подопытного человека еще до того, как он с товарищами вышел из леса, вид его был обычным для той эпохи: грязный мужик в затасканной, ободранной шкуре, с дубинкой и копьем в руках, весь в синяках и царапинах и к тому же с нечесаными, всклокоченными волосами. Я был очень далеко от них, поэтому охотники спокойно пошли дальше, в то время как я, впервые в своей жизни, начал эксперимент над человечеством.

Мне нужно было аккуратно лишить человека жизни, так, чтобы его товарищи ни о чем не догадались и чтобы потом его можно было оживить, поэтому я стал действовать надежным, отработанным методом, прервав несколько нервных волокон в определенных критических местах и нарушив тем самым единую нервную систему организма. Мужчина свалился в траву, как мешок – он был мертв. Я начал анализировать Марсианскую войну и обнаружил, что с ней не случилось ровным счетом ничего: она все так же была в том же самом времени, что и раньше, а уровень науки, культуры и технологии человечества остался точно таким же, каким и был до моего вмешательства.

Это была явная неудача – оказывается, трудно быть богом. Спутники еще не успели наклониться над упавшим, намереваясь помочь ему, как я уже соединил оборванные нервы, и бывший покойник стал подниматься. Они решили, что он просто споткнулся, и начали смеяться над его неловкостью – так я понял их разговор, слова которого звучали у них в головах, откуда мой мозг и считывал их, ведь сам я находился слишком далеко, чтобы просто подслушивать, а пользоваться специальной шпионской техникой мне не хотелось); ну а понимать любой язык и говорить на нем – для меня это так просто, что я даже внимания на это заострять не буду, к тому же эта способность для меня настолько естественна, как для человека естественно дышать или ходить.

Охотники пошли своей дорогой, а я подумал, что, наверное, этот человек не является значительной фигурой, как казалось мне раньше, поэтому я попытался найти еще одного, более значимого, и когда нашел его, то протянулся к нему через пространство и время и тем же способом, который использовал раньше, оборвал его жизнь. И вновь никаких изменений в Марсианской войне я не обнаружил. Этого человека я, конечно, тут же оживил, но в чем причина еще одной моей неудачи?

Наверное, предположил я, изобретение огня – изобретение способов его поддерживания и зажигания – происходило сразу в нескольких местах, независимо друг от друга в течение довольно длительного промежутка времени. Если это так, то таких должно быть как минимум несколько человек. Я начал искать их, искал долго и упорно, пока не устал, но все же нашел еще несколько десятков. Теперь мне стало понятно, почему первый из них не является главнейшим и почему главных среди них нет – они равноправны.

Вариант с огнем мне не понравился: понятие "изобретатель огня" слишком нечетко и расплывчато, оттого под это понятие подпадает слишком много людей, а значит, влияя на одного из них, я оставляю в неприкосновенности остальных, которые совместными усилиями, на протяжении тысячелетий, добьются того, что люди все равно в определенный момент своей истории смогут управлять огнем, и случайная гибель кого-либо из плеяды не повлияет на историю человечества в целом. Оказывается, история разумной цивилизации достаточно жесткая в отношении случайных событий, и то, что должно произойти в определенное время, согласно закономерностям развития, произойдет, несмотря на множество мелких и крупных случайных событий. Я пришел к таким выводам, после чего решил рассмотреть более легкое для анализа событие, правда, имеющее не настолько большое значение для людей – я говорю об использования лука.

Чтобы не быть привязанным к какой-то определенной местности, я убрал свое человеческое тело с холма в каменном веке и стал осматривать всю Землю целиком, обращая внимание исключительно на людей, использовавших лук. Мое внимание перемещалось против течения времени, в далекое прошлое человечества. Сначала, по мере продвижения в прошлое, я видел, что планета была заселена племенами, которые умели использовать и лук, и стрелы. Я углублялся все дальше и дальше, и, когда оказался за несколько тысячелетий до начала нашей эры, обнаружил, что на планете стали появляться места, где жили люди, не использовавшие лук. Я двигался дальше до тех пор, пока половина населения планеты не перестала использовать лук, хотя жившая в то же время другая половина человечества лук и стрелы уже использовала. Если начертить карту Земли того времени и отметить на ней население, которое использовало и которое не использовало лук, то окажется, что люди проживали как бы «пятнами»: на территории одного «пятна» племена уже использовали лук, а на территории соседнего – нет. Эти «пятна» были неправильной формы – округлые, вытянутые, с изрезанными краями, причем было заметно, что на форму пятен оказывал влияние рельеф местности.

Я стал исследовать каждое «пятно» в отдельности: на исследование сразу всех «пятен» мне не хватало собственных ресурсов. Я прошел одно такое «пятно» до конца, вернее, до начала, и у меня получился конус. Основанием конуса является территория, на которой жили люди, использовавшие лук; граница основания – граница между людьми, использовавшими и не использовавшими лук; вершина конуса – изобретатель лука, а высота конуса – время, прошедшее от изобретения лука до распространения изобретения в пределах основания. С течением времени основания конусов увеличивались по площади, постепенно сливаясь друг с другом. Итак, изобретение лука проходило неодновременно, но на всей территории планеты, а распространение знаний шло в направлениях, благоприятных для миграций, то есть рельеф оказывал значительное влияние на распространение знаний, а климат, к моему удивлению, на создание лука никакого влияния не оказывал.

Я исследовал все конусы, нашел их протяженность во времени, и она оказалась различной. Мое внимание привлекли четыре самых глубоких конуса. Я уничтожил их основу – четырех изобретателей лука, и перед моим взором предстал Марс – пустынный Марс, не знавший ни человека, ни Марсианской войны. Я замедлил развитие человечества! Оно осталось естественным, но теперь уже управляемым мной, и когда я оживил изобретателей, Марс вновь покрылся «грибами» ядерных взрывов.

Я попросил ресурсы у "отца" и получил их – мое могущество значительно возросло: теперь я мог охватить весь процесс изобретения и распространения лука по всей планете и на всем протяжении времени и я получил возможность рассчитать, с учетом вероятности событий, как замедление развития человечества, так и его ускорение.

Получилось, что, уничтожая десять самых первых изобретателей лука, можно замедлить развитие человечества относительно Марсианской войны на 1300 лет, значит, в этом случае она наступит на 1300 лет позже, чем случилась фактически; то есть замедление составит несколько процентов от отрезка времени, который начался изобретением лука и закончился Марсианской войной. Если же убрать все препятствия, создаваемые людьми, а не природой (случайные стычки и войны между племенами, влияние шаманов и вождей, руководствовавшихся собственными интересами и имевших целью сохранение и увеличение размеров власти над соплеменниками, и прочие аналогичные процессы и события), то Марсианская война наступит на 2000 лет раньше.

Да, действительно, знания стоят человечеству тысяч лет развития. При очень малой численности человечества фундаментальные открытия и изобретения случаются исключительно редко, поэтому повлиять на процесс их распространения можно, ускорить трудно, а вот замедлить – легко. При большой численности и плотности населения фундаментальные открытия и изобретения случаются чаще, но при этом шире и круг вопросов, с которыми сталкивается человечество, – и в таком случае возможность принудительного ускорения или же замедления его развития хотя и остается, но осуществляется по-другому, по другим принципам. К этому выводу я пришел гораздо позднее, уже перед самым расставанием с человечеством, но тебе, мой читатель, я говорю это сейчас, чтобы у тебя сложилось целостное представление о вопросе.

Потом я задался вопросом: "А каково влияние отдельных, пусть даже выдающихся личностей на общий ход истории?". Влияние на историю – это, на мой взгляд, экономия времени или же пустая трата его всем человечеством в целом. Процесс разрешения этого вопроса был аналогичен анализу изобретения лука и огня с той лишь разницей, что меня интересовал лишь один отдельный индивидуум. Я выбирал определенного человека, отбирал его жизнь и искал, какие изменения в ходе истории произошли из-за его смерти, а когда находил и систематизировал их возвращал ему жизнь.

Я рассматривал влияние выдающихся ученых и изобретателей, видных военачальников и политических деятелей, путешественников, философов, писателей, художников и музыкантов, а также выдающихся злодеев. Я обращал внимание на весь период культурной жизни человечества, начиная с античных времен и заканчивая современной эпохой.

У меня получилось, что наименьшее влияние на историю (на историю, а не культуру человечества!) оказывают писатели, художники и музыканты, а также злодеи и авантюристы. Первые своим совместным трудом на протяжении тысячелетий формируют культурное лицо человечества – в этом и заключается их главная заслуга и предназначение, вторые же не делают ничего достойного.

Чуть большее влияние на процесс исторического развития имеют полководцы, а также путешественники и первооткрыватели, но еще большее – государственные деятели.

В целом все группы можно объединить в одну категорию людей, имеющих возможность незначительно влиять на ход истории.

Выдающиеся мыслители могут направлять развитие мысли целых народов на протяжении многих веков, поэтому влияние настоящих философов на историю несомненно больше, чем у вышеперечисленных групп людей.

Великие ученые и изобретатели в гораздо большей мере влияют на ход истории, нежели философы: их изобретения и научные открытия определяют научно-техническое развитие человечества. В целом ученые, изобретатели и философы формируют категорию людей, имеющих возможность значительно влиять на историю. Но это влияние ни в одном из случаев не достигает даже полувека, ограничиваясь несколькими годами, а иногда лишь десятилетиями.

Проведенные мной эксперименты – это, конечно же, хорошо, но они – не главное, главное то, что меня все сильнее интересует ответ на вопрос "Кто я?".

Сегодня моя масса значительно превышает массу Солнечной системы, а протяженность во времени составляет десятки тысяч лет. Я значительно увеличился и в размерах, и по своим возможностям за время экспериментов над человечеством, причем это произошло благодаря мне самому, благодаря моим развившимся нечеловеческим способностям, а также моему "отцу", давшему мне это дополнительное могущество. Итак, все происходит так, как мы с ним и договаривались: когда я смогу овладеть определенным навыками, тогда и получу соответствующие им инструменты.

Но все же кто я? Самая большая, самая значительная и самая важная часть меня – это определенным образом структурированное разумное пространство-время, и хотя эта моя часть не ощущается обычными органами чувств ни людей, ни иных живых существ, для меня самого она абсолютно реальна, и я легко могу отличать то пространство-время, где я есть, от того пространства-времени, где меня нет. Своим появлением в том пространстве, где я раньше не был, я не мешаю уже сложившемуся порядку, свойствам вещей и течению времени. Однако я – материя с определенной массой, структурой и организацией и поэтому могу получать информацию напрямую – непосредственно от объекта исследования; я могу изменять его, к тому же могу влиять на время: замедлить его, ускорить или же уничтожить совсем. Изменять предметы и их свойства, скорость течения времени и характеристики пространства я могу только в определенных пределах, и они, эти границы, увеличиваются с ростом моего могущества.

...Тяжесть своего Я постепенно и как-то незаметно для меня ушла из человека. Раньше, сразу же после первой встречи с "отцом" и получения мной первых экстраординарных возможностей, я отождествлял себя с человеком, однако теперь в моем понимании Я – это разумное пространство-время, это неорганическая сущность. Согласно такой логике построения у меня есть определенные дополнения, или «придатки», иные из которых обладают разумом. Один из этих придатков – тот человек, с которого все началось, другие – это люди, халане, птицы, рыбы, звери, растения и многое другое. Я создаю себе придатки с определенной целью (довольно часто – из любопытства), а когда цель достигнута, просто убираю его.

В целом сегодня сложилась очень интересная ситуация: я – существо, подобное богу, и у меня есть придаток, вернее, дополнение-родоначальник. Следует отметить, что связь между нами очень прочна: когда ему, человеку, хочется что-то определенное или же хочется чего-то эдакого, расплывчатого и своеобразного, но то, что я, скорее всего, по его мнению, смогу выполнить, и если я в действительности могу сделать требуемое, то всегда безотказно делаю. Примечательно, что раньше, когда мое Я находилось у него, он управлял своей нечеловеческой частью, она была продолжением его; теперь же эта часть выросла и готова превзойти родителя. Я понял и осознал это после своих экспериментов над людьми; и то были мои опыты, а не его! Конечно же, теперь, после осознания себя, я могу отказать ему, могу разорвать с ним связь, могу даже уничтожить его, однако... Мне кажется, я еще слишком молод, и хотя я могу сделать это – но не должен и пока не хочу. Он – мои корни, моя связь с этим миром, миром, в котором я еще не нашел свое место.

Отныне нас уже двое: он – человек и я – почти бог. Мы связаны и идем куда-то, но одной дорогой. Эксперименты с изобретением лука и огня разделили меня, увеличив размеры и сложность моей пространственно-временной части, и теперь он – меньшая, но пока еще необходимая часть моего Я. Отныне он знает это все и, я надеюсь, правильно понимает ситуацию, поэтому когда он что-либо попросит у меня, то не встретит отказа, по крайней мере пока, ведь мы оба понимаем, что нынешнее состояние – временное и наши пути начинают расходиться.

А пока я, довольный своими успешными опытами над людьми, решил еще лучше понять человека, благо теперь у меня стало гораздо больше возможностей для этого. Для достижения поставленной цели я решил пройти с человечеством весь его путь от первобытных времен до недалекого будущего (до Второй Галактической войны). Я считывал информацию в реальном времени с исследуемого объекта, не отождествляя себя с ним, но тем не менее получая все его мысли и чувства – всю его душу на протяжении всей его жизни, а также все его ощущения – внутренние и внешние – и всю его боль. После первых удачных считываний я решил не ограничиваться только человечеством, а захватить и остальную живую материю, составляющую биосферу. Хотя я никогда не отождествлял себя с исследуемыми объектами, мое проникновение в их сущность было таким полным, что можно условно считать, что в процессе исследования я временно отождествлял себя с ними.

Я был охотником в каменном веке, был и рабом в древнем мире, был царем, был матросом, был пиратом, был монахом и был солдатом; я строил пирамиды, стрелял торпедами по кораблям и тонул на них; прыгал за борт каравеллы и, захлебываясь, колотил по воде руками после укуса акулы; был портным и механиком, был ювелиром и крестьянином, а еще мне приходилось летать на самолетах за облаками и на космических кораблях во время Марсианской войны; я жил и в джунглях, и во мраке полярой ночи – проще сказать, где я не был и кем не был. Я прошел все мыслимые и немыслимые пытки разных времен и народов, прошел их и как жертва, и как палач, и как зритель. Я держал в руках и меч, и плуг, и крест, и аркан, и рычаги машины, и музыкальные инструменты, и кисть, и перо; я видел день и ночь: видел день в пыли конницы и танковых колонн, видел ночь в разрывах бомб и с праздничным салютом; а еще я прочувствовал, как штормовые валы играют с кораблем, как вода заливает тонущую подводную лодку, заполняя легкие, и как воздух выходит из скафандра. Вольным соколом летал я в небесах, крался барсом, бежал оленем, плыл рыбой и китом морями-океанами, распускался цветком и рос травой, возвышался деревом, квакал лягушкой и полз червем, шевелил усиками и перебирал десятью ногами – я был везде. У меня был и мужской пол, и женский, и оба вместе. Разные времена, разные места, разные воплощения – но тем не менее все это был я.

Я понял, что будущее – это книга: нужно только иметь ум, чтобы читать ее, и крепкий характер с целостным мировоззрением и умением воспринимать новое, чтобы понять прочитанное; ибо мир не добр и не зол – он безразличен, вот почему будущее может испугать своей силой, жестокостью и неожиданностью, а потому остаться тайной.

Но главное, я понял восторг исследователя, творца, решающего сложную проблему и наконец нашедшего решение. Я понял, почувствовал всю полноту жизни, когда творишь или же делаешь что-то действительно хорошее и нужное всем людям, когда отдаешь всего себя целиком чему-то наиважнейшему исключительно из внутренних побуждений. Я понял, как хорошо помогать в беде, как хорошо дарить и почему нужно оставлять что-либо хорошее и полезное после себя. Я понял подвиг или же просто по-настоящему мужественный поступок, который совершается не ради награды или чего-то подобного, а потому, что иначе нельзя.

И еще я понял, как соотносится общественное положение человека с результатами его труда, как и почему признание заслуг отдельных личностей меняется с течением времени и как национальность влияет на этот процесс, – и сейчас я расскажу тебе об этом, мой читатель!

Человек, участвующий в любом общественном процессе (процесс производства, управления государством и так далее) является важным элементом всей системы, и чем более высокий пост занимает, тем большее значения и в глазах общества, и в своих глазах он имеет. Незаменимых людей нет – но это утверждение, относящееся как раз к данному случаю, несколько неверно: когда какая-либо личность достаточно долго занимает высокий пост и возможность ухода с поста не воспринимается как этим человеком, так и окружающими в силу привычки, и он сам, и люди привыкают к тому, что данный человек занимает этот пост, и ни он, ни окружающие не представляют другого на его месте, возникает миф, что без этого ответственного лица нельзя обойтись, – но это ошибка, обойтись можно, и даже очень просто, и часто необходимо!

Но человек, занятый научными изысканиями или же творчеством (художник, писатель, инженер, изобретатель и так далее) занимает в обществе не столь значительное место (либо высокое положение) потому, что по большому счету без результатов его труда общество может легко обойтись. Редко когда оно жаждет определенного научного открытия или же прорыва в культурной сфере: обычно есть достаточно большой промежуток времени, по прошествии которого результат творчества, возможно, будет востребован.

Но после смерти человека, занимавшего высокую (пусть даже очень высокую) должность, когда пройдет много лет, веков и тысячелетий, тогда оказывается, что находиться в середине или же на вершине процесса производства либо управления могут многие, и многие в аналогичных условиях работают очень хорошо, достигая значительных высот, а раз таких людей много и они по результатам своей работы похожи друг на друга, то, значит, в памяти человечества недостоин остаться и не останется ни один из них; но в ней могут остаться те, кто сумел сделать нечто такое, что выделяет их среди всего остального человечества, а также те, кто помог людям решить их настоящие или будущие проблемы, – и самых выдающихся среди таких людей называют великими!

Тот, кто служит обществу, нужен ему сию секунду, и поэтому общество наделяет его благами, но забывает о нем, когда человек уходит из жизни; но тот, кто служит своему творчеству, сию секунду обществу не нужен, поэтому оно безразлично к "пока еще бессмысленному" труду индивидуума; однако если с течением времени у общества возникнет необходимость в результатах этого труда, тогда и автор его получает бессмертную память о себе.

Работая на людей, возможно, получишь золото и власть; работая из своих внутренних побуждений – работаешь на себя и получишь крохи золота и, возможно, монумент после смерти, а если повезет, то и память народов на века!

Следует еще сказать, что значительность облеченного властью в исторической перспективе зависит от национальности: народ, к национальности которого данный человек принадлежит, более высокого мнения о его заслугах, чем другие, потому что патриотизм не объективен, а субъективен, и, следовательно, любой обычный представитель своего народа, будучи патриотом, заслуги деятелей своей национальности ставит выше точно таких же заслуг деятелей других национальностей, и не потому, что так есть на самом деле, а потому, что патриоту в это приятнее верить. Таким образом, степень величия государственных деятелей, полководцев и прочих организаторов значительных предприятий и начинаний выше у их народа и ниже у других; но с течением тысячелетий время уравнивает все равноценное и возвышает все по-настоящему великое, поэтому только по прошествии очень больших промежутков времени со дня смерти такого человека можно будет с определенностью сказать о его действительно мировом значении для всего человечества, а десятилетий и веков для таких выводов еще недостаточно.

В случае с творчеством работников культуры и научно-технических работников их национальность в деле признания заслуг перед человечеством тоже играет роль, но гораздо меньшую: это связано с тем, что результаты труда творческих людей – картины, музыкальные произведения, научные труды, а также оригинальные инженерные решения и изобретения – вненациональны, поэтому для признания или же непризнания заслуг таких людей перед человечеством, во-первых, хватает нескольких веков после их смерти, а во-вторых, национальность играет роль только в первый момент утверждения и признания их работ.

Надеюсь, теперь тебе стал понятнее мир людей и то, как они оценивают друг друга, а посему я продолжаю свое повествование.

Я постиг человека во всей его полноте и теперь знаю, почему ни один человек не может сделать то же самое; а также знаю, почему я не могу объяснить все это людям. Я знаю о человеке все!

И вот однажды он – человек – моя главная половина, попросил (а может быть, приказал?) меня – почти бога – найти для него тихое место где-нибудь в начале нашей эры, чтобы можно было спокойно жить, рыбачить, а главное – собраться с мыслями и понять, что же с нами произошло и что нам теперь надо делать дальше.

Конечно же, невзирая на возникшую между нами пропасть, я обеспечил ему такое место, организовал палатку, еду и рыболовные принадлежности и перенес его туда. Он жил там, ловил рыбу и думал.

Я видел все его мысли, а он мог видеть лишь небольшую часть моих мыслей. Это происходило не потому, что я не показывал или же прятал от него свои мысли и чувства – нет, совсем нет, просто по сравнению с ним я – гигантский разум, и, естественно, он физически не мог охватить меня целиком.

А потом к нему подошел человек. Это был охотник в вонючих лохмотьях (он не мылся уже много месяцев), в руках у него были лук, копье и стрелы, а за поясом – нож. И нож, и наконечники стрел и копий были металлические, а не каменные или же костяные – то был человек железного века. Его очень удивили странная палатка и одетый в необычную и диковинную одежду рыболов, но он не испугался, так как они были один на один. Житель тех далеких времен вел себя мирно, остановился неподалеку, поднял вверх правую руку раскрытой ладонью вверх и что-то прокричал.

Далее, читатель, я буду рассказывать, подразумевая под словом "я" и себя, и этого моего человека-родоначальника вместе, как единое целое; к тому же когда он говорил или думал: "Я" – то под этим понятием он подразумевал и меня, и себя как одного сверхчеловека. Так будет правильнее: хоть он и я – разные, но все-таки мы пока еще одно целое, мы с ним – как две стороны одной медали, как война и мир – вроде бы различные, но одного без другого не бывает. Мы еще действуем как одно разумное существо, и это будет продолжаться до тех пор, пока не придет время расстаться – в свое время мой рассказ подойдет к этому.

Так вот, я должен повторить, что языковой проблемы для меня не существует. За долю мгновения я могу выучить незнакомый мне язык, используя для обучения мозг собеседника со всеми его знаниями, поэтому-то я понял, что охотник спросил меня:

- Я – бог и вовсе не обязан отчитываться тебе в своих поступках! – воскликнул я.

- Если ты бог, то я, наверное, должен встать перед тобой на колени и молиться тебе? – засмеялся он, и в его смехе я уловил нотки сдерживаемой агрессии: конечно же, он не поверил мне и, задавая этот провокационный вопрос, явно провоцировал.

"Он или безудержный храбрец, или же дурак, – подумал я, – делая вид, что не боится неизвестности, хотя на самом деле боится ее. Охотник прекрасно понимает, что странная одежда и непонятные предметы, которые использует рыболов, могут быть опасными для него, и он не может знать, откуда именно исходит эта опасность. Ты по-крупному рискуешь, мой неосторожный собеседник, и интересно знать, отдаешь ли ты себе в этом отчет или нет?». Я заглянул в его мозг и понял, что имею дело с храбрецом, который уже оценил меру угрожавшей опасности и пришел к выводу, что в любом случае в столкновении один на один он имеет реальные шансы на победу, к тому же у него был амулет, обладающий значительной чудодейственной силой, на помощь которой он надеялся, когда ему надо было разрушить козни злых духов. Мой собеседник был удачлив в бою и в своем племени обладал достаточной властью и влиянием. Он полагал, что успеет метнуть копье до того, как странный рыболов сможет предпринять что-либо враждебное – наколдовать или же воспользоваться одним из своих необычных предметов. Прочитав его мысли, я присмотрелся к копью внимательнее и обнаружил, что как раз его-то охотник держит в правой руке, а дротики – в левой и что точно метнуть его на десяток шагов такому опытному воину не составит труда. Но он все равно боялся меня, а так агрессивно вести себя его заставили мои слова, что я бог, ведь мой собеседник верил в своих истинных богов, но никак не в меня. "Что ж, раз ты такой, то из уважения к тебе я не буду с тобой ссориться", – решил я и сказал:

- К чему все эти глупости? Я сам могу поклониться тебе! – согнулся я в поклоне.

Мне очень понравилась ситуация: бог кланяется человеку! Я веселился от души и поэтому, выпрямившись, улыбнулся. Мой собеседник назвал свое имя и добавил серьезным тоном:

– Я назвал себя, так скажи, кто ты, и не богохульствуй!

Хоть охотник мне и угрожал, он видел мою покорность и все меньше опасался меня, поэтому, по моему мнению, в ближайшее время воздержится от враждебных действий. Я распрямил плечи, решительно посмотрел собеседнику в глаза и ответил:

- Да бог я – просто бог! Отпуск у меня, устал я от своей работы – вот и отдыхаю себе, рыбку ловлю.

- Не зли меня! Бог не такой, как ты, – нахмурился он.

- Сам я не видел, но люди видели и рассказали.

Он уже почти не боялся меня – я видел это в его душе, но все еще опасался какого-нибудь неожиданного подвоха.

- Давай не будем спорить, – предложил я, – а лучше поедим. Ну а там видно будет.

- Но я не знаю, кто ты и как тебя называть, – засомневался он. – Хотя от предложения не откажусь.

- У меня нет имени: имя, которое я носил в прошлом, после своего рождения, осталось в прошлом, а имя, которое буду носить в будущем, пока еще не для меня, ибо я не знаю, дойду ли я до своего будущего, поэтому сейчас, в настоящем, у меня нет имени – можешь называть меня, как хочешь, мне все равно.

Мой собеседник гордо вскинул голову – настоящий орел! – и с угрозой сказал:

- Хорошо, раз не хочешь говорить свое имя – не говори!

- Не будем ссориться, – успокаивающими тоном произнес я, а потом представился первым пришедшим на ум именем. – Теперь ты принимаешь мое приглашение?

Охотник боялся, что я могу угостить его каким-нибудь колдовским напитком, после чего завладеть его душой, поэтому прочитал молитву и потрогал свой амулет. Человек считал, что ему, конечно, безопаснее всего было бы уйти и не есть здесь ничего, а рассказать обо всем воинам своего племени и вернуться уже с ними, желательно взяв с собой шамана, но любопытство победило холодный расчет; тем более что гость всем своим нутром чувствовал, что второй встречи не будет и что когда придет с воинами своего племени, на этом месте уже не увидит никого и ничего, – и он был прав.

Вместе с языком, который я выучил, используя память своего собеседника, я узнал и обычаи этого народа, именно поэтому во время трапезы я вел себя так, как было принято у них, чего совершенно не ожидал гость. Мы ели, сидя на медвежьей шкуре, прямо посреди поляны. Охотник насытился, и я почувствовал, что он собирается снова и снова спрашивать меня, кто же я на самом деле, – любопытство сильнее страха! Он же меня мало интересовал, поэтому я не спрашивал его, что он здесь делает один, хотя такой вопрос и был бы естественным: его же гложет интерес ко мне, и он скоро будет спрашивать меня обо всем.

Здесь, в этой местности, в то время в основном пили вино, поэтому я достал несколько кувшинов (ибо бутылок они тогда еще не знали) и два кубка. Вино ему понравилось – это естественно, ведь я выбрал именно то, вкус которого он любил. Много мы не пили – так, чуть-чуть, чтобы немного ударило в голову. Раньше, до трапезы, от моего собеседника воняло потом и грязью, а теперь добавились и алкогольные запахи – изо рта и от рубашки, на которую он нечаянно пролил часть содержимого кубка. Но что поделаешь: пригласил гостя – терпи!

На рыбалку, кроме удочек, я, разумеется, взял несколько книг. У нас книги обычно хранятся в электронном виде, а для их чтения существуют специальные компьютеры. Такой компьютер представляет собой гибкую пластину с экраном, таким же, как и у развернутой книги. Сбоку экрана находятся несколько кнопок управления, под ними разъем для записи новых книг, а в целом эта машинка для чтения – толщиной с палец, почти невесомая, легко гнется во всех направлениях, с автономным источником питания (его хватает на очень продолжительное время), простая, надежная и удобная в управлении.

Такой вот книжный компьютер лежал на стуле возле палатки, и охотник заинтересовался им. Мои удочки тоже заинтересовали его, но гораздо в меньшей степени. Он спросил меня сначала об удочках, а потом о книге. Я рассказал ему об устройстве современной удочки, и он очень удивился, однако попробовать половить не попросил – наверное, из каких-то своих, малопонятных мне соображений (разве для бога может быть что-то тайной?). Компьютер привлек его внимание своим странным видом, и я решил показать ему, как следует читать книгу: я принес его, включил и принялся нажимать на кнопки управления – на экране появились строчки текста, который он, естественно, не понял (книги были написаны на двух общечеловеческих языках, переключение между которыми осуществлялось специальной кнопкой, а не на наречии, которым пользовался мой гость, бывший к тому же неграмотным).

Но зато ему понравилось нажимать кнопки – ну просто как ребенку! В его мире кнопок нет, их не было раньше и появятся они нескоро. Его в восторг приводил тот факт, что после нажатия кнопка сама поднимается вверх. Да еще и изображение на экране меняется! Он сидел, склонившись над компьютером, нажимал кнопки и радовался. Как же мало нужно человеку для счастья!

Я взял у него компьютер и выбрал для просмотра книгу с большим количеством иллюстраций. Это был альбом фотографий из нескольких музеев и картинных галерей. Разнообразные изображения, проходившие перед его глазами, с постройками и предметами из разных эпох, а также с людьми в удивительных одеждах вызвали такой сильный интерес, что он забыл обо всем на свете. От такого всепоглощающего интереса он даже протрезвел и теперь с осмысленным взором пытался вникнуть в рассматриваемые картины. Вначале он спросил меня об их сути, но я не смог объяснить ему это, потому что ему не хватало элементарных знаний из истории, а также прикладной и теоретической науки, вот почему я сказал охотнику, чтобы он разбирался самостоятельно и на мою помощь не надеялся. Удивительно, но он не обиделся – так его захватило созерцание зрелища неизвестного ему мира людей.

Его очень поразила одна картина. На ней было изображено лицо женщины. Она смотрела не прямо на зрителя, а чуть в сторону.

- Какая красавица! – с восхищением воскликнул охотник.

Мне захотелось поиграть с ним, и я предложил ему:

- Конечно, хочу! – обрадовался он. – Но ведь, наверное, придется очень далеко идти? Она выглядит столь необычно – подобных у нас нет, она, наверное, из каких–нибудь далеких стран...

Когда мой гость говорил, на его лице так резко менялись выражения – от внезапной радости из-за моего предложения до сомнений и печали от несбыточности мечты, – он был похож на большого ребенка. Слишком быстро согласившись вначале, охотник испугался неведомого и оробел, поэтому когда пришел к выводу, что такая встреча неосуществима, то стал немного радоваться этому.

"Да, несмотря ни на что, религиозное мировоззрение всегда дает о себе знать", – подумал я.

- Ну хорошо, хорошо, не бог, – согласился я с ним (я играл с гостем и не хотел из-за глупой ссоры прерывать игру). – Согласен, что я не бог, но тем не менее я достаточно могущественный и мне вполне по силам сходить к ней, познакомиться и вернуться сюда еще до захода солнца.

Он бросил компьютер на землю, вскочил и принялся лихорадочно собирать свое оружие, затем повернулся ко мне:

Охотник стоял передо мной навытяжку, и его глаза горели. "Теперь он позабыл обо всем, что беспокоило его раньше, и готов идти со мной куда угодно, – думал я. – Он даже забыл о том, что боится, как бы я не завлек его в какое-нибудь ужасное место, например, в заколдованный мир или же в потусторонний мир духов. Хотя он и взрослый человек, но с психикой ребенка, неиспорченного цивилизацией". Так думал я о своем госте, и чтобы в дальнейшем у нас с ним не было недоразумений, решил еще немного подумать, поэтому сказал ему:

Я поднял компьютер и посмотрел на изображение, которое привлекло внимание моего собеседника. Итак, на картине выдающегося художника была женщина XVII века. У нас возникнет много проблем...

– Я покажу тебе ее же, но она будет выглядеть по-другому и лучше, чем здесь.

- Прошло ведь определенное время с тех пор, как ее нарисовал художник, она изменилась, и одежда у нее теперь другая, – объяснил я.

- Ну хорошо, пошли быстрее, – заторопился охотник.

Наверное, он боялся, что я могу передумать, и доля правды в этом была: я действительно не исключал такую возможность, ведь, учитывая детский характер охотника и его смутные понятия о реальности, был существенный риск, что может произойти что-то не то, совсем неожиданное, но я был готов играть дальше, поэтому сказал: "Пойдем", и мы двинулись сквозь пространство и время.

Я решил отправиться с ним в свой век к одной очень красивой, по его меркам, своей знакомой. Она меня неплохо знала, поэтому наша прогулка к ней обещала быть успешной. Мы переместились в дом моей знакомой, которая в тот момент находилась в соседней комнате. Я повернулся к спутнику и приказал:

- Сядь на стул. Не вставать, руками ничего не трогать, ни с кем не разговаривать – это уже не твой мир.

Он без разговоров сел. В это время из соседней комнаты, привлеченная шумом, вышла моя знакомая. Женщина узнала меня сразу:

- Здравствуй! – поздоровалась она, а затем спросила игривым голосом: – А кто это сидит на стуле?

- Это человек из прошлого, – объяснил я, – он со мной.

- Из прошлого? Как интересно! – восхитилась она. – А как это у тебя получилось? Я, наверное, тоже хочу в прошлое.

- Я же бог, поэтому для меня путешествие во времени – не проблема.

- Бог?! – наигранно удивилась она. – Очень интересно. А чем ты можешь доказать это?

Ей все больше нравился наш разговор, она играла со мной, слегка поддразнивая; в то же время и я не слишком напрягался, – мне тоже нравилась беседа:

- Еще чего! Мне, богу, доказывать какому-то человеку, что я не верблюд! Согласись, это было бы глупо.

- А как же я поверю, что ты бог? – резонно усомнилась женщина.

- Веришь ты или же не веришь – мне это совершенно безразлично. Я здесь не за этим.

- Я обещал показать нашему гостю из прошлого красивую женщину. Ты красива, к тому же в его вкусе, но в шикарном платье ты будешь выглядеть еще красивее. Надень самое изысканное и дорогое платье и пройдись по комнате перед этим человеком из прошлого туда и обратно – вот и вся моя просьба.

- Не мне отчитываться перед тобой! Или выполни мою просьбу, или откажись.

- Я, может быть, сделаю то, о чем ты просишь, но и ты сделай кое-что для меня, – сказала она многозначительно.

Моя знакомая – умная женщина, и она поняла, что я сейчас нахожусь в определенной зависимости от нее. То, что я сказал ей, будто я бог, не слишком впечатлило ее: она просто не поверила в это, поэтому я решил продемонстрировать ей свое могущество, ударив рукой по двери. Моя рука превратилась в тигриную лапу с торчащими изогнутыми когтями. Ударом когтей я вспорол мягкую древесину, оставив глубокие царапины. В ее глазах сначала возник испуг, сменившийся недоумением, когда она увидела, как после удара лапа превратилась в мою руку. Я смотрел на нее и улыбался.

- Итак, – моя улыбка стала еще шире, – теперь ты веришь мне?

Сказав это, я резко повернулся к охотнику. Он сидел, раскрыв от удивления рот, и в его глазах было полное непонимание происходящего. Наконец, он стал соображать, и страх плеснулся в его глазах.

- Мне нужно выйти, – внезапно сказала женщина и, не дожидаясь ответа, покинула комнату.

Да, судя по всему, сцена затягивается. Я решил найти ей замену, поэтому поискал неподалеку в пространстве и во времени красивую на вкус охотника женщину в шикарном платье, и плавно переместил ее в комнату.

По-моему, такое спокойное начало разговора должно было несколько успокоить гостью после столь внезапного перемещения. Вежливость и паузы в разговоре делают беседу более спокойной, чем поспешность, резкие высказывания и громкий тон, поэтому я молчал, давая возможность собеседнице прийти в себя, успокоиться и ответить.

Дама не понимала, что происходит, поэтому я поспешил объяснить ей ситуацию:

- Я – бог, и у меня к тебе есть одна просьба. Ты можешь выполнить ее или отказаться. От тебя требуется пройти по комнате до стены и вернуться обратно.

Женщина явно утратила контроль над собой, поэтому быстро и четко выполнила мою просьбу. Она могла бы выглядеть гораздо интереснее и интеллигентнее, будучи одетой проще – не настолько вызывающе красивой – и, следовательно, милее и прелестнее; поэтому нет ничего удивительного в том, что ошеломленный красавицей гость из прошлого потерял контроль над собой и, воскликнув: "Богиня!", бросился к ней, хотя вернее будет сказать, что он только попытался. Едва охотник привстал со стула, как я перенес его в том самое место, откуда взял его с собой в путешествие. Я выполнил обещание – а он озирался, не находя ни палатки, ни книги, ни удочек – ничего, даже следов от костра. Лес и речка окружали его, свежая, непримятая трава на поляне, берег был чист – ни единого следа человека даже на полосе прибрежной грязи. Перепуганный охотник решил, что счастливо отделался от злых духов, и, бормоча под нос молитву, быстро пошел прочь.

У себя в селении он расскажет путаную историю, которую своим толкованием еще больше запутает жрец, и все закончится "успешным" (с их точки зрения) обрядом, который разгонит злых духов и рассеет их чары. Пройдут годы, племя забудет об этом происшествии, и только старый охотник будет помнить его так же четко, будто это произошло с ним вчера. А когда придет пора умирать, перед лицом смерти он скажет себе правду: "То был не сон, то была явь. И кто бы ни были те люди, злыми духами они быть не могли". "Я иду к тебе", – подумает, умирая, старый охотник, и перед его глазами будут не грубые фигурки из дерева и кости, изображающие богов его времени, а четкое и живое лицо того, кто поклонился ему и перенес в чудесный мир.

Это будет с ним потом, хотя для нас его будущее давно прошло; ну а нам с тобой, читатель, пора возвращаться в мое настоящее.

- Что случилось? – спросила "богиня ", пораженная внезапным криком сидевшего на стуле человека странного вида и неожиданным его исчезновением после этого.

- Он хотел броситься к тебе, и я отправил его назад, в его время, – объяснил я.

– Хорошо, а то от его вони я чуть было не сошла с ума, – натянуто улыбнулась женщина, попытавшись скрыть гамму чувств.

Но я видел ее мысли, ее страх и ее сомнения: "В его время”? Значит, он был не из нашего времени? А из какого? Судя по виду, похоже, что из прошлого. Но это невозможно! А как я оказалась здесь?! Это ведь тоже невозможно! Что же мне делать? И как мне вести себя дальше? Боже, как страшно! Хоть бы кто-нибудь помог мне... Что же будет со мной дальше?!".

- Не преувеличивай, – ответил я, – он был лишь грязен, как свинья, и не более того.

Мы помолчали. Женщина стала понемногу осваиваться, она уже не так боялась меня.

Она посмотрела на календарь, а затем удивленно сказала:

- Конечно. И к тому же в другом месте, – сказа я и успокоил, – но ты не бойся меня: ты в моей власти, как и всякий другой человек, независимо от времени и места, в котором он находится, передо мной или же где-нибудь еще, – поэтому расслабься и не жди ничего плохого.

Мы вновь замолчали. Собеседница напряженно раздумывала. Она то и дело смотрела то на календарь, то в окно, то на меня. Послышался шум воды.

Это наверняка хозяйка дома зачем-то открыла воду. Мы пошли на звук: прошли через комнату мимо аквариума с рыбками, вышли в коридор, свернули в ванную и увидели женщину: она стояла перед зеркалом и напряженно смотрела в него, облокотившись на раковину, в которую с шумом лилась вода.

- Что с ней случилось? – спросила моя спутница.

- Ничего, – ответил я, – она просто удивилась.

- Так, значит, это правда: ты – бог, – повернувшись к нам, промолвила хозяйка дома, а затем продолжила: – И, значит, тот твой гость действительно из прошлого...

- Конечно, из прошлого, и я сейчас вам обеим все подробно объясню. Для меня и таких, как я, ничто не гибнет безвозвратно. Вы только что видели человека, который умер тысячи лет назад, но вы видели его сейчас живым.

Вы знаете, что каждый объект имеет свое месторасположение как в пространстве, так и во времени. Вы, люди, не можете путешествовать во времени, и поэтому прошлое для вас безвозвратно утеряно; но вы можете перемещаться в пространстве, и поэтому то, что вы не ощущаете сегодня, но можете ощутить позже, не умерло для вас: открытое будущее дает вам возможность перемещения в пространстве.

Вы встречаетесь и расходитесь и снова встречаетесь друг с другом. Когда вы расстаетесь, не думаете о смерти – вы думаете о будущей встрече, которая произойдет благодаря течению времени в будущее и вашему перемещению в пространстве. Точно так же и со временем: я могу переместиться в прошлое и встретиться там с тем, кто уже давным-давно умер для настоящего. Я также могу перемещать во времени людей и любые объекты. То, что для кого-нибудь является прошлым или будущим, а может быть, и настоящим, – для меня является исключительно настоящим, в пределах которого я могу перемещать любые предметы.

Помните, люди, что в каждый момент времени вы фиксируетесь в пространстве, и эта точка пространства-времени становится вашей, и, чтобы ни случилось в будущем, это место и это время принадлежат вам, принадлежат навсегда!

Возможность путешествия во времени органично присутствует во мне как результат моего внутреннего строения, внутренней логики. Так же и в вас существует возможность дышать, ходить, говорить – как результат вашего строения, вашей внутренней логики. Но я не бог, не тот сверхъестественный бог, которого вы придумали себе: я – будущий Властелин Миров, настоящий и живой.

- Какие у тебя дальнейшие планы относительно нас? – спросила одна из женщин.

Из-за своей резкости и властности я чувствовал себя немного виноватым перед ними, поэтому заглянул в их души и успокоил, а потом решил сделать им подарок, предложив отправиться в экзотическое путешествие:

- Я отправляюсь на Халу. Если хотите, то я могу взять вас с собой.

Они знали, что Хала – это планета с опасными животными и что туда обычно ездят на охоту, поэтому отказались.

- Что там делать, на Хале? – сказала гостья. – Там слишком опасно.

- Лучше бы ты не трогал мою дверь! – с вызовом, вскинув голову, произнесла хозяйка дома.

Мы вернулись к поврежденной двери, но на ней не было ни единой царапины.

- Как тебе это удалось?! – изумилась хозяйка.

- А что тут случилось? – спросила вторая женщина. – Я ничего не понимаю.

- Когда она, – я кивнул на хозяйку, – захотела, чтобы я продемонстрировал могущество, я превратил свою руку в тигриную лапу и исцарапал дверь. Гостья с недоумением посмотрела на мои вполне обычные руки, но ничего не сказала, а я тем временем продолжал: – Теперь я устранил повреждение; в прошлом, за мгновение до того, как я повредил дверь, я сделал ее копию, после чего вернулся в настоящее и заменил испорченную дверь другой – созданной ранее копией, вот и все.

- Так, значит, это копия, – разочарованно протянула хозяйка и погладила гладкую поверхность дерева.

- Копию я обычно делаю таким образом, – продолжил объяснять я, – сначала фиксирую объект во времени, а затем – в пространстве, после чего объект копируется в пространстве. В результате в один и тот же момент времени получаются два или более равнозначных объекта, находящихся в разных частях пространства, поэтому копия ничем не хуже оригинала. Можешь считать, что когда я исцарапал дверь, то повредил копию, а оригинал появился только сейчас.

- Сложно ты объясняешь, – промолвила хозяйка, – но я рада, что дверь не стала выглядеть хуже.

- Хуже быть не должно и поэтому не будет. Однако мое предложение относительно путешествия остается в силе: я предлагаю вам обеим побыть халанками, побродить по планете и увидеть мир Халы таким, какой он есть на самом деле.

- Хала – это планета такая? – спросила одна из них, хотя была прекрасно осведомлена.

"Им надо немного подумать", – понял я, поэтому не стал торопить события, лишь подтвердил:

Они согласились через несколько минут, согласились из любопытства, соблазненные словом "чудесный". Женщины не ставили условий и не расспрашивали о том, что нам предстоит делать там; видимо, предполагали, что узнают это по дороге, но, к их удивлению, оказалось, что дорога занимает меньше доли мгновения.

Мы стояли втроем под невысоким деревом, неподалеку росли невысокие кусты, а дальше, до самого горизонта, расстилалась бескрайняя зеленая степь с яркими полосами цветов, растущих в ложбинах, в которых чаще всего застаивается вода после дождя. Покрытое рваными серыми тучами небо над головами светилось изнутри светом спрятавшегося за облаками солнца этого мира – солнца Халы. На нас были красивые спортивные костюмы, однако мы были босыми.

Едва осмотревшись, женщины засыпали меня вопросами и о когтях на пальцах ног, и об ударных буграх, и о шестом пальце на руке. Я объяснил им, что мы не люди, а халане, поэтому-то и выглядим соответствующе. Они спрашивали о невероятных цветах и оттенках, видимых нами, о странных звуках и неведомых запахах. Я объяснил им, что теперь мы видим, кроме обычных красок, также в инфракрасной и ультрафиолетовой области спектра, еще мы можем слышать звуки, недоступные человеческому уху; ну а нюх у нас теперь лучше, чем у земной собаки.

Когда я объяснял им все это, во мне росло и крепло странное чувство, что это уже было со мной раньше. Сначала Хозяева Миров показывали мне мир Халы, а я был гостем в нем, и все спрашивал их и спрашивал, удивлялся и удивлялся – теперь же я сам показываю своим гостям все тот же мир Халы, и они задают мне те же вопросы и удивляются тому же, чему раньше удивлялся и я. Это спираль развития: я сделал полный виток и теперь нахожусь в том же месте, но на более высоком уровне.

Я говорил с ними, удивлялся вместе с ними, а в душе у меня была легкая грусть. Щемящее чувство тоски сжало мое сердце, и комок подкатил к горлу – хотелось плакать. О Хала, прекрасная Хала, я снова с тобой, но теперь уже не как гость, а как твой господин!

Я отошел от собеседниц и положил руку на ствол. Он был шершавый и неровный. Я гладил его и грустил о прошедших временах, смотрел на дерево и не видел его. Солнце бросало золотые блики на руку, и от этого становилось еще печальнее. Ах, Хала, Хала... Почему ты не Земля?

У меня в душе два мира – мир Земли, где я вырос, и мир Халы, где я перестал быть человеком.

Я вдохнул воздух полной грудью – резкий запах фтора защекотал ноздри, в нем я различил привкус фторида кислорода, он был слабый, но тоже бодрил. Всех этих запахов не было в мире Земли. Земля похожа на Халу как черно-белый рисунок на цветную картину – и все же я любил оба эти мира.

Но постепенно Хала делала свое дело: горячий озон входил в грудь и растекался живительными соками по всему телу, растворяя грусть и печаль, – и они уходили от меня; они оставили след в моей душе и ушли тихо и незаметно – прекрасная Хала вновь вступила в свои права.

- Кстати, а знаете ли вы, что ваша одежда продержится здесь недолго? – обратился я к спутницам.

- Костюмы-то наши родом из мира Земли, а здесь, на Хале, такая агрессивная атмосфера...

- Да "сгорят" они, рассыплются в прах; но я думаю, что к тому времени, когда это произойдет, вы уже привыкните к жизни здесь и сможете легко перейти на местную одежду из шкур и по желанию из листьев.

- Что же с нами может произойти? Ничего не произойдет, ведь мы – халане, это – наш мир, и мы приспособлены к жизни в нем.

- А здесь есть люди? – поинтересовалась одна женщин.

Встреча с людьми входила в мои планы, поэтому место нашего появления в мире Халы было расположено неподалеку от них. Мы двинулись через степь, миновали гряду холмов и вышли к речной долине. Солнце уже начинало клониться к закату, но день был еще силен: краски на нашей одежде немного поблекли – атмосфера планеты уже принялась за дело. Мы перешли реку, продрались через колючий кустарник с красными ягодами и поднялись на холм.

Перед нами расстилалась большая поляна. Ее ограничивали деревья, растущие перед нами, а с трех сторон границей служили кусты. Мы спрятались под кустом с длинными синими листьями так, чтобы работавшие на поляне люди не заметили нас. Кусты были высокие, они росли между двумя деревьями, направляя свои аспидно-черные ветви прямо внутрь их кроны и образуя надежное заграждение.

Людей было шестеро. Одетые в блестящие скафандры, среди цветущих трав они выглядели инопланетянами – они ими и были!

Пришельцы прибыли сюда на двух машинах. Одна из них была небольшая, четырехместная, выкрашенная в красный цвет, другая же – огромный серебристый грузовоз. Люди уже частично разгрузили его и приступили к установк конструкций. Там было несколько средних размеров домиков со шлюзами и еще какие-то непонятные блоки. Транспортные роботы помогали монтировать конструкции и оборудование, а два охранных робота медленно перемещались вдоль границы поляны. Стражи наверняка заметили нас, но мы не предпринимали попыток приблизиться к людям, поэтому они и не тронули нас. Скорее всего, роботы считали на обычными, в меру любопытными представителями местной фауны. Они уничтожили бы нас, попытайся мы перейти заданную людьми невидимую границу, окружавшую лагерь, ну а за пределами этой границы могли вести себя как нам было угодно.

Я спрятался сам и спрятал спутниц не от роботов, а от людей, ведь если бы люди увидели нас, то наверняка проявили бы излишний интерес, попытавшись поймать или убить, чтобы потом исследовать этот новый, человекоподобный халанский вид.

А пока мы просто лежали и смотрели на людей, изредка обмениваясь замечаниями. Я знал, что они делают здесь временный лагерь и сообщил об этом дамам. Задумавшись, я вскоре замолчал, поэтому спутницы стали общаться друг с другом.

Я смотрел на людей глазами халанина. Они были совершенно чуждыми этому миру. Скафандры, медленные и неуклюжие движения, боязнь свежего воздуха Халы – да, конечно, они были чужаками. Люди пришли сюда из мира Земли нежданно-негаданно, непрошеные и нежданные. Здесь, на планете Хала, было много препятствий, которые затрудняли их работу, но не было ничего, что могло бы их остановить. Человек привык справляться с трудностями, большими и маленькими, поэтому он справляется и справится (много) с проблемами и этого мира тоже.

Я смотрел и на людей, и одновременно внутрь себя и видел, как раздражение растет у меня в груди. Я лежал на траве, без скафандра, дышал воздухом моей Родины – я был частью этого мира, а они – нет. Пришельцы мешали мне, причем сильно. Я был не столько против их деятельности, сколько против них самих.

Люди пришли в мой мир, пришли не как враждебная сила, но все-таки пришли как представители чужого (а значит, враждебного) мира и стали врагами моего мира, то есть моими врагами. Они не мешают мне жить, мне мешает их присутствие. Они должны или умереть, или навсегда уйти – только тогда я, быть может, не буду так ненавидеть их.

Я, халанин, ненавижу людей за то, что они есть. Если бы они узнали о моем существовании, то также ненавидели бы меня. Это называется «органическая ненависть» – ненависть миров, ненависть разумных цивилизаций друг к другу.

Ярость поднималась во мне тяжелыми красно-черными волнами, она жгла душу и заливала мозг. Будь я прирожденным халанином, а не тем, кем являюсь сейчас, я бы приложил все силы для того, чтобы убить этих людей, при этом риск погибнуть для меня был не столь уж и важен. Но я был почти Хозяином Миров, а еще раньше я был человеком – именно поэтому, несмотря на бушующую во мне ярость, я сохранил ясный ум, способность рассуждать и контроль над собой.

Органическая ненависть – страшная вещь. Что бы ни делал объект такой ненависти, он не в силах справиться с нею – и что бы ни делал его противник, он тоже не в силах сделать это. Смерть, и только она одна, может прекратить эту ненависть, и это по-настоящему страшно.

Земляне и халане – две цивилизации, испытывающие друг к другу органическую ненависть, обусловленную колоссальными различиями обоих миров, – и в этом случае от отдельной личности не зависит ничего!

Что бы ни делал разумный индивидуум, на каком бы уровне культурного развития ни находился, какими бы знаниями ни обладал – все равно он не может ни регулировать силу, ни управлять направлением своей органической ненависти; он может лишь исполнить свой долг – это повеление мира, откуда он родом, он должен осуществить программу, заложенную в нем его биологической конституцией.

Разумная цивилизация неразрывно связана со своим миром, и из-за глобальных противоречий между мирами возникает органическая ненависть между цивилизациями. Органическая ненависть требует одного: "Любой ценой убей чужого!" – и это не пустые слова. Для разума нет ничего более ужасного и величественного, чем война разумных цивилизаций, чем смертельная схватка разумов без проигравшего, ибо проигрыш означает тотальное уничтожение. Тогда, на Хале, я постиг эту истину и понял, насколько это действительно важно.

Земля и Хала – такие разные и одновременно такие похожие миры!

А моя злость на людей осталась со мной, с халанином.

А моя злость на халан осталась со мной, с человеком.

И мой полет над проблемами этих миров остался со мной, с будущим Хозяином Миров. Нас было трое – и в моей душе мы все жили в мире.

...Мы долго смотрели на людей, и когда, наконец, мне это надоело, мы ушли. Мы пробрались сквозь кустарник и вышли в открытую лесостепь. Заночевать решили посреди равнины, чувствуя себя защищенными от хищников своими острыми чувствами и мощными ударными буграми (одно наличие ударных бугров не делало бы женщин спокойными и уверенными; они не умели управляться с ударными буграми, не умели ни обороняться, ни нападать, ни охотиться; женщины вообще не могли чувствовать себя защищенными, они в большинстве своем слабы и трусливы, а тут еще незнакомая планета, полная хищников: женщины теряются в незнакомой обстановке, женщины бы жались к мужчине, и ему пришлось бы потратить время и силы, чтобы убедить спутниц, что им ничто не угрожает, что молодец, который защитит, а вот здесь, именно в этом месте, надо ночевать, потому что безопаснее всего. Женщины ведут себя неестественно спокойно с самого момента появления на планете, тогда как на самом деле вздрагивали бы и подскакивали при малейшем шорохе и почти все время дрожали бы, затравленно оглядываясь, готовые в панике броситься бежать. Какое там изучение нового!). На ужин я накопал съедобных кореньев, набрал ягод и сочных мясистых листьев.

После заката солнце оставило этот мир, и звезды выступили на черном небе – пришла ночь. Нас не тревожили опасные ночные звери: они были далеко, и громкие звуки лишь изредка будили нас в серебристо-черной тишине – то были ночные птицы и мелкие степные существа, которые жили своей жизнью, со своими тревогами и радостями, мелкими и крупными удачами и поражениями.

Солнце вставало солнце, разгоняя ночную прохладу, и легкий утренний ветерок зашелестел в траве. Хала просыпалась – до нас уже донесся издалека приглушенный рев какого-то хищного монстра. Я снова насобирал съедобных плодов, и мы плотно позавтракали. Солнце поднималось все выше, а мы лежали и, отдыхая, лениво переговаривались. Наконец я решил осуществить давно задуманное.

- Вставайте, сейчас будет лучшее время в вашей жизни, – сказал я, – ее пик.

- А что сейчас будет? – спросили женщины, поднимаясь.

Я приказал трем лошадям прибыть ко мне. Лошади были совершенно дикие, они лишь недавно узнали о моем существовании, но тем не менее не могли противиться моим мысленным приказаниям. Так я и буду управлять ими на протяжении всей поездки – молча и выверенно, ибо я вижу их самочувствие, и поэтому мои команды будут вполне согласованы с ним, а значит, и результат распоряжений будет успешным.

Мы ждали их недолго. Из тени деревьев прямо к нам выскочили три бело-голубых коня. Как белые облака скользили они к нам из разноцветного мира! Когда они двигались, по их снежным бокам бежали голубоватые отблески, похожие на голубые волны в безбрежном белом океане. И грива у лошадей была белая, и она тоже излучала голубое сияние.

Прекрасные лошади – светлая мечта детства! Именно на таких ездят герои сказок, и блеск их голубых «волн» уносит детское сердце в далекую и прекрасную страну счастья. Кони добра, белые кони Халы, бежали к нам, и гривы трепетали на ветру, как флаги. При виде таких чудесных созданий ребенок тянет руки к их лебединым шеям и улыбается, освещая мир своим счастьем. Ожившая мечта радостного детства – бело-голубые кони Халы – воплощение красоты и доброты этого мира! Белые кони бежали к нам, а когда добежали и остановились, то смотрели на нас большими, по-человечески добрыми и умными глазами.

- Да они в тысячу раз лучше, чем в фильмах! – с восхищением сказала одна из моих спутниц. – Они просто прелестны!

Я подошел к животным и стал седлать. Я стоял спиной к спутницам и сердцем чувствовал их удивленные взгляды: они поразились моей манере брать нужные вещи прямо из воздуха.

- Кататься... можно сказать и так, – ответил я и продолжал рассуждать вслух, – но все же я думаю, что в нашем языке, языке людей, трудно будет найти верное слово для описания того, что с нами произойдет в дальнейшем. Прогулка с препятствиями... быть может, но, скорее всего, нечто большее, чем просто прогулка. Мой вам совет: смотрите по сторонам, но не забывайте смотреть внутрь себя и слишком не пугайтесь: только в этом случае вы сможете попытаться постигнуть мир и себя в этом мире.

- Она вам не нужна, – пояснил я им. – Изредка вы можете держаться за гриву, а в основном просто сидите. Вы не люди – вам это удастся легко.

- Мы сели на коней и пустились в путь. Лошади сначала бежали легко, преодолевая около ста километров в час. Мы мчались по степи рассыпавшись, а не след в след. Я устроился удобнее и вскоре стал двигаться в такт с животными. Прошло немного времени, а я и спутницы почти не отвлекались на то, чтобы удержаться в седле. Мы не разговаривали, на скаку это было непросто, можно было прикусить губу или язык, к тому же мешали тряска и пыль. Постепенно мы погрузились в раздумья, которые время от времени прерывала встреча с чем-нибудь интересным. На душе было хорошо и становилось все лучше: глупые мелкие проблемы ушли прочь – остались лишь дорога и мы на ней. Вокруг расстилалась лесостепь – типичный пейзаж из разноцветных трав и кустарника, а также небольших групп деревьев.

Кони побежали быстрее. Ветер стал жестким и хлестким, а скачка – более направленной и сосредоточенной, мы двигались со скоростью более 250 километров в час. Кони мчались, не чувствуя усталости.

Я решил, что пришла пора узнать этих дивных коней ближе и приказал им двигаться еще быстрее. Ноги животных замелькали в траве, спины стали похожи на ожившие камни, воздух сделался твердым – хоть ножом режь. Пейзаж менялся с фантастической быстротой, сидеть стало очень неудобно: мы делали более 400 километров в час. На такой скорости пятидесяти- и стометровые прыжки казались обыденными; речки, кусты и ложбины пролетали под нами в буквальном смысле этого слова – а чем же еще, как не полетом можно назвать стометровый прыжок?!

Я не стремился загнать коней, и они уменьшили скорость бега до крейсерской – приблизительно 300 километров в час. Солнце двигалось к зениту, становилось теплее. Лошади иногда останавливались возле речек и ручьев, пили воду, а затем вновь мчались дальше.

Наступил полдень: беспощадные лучи солнца горячили кровь, доводя ее до бешеного кипения. Лошади тоже почувствовали это, поэтому мчались к темнеющим вдали лесам, делая почти 400 километров в час. Жаркое послеполуденное время! Весь мир полыхал в лучах солнца, и Хала, блистая в его лучах, казалась еще прекраснее, чем на рассвете.

Все живое двигалось резко и быстро. Мы мчались вперед, а нас провожали взгляды зверей: высоких и низких, с рогами и без, разноцветных и однотонных, двуногих, четвероногих и многоногих. Их было много, и все они такие разные: мирные травоядные животные смотрели на нашу группу с интересом и тревогой, но, увидев, что нас никто не преследует, успокаивались; хищники тоже внимательно изучали нас: обладатели могучих клыков, крепких когтей и сокрушительных рогов глядели на нас, оценивая наши силы. Но кони мчались настолько мощно и уверенно, что хищникам становилось ясно: кони пышут силой и здоровьем, поэтому не являются потенциальной добычей.

Вскоре впереди нас в разрывах кустарника блеснула гладь широкой реки. Ее присутствие чувствовалось уже давно: воздух становился все влажнее, ощутимо смягчая полуденный жар. Над рекой висел легкий туман; берег, по которому мы приближались к воде, был значительно выше противоположного, более полого берега, поэтому лошади и решились на прыжок.

Мы вылетели к обрыву и увидели переливающееся, похожее на радугу образование, играющее красками над белесым туманом, а тем временем лошади разогнались почти до 450 километров в час и великолепным километровым прыжком пролетели над водой! Такому прыжку позавидовали бы сами боги! Это не Земля, это Хала – голубая вода в отблесках солнца и белые кони, летящие над ней невесомыми белыми птицами. Мы не останавливались, а мчались дальше. Душа пела – было удивительно!

Кони не чувствовали усталости, и мы, наездники, тоже. Они привыкли к нам, а мы к ним. Белые лошади Халы бежали со своей обычной скоростью, и красное солнце сбоку от них окрашивало облака в теплые цвета заката. Деревья становились все выше, их кроны смыкались, тропа сужалась, и вот мы уже мчались по лесу, теперь уже один за другим. Розовыми красками догорал день; в лесу он догорал быстрее, чем в степи, но мы все равно двигались вперед. Я взглянул на себя: моя одежда, как и одежда спутниц, потемнела и побурела – воздух Халы сжигал ткань.

Кони скакали так же быстро, как и раньше, практически не замедляя бег, но потом уменьшили скорость до 100-200 километров в час: на тропе стало тесно, появились корни и упавшие сучья, дорога прихотливо изгибалась, не давая возможности разогнаться как следует. Ночь вступила в свои права, но мы, как и кони, прекрасно ориентировались в темноте, используя свою возможность видеть в инфракрасной области спектра. Нам то и дело приходилось нагибаться, чтобы выбила из седла ветка, но мы двигались вперед, пугая лесных обитателей громким стуком копыт, и переполох в разбуженном лесу еще долго был слышен позади

Лес становился все более высокоствольным, деревья у земли достигали десятков метров в окружности – такие не растут в мире Земли.

Мы скакали долго, почти всю ночь. Журчащие ручьи пели нам свои песни, и звуки, полные тайн, окружали нас, нарушая тишину леса. Дробь копыт да наше дыхание – мы мчались сквозь лес.

Ближе к рассвету мы попали в полосу предгорий: подъем – спуск, вверх – вниз. Солнце уже заливало серым светом предрассветный мир, когда мы, наконец, увидели горы.

Я остановил коней возле родника на поляке. Лошади пили воду, вздрагивая всем телом, и мы пили вместе с ними. Выше самых высоких деревьев, уходя за облака, стояли горы. Их было много. До уровня облаков горы были разноцветные, не такие однообразные, зелено-коричневые, как на Земле; выше же облаков их цвет скрывал туман. Они нависали над миром в клочьях туч, блистая льдом, неприступные и грозные в своем величии.

Они молчали и смотрели на нас, а мы смотрели на них.

Лошади двинулись дальше, прямо к этим горам. Мы еще некоторое время скакали по предгорьям, и вот углубились в горы. Мы двигались то веером на безопасных участках, то один за другим в более опасных местах, а то и след в след на очень рискованных отрезках пути. Лошади постоянно меняли свое положение в группе – вела то одна, то другая, то третья. Они мчались по горным склонам со скоростью 150-2о0 километров в час, замедляя бег на крутых участках и ускоряя его перед прыжками через расщелины.

День вступил в свои права. Мы уже миновали полосу разноцветной растительности и углубились в облака. Деревья остались внизу. Там, в белом тумане, дул очень сильный ветер, и высокогорные травы, растущие вертикально, прижимались к земле. Среди облаков было очень трудно ориентироваться, поэтому кони бежали совсем медленно, делая меньше 100 километров в час. Цоканье копыт звучало приглушенно и немного таинственно – было страшновато; но когда, наконец, мы поднялись выше облаков, на душе сразу стало спокойнее, а прозрачный морозный воздух обострил чувства и улучшил восприятие.

Мы скакали над облаками, а они плыли под нами, такие белые и многообразные по форме. Появились первые ледники и уплотненные ветрами сугробы. Копыта без устали топтали и снег, и лед, и дерн, и камень. Ледяной ветер дул все время, становясь все холоднее и резче по мере подъема, но мы не чувствовали холода – лишь чаще дышали. Это Хала: возможности ее живых существ таковы, что неблагоприятные горные условия выдерживают с легкостью – приходится только чаще дышать, чтобы увеличить поступление озона, и чаще (или больше) есть, чтобы восполнять возросшие по сравнению с существованием на равнине затраты энергии.

На пятикилометровой высоте пропали последние разноцветные растения – пустыня из льда и промерзшего камня окружала нас. Лошади мчались, обходя туманы, и низкое небо висело над нашими головами. Серо-ледяной мир с фиолетовым оттенком окружал нас, ограниченный горизонтом в полупрозрачной дымке. К моему удивлению, ветер стих, и мы смогли наслаждаться тишиной первозданного мира, нарушаемой шумным дыханием лошадей да звонким перестуком их копыт. Сероватые и коричневатые краски не печалили душу, наоборот, радовали светлой грустью. Было так хорошо, что невозможно словами описать это состояние – я и спутницы почувствовали его, и нам хотелось, чтобы оно как можно дольше не проходило.

Лошади преодолели перевал, лежащий на более чем семикилометровой высоте. За перевалом поднялся свирепый ветер со снегом, он хлестал так безжалостно, что, казалось, в кожу на лице, руках и ногах впитываются сотни иголок. Запах охлажденного фтора, казалось, утратил резкость и стал мягче. Мы задыхались в разреженном воздухе, нам было тяжело, а каково было лошадям, которые несли всадников на этой головокружительной высоте! Крутые склоны, пропасти и ледники ждали их, и они все преодолевали!

И снова горы, горы без конца и краю: вверх-вниз, вверх-вниз и снова вверх-вниз. Солнце мы не видели уже давно: последний раз оно проглянул в разрывах туч на высоте более шести километров. Вершины гор нависали над этим миром, миром, где, казалось, мы единственные существа, еще осмеливающиеся двигаться.

Порой лошади преодолевали пропасти одним прыжком, иногда же обходили по таким узким, кривым, обледенелым и неровным тропинкам, что казалось, там пройти было невозможно, но они проходили их на скорости, благодаря чему не успевали поскользнуться.

И вот перед нами протянулось горное ущелье, со дна которого поднимался туман. Мы остановились: пропасть была слишком широка для нас, а обходной путь очень долог, он терялся где-то вдалеке, в тумане. Животные устали, они хватали губами снег, мощное дыхание выходило с паром. Склон, на котором мы остановились, был слишком крутым для лошадей, но вполне проходимым для нас. Я приказал всем спешиться. Ледяной камень, едва прикрытый снегом, совершенно не холодил мои подошвы – их тепло, пока мы там стояли и я размышлял, что делать дальше, растопило снег, образовав лужицу.

Наконец я принял решение, и мы полезли вниз, а наши кони остались наверху.. Мои спутницы сначала не хотели спускаться в пропасть, они нервничали, но у них не было выбора, поэтому им пришлось последовать за мной. Я цеплялся за выступы камней ладонями, находя выемки когтями ног, царапал ими камень, нащупывая надежное место для ног, и понимал, что без когтей мне пришлось бы гораздо труднее. Я радовался своей предусмотрительности (герой не должен радоваться предусмотрительности, ведь я не взял сам и не дал своим спутницам обуви – и сейчас нам это пригодилось. Мы спускались вниз, склон постепенно становился все более отвесным, но трещин в камнях было много, поэтому он был пока еще проходимым. Оставалось надеяться, что склон будет таким же до самого дна пропасти.

Склон, на котором мы находились, был гораздо выше противоположного, и я учел этот факт в своих расчетах. По моему мнению, кони могут перепрыгнуть пропасть, поэтому, когда они отдохнули, я приказал им сделать это. А потом мы увидели чудо: почти на четырехкилометровой высоте бело-голубые кони Халы одним чудовищным, фантастическим, просто невероятным прыжком преодолели пропасть! Мы видели их снизу, мы видели их как безмолвных белых ангелов, летевших на фоне серого неба. Почти два с половиной километра пролетели по воздуху кони – о нет! – их, скорее, можно было назвать птицами! Хоть я и не видел глазами, но я видел сердцем, как подогнулись у них ноги от сильнейшего удара о землю при приземлении и как осколки льда брызнули во все стороны. Мы услышали три громких глухих удара, когда копыта лошадей врезались в обледеневший камень, а потом с чувством глубокой радости уловили далекий дробный перестук – значит, кони живы!

Мы спускались все ниже, держась руками и цепляясь когтями ног, а на противоположном склоне, по удобной тропинке, к нам бежали три лошади, и ни на одной не было ни единой царапины.

Мы спускались все ниже и смотрели на дивных коней до тех пор, пока туман на дне ущелья не скрыл их от нас.

Мы спустились вниз, и там нас ждали бело-голубые туманные создания. Мы оседлали их и поскакали дальше. Толчки седла и дробь копыт странно подействовали на нас: что-то родное, знакомое, родом из детства, чем-то неуловимо прекрасным повеяло на нас и так ладно и согласованно вошло в сердце, что всем стало так хорошо, что захотелось творить добро и поделиться переполнявшим нас счастьем с другими. Мы стали частью этого мира, он вошел в наши души, он сделался частью нас.

А наши удивительные кони несли нас все дальше, горы становились ниже, а растений все больше, и ближе к полудню мы спустились к предгорьям по другую сторону хребта и распрощались с каменными исполинами.

Мы знали, что нас ждет дальше, ведь еще спускаясь с заоблачных высот, видели, что степь, начинающаяся за предгорьями, постепенно переходит в пустыню. Полоса всхолмленной степи была такой узкой, что ее можно было считать предгорьями, только безводными и обожженными солнцем.

Мы остановились у родника, веяло жаром полудня и нестерпимой жарой близкой пустыни, лошади пили и пили, и им все было мало. Мы спешились и тоже напились из холодного горного ключа, и вода казалась нам вкуснее самого вкусного напитка. Нас ждала пустыня, и солнце на безоблачном голубом небосводе, казалось, предупреждало нас: не бросайтесь в это пекло!

Мы легко преодолели 200-километровую полосу степей и поскакали параллельно пустыне. Кони не углублялись в пески: в них очень трудно развить хорошую скорость, а пустыню нужно было миновать быстро. После полудня, наконец, началась каменистая полупустыня. Лошади углубились в чахлый кустарник, нашли родничок, попили и пустились в путь через пустыню. Полупустыня кончилась очень быстро – исчезли кусты, поредела чахлая трава – и началась самая настоящая пустыня: ее гладкие и пологие холмы были невысоки и состояли из морской гальки, видимо, когда-то на этом месте было мелководное море или же большое озеро.

Лошади скакали по обожженной столетиями гальке, они мчались со скоростью более 400 километров в час. Клубы пыли оставались за нами – мы неслись веером, чтобы пыль не попадала в глаза едущему следом. Солнце дрожало от собственной ярости, камни раскалились, жар сводил с ума: если брызнуть водой на камни, она закипит и с шипением превратится в пар.

Пейзаж не был однообразным: сначала – галечная равнина черно-белого цвета, утрамбованная дувшими в течение столетий ураганными ветрами, затем пошли пологие красновато-белые холмы, из растрескавшихся от солнца горных пород. Затем мы миновали песчаное русло давно высохшей большой реки, за которой начались невысокие горы и красно-желтые ущелья с примесью коричневых полос, скалы и утесы того же цвета, только более светлые в свете беспощадного солнца. К концу пути пустыня изменилась вновь: теперь она до самого горизонта раскинулась широкой волнистой равниной из красно-зелено-черного песка. Она поражала обилием сухой пыли, застилающей глаза и затрудняющей дыхание; она обжигала светом, льющимся с высоты бесконечно высокого неба, и свет этот был столь силен, что от него начинали болеть глаза, он делал окружающий мир настолько ярко-контрастным, что я периодически, на пару мгновений, терял ориентацию. Нагретый камнями воздух полупрозрачными потоками струился вверх, а миражи, сливаясь с реальностью, задавали загадки и путали мысли. Вначале, когда мы только въехали в пустыню, пить не хотелось, но потом ослепительно-белое солнце сделало свое дело, и жажда стала все сильнее и сильнее мучить нас, однако мы крепились.

Лошади были выкованы не из стали – они были прочнее: вперед, все с той же скоростью, неслись они. Послеполуденное пекло, кровь закипает, а кругом пустыня и лишь кое-где виднеется убогая растительность. Секунда уходила за секундой, складываясь в минуты, а минуты – в часы... и ни единого облачка на высоком небе – только солнце, жар воздуха и света, бешеная скачка – и больше ничего!

Хала дарила нам ощущение дикой, первобытной, беспредельной и чудовищной силы, умноженной на свирепую ярость жизни, и ничего не просила взамен. Ради этого ощущения стоит жить! Моя жизнь пропитывалась силой и мощью, свирепостью и яростью, жестокостью и несгибаемой волей.

Мир – вокруг меня, а я – в центре него – великий, могучий и великодушный!

Мы преодолели пустыню и остановились там, где начиналась степь; краски окружающего мира утратили режущие глаз блеск и контрастность, став привычными и естественными. Больше пяти часов понадобилось коням, чтобы сделать это – пробежать более двух тысяч километров по пустыне в самое жаркое время дня! Лошади нашли родник и припали к воде мы не спешивались, а они все пили и пили, и заходящее солнце над деревьями уже не казалось нам столь безжалостным. А потом мы слезли с их натруженных спин, напились умылись сами и обмыли ранее белых, а теперь посеревших от пыли и пота тела наших лошадей. Вода после пустыни – это все...

Ночь сменяла день, а кони все мчались и мчались. Степи и леса, реки и озера, холмы и равнины оставались позади нас, но лошади ничего не ели на протяжении всей этой бешеной гонки – только пили воду. Мы тоже время от времени пили – есть не хотелось: гонка вытеснила из сознания все мелочи, оставив только скорость Мы держались исключительно на внутренних ресурсах организмов, и хотя такие гонки для Халы не являются обычным делом (столь длинные миграции животные вроде наших коней обычно осуществляют за более длительное время), но все же ни мы, ни лошади не выложились полностью: у нас еще оставались кое-какие, правда, незначительные, резервы.

А к утру мы уже были на берегу моря. Кони жадно пили соленую воду. Валы накатывались на берег и с шелестом уходили в прибрежный песок. Было приятно вдыхать свежий ветер моря – йодный запах гниющих водорослей, выброшенных на берег, и влажный воздух, насыщенный светом и свежестью. По песчаному пляжу важно расхаживали птицы и ползали ящерицы, роясь в водорослях и выискивая пропитание. Какое-то существо, похожее на краба или рака, увидев нас, поспешно бросилось к воде. Я снял седла и отпустил лошадей, и они ушли прочь, но не насовсем, а чтобы отдохнуть и поесть. На спинах были ясно видны отпечатки седел – они заслужили свой отдых.

За трое суток лошади преодолели более шестнадцати тысяч километров: по горам, по лесам, по пустыне, через пропасти и реки – сюда, к морю. Теперь я точно знаю, на каких конях скачут боги – на бело-голубых лошадях Халы. Быстрому, как мысль, крылатому Пегасу можно состязаться с этими чудесными созданиями, и я не знаю, кто из них выйдет победителем! Очень может быть, что Пегасу не помогут даже его крылья...

Я полной грудью вдыхал свежий воздух и никак не мог насладиться им: мои легкие еще помнили морозный воздух гор, бедный озоном и фтором, помнили они и пряный, нагретый ветер степей, полный звона, но бедный влагой; моя грудь еще помнила густой, мягкий воздух лесов, в меру влажный и теплый, перенасыщенный озоном и фтором, напоенный мягкими и резкими запахами цветов и плодов; еще сохранила воспоминания и о воздухе пустыни – сухом, горячем, пыльном и жестком, с раскаленным озоном и фтором, горячащими кровь до боли в висках, до силы урагана в кулаках, до абсолютной ясности в мозгу и до идеальной четкости мышления... Да, я помнил все это и теперь отдыхал у моря, дышал и дышал свежайшим воздухом, дышал и не мог надышаться... Потом я вошел в воду и поплыл, и бодрящая соленая вода уверенно, но мягко держала меня на своей широкой груди, покачивая, как мать качает дитя в колыбели. Я плыл, я нырял в прозрачную колеблющуюся глубину зеленоватого света и, открывая глаза, видел там блики солнца на камнях и подводных растениях, колыхавшихся в волнах прибоя. Раз за разом я нырял в качающееся марево расплывчатых предметов и неверных расстояний, погружаясь до более холодных придонных слоев воды, и потом поднимался на поверхность, чтобы почувствовать живительный воздух в груди, и опять уходил в глубину, и стайки серебристо-черных рыб таинственными стрелками кружились вокруг меня – как же это было прекрасно! Я смыл с себя всю пыль, накопившуюся на мне за эти долгие дни скачки, почувствовал себя моложе, красивее... да, это действительно было прекрасно! А вода оказалась не столь соленой, сколь горькой и с каким-то слабо уловимым привкусом – я случайно хлебнул ее, а кому из людей не приходилось принудительно заглатывать ее, когда волна внезапно накрывала пловца, вынырнувшего из голубовато-зеленых глубин и истосковавшейся грудью вдыхавшего то первое и самое главное, без чего принципиально невозможно существование человека, – воздух.

Я плыл дальше, к горизонту, прочь от грозных волн прибоя, к спокойной воде, и когда валы перестали беспокоить меня, лег на спину и увидел чистое синее небо со стадами облаков, которые небесный пастух – ветер – гнал куда-то вдаль; а еще я увидел солнце, солнце Халы – ближайшую звезду этого удивительного мира, летящего в бездонной пустоте Вселенной и дающего жизнь всему живому на этом маленьком средоточии материи. А тем временем волны покачивали меня, периодически обдавая солеными брызгами и придавая моим чувствам свежесть и остроту, а мыслям – романтическую направленность. Душа раскрылась навстречу дивному миру, освобождаясь от защитной брони жизненного опыта, цинизма и жесткости, становясь подобной чистой душе ребенка, впервые исследующего мир и находящего в нем только прекрасное; мне казалось, что обнаженные струны моей души вибрировали в унисон с тончайшими колебаниями мирового эфира, воспринимая самые мельчайшие детали и радуясь им.

Человек рожден для радости – и если она, радость, есть в душе, то будет и во всем: в ветре, в море, в каждом прожитом мгновении и даже в неизбежности смерти – ибо душа – это основа...

Я поплыл к берегу, выбрался из воды, вскинул руки и воскликнул: "Здравствуй, мир! Здравствуй, счастье! Я пришел к вам!" – а потом подставил лицо солнцу и закрыл глаза, и оно стало греть меня, своего сына, как бы говоря своими лучами, что оно любит меня, и что я все сделал правильно, и что все будет хорошо... а вода стекала с меня тоненькими щекочущими струйками. Потом я опустил руки, открыл глаза, взял из воздуха новую одежду и надел ее, а старую, напоминавшую о прошлом, убрал в никуда ии только потом повернулся и пошел к своим спутницам.

Мы отдыхали несколько недель. Охотился я один, а вместе мы ловили рыбу, собирали ягоды и съедобные плоды, выкапывали корнеплоды и луковицы, а потом все это жарили на костре. Вечерами мы сидели у огня под чужими звездами, которые уже стали для нас родными. Плеск волн успокаивали, и я чувствовал, как мое сердце бьется в ритме волн.. Я ощущал, как энергия вливается в меня, как растет моя мощь, и радовался этому.

Одежда наша совсем выцвела и стала разваливаться: ткань расползлась, обрывки ниток торчали из всех дыр. Мой костюм от постоянной охоты был непригоден совсем: покрыт пятнами запекшейся крови, грязью и зиял крупными прорехами, поэтому буквально через неделю я выбросил его, надев привычную для Халы юбку из шкуры. Мои спутницы были более консервативны: лишь когда их одежда совсем превратилась в лохмотья, они стали наряжаться в причудливые наряды из листьев и цветов – настоящие женщины! В пестрых, но со вкусом подобранных одеяниях, они были похожи на лесных фей с картинки.

Дни шли за днями: мы охотились, ели, спали, купались, занимались любовью, пока, наконец, я не почувствовал в себе новые силы и не обрел новое знание, которое постепенно вошло в меня вместе с морозным воздухом гор, шумом морского прибоя, запахами дивных цветов и скоростью моего коня. Для меня пришла пора применить это новое могущество, пришла пора приложить его к нашей Вселенной.

Вечером я распрощался со своими спутницами и отправил их назад, в тот же самый миг, из которого мы начали наше путешествие. Я обещал им, что вернусь, хотя не был уверен в этом. Всю ночь я спал и утром, свежий и отдохнувший, принялся за дело.

Я подозвал к себе коня, и, конечно же, это был он, тот самый бело-голубой конь, который и примчал меня сюда. Он выглядел сытым и отдохнувшим; ничто не указывало на то, что больше месяца назад он пробежал столь огромное расстояние. Конь узнал меня и заржал, и я понял, что во время поездки давал животному правильные, соответствующие обстановке, приказания, поэтому он был доволен такой длиннейшей гонкой и был рад новой встрече со мной. Я погладил белую шею, и она засверкала под моей рукой голубым огнем.

Я сел прямо на спину – ни седла, ни уздечки не взял – и мы поскакали к морю. Конь легко скользил сначала по берегу, а потом по воде. Там, где его копыта касались моря, по поверхности расходились круги; брызг не было, тряски тоже: я взял управление в свои руки – и невероятное стало возможным. Ни я, ни конь не прилагали ни малейших усилий. Мир принадлежал нам.

Конь поднялся над водой и теперь скакал по воздуху, поднимаясь все выше и выше, и копыта его, ударяясь о воздух, не издавали ни звука. Соленый морской ветер и бесшумная скачка в пустоте – это было как в сказке. Мы поднялись выше облаков, и безбрежная синяя гладь раскинулась прямо под нами. Все выше и выше поднимались мы, уже показались звезды, и солнце Халы светило нам. Прочь, прочь от Халы удалялись мы, стремясь вперед, к неизведанным мирам, и теплый шар нашей родины становился все меньше и меньше.

Мы скакали все дальше, звезды окружали нас, их свет пронизывал нас, а мы все летели и летели, и звенящая тишина окружала нас. Галактика делалась все меньше и меньше, а мы становились все больше и больше. Я остановил коня, и он стоял, опершись на плоскость Галактики, он был чуть меньше, чем она сама. Мы с ним были полупрозрачными, как бы сотканными из тумана, но тем не менее материальными и живыми.

Звезды, как пыль, лежали у наших ног. Звездная пыль...

Мы двинулись дальше сквозь бездонную пустоту, и галактики обступили нас, такие маленькие и блестящие. Мы еще больше увеличились в размерах. Звездные острова пролетали мимо нас и сквозь нас, но мы не обращали на них особого внимания. Здесь, между звезд, все воспринимается по-другому, не так, как на планетах... и все так же, как и раньше, я скакал на бело-голубом коне из мира Халы, приближаясь к своей цели – к краю Вселенной.

Край Вселенной, край Мира! Никакое существо из этого Мира не сможет покинуть его. Что там – за краем?

Вселенная бесконечна, но это для людей и других, таких же, как они.

Для муравьев планета, на которой они живут, тоже бесконечна, но для людей, живущих на ней, это не так. Ну а я, почти Властелин Вселенных, почти Властелин, но только почти... У меня может быть как минимум несколько таких Миров, несколько Вселенных, а значит, я имею принципиальную возможность выйти за пределы этого Мира. Но смогу ли я сделать это? Наверное, смогу...

Я увидел его, край Вселенной, и остановил коня. Мы стояли возле него и не двигались. Конь расслабился и слегка опустил голову; звездный ветер шевелил его гриву и хвост, а я размышлял.

Наконец я решился и пустил коня прямо к краю Мира, намереваясь пройти его, но, приблизившись вплотную, обнаружил, что уже удаляюсь от него. Я обернулся назад и вновь посмотрел на этот край – такой близкий и такой недоступный. Я не слишком огорчился из-за этой неудачной попытки – всему свое время, и мое время когда-нибудь наступит. Хорошо уже то, что я сам, без посторонней помощи, добрался сюда.

Так что же ты такое – край Мира?! Я смотрю на тебя и думаю, что, по-моему, ты похож на фонтан: двигаясь вместе с водой, я буду сначала все время удаляться и удаляться от его истоков, но затем поверну назад и вновь окажусь в самом начале пути. Капля воды, вылетающая со струей из фонтана, не сможет покинуть его: вместе с другими каплями она вновь вернется в водоем – чтобы снова попытаться покинуть его с помощью фонтана, и эти попытки изначально обречены на неудачу. Двигаясь вместе с водой фонтана, капля не может покинуть водоем: нужно выделить себя из воды, стать паром и тогда можно будет уйти в любом месте, не обязательно используя фонтан. Так же и со мной: я должен научиться выделять себя из Вселенной, и тогда проблема выхода из нее будет решена, и мне не нужно будет добираться до тебя, край Мира!

Но все же ты загадочен, край Мира, и в чем заключается разгадка, я не пойму: все, что движется к тебе, каким-то удивительным образом начинает удаляться, и это твое свойство, я думаю, является воплощением внутренней логики строения всей нашей Вселенной.

Я отвернулся от края Мира и стал смотреть прямо перед собой – на Вселенную, раскинувшуюся передо мной. Своим внутренним взором я пытался постичь все то гигантское пространство, для меня и всех живущих в нем является закрытым Миром, Миром, из которого нет выхода. Я осматривал пространство-время, добираясь до его самых глубоких и потаенных мест, а тем временем конь подо мной почти стоял неподвижно, лишь изредка прядал ушами и дергал хвостом.

Своим взглядом я проникал все глубже и глубже, добираясь до сути вещей, осматривая всю Вселенную от края до края. Именно для этого я и добрался сюда, к краю Мира, – чтобы увидеть Вселенную и попытаться понять ее всю целиком. Для меня это было настолько важно, что я много думал об этом и раньше, еще только став нечеловеком. Я попытался понять ее, но не смог – ну что поделаешь...

Вечная звездная ночь окружала меня. Что я смог, то и постиг, – а что не получилось понять, то и осталось тайной. Итак, у меня не получилось покинуть свою Вселенную сегодня и не вышло постичь во всей ее полноте, но все же я узнал много нового – не все, конечно же, но очень многое. Я очень устал от затраченных усилий и полученного знания, печаль поселилась в моем сердце, поэтому решил возвращаться обратно. Может быть, когда-нибудь я снова буду смотреть на Вселенную, раскинувшуюся у моих ног; может быть, когда-нибудь... И быть может, это уже будет моя Вселенная, о которой я смогу сказать: "Мир – это я".

Мы вернулись на Халу, и конь убежал к своим, а я остался размышлять о мирах и своем месте среди них. Дни текли за днями, пока я осмысливал увиденное: ночь и звезды, другие миры, планеты и живые существа – такие близкие и такие далекие... Солнце Халы сменяли звезды на черном бархате неба, а я все думал и думал...

Но когда я, наконец, устал от размышлений, то вернулся назад, в тот самый дом, откуда ушел в мир Халы. Там меня ждали обе женщины, с которыми мы путешествовали на бело-голубых конях.

Я вернулся лишь на мгновение позже их, мы прошли в кухню, и они быстро приготовили немного поесть. Мы сели за стол, разговор не клеился: каждый сидел, погруженный в свои думы. Одно из блюд у них явно не получилось, но мы все равно молча съели его, и я подумал, что, наверное, половина всех кулинарных рецептов произошла из-за ошибок поваров и нежелания признавать и исправлять их.

Было печально. Мы чувствовали, что расстаемся и расстаемся навсегда.

Затем мы пошли в гостиную и там продолжали тот же разговор о пустяках. Слова – не главное, главным было то, что творилось в наших душах, а в душах поселилась печаль. О дальнейших планах мои спутницы меня не спрашивали, боясь растревожить меня и приблизить момент расставания. День клонился к вечеру. Наконец я решился и сказал:

Они не удивились, они ждали этих слов. Меня не спрашивали ни куда я пойду, ни когда вернусь. Это были ненужные вопросы, ответ и так был ясен: "Пойду своей дорогой, и мы больше не встретимся с вами никогда".

- Кто ты? – наконец задала выстраданный вопрос одна из них.

- Что ты хочешь – правду, полуправду или ложь? – поинтересовался я.

- Тогда лучше оставить этот вопрос без ответа, – сказал я. – Пока что я – это путь, который куда-то идет. Сегодня я один, а завтра – другой. Я догадываюсь, кто я, но однозначного ответа дать не могу.

Мы помолчали немного, а потом я направился к выходу. Возле двери меня нагнала одна из собеседниц. Кто она – хозяйка дома или та, другая, – этого я тебе, читатель, не скажу, пусть это будет моей маленькой тайной. Она взяла меня за руку, посмотрела мне в глаза и сказала:

Я задумался. В такой ситуации нужно вести себя очень деликатно, чтобы не обидеть. Я понимал ее состояние: для нее (да и для многих других женщин) я – это воплощенная мечта, мужчина из ее снов, настоящий герой, короче говоря, идеал человека и мужчины.

- А кого ты хочешь – мальчика или девочку? – поинтересовался я, хотя был практически уверен в ответе.

- Кого угодно, но лучше сына, и чтобы он был похож на тебя!

Я так и думал – что она ответит "сын" ведь дочь была бы очень слабым напоминанием обо мне. Я понимал ее, но между нами лежали тысячелетия: я был старше ее по духу, кроме того, между нами лежала все углубляющаяся пропасть между человеком и будущим Властелином Миров.

Разговаривать нам никто не мешал, мы были одни, быть может, в целом мире. Я ответил:

- Это неважно! – воскликнула она, и в глазах ее были мольба и боязнь получить отказ.

- А кто ты? Что в душе твоей? – спросил я и ответил сам себе: – Я не знаю. Разреши мне посмотреть в твою душу, и тогда я отвечу.

- Что это такое – посмотреть в душу? – изумилась она.

- Я просто увижу тебя всю, – сказал я, – без остатка, все твои мысли и чувства, поверхностные и глубинные, всю твою память от рождения и до сего дня – это небольно, незаметно и быстро, доля секунды – и все закончится.

- Я боюсь этого, – ответила она, и в ее глазах поселился страх.

- Я часто делал это без согласия исследуемых объектов: и людей, и животных, – но со временем, мне кажется, я становлюсь как-то мягче, вернее, деликатнее. Мне и раньше была свойственна душевная чуткость, но путь, который я преодолеваю, вынуждал меня совершать поступки, которые я должен был совершить, хотя они мне и не нравились. Теперь же я снова вернулся к тому состоянию, в котором пребывал и раньше, до начала пути, теперь я снова стал почти самим собой в духовном плане, завершив виток развития и вернувшись в исходную точку, но на другом, более высоком уровне: мне больше не нужно принуждать себя, идти против своей природы и делать то, что не расположен. Мое колоссальное, все возрастающее могущество приглушало чужую боль в моей душе, которую я иногда причинял окружающим, и от этого она казалась мне маленькой и несущественной; теперь же я привык к нему, и эта моя практически беспредельная власть над миром стала частью меня, утратив очарование новизны и силы, поэтому чужая боль и чужие переживания стали вновь весомы и значимы для меня, и вот видишь, я прошу твоего согласия, хотя раньше просто заглянул бы в твою душу без разрешения.

- Та-ак значит, ты увидишь все, именно все, что есть во мне? – уточнила она.

- Да, – подтвердил я, – а потом сделаю выводы.

Я понимал ее: знать, что все твои мысли и чувства известны другому – тяжелое испытание, и хорошо, что люди не могут читать мысли друг друга.

- Можно сделать, как обычные люди, – предложил я, – встречаться, провести некоторое время вместе, чтобы лучше узнать друг друга, а потом можно говорить и о ребенке.

У меня свой путь, а у нее – свой; мне нет смысла связывать себя обязательствами (духовными и продолжительными по времени) перед каким бы то ни было человеком, ведь куда выведет меня мой путь, я еще и сам не знаю, а значит, придется сказать ей горькую правду:

- Почему не хочу? У меня очень много внебрачных детей. – Понимаешь, – продолжал я развивать свою мысль, – человеку нужны потомки для того, чтобы не прекратился его род, и нужны наследники, которым можно будет передать накопленное богатство; а еще дети нужны как надежда на то, что они будут жить лучше родителей, и поэтому родители будут считать, что свою жизнь прожили не зря; и, кроме того, отец и мать надеются, что их потомки превзойдут своих родителей. А теперь посмотри на меня: я – абсолютный максимум того, что может достичь человек, ни один не сможет превзойти меня ни в чем: ни в удаче, ни в делах, ни в талантах, ни в богатстве. Мой род уже не связан с людьми – не с ними я связываю свое будущее, а с другими, сверхъестественными, в понимании людей, существами, поэтому мне и не нужно, чтобы не прекращался мой род среди людей. Я могу иметь денег больше, чем все человечество, но зачем мне передавать это богатство кому-либо, если я не связываю свое будущее с людьми? Мне не нужна надежда, что мои дети будут жить лучше меня: я – предел, и лучше меня жить уже нельзя; наконец, никто из моих потомков не сможет превзойти меня ни в чем, – так зачем же мне дети?

- Плачь, – сказал я, – и пусть слезы смоют твою печаль. Помни: жизнь длинная, и, может быть, настанет тот миг, когда я сам буду умолять тебя о том, что ты предложила мне сегодня, – но ты все равно плачь.

- Я смотрю тебе в глаза, – продолжа я, – и вижу в них отблеск чужих для тебя звезд – звезд моих побед. Эти звезды были свидетелями моего торжества, моей силы, моей власти, моего ума, моей боли, моей печали и моих страданий. Все это не только в твоих глазах, но и у тебя в душе – я знаю, что часть меня живет в одном из уголков твоего сердца. Да будет так! Общение с великими людьми никогда не проходит бесследно – если я понадоблюсь тебе, загляни в свою душу и там увидишь мое отражение. Если тебе вдруг понадобится моя доброта или же моя жестокость, то ищи в себе и их тоже. Там, в твоей душе, – и моя боль, и мой страх, и мое отчаяние вместе с тоской; но там есть и моя сила, и моя власть, и мое могущество – там нахожусь я весь, только нахожусь не сам по себе, а под постоянным управлением твоего сознания – бери у меня, что тебе нужно! – это и есть мой незримый дар тебе!

А на голове у тебя я вижу корону из тумана. Туман скрывает мои возможности – теперь они и твои тоже, хотя ты никогда не узнаешь их предела.

А на плечах у тебя плащ – плащ из бархата ночи и разноцветного блеска звезд – носи его, королева!

А под ногами у тебя земля двух миров – Земли и Халы – ходи по ней смело!

Я буду у тебя в сердце столько времени, сколько ты будешь помнить меня.

Ну а теперь... спасибо за все и прощай. Извини, но я ухожу.

Я вышел во дворик, превратился в орла, взмахнул крыльями и полетел. Я поднимался туда, где и было мое место, – к облакам. Вольный ветер свободы обнимал меня, и я улетал прочь от проблем человеческого мира, прочь от людей.

Город уменьшался, его зеленые улицы становились все уже и уже, домики – все мельче и мельче, а люди все больше начинали походить на муравьев. Я вбирал солнечное тепло всей поверхностью тела, хвоста и крыльев – мои перья нагревались, но несильно, ведь их обдувал ветер. Теплый воздух поддерживал крылья, поэтому я почти не взмахивал ими, а просто парил, как пух.

Я летел и думал о том, что людские заботы с такой высоты кажутся мелкими и достойными лишь легкого любопытства, а не пристального наблюдения и внимания, которое уделяют им люди. Я летел – свежий воздух простора пробуждал во мне великие силы, и я чувствовал себя великим и могучим, прекрасным и добрым. Я летел, а тем временем мир подо мною менялся: появлялись реки, леса и новые города, появлялись и исчезали.

Я увидел город, и решив посмотреть на него вблизи, начал спускаться неторопливыми широкими кругами. Я опускался все ниже и ниже, осматривая город, увеличивающийся по мере моего приближения. Я никуда не спешил, просто смотрел на дома, людей, машины, на всю эту суету трудового дня, смотрел глазами праздного туриста. Я решил приземлиться и для этого выбрал довольно-таки тихое место – городской парк. Когда я подлетал, обратил внимание на скульптуру, вокруг которой били фонтаны. Парк мне понравился: цветники соседствовали с декоративными кустарниками, несколько фонтанов, но тот, в центре которого находилась скульптура, был самым большим и красивым; он притягивал меня, поэтому я опустился прямо на голову скульптуры и принялся разглядывать людей.

Мое появление не осталось незамеченным: сначала залаяли собаки, первыми услышавшие хлопанье моих могучих крыльев, а затем и гуляющие увидели меня и стали подходить к фонтану. Сидящие неподалеку на лавочках люди прервали свои занятия и тоже обратили внимание на меня. Собиралась толпа, люди возбужденно переговаривались и, указывая на меня, оживленно жестикулировали. Меня стали фотографировать, а я сидел на каменной голове человека, вцепившись в нее мощными желтыми лапами с черными когтями, сидел гордо, как всегда сидят орлы; сидел, наклонив вниз голову с крепким, фиолетово-стальным клювом и ярко-оранжевым надклювьем, и смотрел на людей пронзительными желтыми глазами.

Становилось все более шумно, люди подошли уже совсем близко, поэтому уже могли разглядеть переливы красновато-желто-коричневого цвета на перьях. Но я – не павлин, которого рассматривают, а орел, которого уважают, которым гордятся и на которого равняются, и я не в клетке, а на свободе; поэтому, взмахнув крыльями, под которыми легко мог поместиться взрослый человек, я слетел вниз и, пролетев над испуганными людьми, сделал полукруг над толпой, поймал восходящий поток теплого воздуха, насыщенного запахами цветов, и заскользил вверх.

Я поднялся выше домов и дорог и летел над городом, а люди задирали головы и смотрели на меня, на мои легкий полет и мощную силу. Неожиданно для самого себя мне захотелось заглянуть внутрь какого-нибудь дома. Как раз в это время я пролетал неподалеку от средних размеров квадратного здания с внутренним двориком: судя по всему, это было какое-то предприятие или же учреждение. Я подлетел ближе и, сделав несколько кругов, сел на подоконник открытого окна на третьем этаже.

Я заглянул: несколько столов, за которыми работали люди. Сложившаяся ситуация меня веселила, но клювом я не мог даже улыбнуться, поэтому мне пришлось смеяться про себя.

Мое прибытие было встречено молчаливым удивлением людей – еще бы, такого они уж точно не ждали! Обернувшись на шум моих крыльев, они смотрели на меня и ничего не предпринимали. Своим желтым пронзительным взором я проникал прямо с самую глубину их сердец и читал там страх, удивление, тупое безразличие, непонимание происходившего и живой бег мысли – вот и раскрылись они мне и не надо лезть им в души, все и так видно!

Наконец люди стали потихоньку переговариваться между собой. Я понимал их разговор, хотя и был орлом. О, они говорили много любопытного! Один из них обратил внимание на рисунок перьев у меня на груди, на отблеск солнца у меня на клюве, спине и хвосте – настоящий орел, к тому же очень выгодно освещенный предвечерним солнцем. Я согласен с ним: я и был настоящим, очень эффектным орлом. Могучие когти и сильный клюв, широкие крылья и большая грудь – так меня оценили люди, и я полностью согласен с такими оценками.

Но все хорошее, как и плохое, непременно кончается.

Люди освоились с обстановкой, зашумели, засуетились, а двое начали приближаться ко мне... что ж, пора!

Я соскользнул с подоконника и, раскинув свои огромные крылья, улетел, оставив им незабываемые воспоминания о нашей встрече, а себе – хорошее настроение... Каждому – свое... Я поднимался вверх, небо темнело – вечером будет дождь, а солнце, спрятавшись за тучей, золотило ее края. Пора. Воздух влажнел. Я поднимался к облакам – пора, пора вновь идти в свой мир.

Я жил, как и раньше: менял миры, когда хотел, жил, где захочется, и был тем, кем хотел быть.

Раз за разом я уходил сквозь время и пространство, посещая места, которые меня интересовали; и если раньше я старался выглядеть в соответствии с тем миром, в который приходил гостем, то со временем перестал "подстраиваться" под посещаемые мной времена и народы: путешествуя среди них, я перестал выглядеть, как они, я стал смотреть на них глазами моего любимого и самого главного воплощения – глазами того человека звездной эпохи, к которому однажды пришел незнакомый гость и сказал: "Предлагаю тебе стать Хозяином Миров". Я одевался в привычную для меня одежду моего «родного» времени, по той, будущей для них моде, причем не любил ни колец, ни цепей, ни браслетов, ни наручных часов (когда я был человеком, то, как и все, носил часы, чтобы знать, который час, однако теперь я уже не нуждался в этом: время стало частью меня, частью, подчиненной мне, и поэтому отныне я не следил за временем, а управлял им); кроме того, я никогда не делал татуировок, прожив всю свою человеческую жизнь без них. Так вот, одевшись подобным образом и придумав себе очередное имя, я наполнял карманы золотыми монетами местной чеканки и, выучив несколько распространенных в той местности языков, являлся гостем в мир тех людей. Я перестал маскироваться под невзрачного местного жителя, имея бесконечный запас денег, я выглядел богатым гостем из заморских стран и представлялся великим магом, поэтому и вел себя соответствующе – уверенно и дерзко, как хозяин, который знает себе цену, и она, эта цена, для окружающих запредельно высока!

Я никогда никому не кланялся и ни перед кем не снимал головной убор – ни перед служителями местного культа, ни перед сиятельными графами, ни перед родственниками коронованных особ, ни перед всякими владыками и прочими «магараджами», короче, ни перед кем (а мне пришлось повидать людей разных должностей и званий. Мне достаточно протянуть руку со сжатыми в кулак пальцами по направлению к все еще сомневающимся в моей силе вельможам, медленно разжать кулак и показать им маленький белый шарик, переливающийся и играющий светом на моей ладони, яркость которого постепенно начинает возрастать – сначала до слепящего уровня, а потом все больше и больше, многократно превосходя яркость полуденного солнца в раскаленной пустыне... И тогда присутствующие на этой демонстрации моего могущества начинают закрывать ладонями глаза, перед которыми уже загораются цветные точки, а вскоре им всем становится жарко и душно, а сила света все возрастает и возрастает... И тогда они начинают просить меня прекратить, падают на колени один за другим, и только тогда обжигающее «солнце» постепенно прячется в моей закрывающейся ладони, и еще некоторое время из-под сжатых пальцев пробиваются узкие, режущие мир на части полосы света. Да, именно такими и прочими подобными способами я быстро утверждал свое место в том мире, куда прибывал погостить, и уже мало какой глупец осмеливался требовать от меня чего-либо, но дураки находились всегда – и тогда я превращал какую-нибудь часть его тела (обычно палец на руке) или же предмет его туалета во что-либо фантастическое, или же просто удалял выбранный объект в никуда, а потом смотрел, как этот человечек унижается передо мною, умоляя вернуть все обратно. И лишь выждав для пущей важности определенное время и дав окружающим возможность еще раз убедиться в моем могуществе, я давал «задний ход» процессу и возвращал все в исходное состояние... Вообще я откликался только на просьбы, высказанные уважительным тоном, и то, конечно же, далеко не на все; поэтому в итоге я всегда получал то, что хотел, вел себя так, как пожелаю, и, не стесненный ничем (правда, я по возможности соблюдал обычаи местных народов, но исключительно для того, чтобы добиться расположения аборигенов), путешествовал по времени с удовольствием, часто с пользой и всегда с комфортом.

Образ путешественника из далеких стран, образ человека очень богатого и щедрого, наделенного значительным запасом знаний и сверхъестественными умениями, помогал мне знакомиться с выдающимися людьми прошедших эпох, чтобы затем, обмениваясь мыслями, учиться у мудрецов прошлого, одновременно в чем-то помогая и им самим. Уровня моего интеллекта вполне хватало для того, чтобы, обогащая друг друга духовно, вести серьезные беседы с исключительно умными людьми, именно эти беседы и были тем главным, ради чего стоило преодолевать время и пространство, – и за эту возможность я питаю глубокую признательность своему "отцу". "Опирайся на мудрость прошедших веков и не прогадаешь!" – так говорил он мне, и теперь я вполне постиг смысл этих слов...

А все эти досадные недоразумения и прочие мелочи, подстерегающие одинокого путешественника, вроде внезапного ограбления на дороге, удара копья, пронзающего сердце, или же рассекающего надвое грудь удара сабли – все это мелочи, для меня – это мелочи, а не для тебя, мой читатель!). Так вот, у меня они уже давно не вызывают ни страха, ни интереса, только замедляют, причем незначительно, мое путешествие к знаниям и умению мыслить. Знание – сила, но умение мыслить – еще большая сила, ради которой следует с легкостью тратить и золото, и время – оно стоит того! – по крайней мере я так считаю.

Я встречался со многими мыслителями прошлых веков, встречался с умными людьми, с достойными встречи со мной служителями культа, но не пренебрегал и беседами с обычными путниками и прочими рядовыми жителями тех земель; я встречался с ними в разных ситуациях: и на войне, и в мире, и в горе, и в радости, и на море, и на суше... короче, везде и при любых обстоятельствах и ситуациях: и не уставал поражаться богатству жизни и духа, которые встречались мне в самых неожиданных ситуациях.

Человек велик духом, а все остальное – пыль и тлен.

Я видел все: и жестокость, и доброту, и счастье, и горе, видел благородство и подлость, видел радость творчества и еще множество проявлений человеческих чувств, –и я видел все это не только глазами, но и, что еще более важно, своей нечеловеческой сущностью – так я познавал мир людей, одновременно познавая себя, учась тому, что называется простым и всеобъемлющими словом "жизнь"...

Как и раньше, когда я еще был человеком, мне нравилось созерцать мир, однако теперь мой внутренний взор приобрел значительную зоркость и глубину проникновения в скрытые свойства и закономерности – и от этого спокойное созерцание разворачивающихся передо мной эпох и людских судеб доставляло мне еще больше наслаждения. Правда, сейчас мои возможности стали настолько велики, кроме того, я столько узнал о людях и окружающем их мире, что просто так, ради праздного интереса, перестал вмешиваться в естественное течение жизни, поэтому со временем наблюдение стало основным моим занятием.

Я был добр к миру не потому, что он был добр ко мне, а потому, что я был добр по своей внутренней сути, поэтому внешняя доброта давалась мне легко и естественно.

Я был вежлив с людьми, ибо от "лишних" вежливых слов мозоли на языке не вырастут, но возникнет уважение и к самому себе, и к собеседнику; и пусть в моей власти сделать с ними все, что угодно – это не дает мне права вести себя некультурно. Красивая, правильная речь обеспечивает наиболее точную передачу мыслей и чувств собеседнику, а культурное поведение для речи то же, что рама для картины.

Когда спокоен, ты – хозяин времени, когда же нервничаешь или же торопишься, тогда время – твой хозяин, а ты – раб его!

Когда ты спокоен, ты можешь подождать или же подумать, а раз у тебя есть на это время, то, значит, ты владеешь временем, а не оно тобой, вот почему я старался постоянно сохранять спокойствие. И еще: спокойствие позволяет принимать взвешенные решения, а это правильно, хорошо и очень важно.

Я был весел; мое внешнее отношение к миру было довольно несерьезным, я четко отдавал себе отчет и в словах, и в поступках: глубинное понимание внутренней логики мира, а также жизни и смерти обусловливали такую твердость моей психики, что я смеялся над всеми несущественными мелочами жизни, которые люди считают важными и которые не являются таковыми по сравнению с действительно важными событиями, например, со смертью человека. С каждым мгновением человек приближается к смерти, жизнь тратится на мелочи, и сумма этих двух положений подчеркивает тщетность его усилий – нужно стремиться делать что-то действительно важное, «чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитую жизнь, и еще: нужно радоваться жизни... нужно тихо радоваться жизни, которая уходит от тебя и уходит безвозвратно.

Нужно веселиться, ибо может стать гораздо хуже, чем есть сейчас.

Нужно веселиться, ибо твое будущее покрыто мраком: может быть, оно будет в тысячу раз хуже, чем твое настоящее, которое кажется тебе плохим.

Радуй себя сам, ибо другие не будут стараться радовать тебя.

Тот, кто смеется, духовно сильнее того, кто идет по жизни с серьезным лицом.

Порадуйся вместе с конкурентом – и его успех станет твоим успехом, позавидуй конкуренту – и его успех станет твоей неудачей.

Конечно, можно завидовать более удачливому, чем ты, и стремиться умалить его заслуги, а то и просто подставить подножку, но помни: "Уничтожь победителя – и его победа станет еще больше, а твое поражение все равно останется точно таким же поражением, каким и было раньше".

...А еще я понял смерть. «Пока смерть подвластна тебе, ты никому неподвластен»[4].

Так почему же ты, человек, отторгаешь смерть? Ведь все мы смертны, и я, наверное, тоже.

Твоя смерть всегда с тобой, ибо «существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет такого права, по которому мы могли бы отнять у него смерть»[5].

Посмотри на меня: я уже дважды умирал и после каждой своей смерти становился другим, но я – не человек, а нечто больше, чем человек. Ты же – человек, поэтому, когда ты умрешь, ты умрешь только для окружающих, однако ты можешь остаться жить в памяти потомков. «Жизнь – коротка, но слава может быть вечной»[6], и это утверждение истинно!

...Когда я не использовал свои сверхчеловеческие способности, я становился таким же, как и раньше, когда еще не ступил на этот путь; и так же, как тогда, я относился к незнакомому человеку: сначала, в первый момент знакомства, в душе не верил ни единому его слову, однако доверял полученной от него информации (конечно же, если на то время у меня не было проверенных данных, которые противоречили бы ей. В таком случае я вполне мог действовать согласно полученной от него информации или же сослаться на его мнение. Если же он меня обманывал (случайно или преднамеренно), то я не огорчался, ведь внутренне я все равно ему не верил! Ни для него, ни для меня это не будет иметь никаких последствий, а он вряд ли обогатится духовно или материально из-за такой мелочи, как обман. Но если по прошествии длительного времени, после регулярного общения, оказывается, что в основном мой партнер говорит, не обманывая, а лишь ошибаясь, и делает то, что пообещал, тогда следует вывод, что ему можно доверять и он является настоящим другом, – и если вдруг он все же решится на сознательный обман, то это уже называется предательством, которое огорчает и за которое можно (если только судьба даст шанс) и отомстить, причем жестоко. Я подчеркиваю – только если судьба сама даст шанс: нельзя мстить ради мести, ибо это опустошает твою душу; если судьба не дает тебе такого шанса, это не значит, что она не даст его кому-либо другому (кто предал один раз – предаст и второй, а значит, у него будет много врагов и кому-нибудь из них обязательно выпадет шанс отомстить.

Но лучше не мстить – лучше всего просто забыть и идти дальше своей дорогой; меряй все своей смертью и тогда поймешь, на какие никчемные мелочи тратится жизнь, твоя единственная и неповторимая жизнь.

«Лучшая месть – забвение, она похоронит врага в прахе его ничтожества»[7].

Вчера и сегодня... Ты вчера сделал что-то, а сегодня оказалось, что сделанное тобой вчера – плохо и тебе не нужно, потому что ты рассчитывал получить не тот результат, который получил, а другой, лучший. Ты можешь упрекнуть себя за сделанную ошибку многие дни и годы, но, во-первых, от упреков самому себе ничего не изменится, и во-вторых, нужно не упрекать, а делать правильные выводы: то, что ты сделал вчера – это хорошо, ведь ты сделал это на основе имевшейся у тебя информации, и в том, что ситуация к сегодняшнему дню изменилась, – не твоя вина; ты можешь упрекать себя только в том, что ко вчерашнему дню собрал недостаточно информации и не спрогнозировал изменение всей ситуации в целом (но это очень сложно – предсказывать будущее, и многие регулярно терпят крах в этом). Если же ты ко вчерашнему дню собрал всю информацию, которую только мог собрать (ведь твои возможности небезграничны!), то ты не можешь упрекать сам себя ни в чем – ты сделал все правильно!

Живи спокойно и не терзай себя прошедшим днем!

Но люди – сложные создания, а их поведение – еще сложнее, поэтому чем глубже я узнавал человека, тем больше понимал, насколько он сложен. Человеческий характер складывается из различных, часто противоречивых качеств; какие-то из них в данном обществе признаются положительными, какие-то – отрицательными. Чем больше в одном человеке чего-то хорошего, тем меньше дурного, но это не всегда так.

Люди могут вести себя по-разному в одинаковых ситуациях, и этим они принципиально отличаются от машин.

К тому же недостатки людей плавно переходят в их достоинства и наоборот.

...Когда я был еще человеком, мне не нравилась толпа: я старался находиться вне ее – не в группе, а рядом, чтобы между мной и ними было свободное пространство; и с течением времени эта моя отчужденность от "стада" увеличилась: теперь я чувствовал дискомфорт, находясь даже неподалеку от группы людей, поэтому уходил от толп и групп, предпочитая отстраненное одиночество.

Я – не ведомый, но я и не ведущий – я сам по себе: мой путь – это именно мой путь, на котором мне не нужны ни провожатые, ни последователи.

...Правда, когда я шел с кем-нибудь на контакт, тогда я действительно шел на него: подходил к кому-либо и беседовал с выбранным мной человеком, однако я редко допускал обратное: чужая инициатива меня раздражала. Я не против того, чтобы меня кто-либо убедил в чем-нибудь, но я не думаю, что первый попавшийся достоин хотя бы одного моего слова, поэтому я был очень разборчив в знакомствах, в общении, а самое главное – в обещаниях, ибо я могу выполнить практически все, а нарушать данное слово мне было противно, как будто я переступал через себя, через свою основу – совесть. Эта моя гордыня имеет под собой основу, какую мало кто из людей имел за все историческое время, – право на нее, я полагаю, имели только мои предшественники – те, кто раньше прошли путь, аналогичный моему. Но излишнее высокомерие (как и самолюбование) вредно!

Столь же сознательно, как и толпы, я избегал рукопожатий, они были неприятны мне; эти касания чужих рук, символизирующие открытость и чистоту намерений, со временем стали чужды мне: я стал закрыт, закрыт психически и морально, а намерения мои могли быть какими угодно – от благородных и добрых до жестоких и разрушительных. Чужие руки – мытые-немытые, чистые-потные, всякие – зачем они мне нужны? Пожатие рук друзей, надежных и верных товарищей, которых у меня и было-то немного (а я думаю, что их столько же – их не может быть много по определению – и у остальных людей), – возможно и даже благотворно как для меня, так и для него, поэтому друзей я не чуждался, а вел себя с ними так же, как и до начала своего пути.

...А время шло, и я чувствовал, будто что-то теряю. Ощущение потери не покидало меня. Все, что делал, я делал без цели. Я впустую тратил время, и оно уходило от меня безвозвратно. Не для того мне были даны такие колоссальные возможности, чтобы просто менять миры, свой облик да любовниц, не для того...

Время, как и жизнь, – купить нельзя, можно только потерять.

Самое важное в моей жизни – время... И я был морально готов платить бесчисленными триллионами людских жизней за одну секунду своего существования, но платить было не за что... каждый умирает в одиночку! – да, я слишком далеко ушел от мира людей, обратной дороги уже давно нет – ну и пусть, я смело смотрю вперед, а не со страхом оборачиваюсь назад!

...А потом со мной произошел очень важный случай. Как-то раз мы с тигром путешествовали по средневековью. Была осень: красно-желтые листья расцвечивали леса и поляны всеми оттенками, воздух был чист и свеж; улетали птицы, жалобно курлыкали журавли, еще стояли последние деньки бабьего лета – и на душе было так хорошо! Ночь следовала за днем, безоблачная, с ясными сверкающими звездами, а затем приходил восход, и нежаркое солнце вставало над горизонтом.

Мы с тигром сытно пообедали и прилегли отдохнуть, я выбрал место достаточно далеко от дороги, чтобы нас не увидели люди – мы спрятались за холмом, поэтому могли лениво слушать, как скрипят телеги и вялые возгласы усталых путников замирают вдали. Желтеющая трава шелестела, и шелест ее был какой-то жестковатый – это засыхающие стебли и листья терлись друг о друга. Летом, когда трава была зеленой, она шелестела гораздо мягче и нежнее, и жаркое солнце вместе с этим шелестом так расслабляло все тело, как не могла расслабить эта трава – трава осени, бодрящая и светлая. Пахло нагретой зеленью и свежестью близких осенних дождей.

Тигр спал на боку, я же – на спине, положив голову ему на живот. Зверь был теплый – теплее, чем подушка, он был живой, и его живот мерно поднимался и опускался в такт его дыханию. Внезапный резкий лай собак разбудил нас, я поднял голову и прислушался. Лай приближался, я отчетливо услышал стук копыт лошадей, и мне это не понравилось. Тигр хотел вскочить, но я мысленно успокоил его, и он только повернулся на живот, однако кончик его хвоста возбужденно забился по траве; я же просто сел и, повернувшись лицом туда, откуда доносились звуки, принялся ждать дальнейшего развития событий.

Мы вскоре увидели их: несколько собак мчались впереди группы, состоящей из двух десятков всадников. Судя по одежде, это были рыцари с оруженосцами, они были вооружены и настроены весьма решительно, но, увидев нас, смутились и отозвали собак, а затем, уже не спеша, подъехали. На мой взгляд, взгляд человека звездной эпохи, их одежда дурно пахла и была грязной, а железное оружие – примитивным и грубо сработанным.

Предводитель обратился с вопросом, скорее всего, он спрашивал меня, кто я такой и откуда пришел, но в моей душе не было интереса: я слишком глубоко познал людей. Меня это удивило: такого ощущения у меня еще не было ни разу. Я мог бы легко выучить их язык и ответить, я мог бы послушать, о чем они будут говорить со мной дальше, но любопытства ко всему этому уже не было, как не было и чувства опасности – какую опасность они могут представлять для меня? Для меня?! Да никакой!

Я обнаружил, что мне безразличны их слова и их мнения, их мечты и желания, но не потому, что они меня чем-то не устраивают, а потому, что таково теперь мое внутреннее состояние. Мне надоели люди, я устал от них, я – не один из них, я – другой.

Он еще что-то говорил, а я смотрел на него равнодушно, как на вещь, и он понял это. Всадники, конечно же, могли попытаться сделать что-либо со мной, но их останавливала неизвестность: явно ручной зверь, такие не водятся в этой местности, моя одежда, которую невозможно найти в лавках местных ткачей, и мое спокойствие, скорее всего, базирующееся на неоспоримом превосходстве. Нутром, да и умом, наверное, тоже, они понимали, что мы не боимся их, что наша уверенность в своих силах должна быть на чем-то основана, и, следовательно, если на нас напасть, мы можем быть опасны для них.

Они постояли еще немного, собаки все так же злобно лаяли, буквально захлебываясь, но в контакт мы не вступали, и они ушли восвояси. Я понимал, что они вернутся сюда, что они вернутся с подкреплением, вернутся со священниками (ибо заподозрят колдовство), но это будет потом; а сейчас они уходят, и пропасть между мной и людьми не сокращается: я чужой для них, и чем больше силы во мне, тем дальше я от людей.

И когда они возвратятся, я оставлю им только воспоминания о предыдущей встрече – ветер не удержишь в клетке! – и ясное понимание того, что чудо ушло, что чудо не состоялось, хотя оно было так близко, что можно было прикоснуться к нему руками. Ночь придет за днем, день сменит ночь, будут люди, но меня с ними уже не будет, и нет печали в сердце моем: время пришло – пришло время расставаться с людьми навсегда.

"Отец" понял меня, он явился ко мне и показал новый мир, отличный от мира органической жизни, – так часть меня стала разумной плазмой. Моя нечеловеческая часть вместе с моим человеческим Я остались на месте, но мое новое тело и мой новый разум слились в единое целое – в единый упорядоченный поток огня и электромагнитных полей. Я был огромен, около тысячи километров в длину и несколько километров в ширину, я мог растягиваться, а мог и сжиматься, мог принимать любые формы, но обычная моя форма была веретенообразная. У меня было два сердца, два настоящих термоядерных сердца, которые давали мне энергию, растекающуюся по всему моему колоссальному телу. Я практически весь состоял из водорода и гелия, постоянно сгоравших в моих сердцах, поэтому все время терял массу, и мне приходилось восполнять ее, периодически ныряя в глубины звезд впитывая своей поверхностью «свежие» ядра простейших атомов, еще не перегоревшие в центре звезды.

Как описать тебе, мой читатель, холод Космоса, ощущаемый всей моей «кожей»? Или чувство насыщения, когда вбираю горячую плазму, которая наполняет и успокаивает? А вкус астероидов? Я поглощал их вдали от звезд, выбрасывая атомы группы железа и выбирая для питания кислород, кремний, углерод и капли льда. Но это – плохая «еда», тяжелая, дающая мало энергии, поэтому мои ядерные сердца трудились с большой нагрузкой, ощущавшейся всем телом.

Тебе не понять то чувство, когда я выращивал себе новые сердца, то странное ощущение приподнятости, когда третье сердце начинало работать... У меня могло быть много сердец, очень много, и не подберу слов, чтобы описать тебе, что я чувствовал, когда во мне одновременно работали более десяти сердец. А гибель сердца? Странное, неведомое людям ощущение потери одного из нескольких сердец...

Я жил в открытом Космосе, я был плоть от плоти его, всем телом изгибы пространства, переливы энергии и биения времени. Мои путешествия охватывали миллионы световых лет обычного пространства, которые я преодолевал за несколько мгновений. Где-то далеко-далеко была Галактика, была Земля и была Хала, где-то очень далеко...

Как называть меня в том состоянии, меня, порождение плазмы звезд? Сын Звезд, Сын Огня или Разумный Огонь?

Эта Вселенная – мой мир и мир таких, как я; хотя я не встречал никого похожего на меня, все равно знал, что я не мог быть один, так как для размножения нашего рода должны встретиться трое. Встреча троих, чтобы появился на свет четвертый... Встреча трех разумных сгустков плазмы для слияния и рождения четвертого... Не знаю, я не переживал такого, но когда-нибудь хотел бы пережить...

Другой мир, чужой мир, с другой логикой жизни...

Три пола, объединяющиеся для рождения новой разумной жизни...

Я знал, что лучшее место для рождения таких, как мы – это поверхностные слои обычной звезды, но мы можем рождаться и в далеком холодном Космосе, и в плотных частях звезд.

Так Сын ли я Звезды или Дочь ее? Ведь у нас три пола, три! Или мой пол нельзя описать терминами людей?

Как-то раз я тройной спиралью обвился вокруг планеты, не касаясь ее атмосферы, вытянувшись на сотни тысяч километров. Я полыхал в том небе так, что затмевал их солнце! А подо мной был зеленый мир с первыми разумными созданиями, и все глаза того мира смотрели вверх, не понимая происходящего. Это огромная полоса небесного огня пугала и притягивала их, а я просто играл, меняя яркость тела от ослепительно-белого до темно-красного! Потом отдыхал в верхних слоях ближайшей звезды, пополняя свои запасы водорода, а разумные существа с той планеты недоумевали, немного пугались и выдумывали мифы обо мне.

Я никогда не опускался в центр звезд, потому что там были враждебные для меня условия: в центральной зоне ядерных реакций звезды мне не выжить, там слишком высокие давление и температура. Так же я не приближался к черным дырам и плотным потокам излучений или частиц, но весь остальной Космос был моим домом!

Какое восхитительное чувство единения с природой! Это ощущение правильности и согласованности с окружающим миром моего бытия! От этого возникает чувство всемогущества, которое хочется проверить и испытать, поэтому однажды я пролетел сквозь планету. Она была безжизненной, но с атмосферой. При соответствующих физических параметрах полета пуля пробивает препятствие, так сделал и я: мне пришлось стать большой огненной «пулей», которая испаряла перед собой горную породу и отбрасывала ее в стороны. Мне было тесно внутри каменного шара планеты: на меня давили ее гравитационное поле и тысячи километров породы надо мной, но я вырвался наружу, в холодный родной Космос с теплыми улыбающимися звездами, оставив позади себя обваливающийся туннель и некоторое беспокойство от того, что могу навсегда остаться в недрах планеты и погибнуть.

А потом я купался в волнах аккреционного диска, образованного тесной парой двойных звезд. Представь дельфина, купающегося в волнах, только дельфин тот был из пламени и плескался он в океане огня, – это был я тогда, и там, в раскаленной плазме, скользя по линиям магнитного поля, поднимая волны огня и вновь ныряя в кипящую глубину, я отдыхал от недавней мрачности каменных глубин.

Чистый, яркий, свежий, богатый энергией и силой мир!

Обычно я набирался сил в поверхностном слое звезд. Там плазма ведет себя гораздо спокойнее – не так бурно, как в аккреционном диске. Помню, как однажды, купаясь в одной звезде, я смотрел на другие солнца, и, хотя у меня не было глаз, я мог видеть мир всей поверхностью тела, а также своими глубинными областями. Странное ощущение, но абсолютное естественное для меня тогда... Бесконечные дали Космоса раскрывали передо мной все новые и новые уголки Вселенной… И вдруг неожиданно пришла мысль взорвать светило!

Я нашел неподалеку безжизненную планетарную систему, перелетел туда, убедился в отсутствии следов зарождения жизни и исследовал ее центральную звезду. Она была крупной, хорошей, подходящей для моих планов. Я запустил процесс гравитационного коллапса: сначала в центре светила образовалась небольшая, но чрезвычайно плотная нейтронная звезда, после чего окружающее ее вещество со всевозрастающей скоростью начало падать, пока не ударилось о твердую поверхность. В результате столкновения произошел взрыв, который через многие миллионы лет на Земле будет виден как вспышка сверхновой. Она была ярче всей окружающей ее галактики, а я летел внутри облака разрыва, наслаждаясь буйством энергий и красок!

Существует теория, по которой верующие большинства религий на Земле поклоняются Солнцу, представляемому ими в образе человекоподобного Бога. Какое-то рациональное зерно в этом, возможно, есть, ведь Солнце дает жизнь всему живому на Земле... Получается, что я уничтожил божество той планетарной системы, да и ее саму тоже... Удивительно осознавать это...

Мое тело – это мой инструмент, он может быть использован для созидания, а может и для разрушения: с его помощью я могу использовать звезды для своих потребностей, в частности, я могу создавать из плазмы огромное количество автономных роботов, подобных мне, – для исследования, строительства, экспериментов и прочего.

Моя сила велика, очень велика, но я чужд биологическим расам, поэтому конфликт интересов между нами маловероятен. Мне нужны звезды для жизни внутри них, землянам и халанам они тоже нужны, но как источник света и источника водорода и гелия. Таким, как я, не нужны планеты, не нужны их полезные ископаемые, не нужны живущие там органические виды. Мы можем и должны жить в мире с любым органическим разумом.

Ядерные боеголовки ракет и пучки антиматерии для меня все равно что свежий воздух моря – одно удовольствие!

Основное оружие – это серьезное средство поражения, но я обладаю иммунитетом к псевдозведам благодаря своему внутреннему строению однако ее гравитационный удар от взрыва на планете способен убить меня.

Со своей стороны я могу выставить армию боевых роботов, порожденных автономными заводами, работающими в глубинах звезд. Бесчисленные миллиарды таких машин из плазмы заполонят галактику, а уж средства поражения у них будут самыми серьезными – энергетические импульсы, гравитационные удары и прочее.

Как видите, я очень силен; взорванное мной светило – слишком просто, я могу сконцентрировать гравитационную и энергетическую мощь звезды в определенном направлении, чтобы использовать эту силу как оружие или же для преобразования соседней звезды.

Осознание таких возможностей позволяло мне без страха скользить от одной галактики к другой, разглядывая мир.

Галактики, казавшиеся такими разными, пока я видел всего пару десятков их, и ставшие такими одинаковыми, после того как я посетил тысячи и миллионы этих звездных островов...

Вселенная оказалась не такой большой и бесконечной, как виделась из Млечного Пути...

Я вернулся в свою Галактику и стал смотреть на мир людей глазами Сына Звезд.

Удивительно, но мне не нужно было лишать кого-либо жизни; я мог, находясь на орбите планеты, видеть и понимать строение и функционирование живых организмов, а их генетический год был для меня открытой книгой.

Странное зрение, основанное на электромагнитных и гравитационных полях...

Я видел людей, смотрящих на меня из своих кораблей, видел их звездолеты насквозь, как видел весь Космос в пределах многих миллионов световых лет вокруг себя!

Люди не понимали меня – они не видели сути этого колоссального потока огня, плывущего в пустоте, – а я понимал их!

Я посмотрел и на Халу – одинокий мир озона среди множества миров кислорода...

Это все органика, примитивная органическая жизнь, неспособная без помощи машин жить в открытом Космосе...

Мне было жалко Халу и жалко Землю, но Халу больше, потому что она одна, а мир Земли распространился на всю Галактику...

Хорошие, маленькие, слабые организмы населяют эти миры...

Органика – как общаться с ней, да и зачем? Надо, чтобы мы не мешали друг другу, и все.

Я чувствовал свою силу и свое превосходство над людьми и неразумными организмами, живущими на планетах, которые проплывали мимо меня, и поэтому однажды я принял форму халанского феникса и раскинул свои огненные крылья на миллионы километров, распластавшись над звездой и "косяком" планет.

Горящий Космос... Так называли люди это время...

Они смотрели на меня с планет, астероидов и кораблей – и не делали ничего!

Я был огромен – 10 световых минут в поперечнике между концами крыльев!

Я смотрел на мир людей и чувствовал некоторую ответственность за них, таких слабых и неразумных...

Я защищу вас, маленькие организмы, от силы и размеров Космоса, простирающегося далеко и населенного теми, кого вы не можете себе и представить... Но я не буду защищать вас от вас самих: воюйте, делайте друг другу плохо, убивайте.

Я сложил крылья, хвост и плюмаж, став снова веретенообразным потоком плазмы.

Я сделаю вам подарок, обоим мирам, которые есть в этой Галактике, – я подарю вам дракона!

В мифах людей встречается это существо, однако в реальной жизни его нет, понимая законы, по которым строится, можно создать хоть коня с крыльями, хоть дракона.

Крылатая лошадь – это красиво, но нефункционально: конь слишком тяжел, чтобы летать… хотя можно сделать карликового!

Я так и сделал: отправился на Халу, разобрался с генетическим кодом бело-голубых лошадей, рассчитал необходимые изменения и внес их в несколько сот кобыл. Для успешного существования нового вида нужно было создать некоторое начальное разнообразие генофонда, поэтому я вносил требуемые изменения в процессе оплодотворения, из-за чего родившиеся жеребята не были одинаковыми.

Так появился новый вид: это были небольшие животные, размером с орла, с мощными крыльями, крепкими ногами и прекрасного белого цвета с голубым отливом!

Примечательно, что все манипуляции я делал с орбиты, не касаясь атмосферы и не спускаясь к подопытным животным. Зачем нагревать воздух своим огненным телом, губя все живое вокруг?

В мире Земли было немного по-другому: мне пришлось комбинировать новый вид из нескольких существующих. Я выбрал отдаленную планету и завис, опоясав ее гигантским огненным кольцом. Почти безлюдная планета-заповедник лежала подо мной, как чистый лист бумаги. Люди с жилых планет смотрели на меня и не понимали, а я создавал дракона!

Он должен быть крупным, темного цвета, хищным и извергающим пламя. Я задумал дракона весом более ста килограммов, черного цвета, с крыльями как у летучей мыши размахом около десяти метров, чешуйчатого, с пастью, полной разнообразных зубов, усами на морде и когтями на лапах. Шесть конечностей этого зверя выходят за рамки эволюции мира Земли – у позвоночных обычно четыре конечности, а тут – два крыла и четыре лапы! Но ничего, я справился с этой задачей, теперь надо научить монстра извергать пламя. На Хала с ее горячим озоном и фтором было бы проще, а так мне пришлось долго искать состав самовоспламеняющейся в атмосфере земного типа жидкости и разрабатывать соответствующие железы. Попутно я придумал несколько видов, отличающихся повадками, оттенками черного и коричневого, размером – всего от нескольких до 150, вариантами размножения (откладывание яиц или живорождение), заботой о потомстве и образом жизни (стайный или одиночный). Часть видов драконов я решил создать хищниками, часть – падальщиками. Самый крупный дракон был создан мной плотоядным, стайным, живородящим, заботящимся о потомстве до взрослого состояния и создающим пары на всю жизнь.

Созданные мной гены тысяч разных драконов были помещены во всевозможных ящериц и змей, потом они отложили яйца, затем дракончики вылупились и начали расти. Вот удивятся люди, обнаружив через несколько лет два десятка видов драконов!

А потом я плескался в огне ближайшей звезды, и фонтаны огня, которые я поднял ударами своего тела, золотисто-красными гейзерами вздымались в черное звездное небо!

Но скоро я покину мир людей – таков мой путь, и теперь знаю, что если когда-нибудь мне захочется к людям самому или я буду вынужден выйти на контакт с ними, то, скорее всего, я приду к ним в виде разумной плазмы.

У меня с людьми разные дороги – и вот они разошлись. У людей есть люди, а что есть у меня? – так... робкие потуги получить власть над Вселенной.

Мое путешествие в виде разумной плазмы закончилось – "отец" вернул меня обратно, и я остался наедине со своим пока небольшим могуществом, ведь я даже не могу еще создать из ничего мертвую материю, а из мертвой материи – разум; но все это у меня впереди – так обещал мне "отец", хотя уже сегодня я могу использовать в самом широком смысле этого слова любого человека, когда бы он ни жил или будет жить и независимо от того, когда он умер или же умрет.

Любая женщина из любой эпохи будет моей, стоит мне только пожелать! Она будет рада общению со мной, в том числе и интимному, или потому, что я буду выглядеть так, как она этого больше всего желает, и говорить ей то, что она от меня ждет; или потому, что я могу изменить ее сознание в нужную мне сторону до такой степени, что она станет считать меня единственным, неповторимым и долгожданным – самой большой своей любовью, и я уже столько раз успешно делал это раньше!

Но все эти умения являются лишь частью моего могущества, которое распространяется на все живые существа и неживые объекты в пределах Галактики и дальше, на тысячи световых лет; и все мое могущество является лишь малой толикой того, которым обладает мой "отец" и которым, возможно, впоследствии буду обладать и я.

Теперь я понял, почему путь, который мне нужно преодолеть – это прежде всего путь внутри меня самого. Не станешь Хозяином Миров фактически, если не станешь Хозяином Миров внутри себя. Стать сверхчеловеком мне было достаточно легко, потому что я все же оставался человеком, однако Повелитель Миров – не человек. Как найти мост (или же его нужно создать?), чтобы преодолеть эту пропасть? Тогда я не знал этого, и это незнание приводило меня в отчаяние. Мне нужно постичь суть Властелина Миров, при этом все еще оставаясь человеком, – а это так же трудно, как искать то, чего нет.

Со времени ощущение потери усиливалось, и вместе ним росло отчаяние. Надежды были, как миражи в пустыне: они возникали где-то вдалеке, недостижимые и призрачные. И все же меня не покидала уверенность в том, что главное находится внутри меня, в моей душе, а значит, ничего еще не потеряно, хотя я не скрывал от себя, что пока не готов осуществлять, вернее, реализовывать абсолютную власть над каким-нибудь миром и нести за это полную ответственность перед своей совестью.

Пытаясь постигнуть устройство нашей Вселенной (к другой у меня тогда еще не было доступа), я все больше укреплялся в мысли, что у нее есть одно очень важное свойство: ее ресурсы делятся на две части. Первая часть ресурсов – то, что может быть использовано живой или же неживой материей Вселенной, а другая часть – то, что Властелины Миров оставили исключительно для собственного использования. Неживая материя не может осознанно использовать ресурсы первой части, она лишь черпает из этого источника свои свойства: звезда для существования использует энергию ядерных реакций, а потому может излучать энергию в окружающее ее пространство; вода обладает текучестью и поэтому может образовать водопад, а камень благодаря своей твердости может сформировать горы. Живая материя использует эти ресурсы в произвольном порядке, а разум – еще и осознанно: рыба может плыть прямо, вверх, а может – вниз; носорог может сидеть, бежать, лежать, смотреть по сторонам или щипать траву; человек каменного века может взять в руки топор или копье, а человек промышленного века уже может управлять машиной. Но носорог не может самостоятельно взлететь в воздух, и рыба не может сама покинуть планету и устремиться к звездам: полет – не для носорога, а космос – не для рыб. Для человека тоже есть аналогичные ограничения, но он преодолевает их, используя машины и придуманные им приспособления; потом перед ним возникают все новые и новые трудности, и он преодолевает их, создавая новые устройства. И кажется, что человек, или в широком смысле – разум вообще, может разрешить любую проблему, если не сейчас, то со временем, однако это не так: Вселенная создана не человеком, а потому большой самонадеянностью было бы утверждать, что для появившегося в ней разума она полностью познаваема. То, что Хозяин этой Вселенной оставил исключительно для своего пользования, так и останется исключительно для его пользования – и оно не может быть использовано неживой материей, а также непознаваемо для любого разума, развившегося в этой Вселенной, – это и есть вторая часть ресурсов Вселенной. Простая аналогия – рыбки в аквариуме не могут самостоятельно перебраться в другой аквариум, потому что такое право хозяин оставил за собой. Мое могущество и мои уникальные способности происходят именно из этих ресурсов, созданных и выделенных Господином этого Мира для себя, – и он поделился ими со мной, а люди и другие разумные цивилизации могут использовать только то, что разрешено законами Вселенной.

...Так и жил я – размышляя, и ум мой метался в поисках ответа и не находил его.

Кто я и что мне надо делать? – этого я тоже не знал.

"Кто я?" – самый важный вопрос для человека или для любого другого разумного существа; ответив на него, нужно попытаться ответить и на второй: "Что я должен делать?" – а затем осуществить необходимое. Не ответив для себя на эти вопросы, человек не станет полностью человеком, я же, не ответив на них, не стану настоящим Властелином Миров.

...Ночь охлаждает разгоряченную голову, спокойствие приходит в истерзанный мыслями разум, и он во сне в нем расцветает пышным цветком истина...

Однажды мне приснился сон... Та ночь была беспокойная и душная. Теплый вечер почти не принес прохлады после жаркого дня. Я выпил много воды и лег спать. Она уснула после моих ласк, а я тихонько ворочался в кровати, боясь ее разбудить.

...Я увидел себя в черном лесу, хотя правильнее будет сказать не увидел, а ощутил, ибо глаза мои практически ничего не видели. Лес был пустынный – ни шороха, ни звука. Тишина просторечье звенела в ушах Постепенно глаза привыкли к темноте и я стал различать некоторые предметы..

Я посмотрел на небо и не увидел там ничего: ни звезд, ни луны – вообще ничего. Черный мрак неба сливался с мраком леса. Удивительно, но мне не было страшно. Все окружавшее казалось знакомым, будто раньше попадалось мне на пути, и не вызывало негативных эмоций.

В лесу можно было ориентироваться. Бледный свет, как туман, пронизывал его, воздух в нем все-таки двигался. На мне была какая-то одежда, а на поясе висел меч. Что за одежда, понять было невозможно, но движений не стесняла. Меча я не видел, но ощущал на поясе одностороннюю тяжесть, и что-то твердое плотно лежало на ноге. У меня было по шесть пальцев на руках. Я был почти уверен, что найду ударные бугры, и не ошибся: положив пальцы левой руки на сжатый кулак правой, я почувствовал их. Задумавшись, я несколько раз провел пальцами между буграми, и подушечки пальцев раз за разом скользили по твердой поверхности бугров. Итак, я – халанин...

Я пошел, куда глаза глядят. Сколько и куда я шел, я не знал. Вскоре впереди забрезжил свет, и я пошел на него.

Там горел костер, а вокруг сидели люди. Судя по их лицам, они были родственниками: седой старик с белой бородой, его сын и внук, совсем еще мальчишка. Они ели хлеб, пили воду и разговаривали. Они были люди: я ясно видел это по их пятипалым рукам и неловким, движениям. Меня они не видели: я стоял в тени деревьев, на краю поляны, в центре которой горел их костер.

Я смотрел на них и чувствовал страх и ненависть. Страх перед тем, что должно было произойти, а ненависть... То была органическая ненависть, ненависть одного разума, направленная на другой. Я не мог примириться с существованием людей, а они – с моим. Ни я, ни они не были виноваты в этом; мы – дети своих миров, Земли и Халы, а наши миры ужиться не должны и не могут.

Я знал, что должен убить их. Не было ни слова "хочу", ни слова "могу" – было только одно слово – "должен". Я знал, что все уже решено заранее, в том числе и исход нашей схватки, и решено не нами. За мной стоял мир Халы, за ними – мир Земли. ДОЛГ звал меня на бой, долг был превыше моей жизни и моей смерти, был превыше всех моих желаний.

Волны жестокости омывали мое сердце, разгоняя страх и последние колебания. Я был жесток прежде всего к самому себе, к своей жизни, которую бросал в горнило войны, а уж потом – к противнику. Я вышел на свет. Навстречу поднялся сын деда, и у него на поясе висел меч.

- Мне нужны весь ваш хлеб и вся ваша вода, – сказал я

Я подвел итог всему тому, что было раньше. Я прекрасно понимал цену своих требований – это была цена их жизней и их будущего вместе с прошлым; согласись со мной – их ждала голодная смерть, в случае же открытой схватки они имели шанс победить. Я был точно в таком же положении: в случае моего поражения они не пощадили бы ни меня, ни того, что стояло за мной. Мы достали мечи, и красный свет костра бросал кровавые отблески на их лезвия. Я молился в никуда, прекрасно зная, что все это бесполезно.

Настоящее – это итог прошлого и начало будущего; так и стояли мы в настоящем и ждали чего-то.

Со звоном скрестились мечи.. Я держал меч не первый раз в жизни, и был уверен, что исход нашей битвы уже предрешен, и он совершенно не зависит от умения владеть мечом, а зависит от чего-то другого, более важного, глобального и таинственного.

Бой был недолгим: я упал с раной в животе, зная, что проиграл и жить мне осталось совсем недолго. Я сделал все, что мог. Противник приготовился добить меня, но боль стала такой нестерпимой, что я проснулся.

Слишком много воды выпил вечером – надо в туалет. Затем я подошел к окну. Светили звезды. Я знал, что нашел разгадку. Мой сон – ответ на все вопросы.

Костер – это звезда, лес – это Космос, а сражение – война разумных цивилизаций, война без проигравших, ибо проигрыш означает смерть. Да, самое страшное, что может случиться в жизни цивилизации, это битва с другой цивилизацией. Халане и земляне воевали: они выполняли программу, заложенную в них своими мирами, – и они выполнили ее!

Я понял для себя главное: Хозяин Миров должен иметь такую психологическую устойчивость, которая позволяла бы просто наблюдать за естественной борьбой разумных цивилизаций и не вмешиваться. Но Владыка Вселенных может не вмешиваться в такую войну лишь в том случае, если его собственные привязанности и интересы будут очень далеки от всего этого: люди же не вмешиваются, например, в борьбу между бродячими муравьями и оседлыми, потому что результат ее им безразличен. Так и здесь: спираль развития разума приводит к Хозяину Миров, к настоящему Господину Вселенных, для которого разумные цивилизации с их проблемами то же, что для людей – муравьи. Природа мудра, и нельзя забывать об этом.

Той ночью я так и не заснул, все стоял у окна, смотрел на звезды и думал. А потом наступило утро, и моя очередная любовница проснулась. Мы позавтракали, а затем женщина стала собираться на работу. Она подошла к двери и сказала:

- Как! Так сразу?! – удивилась она. – Ведь все было так хорошо, и вдруг – это?! Мы еще столько не сказали друг другу, многого не сделали...

- Будь я человеком, согласился бы с тобой: наши отношения развиваются по восходящей, и мы еще многое не успели сделать до сего дня, но я уже давно не человек, и в этом заключается мой тяжкий крест. Наше расставание сегодня неизбежно.

Она не ответила. Я увидел, как ее глаза наполнились слезами – неизбежность легла на ее плечи невыносимо тяжким грузом. Я причинил ей несправедливую боль, но не мог иначе.

Я увидел смятение в ее сердце и слезы в ее прекрасных глазах, когда она бросилась передо мной на колени.

- Молю тебя, не оставь нас своей милостью! Будь снисходительным! За себя прошу и еще...

Просьбы и просьбы – только рядом с человеком появится кто-то сильнее его, так сразу же просьбы. Придется по-настоящему объяснить все, оборвав на полуслове:

- Ты просишь меня, а я спрашиваю тебя как практически вселенский разум спрашивает человека: "Зачем ты пришел ко мне? Хочешь ли ты познать непознаваемое или же лишь прикоснуться к великому? Но за чем бы ты ни пришел ко мне, знай же, что между мной и тобой – пропасть, и я стою на одной стороне ее, а ты – на другой, и я стою спиной к тебе!". А потому, смертная, молись своим богам – не мне!

- Я предполагаю, что ты права, и мое предположение основывается вот на чем: мой "отец" может устанавливать правила эволюционирования для целого мира, а я, зная эти правила, использую имеющиеся в реальности ресурсы; боги же используют ресурсы, которыми вы, люди, их наделяете, а вы настоящей реальности не знаете и никогда не узнаете – это следует из внутренней логики построения Вселенной.

То, что есть в реальности, и то, что ты думаешь о ней, – совершенно разные вещи.

Преимущество, естественно, остается у реальности, то есть у меня. Ты правильно все поняла, но проблемы людей – это проблемы именно людей, а не кого-либо еще. Да, я могу в отношении почти любого события повысить вероятность его совершения от обычной, среднестатистической, до стопроцентной. Но что из того? Так что прощай, и не надо связывать меня никакими обязательствами, не надо.

Она ушла, а я ходил по дому и думал. Один раз подошел к зеркалу: в моих глазах были воля и решимость сделать дело. Я присмотрелся внимательнее – там были воля, решительность и, конечно же, мудрость.

Я смотрел через свои глаза себе в душу, и она постепенно раскрывалась, приближая далекие горизонты.

Я видел разноцветную траву, распустившиеся цветы, летящих птиц и прекрасные города, растущие прямо на глазах, видел сердца, полные любви – это была Жизнь.

Я видел кровь и боль, обломки и осколки, сломанные деревья и увядшие цветы – это была Смерть.

Я видел Миры – одни растущие, а другие умирающие или же гибнущие, – и падающие на них отдельные потоки моего Могущества. Оно выглядело, как туман, но в нем были сила и власть, которые оно несло этим Мирам. А там, еще выше, висело необъятное облако тумана – мое Могущество, ничем не расчлененное. Жесткие и твердые образования темного цвета стояли на пути от облака к Мирам и разбивали туман на отдельные потоки – то была моя Воля. Тонкие и светлые прямые нити тянулись от Миров и сгустков моей Воли в сторону, к блестящему светлому шару, – это была моя Совесть.

Я смотрел на разворачивающуюся картину самого себя и видел изогнутые переменчивые лучи, которые пронизывали все: и Миры, и Волю, и Могущество, и Совесть. Эти лучи не имели центра, однако они были скелетом, на котором держится все, – это была моя Мудрость. Лучи выходили из облака Могущества и уходили дальше, в неизмеримую бесконечность, и там сверкали всеми цветами радуги. Я видел, как мое Могущество постепенно увеличивается, нарастая исключительно по лучам Мудрости, но там, где не было разноцветных лучей, там не было и тумана: истинного могущества без мудрости быть не может. Все это – я, мой внутренний мир, моя душа.

Я прислушался. Могущество в облаке плескалось, как вода в озере, а затем с шумом водопада изливалось на лежащие внизу Миры. Совесть билась в такт ударам моего сердца, и нити ее отзывались серебряным звоном. Сгустки Воли молчали, сильные, цельные и замкнутые в себе, а нити Мудрости пели какую-то свою песню, меняя цвета в ритме льющейся мелодии, и от этой музыки на душе становилось еще чище и светлее – спасибо тебе, моя Мудрость!

Запахи воды и свежего воздуха сплетались в ткань существования Мира, ибо были основой жизни – ее необходимым условием, и там, где они были, там была Жизнь, а где их не было – там властвовала Смерть.

...Я отошел от зеркала. Почти весь день я ходил по дому, лежал, сидел и все время думал. В это время я был наиболее близок к самоубийству, и, когда мое психическое состояние приблизилось к нему, я, вернее, мы окончательно разделились.

Теперь нас снова было двое – я и человек. Мы были такие разные – слишком разные, но двусторонняя связь между нами все еще сохранялась, поэтому я помог этому человеку, помог против его воли, и его суицидальный настрой постепенно прошел.

Мы были отделены друг от друга, но нас еще можно было условно называть как единое целое – "я". "Я посоветовался сам с собой, и мы решили..." – именно эта фраза, несмотря на кажущуюся нелогичность, наиболее полно отражала процессы, происходившие во мне (или в нас?) тогда.

Как бы там ни было, но время пришло. Решение было принято мной, а не человеком, и я начал осуществлять его. Сначала мне необходимо было поговорить с "отцом". Я переместил своего человека в уютное и спокойное место: там были камни, трава, журчащий ручей и невысокие деревья вокруг; людей там нет и не было: они здесь не появятся еще многие годы; а потом бросил зов в неизмеримую бесконечность.

"Отец" пришел. Он понял, что мне будет удобнее разговаривать с ним, находясь в образе человека, поэтому создал мужчину и поставил его рядом с моим человеческим воплощением. Итак, на поляне возле ручья разговаривали два человека, и слова были не их, а нашими – моими и моего "родителя".

- Когда согласно твоей воле и по своему желанию я перестал быть человеком, я все-таки остался им в определенной мере. Моя человеческая часть – это великий человек и гениальный ученый: такие, как он – лицо человечества, он и похожие на него могли бы представлять человечество на переговорах с иной разумной цивилизацией. Другая же, большая часть меня, похожа на тебя, "отец": она является разумным пространством-временем, использующим для своих нужд пространство, время и саму материю. Но я перечислил только то, что представлял собой раньше, в самом начале своего пути, когда у меня было только два начала – мир Земли и ты, однако это совсем не то, что я есть сегодня. В процессе своего становления я достаточно долго пробыл халанином и сроднился с миром Халы, поэтому теперь Хала также является одним из моих корней. Сегодня я являюсь сверхчеловеком, и у меня три начала: Земля, Хала и ты, "отец".

. Я пришел к такой мысли: чтобы стать Властелином Вселенных, нужно в своих решениях перестать зависеть от корней, связывающих меня с разумными цивилизациями, – но на данном этапе своего становления я не могу сделать этого.

Я знаю себя – так и есть на самом деле. Я могу, конечно же, убрать все свои придатки, включая и свое изначальное человеческое тело, и остаться в абсолютном одиночестве, но это совершенно не изменит мою душу.

Я хочу освободиться от своего родства как с миром Земли, так и с миром Халы, и для этого мне нужна твоя помощь, "отец", я хочу, чтобы ты устроил для меня войну миров, войну Земли и Халы.

Я сам себя загоняю в ловушку: я не смогу помочь ни одному из борющихся миров, ибо в таком случае я нанесу вред другому миру, поэтому выход из этой столь сложной для меня ситуации может быть только один – невмешательство. А из невмешательства вытекает наблюдение за развитием конфликта, сначала очень нервное, а затем все более и более спокойное, и в итоге – освобождение от привязанностей к обоим мирам.

Я не чувствую себя предателем ни по отношению к миру Земли, ни по отношению к миру Халы: сегодня я уже почти одинаково чужд им обоим и одинаково далек от них; морально я уже готов подтолкнуть оба эти мира к смертоубийственной схватке за абсолютное господство в известной им части Вселенной – и это не является ни низким, ни тем более благородным поступком с моей стороны: внутренняя логика становления полноценной сущности под названием "Повелитель Миров" требует от меня этого. Я стал совершенно другим, отличным от них всех, и поэтому у меня есть моральное право бросить оба родительских мира в пучину звездной мясорубки и не корить себя за этот поступок.

Я знаю, что если ты не вмешаешься, то это будет настоящая война между разумными цивилизациями, основанная на органической ненависти двух миров, – война без проигравшего, так как проигрыш означает смерть, то есть всеобщее уничтожение представителей побежденной цивилизации, а также окончательную и бесповоротную гибель этой разумной цивилизации. Кто бы ни победил – он не вправе гордиться своей победой (хотя он и будет делать это), так как она является результатом всей многотысячелетней истории обоих, я подчеркиваю, именно обоих миров; а с другой стороны, проигравшие не вправе винить себя за поражение (хотя они и будут делать это, (пока ее представители еще живы), и выискивать в своей истории упущенные возможности); я считаю, что результат такой войны можно будет абсолютно точно предсказать за многие тысячи лет до непосредственного начала войны.

Пусть эта Галактика будет представлять человечество, а какая-нибудь другая – халан, и пусть они воюют, но главное, самое основное в моей просьбе заключается в том, что я хочу прочувствовать всю эту войну целиком, пропустить ее через себя, пропустить через себя все чувства и события, которые будут происходить у обеих сторон. Вмешиваться я не буду: кто победит – тот и победит. Пусть противники в первый момент войны будут иметь равные силы: я хочу, чтобы эта война продолжалась как можно дольше, для того, чтобы я успел освободиться от всех привязанностей к этим мирам. Моя цель – освобождение от Земли и Халы в моей душе, и когда это произойдет, тогда можно будет закончить эту войну. Меня не интересует победитель – это будет искусственная война, ведь и сегодня, и завтра ее возникновение невозможно потому, что на Хале вообще нет разума и неизвестно, когда он там появится, поэтому кого ты, "отец", выберешь, тот и победит.

Я считаю, что сейчас пока еще не готов к тому, чтобы пропустить сквозь себя такую войну: скорее всего, она искалечит мою психику, поэтому в качестве подготовки, точнее, тренировки, я полагаю, что мне нужно попробовать пропустить сквозь себя какое-нибудь масштабное событие, которое было бы связано со страданиями и переживаниями большого количества людей, а также значительного количества представителей живой материи. Я думаю, если взять хотя бы одну или несколько планет, погибших в прошлую войну, я смогу увидеть жизнь людей, животных и растений как единое целое, а затем прочувствовать всю полноту того гравитационного удара, который погубил их всех – уж это-то моя психика наверняка выдержит.

- Нет, не выдержит, – возразил "отец". – Твои рассуждения верны, но сейчас ты этот путь не пройдешь. Ты лучше скажи мне, каково твое видение войны разумных цивилизаций с Земли и Халы?

- В этой войне будет два аспекта: технологический и органический. Технологический – это оружие, машины и механизмы, промышленность и наука. Этот аспект перед войной можно установить произвольно – по нашему с тобой желанию; технологический аспект (если ты не захочешь вмешаться) – это результат всей многотысячелетней истории разумной цивилизации: ее развития и ее деятельности.

Другой аспект – органический – его изменить мы не сможем: в этом плане мир Халы сильнее мира Земли. Это превосходство выражается в нескольких областях.

Во-первых, микробы гниения Халы обладают такой разрушительной способностью, что могут разлагать любые живые, именно живые, а не умершие существа Земли. Это явление даже по-научному называется "заживо сгнить".

Во-вторых, многие растения и микроорганизмы Халы, усваивающие солнечное излучение и воду и создающие органическое вещество вместо кислорода, как аналогичные им существа на Земле, будут вырабатывать озон, причем в очень больших, слишком больших для мира Земли количествах, в результате чего мир земного типа просто захлебнется в озоне. Сравни: 21% кислорода в атмосфере Земли и 87% озона в атмосфере Халы. Не забывай, что озон в 1,5 раза тяжелее кислорода и обладает значительно большей химической активностью. Таким образом, в воздухе Халы кислорода содержится приблизительно в шесть раз больше, чем в земном воздухе; все органическое вещество Земли, да и машины вместе с большинством человеческих сооружений, будут постепенно окисляться до разрушения или же в случае достаточной химической активности земного вещества просто сгорать в такой атмосфере.

В-третьих, на Хале существуют растения и микроорганизмы, выделяющие в атмосферу фтор, фторид кислорода, а также галогены – а ведь это химически очень агрессивные вещества. Фтор вместе с фторидом кислорода вполне могут играть роль первичного химического агрессора, разрушающего верхний защитный слой зданий и сооружений, машин и механизмов, а также наносящего значительные повреждения кожному покрову и дыхательной системе живых организмов.

Свободный фтор и хлор, а также некоторые их соединения ядовиты, хотя их отравляющая способность ни в коей мере не может сравниться с отравляющими свойствами обычных органических молекул Халы, которые, будучи безопасными для халанских организмов, встречаются на Хале повсеместно, но для живого вещества мира Земли являются ядами чрезвычайной силы. Ядовитость определенной, достаточно большой группы обычных халанских органических веществ, которые широко используются живой материей Халы, является четвертым фактором органического аспекта взаимодействия этих миров.

В-пятых, сами живые существа Халы в биологическом плане по сути своей неуязвимы для живых существ Земли. Хале присуща другая, отличная от земной структура основных органических соединений; эти органические молекулы для своего синтеза требуют значительно больше энергии на единицу массы, чем земные, однако при этом дают значительно больший эффект: катализаторы ускоряют реакции до невиданных на Земле скоростей, обеспечивая высочайшую органическую продуктивность и – как следствие невероятную регенерационную способность многоклеточных организмов; прочность основных скелетных структур на клеточном уровне значительно превосходит прочность аналогичных земных структур. И это в многоклеточном организме приводит к колоссальной жесткости и устойчивости как самих тканей, так и скелета в частности; мышечные волокна сокращаются быстрее, а значит, по сравнению с земной мышцей халанская является более быстрой и сильной по своей сути и гораздо более мощной и быстрой при тех же самых размерах; скорость прохождения нервного импульса по волокнам в несколько раз превосходит аналогичную скорость на Земле, что обеспечивает восприятие значительно большего количества информации в единицу времени и улучшает точность всех движений живого существа. В целом халанская жизнь потребляет энергии и массы на единицу живого тела гораздо больше, нежели земная, поэтому мир Халы может достичь и использовать в своей повседневной деятельности гораздо более высокие скорости передвижения, чем мир Земли, что в свою очередь в процессе эволюции стимулировало такое развитие нервной системы, которое в настоящее время позволяет живому существу демонстрировать молниеносные, очень точные и выверенные реакции, а также воспринимать и обрабатывать гигантские потоки информации. Живая материя Халы использует в среднем на два порядка больше энергии, чем живая материя Земли, и это свойство Халы обусловливает более мощную базу для синтеза новых органических молекул и разложения полимеров до необходимого состояния – до мономеров или же отдельных молекул и даже атомов; средняя скорость деления клеток в мире Халы в несколько раз быстрее, чем аналогичная скорость в мире Земли, что является причиной высокой скорости размножения как одноклеточных, так и многоклеточных организмов. Благодаря этому мир Халы по отношению к миру Земли всегда будет вести себя агрессивно и наступательно, вплоть до полной победы; широкие возможности органического синтеза и разложения позволяют халанской жизни с легкостью одолевать болезнетворные микробы Земли, справляться со значительными дозами смертельных ядов, а также существовать в настолько неблагоприятных условиях внешней среды, в которых обычная земная жизнь может находиться только в угнетенном состоянии или же вообще не может существовать в принципе – я говорю об очень холодных, очень засушливых и им подобных районах. Огромное энергопотребление позволяет халанской жизни выдерживать такие колебания природных факторов внешней среды, как температура, давление, уровень потока излучения, радиоактивный фон и тому подобное, которые были бы гибельны для земной жизни; однако столь высокие потребности в энергии приводят к тому, что халанские организмы потребляют в среднем в несколько раз больше пищи и воды на единицу своей массы, чем земные, откуда следует (что и наблюдается в действительности), что халанская жизнь менее устойчива к отсутствию воды и пищи: сроки наступления гибели в случае сухой (без воды) или же обычной (с потреблением воды) голодовки гораздо короче, нежели у земных организмов.

Шестое: многоклеточные халанские организмы не могут существовать, потребляя земную пищу – животную и растительную, потому что в ней отсутствуют необходимые им типично халанские вещества. Употребление халанским организмом исключительно земной пищи равносильно диете, которая в конце концов приведет его к гибели. Однако для биологической агрессии их и не будут применять, ведь одноклеточные микроорганизмы лишены этого недостатка: достаточно простое строение позволяет большинству из них успешно существовать и размножаться, употребляя пищу исключительно земного типа. Как и на Земле, на Хале есть такие одноклеточные существа, которые сочетают в себе свойства и растительного, и животного мира: на свету они синтезируют собственное органическое вещество, а в темноте или же в условиях относительного избытка готового органического вещества вокруг могут переключаться на питание уже существующим органическим веществом. Именно такие виды и являются тем оружием, перед которым мир Земли абсолютно бессилен и который может погубить все живые существа Земли, изменить состав земной атмосферы на халанский и тем самым подготовить планету для заселения ее другими, более крупными и специализированными халанскими видами, что в конечном итоге приведет к расширению мира Халы за счет мира Земли.

И, наконец, седьмое: многие микроорганизмы Халы, включая перечисленные, не погибают после смертельных для земных микробов процедур: так, они могут попадать, например, в консервы и путешествовать с планеты на планету. Полный карантин и строжайшие медицинские мероприятия, вероятно, остановят распространение микроорганизмов Халы, но та планета, где они уже поселились, обречена: ничто земное там не выживет. Потом, конечно же, можно, используя технологию планетарного производства, стерилизовать планету, нагрев ее до температуры в несколько тысяч градусов, а затем остудив и заселив, но земную жизнь, которая уже попала под удар Халы, не спасти никаким способом.

Мир Халы сильнее мира Земли, и с этим придется смириться; Халу можно сравнить с вулканом жизни, в то время как Земля представляется тихим озером или даже стоячим болотом. Эволюционные процессы, связанные с видообразованием, с захватом жизненного пространства одними видами и с потерей его другими, с освоением новых экологических ниш и приспособлением к изменяющимся условиям внешней среды, а также, что не менее важно, постоянное отстаивание сложившегося в течение всей предыдущей истории, устоявшегося взаимодействия особей как внутри своего вида, так и между различными видами в данной экосистеме – всеми участниками борьбы за существование, в мире Халы происходит на гораздо более высоком уровне – быстрее, безжалостнее и разнообразнее, чем в мире Земли.

Все это уже давно установили земные ученые, так что я не сказал ничего нового. Мир Халы сильнее мира Земли, он неуязвим для мира Земли, в то время как мир Земли открыт для мира Халы, – и с этим приходится считаться.

Возьми герметичную банку, отправься на Халу, брось в нее горсть земли, брызни воды, оставь место для воздуха и закрой ее – и у тебя в руках будет абсолютное биологическое оружие против Земли. Высыпь содержимое банки где-нибудь на планете земного типа – и ты выпустишь на свободу саму смерть; хотя лучше будет сухую землю из банки бросить где-нибудь на обычной почве, а влажную – кинуть в какую-нибудь реку, в то же время воздух Халы от всех этих манипуляций сам перейдет в воздух заражаемой планеты и рассеется в нем – этот способ быстрее даст результат, чем первый, упрощенный; но в качественном плане результат применения обоих вариантов будет идентичным.

Прежде чем в лабораториях начнут регистрировать микроорганизмы Халы и ученые станут бить тревогу, микробы уже распространятся по другим планетам и звездным системам вместе с самими людьми и внутри их багажа: с воздухом, перевозимым вместе с полезными грузами, с консервами и напитками, а также многими другими способами; и когда в атмосфере зараженной планеты появятся небольшие изменения и присутствие инопланетных микробов можно будет почувствовать без применения специального оборудования, а просто понять по самочувствию, болезням растений, странному поведению домашних животных, тогда однозначно будут заражены и эта планетарная система целиком, и многие другие, связанные с ней межзвездными туннелями с их транспортными потоками.

Спасение людей в данном случае – это прекращение всех, я подчеркиваю, всех перевозок между планетарными системами, а если получится, то и между планетами, но это будет означать существенное сокращение промышленного производства и – как следствие уменьшение обороноспособности землян в целом. Органическое превосходство одного мира над другим – это более чем серьезная вещь!

А люди и халане будут воевать, ибо они испытывают друг к другу органическую ненависть. Взаимное неприятие разумов, основанное на фундаментальных различиях двух миров, делает их столкновение неизбежным. Самоотдача и тех, и других во время такой войны будет абсолютной, то есть в этом плане разумные цивилизации отличаться не будут: они будут сражаться насмерть.

Кстати, я уверен в том, что результат войны мы с тобой сможем предсказать: победа ведь зависит от всей предыдущей истории цивилизации и от свойств того мира, из которого она вышла, но никак не от случайностей войны. Если бы любая из сражающихся сторон знала военно-технический потенциал и биологические возможности противника, тогда она могла бы самостоятельно предсказать исход противостояния, но даже если бы поражение одной стороны (согласно расчетам) было бы неминуемым, то и тогда ничего нельзя было бы сделать: ни заключить перемирие, ни оттянуть сроки начала войны, ни попытаться завязать дружеские отношения с пока еще возможным противником – потому что мир, из которого вышел этот разум, требует своего: мир создает разум для возможной борьбы с разумом из другого мира; мир дает своему разуму всего себя без остатка, прекрасно зная, что есть вероятность, что это окупится сторицей.

Разум из чужого мира, безусловно, враждебен!

Разум – это оружие, которым миры могут в случае крайней необходимости сражаться друг с другом.

Когда разум распространяется по Вселенной, то делает это не по своей воле, а по воле мира, из которого он вышел.

Разум – это средство, с помощью которого мир может расширить свои владения от одной материнской планеты практически до размеров Вселенной.

Остановить экспансию одного мира может только другой мир, откуда следует, что две разумные цивилизации, представляющие эти миры, должны сойтись в смертельной битве, ставками в которой будут даже цивилизации (если есть мир, то рано или поздно на нем возникнет разум), а сами эти миры.

Проигравший разум уничтожается, но, возможно, не полностью; также у проигравшего мира принудительно забирают все освоенные им планеты, кроме одной-двух или, что очень маловероятно, нескольких; небольшое количество оставленных в живых разумных существ и планеты с живой материей проигравшего мира победители оставляют для научных исследований, и они существуют под контролем и управлением выигравшей стороны практически неограниченное время. Оставшиеся в живых разумные существа могут надеяться на то, что когда-нибудь их победители столкнуться с разумной цивилизацией, вышедшей из их мира, который образовался и эволюционировал вдалеке от происшедшей войны миров (что очень маловероятно), и, следовательно, эта цивилизация развилась независимо от проигравшего войну разума, а кроме того, достигла такой силы, которая позволит ей одолеть тюремщиков и освободить соотечественников (что еще более невероятно, а в целом обе эти вероятности, перемножаясь, дадут совершенно ничтожную величину – однако надежда умирает последней... что еще остается проигравшему разуму?).

Рассматривая мировые войны, подобные Марсианской или же Первой Галактической, войны, после которых человечество становится сильнее благодаря тому, что избавилось от чего-то мешающего его развитию, войны, укрепляющие человечество в целом, – так вот, рассматривая такого рода войны с точки зрения возможной предстоящей схватки разумных цивилизаций, которая произойдет (если произойдет) пусть даже через тысячи лет, необходимо признать исключительную полезность этих войн как для самого разума, так и для мира, из которого он вышел, потому что разум выходит из них более окрепшим, более сильным, чем вошел.

Суперприз для любой постоянно расширяющейся разумной цивилизации – Вселенная, но освоить ее в том виде, в котором разум вышел в Космос, абсолютно невозможно. Когда разум можно будет сравнивать с размерами Вселенной, тогда взаимодействие пусть даже враждебных цивилизаций принимает другие, не столь враждебные формы, связанные с тем, что разум не может заселить значительную часть Вселенной, находясь в том виде, в котором он вышел из лона материнской планеты. Вселенная слишком велика, и ее размеры накладывают отпечаток на разум, поэтому взаимодействие как дружественных, так и враждебных по своей сути разумов будет происходить на другом витке спирали развития, на котором определения "дружественный" и "враждебный" потеряют свое первоначальное значение.

(Я знаю, о чем говорю, читатель, но тебе об этом знать еще рано: будет лучше, если люди до всего дойдут сами, в свое время, поэтому не будем торопить события.)

Сегодня, сейчас, земляне уже победили халан тем, что они отслеживают эволюционные процессы на Хале, и когда халане появятся там, то смогут и будут развиваться только под тотальным контролем землян, которые, естественно, не допустят даже потенциальной угрозы своему миру. Халане проиграли, даже не успев появиться на свет, – а значит, мир Халы проиграл миру Земли еще до того, как могли бы начаться военные действия.

Но мне не нужны ни те, ни другие – мне нужен я сам.. Ты обещал мне помочь, и вот это время пришло – я прошу у тебя помощи, чтобы попытаться окончательно обрести самого себя.

- Ты реально смотришь на вещи, и это меня радует, – сказал "отец".

- Ты выстрадал то, о чем сейчас попросил меня; ты прекрасно понимаешь суть своей просьбы, и все вместе это дает мне право сказать тебе, что в твоей жизни закончился очередной этап. Как я уже говорил, твоя психическая система не выдержит нагрузки такой силы ни в случае уничтожения планетарной системы, ни в случае войны людей и халан, однако это отнюдь не должно являться поводом для твоего беспокойства. Главное, что ты сам пришел к выводу, что тебе нужна помощь, а значит, психологически ты подготовился к положительному ответу и чувствуешь в себе масштабные силы, уверен, что сможешь пройти выбранный тобой путь; поэтому сумма этих двух факторов позволяет мне поздравить тебя: сын мой, отныне ты можешь считать себя настоящим Хозяином Миров!

Ты прошел этот трудный путь, который большинству людей даже предложить было бы нельзя, но ты прошел его весь. С сего дня ты – Властелин Миров; ты, а не тот человек, который произносит твои слова, – давай уберем этих посредников, они нам больше не нужны.

- Если ты считаешь нужным это сделать – делай.

Раздвоение личности у меня закончилось, и я снова остался один. Человека, с которого все для меня начиналось, отец убрал – теперь он действительно стал моим отцом, причем без кавычек.

Мы расположились вместе, мой папа и я, расположились между звезд и планет, образуя саму ткань существования Мира, и разговаривали. Наши мысли текли напрямую от одного к другому, не искажаемые ни лингвистическими свойствами языка, ни ненужными посредниками. Я чувствовал боль утраты своего человеческого начала, и эта боль постоянно напоминала мне, что назад дороги нет и это уже навсегда. Было печально, но к печали примешивалось и другое чувство: я радовался, что мне не пришлось быть причиной чудовищной схватки между людьми и халанами, и от этого печаль была не столь ощутимой.

Нити, связывающие меня с людьми, окончательно порвались – мне было горько, одиноко и тоскливо, но меня не покидало чувство освобождения от чего-то – хотя нужного и хорошего, но все-таки связывавшего. Время шло, это чувство крепло во мне, и звездная ночь, в которой я находился, уже стала казаться мне по-настоящему родной – Мир, окружающий меня и проходящий сквозь меня, стал моим.

- Папа, все произошло так быстро, что я не успел узнать еще кое-что, – решил продолжить беседу я. – Помнишь, ты говорил мне, будто эта Вселенная – копия с оригинала, сделанная специально для меня, – так вот, я хотел бы убедиться в этом.

- Ты и сейчас, да и раньше тоже, был слишком юным, чтобы увидеть и понять мои доказательства, – ответил мне он. – Для этого нужно уметь хотя бы частично, по одной из ее характеристик, охватить своим внутренним взором всю Вселенную, а она велика для тебя, сынок, слишком велика.

"Что ж, раз она слишком велика для меня – значит, она слишком велика для меня, – подумал я, – но у меня еще есть несколько не менее важных вопросов к тебе, отец", – и спросил:

- В человеческом смысле ты уже полностью постиг эти понятия, но в нашем с тобой случае тебе еще рано задавать такие вопросы, я объясню тебе все в свое время, однако кое-что ты поймешь сам, но не сейчас. Ответить на твой вопрос можно, оперируя только такими понятиями, суть которых ты еще не постиг или которых ты не знаешь вообще. Я могу попытаться донести до тебя ответ в упрощенном виде, но из-за этого в нем будут содержаться сознательные ошибки, спотыкаться о которые тебе совсем не нужно. Ребенок не понимает сути понятий "жизнь", "смерть" и "любовь", даже если знает все буквы и может написать эти слова и в своей речи использовать их. Как объяснить ребенку долг перед Родиной? Никак – он все равно не поймет ничего, несмотря на то, что пожертвовать своей жизнью уже сможет.

- Бессмертные и обладающие бесконечным могуществом властелины судеб и миров, – ответил он.

- Ты говоришь, что я молод. Тогда кто же я и кем буду?

- Малыш или ребенок – это такой человек, который пока еще не обладает необходимыми свойствами взрослого человека: он не знает слова "надо", а только слово "хочу", его нервная система не способна выдерживать нагрузки, которые должна выдерживать и выдерживает нервная система взрослого человека; физически малыш тоже слаб. Также немало отличий взрослого от ребенка заключается в биологическом, психологическом и философском смыслах. Ты – малыш-Хозяин Миров, аналогично тому как ребенок – малыш-человек.

Ты только что пришел в новый для тебя мир. Ты не знаешь ни этот мир, ни себя в нем и у тебя нет никаких целей. Вспомни: самое главное для человека – это система целей его жизни, краткосрочных и долгосрочных, тех целей, ради которых он, по его мнению, живет, – точно так же дело обстоит и у тебя, но чтобы определит такие цели, тебе придется потратить время и приложить определенные усилия.

Краткосрочные цели – это цели ближайшего будущего: сего дня, завтрашнего дня, следующего месяца и последующих лет. Долгосрочные цели – это цели, которые в идеале должны быть больше человеческой жизни и которые за время быстротечной человеческой жизни могут быть выполнены лишь частично.

Каждый сам выбирает себе эти цели, но акцент исключительно на краткосрочных целях делает жизнь человека и любого другого разумного существа плоской, похожей на существование коровы на лугу: безмятежное спокойствие относительно будущего, судьба, похожая на щепку, плывущую по воле волн, и в итоге – смерть, с горечью от бесцельно прожитой жизни и с ясным осознанием того, что жизнь не удалась, а уже подходит к своему завершению. Из-за того, что такой человек бесцельно жил, только родные и близкие пожалеют о нем. Такой человек не получит ни признания своих заслуг, потому что у последующих поколений заслуг будет не меньше, ни памятника после смерти и тем более не останется навеки в памяти народов – и таких людей большинство, они образуют основу человечества, но никак ни его лицо, ни его совесть, ни его дух.

Краткосрочные цели имеют тяготение к мелкому, в то время как долгосрочные – к великому.

Великие цели могут быть только долгосрочными, но не все долгосрочные цели – великие. Великие люди велики прежде всего тем, что поставили перед собой великие цели и частично достигли их, оставив после себя след в истории человечества. Выдающиеся труды в области человеческой мысли и высокие духовные поступки – вот то, что обычно не ценится современниками и за что они часто порицают гениев, но это именно то, за что потомки помнят и почему равняются на великих предков.

Пользуйся мудростью, накопленной человечеством за прошедшие века. Ты удивишься, но часть из сказанного великими людьми прошлого – это истина или нечто близкое к истине. Тебе предстоит пройти долгий путь, прежде чем ты станешь ощущать себя так же, как ощущаю себя я, и мы поможем тебе на этом пути – и я, и другие, такие как я. Спрашивай, делай, думай – в общем, познавай свой новый мир.

- Почему мы Хозяева Миров? Зачем нам все это? – снова спросил я.

- Создание Вселенной, наблюдение за ее развитием, а потом ее возможное уничтожение – вот средство для достижения одной из целей.

Человек придумал кресло для того, чтобы ему удобнее было сидеть. Когда кресло становится старым и ломается, его выбрасывают или делают из него что-либо еще. Зачем человеку кресло? Ответ: чтобы удобнее было сидеть. Но какова цель существования кресла «с точки зрения» кресла? Кто знает... Ответа оно не даст, ибо кресло не знает своего истинного предназначения. Кресло, если ему дать разум, может предполагать все, что угодно, но из-за ограниченности сущности и восприятия все его предположения будут ошибочны.

Так же и со Вселенной: она служит нам только для определенного рода целей, причем эти цели не самые главные для нашего с тобой мира. В свое время ты узнаешь, зачем мы делаем Вселенные, и научишься сам делать их. Иногда, я подчеркиваю, иногда мы используем их для размножения, как, например, в твоем случае.

- Я хочу написать книгу о том, что со мной произошло, – сказал я, – я хочу, чтобы об этом знали люди.

- Что же, пиши, – разрешил отец. – Но в какой Вселенной ты хочешь сделать это: в копии, в которой мы сейчас находимся, в оригинале или же в какой-нибудь другой копии?

- Его, я думаю, трогать не стоит, – решил отец. – Пусть это будет копия, а единственным ее отличием от оригинала станет твоя книга. Нам с тобой будет интересно сравнить дальнейшее развитие обеих этих Вселенных, и так мы легко узнаем, какое значение для человечества имеет твое произведение.

- Но ведь люди могут обидеться, когда узнают, что живут в копии, а не в оригинале, – предсказал я, – мне что, не писать об этом?

- Пиши смело: их обиды – это их обиды, – решил отец. – Но зато они будут знать, что за границей их Вселенной существует другая, где тоже живут люди. Нельзя приобрести что-то, не потеряв чего-то: они будут знать о людях за границей Мира (а это – хорошо) и знать, что их Мир – копия (а вот это обидно и, значит, плохо), но одно уравновешивает другое.

- Вполне логичные рассуждения! – похвалил я.

- Ты когда будешь издавать свою книгу? – поинтересовался отец.

- После лагерей смерти и первого полета человека в космос: после событий такого масштаба люди стали взрослее... Часы бьют часы 12 раз, я смотрю на праздничный салют, мгновение назад кончилось II тысячелетие, начинается III… Да, это лучшее время для моей книги – перед освоением Космоса и перед Марсианской войной, – с сказал я.

- А что ты собираешься делать с этой Вселенной?

- Убрать, конечно же, ведь она была сделана специально для тебя, а теперь уже не нужна.

- А ты можешь подождать немного? – попросил его я. – Я хочу еще немного понаблюдать.

Прежде всего я нашел своего изначального человека: оказалось, он не был уничтожен моим «отцом», а продолжал существовать. Когда «отец» окончательно разделил нас, он просто разорвал связь между мной и ним. Тот человек здорово пострадал: мы слишком долго были единым целым, поэтому, когда разделились, у меня осталась вся душа нашей пары, а у него – лишь жалкие остатки ее – те человеческие свойства, которые мне не нужны были в будущем плюс наши общие воспоминания. Его душа была разорвана и выпотрошена в буквальном смысле этого слова. «Отец» знал о последствиях такого жестокого отношения с душой, поэтому (сразу же после моего отделения) перенес его прямо к воротам психиатрической клиники. Жалко, конечно, но отныне это – его место.

Теперь у меня два различных отца, вернее, один – тот человек, от которого я произошел, и другой – мой бывший «отец», а ныне отец, или мать, или тот и другой вместе – настоящий и взрослый Властелин Миров. Я буду называть их отец-человек и отец-Властелин.

Мой отец-человек быстро и естественно попал в эту больницу, его лечили там около полугода, до самой его смерти, но безуспешно, чего и следовало ожидать: он был неизлечим. Я слышал его мольбы ко мне: "Приди ко мне! Приди!" – почти каждый день. Он звал меня, я мог прийти к нему, но было незачем: наши пути окончательно разошлись. Я забрал у него все: и силу, и власть, и ум, и все его надежды. Мне было жаль его, я сочувствовал ему, но так должно было быть – и так стало. Его безумная душа сжигала тело, и, когда он умер, я увидел, что он и сам испытал облегчение. Меня связывали с ним две смерти, а третья разлучила уже навсегда.

Чувства потери я не испытывал: тот, кто вместе с отцом дал мне жизнь, – умер, но все равно продолжал жить во мне.

...Итак, я прерываю свой рассказ и обращаюсь к тебе, мой читатель. Кто бы ты ни был – человек или нечеловек, раз ты читаешь это, значит, у тебя есть разум – так слушай же меня!

Хочешь ли ты власти над Миром? Готов ли ты пройти тот путь, который прошел я? Но не забывай, что можно не дойти и бесславно погибнуть, а если и пройдешь, то к чему ты стремишься? Ведь быть Господином Миров трудно, как трудно быть богом, так же трудно, как быть подлинной истиной мира. Я – истина этого Мира и я говорю тебе: "Это очень тяжело".

Загляни внутрь себя и постарайся хотя бы самому себе ответить честно: "Достоин ли я встречи с Хозяином Миров, готова ли моя душа к власти над Миром и к ответственности за свои поступки?". Ответь себе, человек, задумайся о своем месте в этом мире и о том, зачем ты пришел в него, подумай о своей смерти, и ты поймешь свою жизнь.

Загляни в себя – там тоже находится целый мир, который по размерам и богатству не уступает внешнему, однако находится гораздо ближе и является более доступным. Это советую тебе я, Властелин Вселенных, который смотрел и будет смотреть в свою душу и который находит это занятие интересным и полезным. Помни, что Повелителем Вселенных я стал сначала в своей душе и лишь потом фактически, на самом деле.

К чему золото и слава, если душу точит червь?

...Мой рассказ подходит к концу. Того человека похоронили с почестями, хотя некоторые и считали их незаслуженными. Он умер, едва перешагнув тридцатилетний рубеж; он умер молодым, не узнав серьезных болезней: он знал, что "хорошая" болезнь – это болезнь, которая вылечивается без последствий... но он не дожил до пятидесятилетнего возраста и не узнал, что в этом возрасте "хорошая" болезнь – это болезнь, которая не прогрессирует, – именно поэтому в книге, которую я написал, совсем нет тяжелых заболеваний, которые обычно сопутствуют закату человеческой жизни.

...Меня интересовало, как после смерти моего отца-человека время будет стирать наносное и обнажать истинное, поэтому я стал рассматривать общественное мнение о нем на протяжении последующих лет.

В целом общественное мнение сразу же после его смерти было таковым: он был хорошим солдатом, с честью выполнившим свой долг перед Родиной, но от военных потрясений у него повредилась психика, и он совершил несколько убийств. После войны у него появились уникальные способности, как в области влияния на людей: он мог внушать окружающим то, чего не было, – так и в точности: например, в футболе: ни один его удар за все время футбольной карьеры не пришелся мимо ворот. А еще люди слышали, что он что-то писал, может быть, что-то хорошее, хотя что конкретно, сказать не могли. Считали также, что за его военные заслуги хорошо бы его именем назвать улицу или площадь, можно поставить и памятник, однако, учитывая несколько совершенных им убийств и странный конец в психиатрической лечебнице, решили не спешить.

Прошел век. Жизнь в Галактике вошла в нормальное русло, и жители ее считали Первую Галактическую войну неизбежным злом, но результаты одобряли. Мнение же большинства людей о моем отце-человеке изменилось. Вопросы о его необъяснимых уникальных способностях в области влияния на людей и невероятной точности в футболе за это время были успешно решены: часть объяснили с научной точки зрения, часть забыли, а чему-то просто не поверили. Причина его смерти, по их мнению, была все та же – проблемы с психикой после войны. На психическое заболевание списали и все его непонятные поступки. Но теперь люди уже поняли, какое наследие оставил он своим потомкам – это были удивительные сказки и серьезные научные труды в разных областях. В целом портрет нашего героя стал таким: солдат, ученый, футболист и сказочник. Теперь люди уже поставили ему памятники, назвали улицы, города и планеты его именем – так человечество оценило его заслуги и в военной, и в научной, и в литературной области. Действительно, большое видится на расстоянии – что ж, посмотрим, как все будет выглядеть дальше.

Прошло тысячелетие со дня его смерти, и что же я увидел? Портрет моего родителя упростился: выдающийся ученый, чьи идеи обогнали свой век, и автор замечательных сказок. Ни о его участии в войне, ни о его достижениях в спорте, ни об убийствах, ни о его уникальных способностях память народов не сохранила. Конечно, в энциклопедиях и специальных изданиях можно найти много подробностей его жизни, но большинству было неинтересно.

Я заглянул дальше, в десятитысячный год после его смерти, и что же? Оказывается, люди помнят о нем то же, что помнили и девять тысяч лет назад: выдающийся ученый и сказочник. Да, время все расставило по своим местам, и потомкам стало ясно, что он был просто гений. Вот так, ни больше и ни меньше: с течением времени осталось главное, а не те мелочи, на которые обращали внимание его современники.

Наверное, память человечества о моем отце-человеке теперь уже никогда не изменится, поэтому я оставил его навсегда. Я растянулся во времени и заглянул сначала в будущее, а потом в прошлое – просто для того, чтобы заглянуть в историю человечества настолько далеко, насколько это было возможно тогда для меня. Я смог заглянуть не более чем на семь миллионов лет нашей эры и еще на два миллиона лет до нее. Для вас, люди, будущее покрыто мраком, да и в прошлом еще многое недостаточно ясно, – я же вижу все абсолютно четко и знаю абсолютно точно, но для вас пусть все остается, как прежде: большего знать вам не нужно.

...Чтобы покинуть Вселенную, необходимо выделить себя из нее – так, капле следует стать паром, чтобы покинуть пруд, а не надеяться на фонтан, все дальнейшее произойдет легко и естественно...

Я закончил все свои дела в этой Вселенной, выделил себя из нее и вышел наружу. Я протянул свою мысль к отцу и сообщил ему, что этот Мир мне больше не нужен. Как человек снимает лист бумаги и бросает его в урну, так поступил и мой отец: чтобы она занимала меньше места, он сжал Вселенную до кваркового состояния, зафиксировал ее, дабы опять не взорвалась, и убрал ее.

Итак, я заканчиваю эту книгу. Надеюсь, что она принесет тебе какую-нибудь пользу, мой читатель. Меня ждет мой мир, а тебя – твой, мы не встретимся больше никогда. Печаль и тоска наполняют мое сердце: мне жаль расставаться с полюбившейся мне книгой и с тобой, мой читатель, но мне нечего больше сказать тебе. И я умолкаю. Светлого тебе пути, удачи, постоянного благополучия и всего самого наилучшего в жизни. Будь счастлив и прощай навсегда.

Бог есть там, где есть вероятность, и бога нет там, где есть закономерность!

Никогда не торопись: не имея ничего, лучше ждать хорошее, нежели обладать плохим, – умей ждать.

Помни, что, затрачивая время на изучение объекта, ты получаешь глубину его понимания.

Умереть – легко, достойно прожить жизнь с пользой – трудно.

Начать войну – легко, успешно закончить – трудно.

Кто относится к врагу по-доброму, тот недостаточно ценит свою жизнь.

Создавать – лучше, чем уничтожать, а дарить – лучше, чем принимать.

Работа ценится по результатам труда, а не по накопленной усталости!

Когда ты спокоен – тогда ты хозяин времени, когда же ты нервничаешь или же торопишься, тогда время – твой хозяин, а ты – раб его!

Тот, кто смеется, духовно сильнее того, кто идет по жизни с серьезным лицом.

Люди могут вести себя по-разному в одинаковых ситуациях, и этим они принципиально отличаются от машин.

Краткосрочные цели имеют тяготение к мелкому, в то время как долгосрочные – к великому.

Кто принадлежит всем, тот не принадлежит никому, даже самому себе!

От автора........................................................................... 3

Глава 1. Знакомство. Как в Галактике люди живут......... 9

Глава 2. Самый важный разговор. Нечеловек................ 35

Глава 3. Прекрасная Хала.............................................. 59

Глава 4. Технология, цели и внутренняя логика Первой Галактической войны.................................... 109

Глава 5. Начало Первой Галактической войны............ 173

Глава 6. Тайга и звезды................................................ 227

Глава 7. Битвы между звезд. ....................................... 241

Глава 8. На планете...................................................... 281

Глава 9. Окончание войны........................................... 311

Глава 10. Мирная жизнь............................................... 339

Глава 11. Сверхчеловек................................................ 375

Глава 12. Бело-голубые кони Халы.............................. 411

Глава 13. Властелин Миров......................................... 435

Дополнение. Некоторые афоризмы из книги "Я"......... 475

Научно-философское произведение в жанре фантастики

Формат 60х84/16. Ум. друк. арк. 27,78. Наклад 100 пр. Зам. № 206.

95034, м. Сімферополь, вул. Декабристів, 21, оф. 105,

Свідоцтво суб’єкта видавничої справи ДК № 3562 від 28.08.2009 р.

Віддруковано з оригінал-макету у друкарні ФОП Бражнікової Н.А.
97513, смт Гвардійське, вул. Н-Садова, 22.

[1] Хилон.

[2] Шопенгауэр

[3] Гете.

[4] Сенека.

[5] Ницше.

[6] Цицерон.

[7] Грасиан.

	Щемелинин К.
Щ 485	Я : научно-философское произведение / К. Щемелинин. – Симферополь : ИТ «АРИАЛ», 2012. – 478с. ISBN 978-617-648-119-5 В книге "Я" главный герой рассказывает о том, как в далеком будущем, в период Первой Галактической войны, он прошел путь от человека до всемогущего существа, равного "богу". УДК 82-312.9 ББК 84-445

ISBN 978-617-648-119-5		© Щемелинин К., 2012 © ИТ «АРИАЛ», 2012